"Дети Имир"

Ривай не любил четверги и воскресенья последние полгода. Нет, к дням недели особых претензий не было. А вот к группе, репетировавшей по четвергам в рок-баре «Три стены», где Ривай работал уже пять лет как, и выступавшей там же по воскресеньям с другими рок-бэнд Яркела, небольшого городка на западе Стены Сины, список претензий можно было составить что в алфавитном порядке, что по личной шкале непереносимости Аккермана, и в любом раскладе пунктов набралось бы немало. С первых дней работы Ривай научился относиться ко всему происходящему вокруг как к простому шуму — как к постоянно грохочущей стройке за окном снимаемой неподалеку от бара квартиры; как к шуму проезжей части по пути на работу; как к громыханью завода — вот тут, правда, сравнение было чисто гипотетическим, ибо Ривай был весьма и весьма далёк от каких-либо заводов, что территориально, что по роду деятельности, но что репетиции разных групп, что концерты с грохочущей аппаратурой и воплями фанатов проходили мимо него фоном, не мешая протирать стаканы и следить за порядком днём, наливать заказанную выпивку и координировать работу официантов вечером — работа барменом его устраивала. По крайней мере, ему хотелось так думать… И думать именно так получалось довольно долго, пока в один обычный апрельский вечер к барной стойке не подсела парочка — стройная высокая девушка с короткой стрижкой на чёрных волосах и… мечта. Описать парня, заказавшего мохито, другими словами у Ривая просто на тот момент не получилось бы. Подошло бы ещё «молодой бог», «чёртов идеал» и « грёбаное совершенство», но в первую очередь — мечта. Голубая, да. Высокий, смуглый, широкоплечий, с гривой отросших тёмных волос, высокими скулами на красивом лице и прожигающим дыру в сердце взглядом зелёных глаз. Кстати, даже сейчас Ривай не мог точно описать их цвет — оттенки менялись в зависимости от освещения, времени суток, одежды и настроения, и Ривай даже самому себе бы не признался, что его завораживает этот калейдоскоп зелени и каждый раз он гадает, какими эти глаза будут в этот вечер — оттенка морской волны, цвета тяжёлого зелёного бархата или того самого мохито, заказанного в первый вечер. Разговор, кстати, тогда вела девушка, представившаяся Микасой, показав довольно уверенную деловую хватку, организованность и собранность, пока парень разглядывал обстановку бара, бродил по небольшой сцене, изучая аппаратуру, и неспешно потягивал напиток. Обсудив условия репетиций и выступлений и ограничившись чашечкой американо, внезапно очень мягко обратилась к спутнику: «Эрен, идём», после чего тот, улыбнувшись, попрощался, и они покинули бар. Ривай тогда был уверен, что встретил воплощение всех своих грёз вместе взятых. Ривай позже никогда не испытывал такого разочарования. Нет, парень по-прежнему оставался молодым богом и мечтой. Голубой, да. А вот группа, фронтменом которой он был… Иногда, пытаясь отвлечься и отключиться от очередного выступления ненавистных уже исполнителей, Ривай пытался разобраться, что же раздражало его больше всего. Ударник, постепенно ускоряющийся к концу песни и тянущий за собой остальных? Гитарист, стандартно лажающий в одном-двух местах? Клавишник, постоянно в паре мест берущий не те аккорды? Фанаты, с завидной постоянностью устраивающие разборки с фанатами других групп, а если таковых не находилось — сварившихся между собой? Ей-богу, Ривай никак не мог понять, как можно было находить поводы для размолвок между своими же, но факт оставался фактом — уже полгода вышибала клуба Майк каждое воскресенье своей мощной рукой местного правосудия наводил порядок, утихомиривая поклонников «Детей Имир». Пожалуй, Ривай мог бы закрыть на всё это глаза — и уши, — если бы… Если бы не сам вокал Эрена. За пять лет Ривай