Номер три

Чжань курит неожиданно крепкие сигареты. Даже у Рыжего, опять бичующего до следующего вторника, дерёт носоглотку от них. Папаша Цзяня увёз его и, естественно, не сказал им куда, зачем, почему. От И порой прилетали весточки, но такие редкие и пустые, что лучше бы их не было совсем. Чжэнси скучал и крепился, не показывая виду. «Это несправедливо», — думает Мо, сидя с Сиси на лавке. Рыжего выперли с одной из работ, у Чжэнси просто закончились пары. Молчать комфортно, мысли не грызут, как ошалевшие псины, и это уже хорошо. У Мо пиликает телефон — Тянь, всё-таки улетевший на учёбу, отправляет очередной вид на шикарную жизнь. Рыжий не испытывает ни зависти, ни злости на мажорчика. Даже отвечает нормально, почти прилично, с одним-единственным матом. «Охуенно красиво», — выбивает он на экране в ответ на селфи, где за красивым лицом Хэ виднеется не менее красивая панорама. Рыжий не ценитель, честно говоря. Он вырос среди серых коробок из стылого бетона и крохкого кирпича, куда ему. «Я или вид?» — спрашивает дисплей ехидным голосом Тяня, записанным на подкорке до скончания веков. «Вид, конечно, ёба», — отвечает Мо, огрызаясь скорее по привычке, нежели по желанию. Он прячет телефон в карман обтрёпанной ветровки, потому что дым, тянущийся от Чжэнси, будто стал горше. И это несправедливо. Они болтают ни о чём короткими, полными горечи фразами, перебрасываясь ими бесцельно, где-то с полчаса. Потом Чжань уходит домой, ему нужно готовиться к парам и помогать с уроками младшей сестре. Рыжему торопиться особо некуда: самостоятельная жизнь за пределами маминой заботы оказалась внезапно проще и больнее. Конечно, его всегда ждали дома, но Шань твёрдо решил сепарироваться. Однако, вместо свободы, Мо стал ощущать себя ноликом двоичной системы кодирования матрицы, в которую их всех зачем-то принудительно загрузили. *** Отрывать от себя дорогого человека наживую — очень больно. Без анестезии едва ли справишься. Вот к какой мысли приходит Гуань Шань, привалившись к барной стойке. Именно поэтому из всех обезболов мира он сделал ставку на два самых простых и действенных: сигареты и выпивку. С фантазией у него не очень, с деньгами — ещё хуже. Выбирать, знаете ли, не приходится. В нём плещется изрядная доля палёного вискаря, на вкус ещё более дерьмового, чем опустевшая без мажора жизнь. Этот алкоголь не спасает ни тающий в мутном стакане лёд, не перерывы на курево. От горечи стрельнутых у Чжаня сигарет язык чувствуется онемевшим, тяжёлым и чужим. Гуань Шань даже радуется, что его недовольная перекошенная рожа отпугивает всех желающих потрындеть по пьяной лавочке и немногочисленных мятых девиц. Он угашивается один, без тормозов, едва ли не впервые безответственно спуская свои гроши подчистую. Когда спёртый воздух и запашок перегара опять становятся невыносимы, Мо закрывает счёт и вываливается из бара. На не твёрдых ногах он бредёт вниз по улице. В кармане последняя сигарета и кучка мелочи, которой и на проезд-то, наверное, не хватит. На работу только послезавтра, можно позволить себе прогулку длинной в половину ночи. Откуда Чен появляется рядом, Рыжий не знает. Он едва опознаёт в шагнувшем навстречу, широчезно-прямоугольном силуэте жуткого братца Тяня. Да и Мо, в принципе, похрен: его кидает из стороны в сторону, из эйфории в дисфорию. Мир качается, будто объятый штормом, и опасно кренится в разные бока. Только крепкая, как сталь самурайского клинка, рука старшего Хэ, перехватывающая его за шкирку, не даёт Мо встретиться с тротуарной плиткой в зубодробящем поцелуе. Старший Хэ тянет Мо, идёт-плывёт вперёд, как нефтяная баржа. Он легко закидывает Рыжего на задние сидения своей невъебенной тачки. Гуань Шань щедро ловит