За дверью, на лестнице

Вот как Райан все проебывает: из-за нелепой попытки стать лучше. В один момент они сидят рядом и дышат друг в друга, а потом дверь на лестницу скрипит и — они уже врозь, на разных ступенях, на безопасном расстоянии. Райан знает, что это инстинкт, который сохраняет им жизнь. (Это не должно ощущаться так больно). Но еще он понимает, что для него и для Мигеля это по-разному. Райан, несмотря на яростное внешнее отрицание, всегда знал о себе… в общем, всегда знал. Он редко потакал этому влечению, потому что сначала был отец, потом была репутация на улице, а потом репутация в тюрьме и — это просто того не стоило. Но тем не менее Райан знал (он не склонен к самообману). Мигель, с другой стороны, вряд ли представлял до тюрьмы, что его может привлечь мужчина. Да и было ли это в нем раньше? Его могли привести к Райану скорее отчаяние и смирение (без УДО его срок все равно что пожизненный), чем влечение. На свободе у Мигеля не было необходимости задумываться о том, чего он хочет, какие у него есть варианты и насколько они соответствуют стандартам нормальности в том маленьком латинском квартале, где он вырос. Сколько лет Мигелю было, когда он попал в Оз? Райан пытается вспомнить и не может, но точно знает, что он сам был гораздо старше. У Райана к тому моменту уже была его банда, была жена, были чужие жены, были случайные связи с девушками и парнями (чаще с девушками, потому что риск действительно того не стоил, но иногда ему попадались исключительные парни, на которых сложно было не обратить внимание). А что было у Мигеля? Подростковая возня, первая взрослая страсть с Марицей, машина, купленная на деньги с единственного серьезного дела и нелепое нападение в наркотическом угаре на какого-то несчастного старика. Потом Мигель оказался в Оз, там же, где сидели его отец и дед. Предсказуемая история мальчика из неблагополучного района. В такие истории обычно не вписывается гомосексуальность. И тем не менее, вот они. Они здесь. (Может быть, только потому, что после Торквемады Мигель стал восприимчивее к таким возможностям? Райан ненавидит даже мысль об этом). Но Мигель все еще борется. Даже наедине ему с мучениями дается любое признание в том, что ему тоже нужны тепло, близость и люди, даже в таком месте. Кажется, Мигель считает это слабостью. (Кажется, Мигель немного себя ненавидит). Именно поэтому Райан не давит. Он дает пространство, он ничего не просит, он не акцентирует внимание на тех вещах, которые заставят Мигеля нервничать. (Спасибо, он уже понял, что давить нельзя, опыт с Глорией научил его хотя бы этому). И теперь просто скрип двери, и (возможно) все разрушено. Все, что Райан так осторожно выстраивал, рухнет по его же чертовой глупости. Почему с ним всегда происходит это дерьмо? Даже невольно, даже стремясь сделать что-то хорошее, он все равно все проебывает. Райан знает, кто вышел на лестницу. Бичер. Кто же еще, черт возьми? Только О’Рейли мог зайти в этот служебный блок (потому что он купил копию ключей у охранника, и это стоило чертовски дорого), и Райан жил с Бичером, и Бичер иногда… плохо справлялся. В какой-то момент Райану в голову пришла фантастическая мысль, что он может попробовать. Он может дать Бичеру что-то хорошее просто так, без расчета, чтобы у Бичера было место для действительно тяжелых дней — место, где можно выдохнуть, побыть собой. И вот его расплата за бездумные гуманистические порывы. Бичер стоит в пролете сверху и смотрит на них, и у него на лице написано, что он все видел. Мигель выглядит потухшим. Будто он уже смирился с тем, что теперь начнется новый виток сплетен, как это было с Торквемадой, и снова maricon, и снова попытки зажать его в душевой или воткнуть ему перо между ребер среди особо ретивых новичков, которые хотят выслужиться перед поредевшей бандой латиносов. — Послушай, Бичер, — начинает Райан, и он еще не знает, что предложить и как замять это, но Бичер перебивает его самым неожиданным образом. — Если вас это успокоит, то я узнал об этом еще месяц назад, — вот что говорит Бичер. И… что? — Что? — спрашивает Райан. Как? Бичер никогда ни намеком… Как он это скрыл? Почему до сих пор ничего не попросил? — Ты серьезно? — хрипло спрашивает Мигель. — Да. Вообще-то я рад за вас, парни, — неловко говорит Бичер. — Быть одному в этой яме чертовски дерьмово. И за этот месяц я заметил, что вы двое, как ни странно, хорошо уравновешиваете друг друга. Так что… извините, что помешал. Я вообще-то думал, что вы в спортзале. В общем, я пойду, — Бичер почти демонстративно отодвигается к двери и бросает быстрый взгляд на Райана. — И кстати, я планирую и дальше держать этот большой страшный секрет при себе, так что буду признателен, если вы не станете подстраивать несчастный случай с моим участием. Если честно, Райан слишком ошеломлен, чтобы отреагировать должным образом, поэтому Бичер успевает сбежать. *** Вот как Мигель наконец все понимает: из-за забавной попытки Райана сделать что-то бескорыстное. Мигель догадывается, что это