наслушался Бог знает чего — группы, выступавшие у них, в основном были любительскими, встречались и с вполне достойным звучанием, бывали и откровенно слабые, которые, впрочем, не задерживались, но таких, как «Дети Имир», не было. Каждый раз Ривай поражался — слушая новую мелодию, которую Эрен наигрывал на гитаре и тихо напевал чуть хрипловатым голосом, ему хотелось услышать её уже в полном звучании, разложенную на инструменты; живо представлялись мелодические линии гитары-соло и баса, чувствовался ритм ударных, партия клавишных прям-таки звучала в голове… Но то, что получалось в итоге, просто выводило из себя, злило и заставляло проклинать всех и вся — и горе-музыкантов, совершенно бездарно сделавших аранжировку песни и умудрявшихся косячить на ровном месте, и себя самого, зарекавшегося не обращать внимания на их потуги в музыку, и чёртового солиста, который… Тут Ривай не мог подобрать слов. Потому что откровенно не понимал, что было не так. Слушая голос Эрена на репетициях, во время впевок, Ривай получал откровенное удовольствие. Эрена хотелось слушать. Голос завораживал, манил, обещал, соблазнял, окутывал, вводил в транс… Негромкий, с низким бархатным тембром и хрипотцой, он мог заставить сделать что угодно. По крайней мере, Ривая. Магия заканчивалась, когда заканчивалась и фаза знакомства с новой песней, Эрен добавлял громкости в голос, в ход шли вокальные приёмы и… откровенные непопадания в ноты. Эрен не владел своим голосом. Звук из чарующего бархата становился надрывно-визгливым воем бензопилы, и оставалось загадкой, как и почему у этой группы были свои поклонники — Ривай бы, будь на то его воля, обходил бы таких исполнителей за три мили. Или выключал бы с первых аккордов, попадись они ему на волнах радио в машине. Впрочем, Ривай подозревал, что фанаты «Детей Имир» были просто-напросто глухими. Но явно не слепыми. Потому что уж посмотреть-то однозначно было на что, вернее, на кого. Здоровяк Райнер, каждый раз с таким усердием лупивший по ударной установке, что Ривай невольно прикидывал в уме, когда же ребятки раскошелятся на новую, точно не страдал от недостатка женского внимания — на его широкую грудь и мощные плечи можно было навесить дюжину пищащих от восторга девчонок, каждый раз в экстазе скачущих возле сцены. Клавишник-весельчак Конни заводил зал шуточками, умело дурачился и брал непередаваемой харизмой, завоевав свою аудиторию. Бас-гитара в руках недавно влившегося в коллектив рыжего Флока отзывалась не только низким гудением струн, но и трепетом в сердцах — и не только сердцах — своих быстро появившихся поклонниц. Жан — гитара-соло и почти два метра откровенной сексуальности — и вовсе мог успешно посоперничать — чем и занимался — с идеалом во плоти Эреном и вполне заслуженно претендовал на звание ещё одной мечты — только явно не голубой, скорее, влажной мечты большинства поклонниц группы. Он, однако, пользовался плодами своей популярности по большей части от безысходности, безнадёжно вздыхая по Микасе, продолжавшей исправно выполнять добровольно взятые на себя обязанности менеджера группы, а заодно и няньки всех повзрослевших мальчиков, регулярно чуть не за ухо приволакивая проспавшего Конни, организовывая увлекшимся творчеством музыкантам горячее питание и бесконечно терпеливо выслушивая все терзания Эрена на тернистом пути исполнительства. Ривай наблюдал, какими глазами смотрела она при этом на него, и видел, как любовный треугольник на этом… даже не замыкался, а превращался просто в отрезок, где все любовные линии заканчивались на Эрене, в упор не замечавшего вокруг никого и ничего, кроме музыки. Ни сохнущей по нему Микасы, ни пускающих на него слюни фанатов обоих полов. Свечку Ривай, конечно, не держал, но и постоянной пассии у