вертолёты и запоздало, но с ехидством думает, что стоит им только тронуться с места, и он заблюёт тут всё. Но гадский Чен, сегодня решивший поиграть в шофёра, так мягко ведёт машину, что Рыжему кажется, будто он колышется в лодочке, сплавляющейся по очень медленному течению. Это приятно укачивает и погружает в неожиданно плотный сон. Мо встрепенается, когда тачка плавно тормозит. Он осоловело хлопает глазами и через секунду бросается к дверце. Его, висящего на ручке, выворачивает на асфальт прямо под колесо. Когда судороги стихают и Мо принимает относительно прямое положение тела, под нос подсовывают бутылку воды. Шань полощет рот, пьёт её, обливается весь с головы до ног. Он уже чуть более трезвый, а потому и более мыслящий. И мысли, начавшие воскресать в черепушке, отнюдь не сияющие. Мо смотрит на Хэ, и понимает, что Тянь не так уж и похож на старшего брата. Чен несёт непомерный груз смирения, и это неумолимо отпечатывается на его монолитном, скупо-равнодушном облике. Гуань Шань решает ненавидеть алкоголь, потому что он делает его сентиментальным и сопереживающим. А дикая псина, у которой прорезалось сочувствие к чужаку, не выживет в своей привычной среде обитания. Мо усвоил этот жестокий закон слишком хорошо, но вытравить доброту до конца так и не сумел, чёрт её дери. Этим в своё время воспользовался Тянь, и теперь у Рыжего крошево в груди и пол-литра вискаря в желудке. — Ещё блевать собираешься? — спрашивает Чен. — Твоё какое дело? — неубедительно ершится Мо, честно говоря, немного стремаясь смотреть Хэ в глаза. — Хочу, чтоб ты донёс ту дрянь, которой накачался в баре, до толчка. Не смей блевать в холле. На памяти Мо, это самая длинная фраза, которую господин Хэ соизволил произнести. Чен снова прихватывает его за воротник, но Рыжий норовисто выдирается, едва не шлёпнувшись на задницу. Хэ хмыкает, однако отпускает. Мо уныло тащится за ним следом, вперив глаза в монотонное полотно асфальта. Его всё ещё шатает. Они успешно минуют залитый светом холл элитного жилого комплекса. Гуань Шань даже не хочет предполагать, что подумали о нём аккуратная девчоночка на ресепшене и вытянувшийся по струнке охранник. Он сосредотачивается на том, чтоб идти ровно. И, конечно же, проваливает эту миссию ко всем чертям. Чен вызывает лифт, тот прибывает мгновенно. Зайдя в здоровенную хромированную коробку, Мо думает, что его нынешняя комната, пожалуй, даже меньше. Но эту мысль Гуань Шань теряет, когда лифт плавно дёргается, устремляясь вверх. Желание блевануть накатывает удушливой волной, и Мо закрывает глаза, уткнувшись лбом в прохладную стену. Он помнит наставления Чена, но ведь, если что, здесь уже не холл, верно? Сигнал, оповещаюший о пребытии на этаж, звучит ровно в тот момент, когда Рыжий вспоминает почти целиком старую мамину молитву. — Не спать, — тормошит его старший Хэ одной только металлической интонацией. Гуань Шань кривится, но отлипает от стены, ползёт за Ченом, послушно переставляя ноги. Хэ вбивает код в навороченный замок. Чем ему не угодили ключи, Мо не в курсе. Едва переступив порог, он понимает, что квартира практически копия Тяневской студии. Это просто отлично, потому что новый спазм в желудке неумолимо настигает Рыжего. Он примерно знает, куда бежать. Ему страшно подумать, как сильно озверел бы Чен, выверни Гуань Шаня прям здесь, на дорогущем полу. *** — Раз мой братец уехал, будешь готовить мне, — объявляет Чен просто и буднично. Едва оправившийся от двадцатиминутного бдения над белым фаянсовым другом Рыжий абсолютно предсказуемо сатанеет. У него разгон от похуистичного оборванца до бушующей бестии прокачен ого-го как. Самому страшно. Не мешают даже остаточное опьянение и усталость. — Я вам, чё, прислуга, что