Цепи и ветви

— Доброго вечера, мисс Айсли. — Приветливо воскликнула Харлин, свойственно вторгаясь в заплывший серой скукой кабинет уже не в первый, и далеко не в последний раз. — Как обстоят дела? — Я Плющ. — Женщина тяжело вздохнула на фразе, которую из раза в раз вторила в стенах этого кабинета. За множество встреч она привыкла к формальности доктора, и от того её интонация была более мягкой и спокойной, чем на первых четырёх сеансах. — Как же Вы сказали… Стабильность — залог успеха? — Именно так и сказала! Рада, что Вы запомнили мои слова и внедрили их к своим правилам. — Голос доктора был усталым и немножечко хриплым, но сий факторы, присущие каждому профессионалу-мозгоправу, не скрывали женской радости. — Я знаю, чем смогу порадовать Вас. — Вы уже порадовали смирительной рубашкой. — С недовольной усмешкой парировала женщина, нарочно дёрнувшись для показательности. Песнь цепей сопровождалась крепкими объятиями, но Айсли издавна было знакомо это чувство — никакая скованность не являлась для неё неприятностью.       Квинзель звучно прошла в глубь кабинета, удерживая за спиной кое-что крайне отличное от давних бумаг или рекордера. Маленькая, но невероятно важная вещичка покоилась в заботливых руках женщины и старательно пряталась от настороженного взора Айсли, боясь встречи, точно огня.       Смущение увядающей жизни — тревожное явление. Плющ чувствовала губительную боль растения, и об этом твердил её украшенный беспокойством лик. — Уверены, что принесли его в нужное место? — На сей раз более грубо спросила пациентка, смерив доктора озлобленным взглядом. — Я считала, что Вы не способны на такую мерзость. — Выслушайте меня, — Добрая усмешка озарила уставший лик, ведь Квинзель более не желала хранить секрет. Тёмный горшок с тихим треском опустился на стол и растение предстало перед Айсли в своём мрачном, неживом величии. — Я хочу, чтобы Вы помогли ему. — Доктор, помните, что стало с тем гением-недоучкой и половиной Аркхема, когда мне позволили дотронуться до цветка? — Заговорчески спросила женщина, выискивая в светлых глазах Харлин явный подвох. — Или мне следует напомнить?       Безнадёжно. Квинзель являлась крайне плохой актрисой, и даже если бы она захотела скрыть от Плюща очевидную ложь, всё равно не смогла бы. Её глаза горели точно фонари в тёмный час, ведь она слишком сильно пылала праведной идеей об исцелении добром и пониманием. — Я помню, мисс Айсли. — Без негатива парирует Харлин, шустро огибая малочисленные преграды. Цепи подарили им последнюю песнь, а умелые движения женщины освободили пациентку от объятий смирительной рубашки. — Больше Вам ничего не мешает. — Нет, всё-таки не помните. — Вздыхая тяжело и шумно, женщина пронзительно взглянула на доктора, не желая покидать массивную ткань своего «любимого» наряда. Подобному поведению можно было найти множество объяснений, но Айсли видела только одно существенное — ей не хотелось терзать Харлин. Терапевт, который желает понять пациентов, дорогого стоит. — Тот докторишка искренне верил в гипотезу, отрицающую мои силы, и поэтому настойчиво старался убедить в этом меня саму. Он также как и ты принёс цветок в горшке, только тот был в отличном состоянии. Цветущий спатифиллум, невероятно пышный и ароматный. Но этот придурок решил, что его тупые, уже давно опровергнутые убеждения выше чужой жизни. Он выливал на спатифиллум хлорку и плевался мне в лицо фразочками: «Ну что, больно? Обманщица Вы, мисс Айсли…». В конце он позволил мне «пожалеть» бедняжку. Он совершил смертельную ошибку.       В ярких глазах пациентки горело всепоглощающее пламя. Чтобы донести до Харлин столь простую истину, ей было бы достаточно всего лишь раз взглянуть на доктора своими яркими камнями. В крепко сжатых кулаках женщина удерживала грубую ткань рубашки, вымещая на неё всю скопившуюся агрессию. — Его тело проросло корнями, а после разорвалось на куски. Аналогичная участь ждала и большую часть отряда, которая пришла к идиоту на помощь. Если бы не те придурки с пестицидами, мне бы даже удалось сбежать! — Напоследок процедила женщина, окрасив свой лик ехидной усмешкой. — Вы точно хотите, чтобы я спасла цветок?       Обжигающая улыбка и серьёзный взгляд были невероятно проникновенными. По спине доктора шустро пронеслась волна мурашек, а искренняя уверенность в светлых намерениях Айсли и вовсе куда-то исчезла. Но так уж вышло, что убеждения Харлин были намного сильнее страха. Она не могла себе позволить пошатнуть доверие пациентки к своей экспериментальной методике, и только лишь поэтому оставила цветок на столе. — Вы ставите маленькие, добрые жесты в ровень с глобальным злом, — С интонацией всезнайки начала женщина, все-таки оставив Айсли без любимой, заключёнными, рубашки. — Я уверена в Вас. Даже если Вы захотите меня убить, это станет мне последним, самым важным уроком в жизни, а половине подкрепления даже и не снился такой подарок. И это лишь Ваш выбор. Я жду, мисс Айсли.       Больше всего в жизни Плющ ненавидела речи психиатров. Сразу же возникало желание сменить гнев на милость и скорректировать планы, внимая голосу разума, коим последние недели представала Харлин.       Слишком ласковые, доброжелательные обращения не могли не трогать напитанную тревогой душу. Именно они затягивали в паутину размышлений о содеянном, возможных вариантах иного развития сюжета и конечных последствиях. Три паука стремительно настигали маленькую мушку Айсли, и чтобы избежать мучений ей пришлось выбрать свою участь.       Смирительная рубашка наконец спала с женских плеч. Перед Харлин предстал элегантный облик исхудавшего в Аркхеме тела женщины, способной уничтожить лечебницу лишь благодаря горстке земли. К горлу подступал неприятный ком, на спине рассыпались мурашки, и с каждой секундочкой тревога поглощала Квинзель. Больно уж сосредоточенным был лик пациентки. Подобный трепет был знаком ей прежде. Личная беседа с Джокером не могла не оставить следочков на Харлин, и если безумец пощадил глупую докторишку, то вряд-ли так поступит переменчивая природа. — Я бы наказала любого за столь глупый проступок, доктор Квинзель. — Серьёзно сказала Айсли, прикоснувшись к тёплому горшку. Кончики пальцев ласково огладили землю, сухой, покрытый чернотой стебель, и самую верхушку увядающего цветка. Уже через пару минут жизнь наполнила сосуд, и растение, с удовольствием напитываясь подаренной энергией, тянулось к свету. Стебель позеленел, стал более плотным и прочным, и от него, словно руки, проросло множество ветвей. Они стремительно приобретали более совершенную форму, готовую к зарождению новой жизни. Появились изящные, липкие почки. Набухая, они всё более приветливо открывались женщинам, а через пару секунд и вовсе предстали перед ними во всей красе. Множество маленьких роз распустилось на веточках, и каждая из них испускала чарующий аромат. Отстраняясь от цветка, Плющ подняла взгляд на доктора, с улыбкой обращаясь к ней в последний раз за день. — Спасибо, Харлин.