фронтмена группы не наблюдал. Хотя долго и, хотелось бы верить, незаметно приглядывался к ещё одному постоянному спутнику доморощенных рокеров — невысокому красивому — да, чёрт возьми, красивому! — блондину, не пропускавшему ни одного их выступления и практически незаметной тенью обычно отсиживающегося за барной стойкой в непосредственной близости от Ривая. «Практически» — потому что, хоть и старался не отсвечивать, но обычно подпевал всем песням группы, когда думал, что его голос незаметен в грохоте музыке — и в вое Эрена. Ривай же его слышал, и будь на то его воля, с ходу бы поменял в группе солиста на — кажется, Армина? Почему тот никогда не демонстрировал свой голос — оставалось для Ривая ещё одной загадкой. Довольно долгое время он задавался всё тем же вопросом — кто они друг для друга, наблюдая, как, расходясь после репетиции, от остальных участников отделялись Эрен, Микаса и — Армин, да? — пока не заметил явный интерес последнего к своей напарнице Энни. Чем его привлекла хмурая, под стать Риваю, миниатюрная блондинка, стало ещё одной загадкой в личную копилку вопросов без ответов, но где-то в глубине души Аккерман порадовался, что хотя бы одним потенциальным воздыхателем в сторону Эрена стало меньше. Зачем ему это — он и сам не понимал, но осознание, что близко к себе его личная мечта никого не подпускала, а те, кто был действительно близок, находились в статусе просто друзей… оно почему-то грело душу. В общем, «Дети Имир» и их солист оставались личной занозой в заднице и кровью в ушах у Ривая. И рад бы он был их не замечать, не видеть и не слышать, но ничего с собой поделать не мог — против воли всё его внимание было приковано к ним. *** — Ривай, по напиткам у нас как? Дозаказ надо делать? Энни с нечитаемым выражением лица тыкала в планшет, проверяя позиции всего, что можно отнести к закускам, и ждала ответа, чтобы перейти в раздел с алкогольной продукцией. — Всё есть, уже проверял, с запасом, — для Ривая, как и для всех, стартовала новая рабочая неделя — новые заказы, новые посетители, новые репетиции… Радовало, что сегодня вторник, а значит, у Ривая есть ещё пара дней, чтобы немного восстановить эмоциональное равновесие и чутка подлатать музыкальный слух. — Двойной виски, Ривай, пожалуйста. Ух ты. Виски. Двойной. В четыре часа дня в начале рабочей недели. Ривай поднял взгляд, чтобы встретиться с — какими на это раз? малахитовыми? травянистыми? цвета бутылочного стекла? — глазами. — Что-нибудь ещё? — поинтересовался, подавая заказ. Спрашивать, отчего Эрен заказал именно крепкий алкоголь именно сейчас, не стал — за годы работы понял, что ему можно не задавать вопросов — рано или поздно посетители начинали сами рассказывать обо всём, будь то проблемы на работе, творческие кризисы, бытовые неурядицы или дела сердешные. Эрен оторвал взгляд от столешницы, — хмм, сегодня болотная тина? нет, эти глаза точно когда-нибудь станут личной топью для Аккермана, сто процентов! — одним махом осушил стакан, глубоко вдохнул, медленно выдохнул и заявил: — Повторить. Пожалуйста. Однако. Вторую порцию Эрен замахнул так же, на этот раз отчаянно скривившись в конце и прижав ко рту кулак. На вопросительный взгляд Ривая — «Снова повторить?» помотал головой. Молчал довольно долго, вертя и перекатывая в руках стакан из-под выпивки. — Я на доставку выйду, кеги привезли, — Энни подхватила бумаги для курьеров и скрылась в недрах клуба. Иногда она была удивительно проницательной и даже чуткой, что никак не вязалось с её внешней нелюдимостью, а Ривай про себя отметил, что никаких звонков о доставке не было, да и в принципе на сегодня никаких кег не ожидалось. Ривай запустил кофе-машину, выбрав режим «эспрессо». Эрен молчал по-прежнему, оставив, наконец, стакан в покое и теперь