ли?! Грёбанные мажоры! — голосит он. — Нет. Зверушка. У Мо дёргается левое веко и отнимается речь от наглости Ченовского заявления. — Какая ещё зверушка? — на повышенных тонах интересуется Шань, когда волна возмущения малость схлынывает. У него сжаты кулаки. Прямо сейчас Рыжий отдаёт себе отчёт в двух вещах: он может броситься в драку и он может охватить нехилых люлей. — Загнанная, — уточняет Хэ. Мо сжимает зубы до скрежета. Он знает, что Чен прав, но признавать это невыносимо для чувства собственного достоинства. — Научи быть не загнанной зверушкой, — просит Мо неожиданно даже для себя. — А большим и грозным зверем, — оказывается, Чен может в сарказм. Шань молчит, едва слышно сопя. Старший Хэ убирает телефон во внутренний карман пиджака и вперивает в Рыжего бритвенно-острый, серьёзный взгляд. — Тянь просил присмотреть за тобой, а не втягивать в криминал. — Тянь далеко, — горько замечает Гуань Шань. Наверное, эта горечь от выдохшейся злости и отчаяния. Мо до чёртиков остопиздело чувствовать себя мелкой разменной монеткой, не решающей ровным счётом ничего, переходящий из одних пальцев в другие. Да, он хотел держаться от всего незаконного как можно дальше, но оно нашло его само и оно его единственный пропуск в лучшую жизнь. — Брат мне голову оторвёт, — размышляет вслух Чен. — Ему придётся постараться, — замечает Рыжий. Он в курсе, что всё уже, в общем-то, решено. Да, Мо не сто пядей во лбу, но он не настолько наивен, чтоб не понять — у Чена свои какие-то, одним небесам известные планы. Пусть пока будет так. *** Тянь никогда не думал, что сумеет перетерпеть-пережить два года без малыша Мо. Он уезжал, предполагая, что вернётся  скоро, максимум, через год. Но срок удвоился, превратившись в испытание на прочность. Хэ часто перечитывал их скупые переписки. Сбрендивший от скуки мозг озвучивал сообщения Рыжика его недовольным, резким голосом. Тянь грустно улыбался и верил, что это проверка последняя, самая серьёзная и он не имеет права её завалить. Нужно выстоять, дождаться, осталось совсем чуть-чуть. *** Проплывающие мимо, знакомые с детства пейзажи, предшествующие родовому поместью Хэ, Тяня не умиротворяют. Он сидит на заднем сидении роскошной тачки как на иголках. Потому что впервые за эту наполненную тоской вечность в разлуке с Гуань Шанем, они не разделены огромным расстоянием и часовыми поясами. До встречи всего ничего, рукой подать, один лишь разговор с Ченом. Брат был настойчив в просьбе заглянуть в поместье. Тянь логично решает по-быстрому расправиться с самым неприятным, а потом рвануть к Рыжику и забыть напрочь суровую разлуку. Едва автомобиль тормозит у парадного входа, Тянь вылетает пулей из салона, не дожидаясь пока вымуштрованный водитель чинно распахнёт перед ним дверцу. Хэ честно старается притормозить, придержать коней, чтоб выглядеть достойно образа молодого господина. Но кровь кипит, и ноги несут его, как крылья. Тянь проносится по коридорам локальным торнадо, не обращая внимания на замирающую при его виде прислугу. Он жаждет быстрее покончить с формальностями и усвистать из душного старого дома на все четыре стороны. Тянь останавливается у массивных дверей Ченовского кабинета, одёргивает одежду, поправляет волосы, надеясь, что не раскраснелся, как мальчонка. Он толкает двери и застывает на пороге, словно поражённый молнией. Чен старомодно ковыряется в каких-то стопках бумаг и рядом с ним, оперевшись бедром на край стола, стоит его малыш Мо. Вытянувшийся, повзрослевший, похорошевший. — Привет, Тянь, — говорит Рыжик, дёргая уголком губ. Зная Шаня, это можно принять за улыбку. — Об этом я и хотел поговорить, — вместо «здравствуй» произносит Чен своим супер-серьёзным тоном, не ожидая