Кто-то поглядывает на тебя

Кто-то поглядывает на тебя. В автобусе тихо и темно. Так тихо и так темно, как бывает только во время ночных рейсов, когда все пассажиры либо спят, замерев во множестве неудобных, неприятных поз, либо слушают музыку, втихаря сетуя на то, что не предпочли самолет дорожному "Красному глазу". За окнами темно, по бокам от трассы стелятся бесконечные пустынные просторы. При солнечном свете становится видно, что равнины, мимо которых они проезжают, сплошь укрыты коркой иссохших и потрескавшихся земляных пластин, а кустарники, то тут, то там всплывающие рядом с остатками покосившихся изгородей и проржавелыми трансформаторными будками, начисто высохли. Луна здесь больше, чем в любом другом конце света. Невада. На обочинах скоростной трассы не стоит ни одного фонаря. Изредка бликают светоотражателями дорожные указатели или большие зеленые щиты, повествующие, сколько миль осталось до границы штата, но они пролетают мимо так быстро, что нет никакой возможности их рассмотреть. Автобус полон людей. “Красный глаз” мчит их в Сан Франциско, как и каждую ночь. Вчера, сегодня, завтра – маршрут остается тем же. Меняются только пассажиры, водители за рулем, да стаканчики кофе в специальных подставках рядом с панелью управления. Стивен предпочитает каппучино со сливками, а вот Роджер на каждой остановке покупает себе простой черный. Да покрепче, иначе он совсем расклеится. Всю ночь катить по пустынным дорогам, без радио, без какого-нибудь годного подкаста, даже без гомона людских разговоров – это вам не мышь в воду пернула. Иногда, когда он точно уверен, что все пассажиры спят, Роджер позволяет себе закурить прямо в салоне. Сегодня он не курит. Где-то в глубине тихо играет музыка, а над одним сидением так и вовсе горит свет. Высокая худая блондинка в красном свитере читает книжку. Видно, не может заснуть. Кто-то поглядывает на тебя. Весь остальной салон окутан мягкой темнотой. Рядом с читающей Гайей спит Фабио. Фабио не знает, что кто-то поглядывает на тебя. Позади них развалились утомленные интенсивным многочасовым бесоёбством Томас и Вик. Де Анджелис уснула с открытым ртом, запрокинув голову, и тому, кто хорошо знаком с Томом Раджи, остается лишь удивляться, как это он еще не запихал ей между губ обертку от шоколадки или фильтр сигареты и не щелкнул камерой на телефоне. Но Томас уснул еще раньше нее. Он отрубился, уткнувшись лбом в холодное автобусное стекло, и теперь при каждом выдохе напротив его губ расцветает небольшое белое облачко. Ни Вик, ни Томас не знают о том, что на тебя кто-то поглядывает. Не знает об этом ни водитель по имени Роджер, большой любитель черного кофе и подкаста “Добро пожаловать в Найт Вэйл”, ни Шанталь, клюющая носом на самом переднем сидении. Не знает об этом Лави, мягко посапывающая на плече Джанис. Фабрицио, который в гордом одиночестве вытянулся на двух свободных сидениях в самом конце автобуса, тоже об этом не знает. И светловолосый чувак-звуковик, выделенный им компанией, который спит, прикрыв лицо рукой. Он отлично справился с настройкой звука на вашем последнем гиге, но он не знает, тысячу раз не знает, кто поглядывает на тебя с соседнего сидения в этом кошмарном, чертовски неудобном “Красном глазе”. Ты тоже об этом не знаешь, и, скорее всего, не узнаешь никогда, если только не вынырнешь на несколько мгновений из обволакивающей тебя сладкой дремоты и не встретишься с ним взглядом. Но Лео, в объятьях которого ты дремлешь, так сладко сопит тебе в макушку, от него пахнет так тепло и знакомо, что открыть глаза и потерять частичку этой щемящей, уютной нежности кажется каким-то кощунством. Ты улегся к нему в объятья сразу после того, как остальные участники группы и бесплатные к ней приложения расселись по своим местам, более-менее успокоились, свили свои гнездышки, и водитель выключил свет. Тур выдался тяжелым и выматывающим, и к тому же слишком длинным, а за последнюю неделю вы и вовсе запилили целых четыре концерта, каждый раз в другом городе - и это не считая целого вагона однотипных интервью. Ничего удивительного, что остальные выключились практически мгновенно. Лео пахал наравне со всеми - а может, и тяжелее, чем многие - но несмотря на усталость все равно с удовольствием обнял тебя поперек