разглядывая его дно, будто там была начертана его судьба. — Повторить, — дно стукнуло по столешнице, а тяжёлый, чуть помутневший взгляд зелёных глаз из-под насупленных бровей скользнул по лицу бармена и снова понуро уткнулся в опустевшие руки. Ривай неспешно выложил на тарелку картофельные вафли, начинённые варёными яйцами, зеленью и чесноком, подвинул их к Эрену и поставил рядом чашку крепкого кофе. — Ваш заказ, — прокомментировал на удивлённо-возмущённый восклик. — Эй! — брови продолжали хмуриться, а глаза начали метать молнии, меняя болотную зелень на зелень бушующего моря. — Ривай! Виски же, двойной! — Я помню. Но сначала немного приди в себя. — Не хочу я никуда приходить! Я сюда не за этим пришёл, чтобы… приходить! Я уйду сейчас! — Пришёл, чтобы не приходить, и уйдёшь, уходя, я уже понял. Ешь, — отчего-то Ривай был уверен, что его послушаются. И что Энни простит ему такое самовольство с её перекусом. Для себя решил, что будет должен ей коробку пончиков — через час на смену должны были явиться официанты, и, пока Эрен метал в него взгляды, полные негодования, набрал и отправил Гюнтеру СМС с просьбой забежать по пути на работу в кондитерскую неподалёку от бара. Сладкое напарница любила гораздо больше «серьёзных» блюд. — Я не маленький, чтобы обо мне заботиться и кормить меня с ложечки, — продолжал возмущаться тем временем Эрен, запнувшись, впрочем, на полуслове, когда Ривай взял одну из трубочек и с хрустом откусил половину. Зажаристое тесто и ароматная начинка вызывали желание попробовать закуску даже после сытного обеда, а после двух порций виски и вовсе сами просились на язык, Ривай готов был в этом поклясться. — Я забочусь о сохранности клуба и его имущества, знаешь ли, всякое бывает, дебоширы там, перебравшие с алкоголем, — прожевав, усмехнулся он, заметив вспыхнувшее от смущения лицо напротив. Да, было дело пару месяцев назад, когда после одного из выступлений некий Эрен Йегер, фронтмен и — прости Господи! — солист группы «Дети Имир», несмотря на уговоры Микасы нормально поесть, накидался крепкого алкоголя и просто снёс всё со столика, за которым они сидели, неудачно встав, а после — упав на его поверхность и рухнув вместе с ним на пол. Обеспечив долгую и муторную уборку техническому персоналу, неловкие извинения остальных участников группы перед администрацией и оплату за разбитую посуду и повреждённую мебель. После этого он очень долгое время не заказывал в баре ничего крепче пары бокалов пива. Вплоть до сегодняшнего дня. Стрельнув глазами ещё раз и забавно надувшись — не маленький он, ага, — Эрен всё же взял одну из вафель и отправил её в рот. Против воли на лице проскользнуло выражение удовольствия — трубочки и впрямь были хороши на вкус; одно за другим угощение исчезло с тарелки, на автомате запиваемое так кстати стоящим рядом кофе. Когда тарелка опустела окончательно, а Эрен принялся за вторую чашку кофе, совершенно ненавязчиво и незаметно появившуюся взамен опустевшей первой, Ривай сложил руки на груди и выжидательно на него уставился. — Чего? — Эрен попытался сделать вид, что всё, в принципе, идёт в порядке вещей, однако, не выдержав молчаливого ожидания, достал пачку сигарет, прикурил одну, выдохнул дым к потолку и произнёс: — Прослушивание сегодня завалили, — ещё раз затянулся, стряхнул пепел в поставленную Риваем пепельницу и снова помрачнел. — Прослушивание. Ок. — Ривай заварил себе чай и насыпал в небольшую пиалу шоколадных конфет-драже, поставив между собой и Эреном. Отправив одну в рот, отпил из чашки и снова уставился на воплощение печали напротив. Воплощение рассеянно тоже потянулось за сладким и, сжевав штук десять, поведало: — Ты же в курсе, что местная студия звукозаписи периодически устраивает прослушивание, и наиболее