ответа. Первое осмысленное, что приходит в голову Тяню, так это мысль о том, насколько Мо идёт чёрная сатиновая рубашка. Верхних две пуговки растёгнуты, рукава подвёрнуты до локтей. Кожа светлая настолько, что кажется сияющей. Но младший Хэ не может не увидеть, насколько крепче стала эта шея и эти руки, которые он помнил куда более изящными. Гуань Шань непринуждённо закидывает лёд в три низких тяжёлых стакана, разбавляя шорохами затянувшуюся паузу. Заливает в них бурбона на два пальца. Мо подносит стакан ему первому, и Тянь едва справляется с собой, чтобы не схватить Рыжего за запястья. Тот возвращается к столу, цепляет оставшиеся стаканы. Один подаёт Чену, другой оставляет себе и усаживается на подлокотник кресла, рядом с его грёбанным старшим братом. Просто знакомые себе такого не позволяют. Но Тянь тоже повзрослел: вместо того, чтобы расплескать бурбон по паркету и ринуться бить морду Чену, он молча цедит алкоголь, отсрочивая неминуемое. — Вы любовники, — насупившись, констатирует факт Тянь. — Да, — отзывается Рыжий без капли раскаяния. — Но я люблю тебя до сих пор, по-прежнему, и, если Чен не против, присоединяйся. У Тяня полощит алым перед глазами от ядрёной смеси ярости, вожделения и невесть как прорезавшегося стыда. — Что ты сделал с малышом Мо, раз он так спокойно говорит о своих чувствах? — зло и ревниво интересуется у Чена Тянь. Тот предсказуемо игнорирует этот вопрос. — Ты стал жадным, — обращается к Мо старший из братьев Хэ нравоучительным тоном. Шань отвечает незнакомой плутоватой ухмылкой. У Тяня едет кукуха. С таким Мо не хочется быть аккуратным и мягкими. И вряд ли нынешний Рыжий такое примет. Тянь опрокидывает в себя остатки выпивки и в два шага оказывается около Мо, сходу втягивая его в глубокий поцелуй. Губы жжёт от алкоголя и, наверное, не только. Шань отвечает лениво, будто просто позволяя. Будто ещё малость сомневаясь и раздумывая. — У тебя его никто не отберёт, — усмехается Чен, одёргивая Тяня лишь словом. Младший Хэ отлепляется от губ Рыжего и колко бросает: — Уже отобрал. — Собственники чёртовы, — бормочет Мо и затягивает Хэ в новый поцелуй. Уже куда более развязный и жадный. *** Чен лежит пластом на животе, но спит ли — не понятно. Тяню плевать, он спрашивает у Мо: — Зачем ты в это влез? Шань затягивается и отвечает: — Я устал грести на месте. Выбился из сил, и решил, раз моё течение несёт меня к водопаду, так тому и быть. Младший Хэ цедит: — И как я умудрялся грести против течения все это время? — У тебя всегда был Чен. И, возможно, ты сильнее, чем я. И выносливее. На «выносливее» у Мо голос становится тягучим, манким. Тянь тушит окурок в пепельнице и снова вдавливает Рыжего всем своим весом в матрас. Чен приоткрывает один глаз. Он спит чутко, как древний воин, даже если вымотан в край. Его усталость не просто хроническая, она ещё и в куб возведенная. Поэтому старший смотрит с минуту на жаркую возню по соседству, а потом снова задрёмывает. Но кто ему даст поспать? Из соннного небытия его вытаскивают знакомые до последнего мелкого шрамика пальцы, скользящие по щеке. Потом уже Чен ощущает, как ходит под ним матрас, содрагаясь от мощных, но неспешных толчков. У Мо абсолютно потерянное, поплывшее выражение лица. Тянь, возвышающийся за бледными в лиловую россыпь синячков плечами, выглядит ровно также. Старший Хэ перехватывает пальцы Рыжего и подносит к губам, чтобы поцеловать. Шань в ответ выдаёт смесь осипшего скулежа и стона. Тянь вторит за ним. И это горячо. Чен переворачивается на спину и подтягивает Мо к себе. Тот силится помочь, но в итоге лишь мешает своими хаотичными размазанными рывками. Чен бросает свою затею. Он находит открытую банку смазки, всю неаккуратно