груди, боднул носом в висок, а ты с готовностью повернул к нему улыбающееся лицо, и вы долгое время целовались - мягко, медленно и тихо. В последние два дня тени у Лелло под глазами стали темнее. Удивляться тут нечему – несмотря на то, что официально в каждом отеле участникам группы доставалось по крутому панорамному люксу, а стафф и сопровождающие скромно заселяли этаж ниже, на деле вы всегда ночевали в одной постели. Ты никогда не думал, что твой первый раз с парнем будет таким. Дождь и град, хлещущие в огромные окна, отсветы уличных огней на потолке, хрусткие гостиничные простыни... Теплая карамельная кожа под твоими шершавыми, мозолистыми ладонями, влажные, абсолютно сумасшедшие черные глаза. Очень голодные, очень жадные поцелуи, и ваш горячий шепот друг другу в рот, от которого тебя пронзало сладкой дрожью - всего, с головы до ног. Кто-то поглядывает на тебя. Ты не знаешь об этом, ты никогда не узнаешь об этом, но даже сквозь глухую стену твоего отельного номера кто-то слышал, как ты вскрикивал и постанывал, цепляясь пальцами за плечи и тугие непослушные кудри Лео, когда он впервые входил в тебя, не переставая зацеловывать твое лицо и шею и шептать всякие глупости, большинство которых ты уже не вспомнишь, ведь главным был его голос, дрожащий сорванный голос человека, который стал для тебя откровением. Этот кто-то лежал на застеленной кровати, обкусывал себе губы, комкал в кулаке край подушки, крепко зажмуривал глаза и уговаривал себя перестать реветь. Не потому, что завидовал или ревновал, не потому, что думал, что у Лео есть что-то, на что у него самого никогда не было ни единого шанса. Наоборот, он точно знал, что у него были все шансы мира, и каким-то непостижимым образом именно этот жизненный факт размазывал его в абсолютно невменяемое, глотающее слезы желе. Именно это делало все в сто раз хуже. Теперь тот же самый человек поглядывает на тебя со своего автобусного сидения, которое расположено прямо напротив твоего. Его голова откинута на спинку сидения и чуть повернута в твою сторону, ладонь с выкрашенными в черный ногтями покоится на подлокотнике, наушники с проигрывающейся в них музыкой свисают с шеи, словно боксерские перчатки. Он похож на спящего, он очень легко может сойти за спящего, да вот только глаза у него открыты. Он не спит, не дремлет, а только поглядывает на тебя, на то, как ты прижимаешься спиной к груди Лео, который опирается об окно. Подлокотник наверняка врезается ему в поясницу, а плечи затекли. Но по Лео не похоже, чтобы ему это мешало. "И мне бы не мешало", зло думает тот, кто поглядывает на тебя в ночной темноте летящего вперед рейсового автобуса. Он тоже так мог бы! Он бы делал все, что делает Лео, только лучше. Подставлял бы спину, чтобы ты мог расписаться на постере, подсунутом фанаткой. Таскал бы вместе с тобой упакованную в бесчисленные чехлы кухню. Озвучивал бы официантке твой заказ в те дни, когда тебе не очень хочется разговаривать с незнакомыми людьми. Слушал бы твой нудный бубнеж - об искусстве, живописи, классической музыке, квантовой физике. Господи, о чем угодно. Не злился и не раздражался бы, когда ты загоняешься, а просто клал бы успокаивающую ладонь тебе между лопаток. Смотрел бы на тебя, сколько хотел. Хватал бы тебя за руку, за куртку, за конец шарфа – пошли! Дышал бы во сне тебе в волосы. Там, должно быть, так вкусно пахнет. Грел бы руки у тебя под свитером. Целовал бы тебя… Тот, кто поглядывает на тебя, трет кулаком воспаленные глаза и пытается понять, в какой момент все пошло по пизде. Он вспоминает те давние дни, когда ты только пришел в группу. С какой помесью умиления и сострадания глядели на тебя они с Вик: мамма мия, сандали на носки, серьезно? А эти ужасные усики – эй, малыш, а это осознанное решение, или кто-то угрожал тебе пистолетом? Как так получилось, что нескладный долговязый кузнечик с прилипшим к спине жиденьким хвостиком полностью его сломал? В какой момент тот неуклюжий мальчишка с кривыми зубами превратился в то, что он однажды, поддавшись секундной слабости, позволил себе представить перед крепко зажмуренными глазами, вбиваясь в собственный кулак? Позволил, и с тех пор не мог остановиться. Тот, кто поглядывает на тебя, вспоминает все те моменты, когда... почти. Все