понравившиеся музыканты могут записать там одну из своих песен, которая попадает в эфир на радио и имеет шанс стать популярной, ну и группа или солист, соответственно, тоже. Ривай согласно кивнул. Конечно, слышал, тема весьма актуальна в среде выступающих у них рокеров, тут не захочешь, да будешь в курсе. — Так вот, мы сегодня утром попытали удачу, — продолжил Эрен и замолк, словно дальше слова у него закончились и больше говорить не о чем. Ривай выждал какое-то время, а после подтолкнул говорить дальше: — И?.. — И нихуя! — взорвался Эрен. — Нам… нам такого наговорили! Ты не представляешь! — Да ну? — Ривая постарался сказать это как можно нейтральнее, чтобы не выдать невольную усмешку, ибо прекрасно понимал, что им могли сказать. — Да! Ударник у нас, видите ли, спешит! Гитаристы типа лажают! Аранжировка бездарная, а у меня отвратительный вокал! — всё это Эрен выдал с какой-то совершенно детской обидой, и Риваю за этим наблюдать было и смешно, и грустно — здоровенный детина под два метра ростом с наивным огорчением в зелёных глазах, заедающий провал организованной им группы шоколадными конфетами, выглядел забавно и трогательно, и его хотелось прижать к себе, погладить по голове и пообещать, что всё будет хорошо, но Ривай с его метром шестьдесят, утешающий затянутого в кожу и обвешанного цепями молодого бога, смотрелся бы более чем забавно. Ну и печаль, насквозь пропитавшая этого горе-рокера, была настоящей и настолько плотной, что ей можно было вытереть нос. — Действительно, кто бы мог подумать, — пробормотал он себе под нос и отпил ещё чая. Энни, похоже, кеги на три года вперёд принимает, до сих пор не вернулась. Благо и в заведении тоже почти никого не было, только парочка, заказавшая прохладительные коктейли и сидевшая в укромном уголке зала, и недорокер, вертевший в руках пустую чашку из-под кофе. — И… и что нам теперь делать? Мне после этого вообще из музыки уйти хочется и не возвращаться, — накал страстей стих, оставив уныние и потухший взгляд. — А прислушаться и исправить не, не вариант? — Ривай кивнул в знак приветствия подоспевшим на работу официантам, поблагодарил Гюнтера за коробку с пончиками и убрал грязную посуду со стойки. В почти опустевшей пиале тихонько бренчала, перекатываясь, последняя конфета. — Знаешь… Мне и самому иногда казалось, что у нас что-то не так в звучании, — Ривай еле сдержался, чтобы не фыркнуть на это скромное «иногда». — Но в общем и целом… — В общем и целом вы получили вполне справедливые замечания, — пожалуй, более подходящего момента уже не будет. — В… в смысле?! Какие справедливые? Ривай, ты с чего взял? — Эрен был растерян и ошарашен, и непонятно, что его шокировало больше — то, что Ривай поддержал постороннюю критику, или что вообще высказал своё мнение — до этого он слыл самым неразговорчивым барменом из всех. Ну разве что Энни могла составить ему конкуренцию. — С того. Вы свои выступления в записях смотрели хоть раз? — О, Энни вернулась. Кивнув ей, чтобы заняла его место, Ривай вышел из-за барной стойки и присел за столик неподалёку. Эрен, как загипнотизированный, в недоумении слез с высокого стула и присоединился к нему. Видя, что тот немного выпал из реальности, Ривай недовольно цыкнул, закатив глаза, и повторил: — Записи свои, говорю, пересматривали? — А? А, да, конечно. И что? — Эрен реально недоумевал, к чему был задан этот вопрос. — И? Ничего не смущало? — А что, должно было? Риваю оставалось лишь удивляться, как они вообще до прослушивания додумались. — Скажи мне, Эрен. Ты вообще как с музыкой был связан, до группы? Музыкальная школа, самоучка, видеоуроки? — Школа, — отозвался сразу. Под пристальным взглядом стушевался и добавил: — Три класса. — Бросил? — Угу. — Гаммы не выдержал? — Да… откуда