перепачканную ею, кладёт рядом с собой. Потом приподнимает Гуаня, елозящего грудью по простыне, подстрекая его опереться на дрожащие, ломкие в локтях руки. Шань протестующе мычит, но успокаивается, когда понимает, чего от него хочет старший Хэ. Тянь на время отстраняется от Рыжего, помогает ему расположится поверх Чена. Тот укладывается удобнее, сползает с подушек ниже, так, чтобы без помех доставать ртом до растертых в красноту, малюсеньких, острых сосков Мо. Тяню, дорвавшемуся до вожделенного Рыжего спустя столько времени, почти начисто снесло крышу, раз он совсем не пожалел мягкой кожи. Чен обводит ареолу языком по кругу, потом дует на влажный след, руками оглаживая Шаневские бока. Младший Хэ снова вбивается в Мо одним слитным долгим рывком. Рыжий дёргается и разевает рот, надсадно, часто дыша. Он хаотично шарит пальцами по складкам сбитой простыни. Тянь прерывистым заполошным шёпотом что-то наговаривает на ухо Рыжему, старший Хэ не особо вслушивается, лишь ощутимо щиплет соски, чтоб после сразу же зализать-зацеловать. У Мо разъезжаются колени. Весь взмокший, он пахнет горькой солью, но его измотанному телу всё равно чего-то не хватает, чтобы ухнуть в оргазм. Чен сдвигается ниже, скользя губами по  животу. Шань валится на локти и находит силы застонать на выдохе. Тянь притормаживает, переводя дыхание, и это лучший момент для того, что задумал его старший брат. Чен нашаривает наощупь смазку, зачерпывает её и и аккуратно, но неумолимо вталкивает в Мо палец, одновременно вбирая в рот член Рыжего. Шань неверяще охает и сжимается до одури тесно, так что Тянь выстанывает мученическое «бля» и гнётся ниже, притираясь грудью к спине любовника. Чен давит пальцем вниз, зная, что практически причиняет боль, и в противовес этому широко лижет гладкую головку, толкается кончиком языка в лунку уретры. Рыжего заметно перетрясает. Тянь, едва балансирующий на кромке экстаза, издевается над собой, медленно, с оттягом трахая Мо. Чен, кажется, догадывается, как подтолкнуть обоих за грань. От природы хороший стратег, он бывал неуверен лишь в ситуациях, касающихся Рыжего. Его не получалось ни предсказать, ни просчитать. Наверное, даже сам Шань не мог предположить, как его накроет. Но за время, проведённое с ним рядом, Чен заполучил какое-то неявное, тонкое наитие, и именно оно сейчас подсказывало рискнуть. Подстроившись под амплитуду Тяня, он добавляет смазки и вставляет в и так растянутую дырку Мо ещё палец. Тот напряжённо замирает, и тихо кончает, дрожа всем телом и заляпывая Чену лицо. Тянь, задыхаясь от накатившего, почти болезненного кайфа, делает ещё пару абсолютно сбитых, коротких фрикций. Оргазм захлёстывает его, выбивая из пересохшей глотки низкий, рычащий стон. Они раскатываются на свободную часть койки, чтоб не придавить Чена. Старший Хэ безобразно обтирает лицо об уже и так испорченную простыню, надеется, что теперь ему, наконец-то, дадут поспать. Его возбуждение неявное, похожее на муторную пелену: такое проще игнорировать, нежели доводить до пика. Но Шаню плевать. Он, ещё малость дрожащий, весь мокрый, будто из воды вынутый, приподнимается над смятой постелью. Чен понимает, что это по его душу. Верно думает. Рыжий подползает к нему, и надо признать: затраханный вид Мо вытягивает из глубин зверинного нутра Чена что-то тёмное, деструктивное, желающее проглотить любовника целиком, безжалостно и безкомпромиссно. Но старший Хэ терпит, хотя теперь в низ живота словно жидкого металла плеснули. Он помнит, что Гуань Шань не выносит непрошенной грубости. Поэтому Чен ждёт, пока качающийся от слабости Рыжий упрямо растолкает его бёдра в стороны и устроится между ними. После этого позволяет себе опустить ладонь на влажный