те случаи, когда на совместных фото ты вставал рядом, или обнимал его, или, желая попасть в кадр, склонялся так близко, что твоя щека касалась его щеки. Все объятья, все мимолетные, как будто случайные касания, от которых горела кожа и путались мысли. Все те разы, когда ему казалось, что ты знаешь, что ты ждешь, и что стоит ему собрать яйца в кулак и сделать шаг навстречу - все, о чем он мечтает, что снится ему в нежных предрассветных снах, может стать реальностью. Он вспоминает, как, напуганный этой мыслью до свинцового кома в животе, раз за разом психовал и рявкал на тебя. Отталкивал тебя. Тот, кто поглядывает на тебя, сглатывает вязкую слюну и думает, что как жаль, что нельзя просто встать и уйти, оставляя все проблемы за спиной, уходя от них, бросая их. Он вспоминает, как маялся Лео. Как нарезал вокруг него круги, муторный и очевидно несчастный, а в ответ на "Лелло, бро, что случилось?" лишь смотрел взглядом побитой собаки, пока наконец не собрался с духом и не спросил, сбиваясь и нервно дергая себя за бумажные браслеты с фестов на запястье, сильно ли ты разозлишься, если вдруг окажется... Ну, в общем... Ты его лучший друг, и он, ей-богу, сам не знает, как угораздило, он ничего такого никогда и в мыслях не имел, это просто произошло, а потом еще раз, а потом он незаметно для себя капитально вляпался... И если это подлянка и прям очень не круто, то так и скажи, вот, можешь даже съездить ему по морде, только не молчи, эй, слышишь, скажи что-нибудь! Дамиано? Дамиа? Дамиа! Он вспоминает, как сначала долго не догонял, чего от него хотят, а потом долго не верил, что Лео говорит серьезно. А когда наконец поверил, внутренности сковало холодной яростью. "Почему мне должно быть дело до того, с кем вы оба трахаетесь? - орал он, чувствуя, как трясутся руки. - Какого хрена ты спрашиваешь у меня разрешения, как будто я его ревнивая бывшая? Ты что, решил, что я... Да мне вообще похрен! Какое мне, блядь, дело! Нахер иди! Идите нахер вы оба!" Люди говорят, что чужой пристальный взгляд легко почувствовать. Ты редко обвиняешь кого-либо во лжи – ты вообще редко кого-либо в чем-либо обвиняешь – но в этом случае люди явно ошибаются. Ты все проваливаешься и проваливаешься в пух крепкого забытья, где тебя поджидают вереницы красивых и ласковых, как и ты сам, снов, и не чувствуешь, никогда не почувствуешь, как он на тебя поглядывает. Или, вернее, поглядывал, потому что его веки тяжелеют и смежаются. Он тоже засыпает, подперев щеку кулаком. По другую сторону от него, рядом с окном, спит Джорджия. Ее босые ноги в черных колготках-сетке покоятся у него на коленях, он привычно придерживает ее лодыжку и думает, что, черт возьми, а не пора ли завязывать строить из себя жертву. В детстве тот факт, что у кого-то с легкостью получается то, что для него является неприступной вершиной, мог в буквальном смысле свести его с ума, подтолкнуть к истерике, вспышке ярости, скандалу... нескончаемой драме, полыхающей до небес. Неужели со временем ничего не меняется, вяло думает он перед тем, как сдаться на милость сна. Меняется или нет? Он не знает, но закрывает глаза, надеясь, что все-таки меняется, и однажды он сможет жить без этой невыносимой горечи и вытекающей из нее злости. Он закрывает глаза, надеясь, что утром сможет улыбнуться, когда над ним склонится привычное, знакомое до последней мимической морщинки лицо Джо. Он закрывает глаза, надеясь на лучшее, и пока не знает, что приснишься ему этой ночью ты, ты один. И в страшном, безнадежном сне ты будешь уходить от него все дальше, следуя за расплывчатой фигурой вдалеке, коренастой и безошибочно узнаваемой фигурой твоего лучшего друга. Он попытается было пойти за тобой, но дурацкие ноги откажутся двигаться. Он попытается позвать тебя по имени, но языка во рту не окажется. Он не знает, что проснется разом, словно от толчка, и утрет с лица холодный пот, пытаясь отдышаться. “Красный глаз” рвет темень вокруг светом двух мощных фар и несется вперед, к новым городам, которые вам предстоит покорить, к новым сценам, на которых вы сыграете. К тому времени, как автобус пересекает границу штата, ты полностью растворяешься в дыхании Лео, в запахе Лео, в тепле рук Лео. Тебя не интересует, поглядывает на тебя кто-то, или нет.