знаешь? — Ты не похож на усидчивого и усердного ученика. Больше смахиваешь на талантливого самоучку. Дай угадаю — в школе тебе было скучно, сольфеджио ты прогуливал, теорию музыки ненавидел… Так? — Ты откуда про сольфеджио и теорию знаешь? — Эрен растерянно хлопал глазами. — В смысле, вообще знаешь про них? — Не соскакивай. Прогуливал? — Ну… да. Да там училка такая противная была! — вырвалось у него так эмоционально, будто ему завтра к ней на урок идти. — Понятно. В группе кто ещё с музыкальным образованием? — Конни, он в колледже на первом курсе, Райнер в студии занимался. У Флока частные уроки были, Жан самодурок… то есть, самородок, — Эрен почти успешно спрятал ухмылку, делая вид, что оговорился. Конкуренция такая конкуренция. — Ну-ну. Вы там все само...родки, как я погляжу, — Ривай позволил себе тоже немного улыбнуться. Рокеры-хренокеры. — Да что не так-то? Вот ты спрашивал про видео, и что? Ну есть они у нас, и? — И то. Про метроном слышали, самородки? — Это такая хреновина, как маятник? — Хреновина у тебя в штанах. Маятник, да. Пользоваться умеешь? — Хреновиной? — наглая улыбка растянула губы. Чёрт, Риваю очень захотелось сменить тему разговора и обсудить навыки обращения с содержимым штанов Эрена, но желание расставить все точки на «i» в музыкальной теме перевесило. Пока. — С ней сам разберёшься, — хмыкнул он и неожиданно уловил странный блеск, буквально на мгновение промелькнувший в глазах напротив — озорная искра вспыхнула и пропала за долю секунды. — В общем, на следующую репетицию его достаньте. — Следующую… да… я вот думаю, а может, ну его, это всё, — словно сдувшись, Эрен снова поник. — Может. А может, стоит попробовать исправить. Сдаться всегда успеете. Кстати, авторы у вас кто? — Чего? Музыки или слов? — И того, и другого, «и можно без хлеба», — передразнил Ривай Винни-Пуха. — Ну-у… Слова обычно Армин пишет, — ага, значит, правильно, Армин. — Мы, бывает, вместе какие-то правки вносим, добавляем там, или меняем что-то, но в основном это всё его. — Ок. А музыку? — Эмм… а это я… я пишу, — Ривай никогда бы не подумал, что Эрен может вот так смущаться. Надо же, композитор Эрен Йегер. Немного созвучно с Йозеф Гайдн, мелькнуло на мгновенье в голове, но Ривай, усмехнувшись этому, отогнал мысль прочь. — Чего? — сразу насупился Эрен, приняв на свой счёт. — Не нравится, не слушай. Ох, если б мог, Эрен, если б мог… — Всё ок, у вас неплохие песни, Эрен. А по инструментам кто раскладывает? — Конни. Он больше нас всех в этом шарит. Мда, если он шарит больше всех… Беда. — Понятно. В общем, — Ривай оглядел помещение и заметил, что народ начал подтягиваться и что Энни нужна помощь. — На следующую репетицию являетесь с метрономом и партитурами Конни. — Эээммм… Я прям не знаю, что сказать… Ты… ты разбираешься в партитурах? — Приноси, и посмотрим, разбираюсь ли ещё или уже нет. Мне пора. А ты б домой шёл, не хватает ещё, чтоб на нетрезвую задницу приключений насобирал. — Ты прям как Микаса, — улыбнулся Эрен, впрочем, не особо споря. — Сколько с меня? — Девять долларов. — Но это же только за виски, — Эрен недоумённо посмотрел на поднявшегося со стула Ривая. — Ну да. Что заказывал. — А… а кофе, вафли? Конфеты? — За счёт заведения. — Но ты же никогда не угощал никого? Да? — Мне пора. До встречи, Эрен. Метроном и партитуры, помнишь? — Да, конечно, — мягкая улыбка дополнилась золотистыми искрами в зелени июньской листвы. Да, Ривай никого не угощал. До сегодняшнего дня. *** Полдень четверга выдался очень жарким и очень накалённым, и очень напоминал сцену из вестерна, ну, такую, где двое соперников стоят друг напротив друга, вокруг царит напряжённое молчание, ветер гонит одинокие шары перекати-поля по площади в центре захолустного городишки, и все ждут, кто же первым