колкий затылок. Взгляд Тяня жжёт едкой ревнивой кислотой, и это, довольно неожиданно, добавляет градуса обстановке. Чена ведёт полузабытым чувством сильного головокружения. Он вздыхает и позволяет себе застонать, когда Рыжий сразу берёт в рот почти до основания, пропуская член глубоко в глотку. Тянь, тоже практически обессиливший, всё равно примагничивается к своему бесценному малышу Мо. Сначала нежно гладит его по спине и веснушчатым плечам. А потом зачем-то пропускает ладонь под острый подбородок, и пальцами обнимает горло, несомненно чувствуя, как движется в нём Чен. Тянь смотрит брату прямо в глаза, пока скулящий Мо вжимается носом в белый жёсткий лобок. Этот взгляд, одновременно и укоряющий, и подстрекающий, вынуждает Чена кончить, не успев предупредить Рыжего. Тот безропотно сглатывает. И тут же Тянь впивается в натруженые красные губы своим ртом, бросаясь в самый грязный поцелуй, который старший Хэ когда-либо видел. Мо пробует протестовать, но это бесполезно. Чен сползает с кровати с мыслями о том, можно ли считать произошедшее в некотором роде инцестом. Он бредёт в ванную, держась на остатках воли и отголосках норадреналина, гуляющего в крови. Нужно намочить полотенец и хоть немного превести их всех в относительный порядок прежде, чем отрубиться. *** Чен просыпается, почувствовав на себе взгляд. Так и есть. В дверях комнаты стоит, мягко говоря, ошеломлённый Би. Хэ поднимается, заметив, что Рыжий проснулся. Но Мо плевать хочет на нарушителя покоя и лишь жмётся ближе к Тяню, спящему после перелёта, нервотрёпки и секса супер-крепким сном. — Сказать, что я охуел, не сказать ничего, — роняет Хуа Би, когда уже одетый Чен находит его на кухне у кофемашины. Хэ не отвечает. — И что ты собираешься делать теперь? — не унимается белобрысый. — Не знаю, — пожимает плечами Чен. — Ни за что не поверю, что ты заварил эту кашу, не имея ни малейшего представления, как её расхлёбывать. Что ж, Би знает его настолько хорошо, что это аж подбешивает. — И на старуху бывает проруха, — философски увиливает Хэ. Би скептически вскидывает почти прозрачную бровь и молча прихлёбывает из чашки эспрессо. — Я скажу твоей секретарше, чтоб отменила или перенесла все сегодняшние встречи. Вряд ли тебя выпустят из койки, — прикончив кофе, говорит Цю. — Спасибо. Когда Би уходит, сохраняя на лице отпечаток смешанных чувств, Чен находит в кабинете телефон. Впервые он так неосмотрительно бросил мобильник на беззвучном за километр от себя. Хмыкнув, старший Хэ заказывает еду, дожидается доставку. В конце концов, кто-то же должен об этом позаботиться. Может, зря он вчера распустил всех слуг на внеплановые выходные? Нехитро расставив на столе коробки, Чен возвращается в комнату. Ещё за пару шагов его слух различает недвусмысленные влажные звуки. Ясно, ребятки уже не спят. Зайдя в проём, он видит живописную картину: темноволосая макушка Тяня размеренно ходит между широко раскинутых бёдер Мо. Чен ловит себя на мысли, что он должен испытывать противоречивые эмоции при виде собственного брата, с упоением отсасывающего их общему любовнику. Но нет. Он любуется заалевшимся Мо, задыхающимся в беззвучных стонах. — Закончите, приходите есть, — наконец говорит Чен, зная, что Тянь в курсе его присутствия. Гуань Шань шало ухмылятся, так, как он любит делать это перед каким-то пиздецом. — Да, папочка, — произносит Рыжий с томным предыханием.  И тут же жалобного стонет: Тянь вбирает его глубоко в глотку и замирает так, удерживая бёдра, не позволяя Мо рефлекторно толкнуться и не двигаясь сам. Что ж, мстительность младшему не чужда, это давно известный факт. Чен выходит из спальни под аккомпанемент скулежа, перемежающегося с хаотичными ругательствами. Идилия.