Райан подсказал Бичеру, как попасть на эту лестницу. Но у Бичера нет ничего, чем он может расплатиться за такую огромную услугу, так что, очевидно, Райан сделал это просто по-дружески. (Мигель чувствует себя странно, когда использует это слово применительно к О’Рейли). И, очевидно, они не могут убить друга Райана только потому, что тот увидел их сидящими в обнимку. — Прости, — говорит Райан и, вау. Мигель не уверен, что хоть раз слышал, как О’Рейли извиняется. У Райана сложное выражение на лице. Он так явно тянется к Мигелю (у него очень красноречивый язык тела) и так же явно сдерживает себя. Опасается. Что Мигель оттолкнет, взбрыкнет, распсихуется. Мигель чувствует себя немного виноватым. Он помнит свои инстинктивные реакции: одернуть руку, уйти от прикосновения. Конечно, он пытался делать это незаметно, но, серьезно, перед О’Рейли невозможно хоть что-то сделать незаметно. Иногда он как чертов робот, камера с мигающей красной лампочкой: все фиксирует, записывает и каталогизирует. Так что, да, Райан каждый раз замечал реакцию Мигеля, и каждый раз у него делалось это сложное выражение лица. Но это было давно. Тогда воспоминания о постоянном присутствии Торквемады были еще слишком свежи. Он был всюду. Стоило обернуться, и вот его лицо, вот его одаривающая рука и пузырек с таблетками. Яркая разукрашенная маска с мертвым глазом, не человек, а воплощение присосавшегося ужаса, который все время давил и требовал, требовал, требовал от Мигеля все больше. Больше, чем Альварес уже отдал, больше, чем он вообще мог в себе найти. Отдай мне все, отдай мне себя. Слишком поздно Мигель понял, что это значило. Слишком поздно осознал, что в нем еще оставались вещи, которые он не хотел терять. Когда О’Рейли (выцветший осколок самого себя, от которого уже не ждали неприятностей) скинул Короля ночи с пьедестала, Мигель не понимал, что он чувствует по этому поводу. Страх или облегчение? Когда Мигеля переселили в капсулу к ирландцу, он насторожился. Зачем О’Рейли это устроил? Что он мог захотеть от Мигеля теперь, когда Альварес был на самом дне пищевой цепочки, когда из-за Торквемады за ним, как грязная тряпка, тянулись унизительные слухи? Оказалось, что ирландец не имел отношения к переезду. После смерти Торквемады МакМанус устроил чертову карусель и стал перемешивать жителей Оз каждый месяц. Надеялся, что это помешает заключенным вести бизнес. (Угадайте, что? Это не сработало). Но Мигель и О’Рейли прожили в одной капсуле несколько недель. В то время Альварес постоянно был в напряжении, сторонился ирландца и реагировал на прикосновения, даже случайные, как дикий. Они не поладили, пока жили вместе. Это случилось намного, намного позже, когда их поставили в лазарет в одну смену. Когда оказалось, что говорить с О’Рейли на отвлеченные темы чертовски интересно. Что ирландец просто ходячая энциклопедия и знает странные истории почти о любой стране мира. Когда Мигель начал искать забавные факты про чертовы чудеса света и прочую херню и осторожно закидывал их в разговоры. И Райану это понравилось. (Да, Мигель тратил на это все время, которое у него было в компьютерной комнате, но, эй, это было весело. В конце концов, у него все равно не было развлечений поинтереснее). Только сейчас, вспоминая те первые месяцы, Мигель понимает, что в лазарете Райан сдерживал себя. Старался не прикасаться, соблюдал дистанцию — потому что Мигелю был неприятен физический контакт, пока они жили вместе. Даже когда они поцеловались первый раз, Райан держал руки при себе, хотя по его порывам было видно, как он хочет вжаться, оплести, поглотить. Чертова лиана, вот чем был О’Рейли. И все это время Райан сдерживался для Мигеля. Осторожничал. И теперь тоже. Стоит в стороне, лицо напряжено. Ждет, пытается понять, как Мигель отреагирует на появление Бичера. И что-то подсказывает Мигелю, если сейчас он скажет, что Бичера надо убить, то Райан так и сделает. Боже, каким идиотом Мигель был все это время. Опасался, подозревал, то поддавался теплу и заботе, то одергивал себя, потому что доверять нельзя, потому что он мог ошибиться в О’Рейли. — Ты ведь не собираешься реально подстраивать несчастный случай? — спрашивает Мигель и сам делает шаг к Райану. И рука Райана снова дергается, пальцы слегка сжимают воздух, и Мигель подхватывает это движение, отвечает на него, по своей воле. Потому что это безопасно. Потому что Райан чертов О’Рейли был влюблен в него все это время и ходил вокруг него на цыпочках. — Ты в порядке с этим? — спрашивает Райан и осторожно, на пробу, сжимает ладонь Мигеля. — Ага. Все в порядке, — говорит Мигель. — Ты можешь расслабиться. Это звучит, как разрешение, и Мигель успевает заметить, как глаза Райана расширяются в недоверии, а потом Райан вцепляется в него. И он весь руки и жадный рот, весь нуждающиеся благодарные прикосновения и, ох, теперь Мигель видит разницу (любовь О’Рейли и одержимость Торквемады). Он действительно был таким идиотом. Хорошо, что у них есть все время мира, чтобы наверстать упущенное.