сделает решающий выстрел. Конечно, в рок-баре не было и намёка на пустынные растения, катающиеся туда-сюда по полу, сам бар никак нельзя было назвать захолустным, да и револьверов не наблюдалось в наличии ни у кого, но наэлектризованное напряжение между стоящим возле сцены Риваем и участниками группы «Дети Имир» было именно тем, вестерновским, и вот-вот должны были грянуть выстрелы-слова. Райнер покручивал в пальцах палочки, исподлобья поглядывая на довольно расслабленно стоявшего Ривая, гитаристы подкручивали что-то на колках гитар или делали вид, что подкручивали, Конни пытался пристроить на синтезаторе тетради, а Эрен, сидя на одном из стульев, нервно постукивал пальцами по микрофону, сжимаемому в руке. Микаса заняла позицию за ближайшим столиком, имея возможность видеть и сцену, и Ривая, а Армин неловко примостился на высоком барном стуле, с настороженностью и даже паникой поглядывая то на группу, то на Ривая, то на Энни, с обычным невозмутимым видом занимавшуюся обычными делами за стойкой. Первым молчание прервал Флок, резко вздёрнув подбородок и спросив: — Мы сегодня репетировать будем или как? Чего ждём? — Благословления, судя по всему, — буркнул Жан, перехватывая гитару поудобнее и встречаясь взглядом с Риваем. — Аминь, дети мои, — не меняясь в лице, совершенно ровным тоном отозвался тот. Жан фыркнул, переглянулся с Райнером, кивнул ему, и тот застучал по барабанам, задавая ритм. Казалось, репетиция шла своим ходом — вступали инструменты, зазвучал голос Эрена, довольно сносно дойдя до припева и кексанув в самом его начале. К началу второго куплета исполнение набрало обороты, и участники уже не обращали внимания на слушателя, когда сквозь звучание начали прорываться короткие отрывистые звуки, сбивая с ритма. Первым среагировал Эрен, не вступив вовремя, чем озадачил остальных, заставив одного за другим замолчать. В наступившей тишине раздавались монотонные хлопки — Ривай равномерно хлопал в ладоши. На бурные аплодисменты это явно не тянуло, это вообще не тянуло на овации и заставляло вновь напрячься. Когда недоумённые взгляды друг на друга ничего не прояснили, Эрен первым осмелился спросить: — Ривай? Что-то не так? — Метроном, — донеслось в ответ в паузе между хлопками. Хлоп, хлоп, хлоп… — Метроном? Тебе нужен метроном? — Нет, — хлоп, хлоп. — Он нужен вам. — Да прекрати ты! — взорвался Флок. — Нихуя непонятно, метроном, хлопки… Что не так?! — Запустите метроном под этот темп, — сквозь отрывистые звуки снова донеслось от Ривая. — Да сейчас всё бросили и побежали за метрономом, — теперь и Жан, отставив гитару и встав рядом с Флоком, сверлил Ривая раздражённым взглядом. — Уже прибежали, — резко встрял Эрен, оборачиваясь на них обоих и глядя исподлобья. — Нам на прослушивании херов за воротник натолкали, надо хоть попробовать разобраться, что не так и как исправить. — И кто это разбирать и исправлять будет? Бармен? — усмешка Флока прям-таки сочилась язвительностью, пренебрежением и сарказмом. — Хуярмен, — Эрен злился, не скрывая этого. — Ривай, — поворачиваясь уже к нему, — ты можешь объяснить, на хрена я эту штуковину приволок, — отвернувшись к спинке стула, на которой висела сумка, извлёк из неё продолговатую коробку и поставил перед собой на сцену. — Заодно можешь спросить, на хрена я тетради с партитурами припёр, раз уж у вас там диалог намечается, — подал голос Конни, а Райнер изобразил на ударных «ба-дум-тццц». Жан с Флоком заухмылялись, а Эрен выжидательно и настороженно посмотрел на Ривая. Тот уже перестал хлопать и ответил спокойным, ничего не выражающим взглядом. — Запусти видео на эту песню, — попросил таким же ровным тоном. Эрен, достав телефон из кармана, покопался в файлах и через минуту прибавил на нём громкости. Из динамиков донеслись звуки вступления и крики фанатов. Ривай под этот аккомпанемент подошёл к сцене и, взяв в руки метроном, запустил его, выбрав нужную отметку. Тот закачал маятником, сухим стуком отмеряя доли, дополняя запись выступления. Чётко, ровно, совпадая секунда в секунду… до начала второго куплета. Чем дольше прокручивалось видео, тем больше метроном мешал, идя уже поперёк ритма и сбивая. Механическая машинка продолжала ровно и бездушно отстукивать заданный темп, в то время как исполнение постепенно незаметно ускорялось. — Достаточно, — голос Ривая прозвучал неожиданно громко, заставив вздрогнуть увлёкшихся гипнотическим стуком метронома музыкантов. Переглянувшись в замешательстве и не найдя ответов друг у друга, взгляды устремились на Ривая. — Ну и что это за херня? Он сломан? — Жану сложно было понять и принять то, что только что было услышано. — Чувство темпа у вас сломано, — парировал Ривай. — Точнее, у него, — указал взглядом на Райнера. — А хотя нет, всё же у всех. Неужели никто из вас ни разу не заметил, что вы ускоряетесь? Снова игра в переглядывалки. Нет, ни у кого ни разу… Взгляд Конни, опущенный на клавиши, заставил Ривая задержаться на нём подольше. — Замечал, да? — вопрос, вроде, имел вопросительную интонацию, но звучал утвердительно. Конни помялся, а потом несмело кивнул. — А не сказал почему? — новый вопрос заставил его поджать губы, а после набраться смелости и ответить. — Ну… я думал… Раз никто больше об этом не говорит, может, мне это просто кажется… — Кажется, ага. Почти на шестнадцатую ускорились. Вам нужен либо метроном, либо новый ударник, решайте сами. Райнер, сжав в побелевших пальцах палочки так, что они, казалось, сейчас превратятся в щепки, встал из-за своей установки, показательно хрустнув шеей, будто разминаясь перед дракой, и собрался было выйти к краю сцены, однако был остановлен повышенным голосом Микасы: — Райнер, сядь. — Прям с языка сняла, — пробормотал Эрен. — Ну серьёзно, Рай, — продолжала тем временем девушка. — Твой косяк. На прослушивании то же самое сказали, Ривай прав. Постояв несколько мгновений, дыша, как разъярённый бык, Райнер швырнул палочки на сцену и направился к выходу. — Райнер! — оклик Микасы догнал его уже в дверях. — Я покурить, — бросил тот через плечо и шагнул за порог. — Допустим, — Ривай повернулся снова к сцене, где тут же заметно напряглись остальные участники группы. — Конни, — тот испуганно вскинул на него глаза и уставился как кролик на удава. — Дай посмотреть партитуры. Пожалуйста, — добавил, когда понял, что тот замер и не реагирует на внешние раздражители. Вежливое дополнение сработало волшебным образом, и Конни, неловко ровняя листы и тетради, поспешил передать их Риваю. На некоторое время повисло молчание, прерываемое только звуком перелистываемых страниц. — Вот здесь у тебя какая функция стоит? — вопрос, заданный негромким голосом, показался всем громом среди ясного неба. — Где? — Конни поспешно спрыгнул со сцены и уставился в то место, на которое указывал Ривай пальцем в тетради. — Вот, третий такт, вторая строчка, — Ривай чуть развернулся, чтобы было виднее. — Ну… субдоминанта*… вроде, — Конни уже не был уверен ни в чём. — Субдоминанта. А дальше? — палец переместился в записях нот чуть правее. — Доминанта, — растерянно пробормотал Конни. — И? — Тоника. — Угу, — хмыкнул Ривай. — И так по всей партитуре. Другие аккорды знаешь? — Ну да, мы много чего прошли, — Конни лихорадочно пытался понять, будет ему это сейчас засчитано в плюсы или минусы. — Судя по партитуре, прошли мимо. Вот здесь у тебя у баса ничего не смущает? — Да тут… да, я знаю, коряво звучит, — Конни с досадой почесал затылок и настороженно взглянул на Флока. — А почему? — Тут будто другой аккорд должен быть. — Тогда почему здесь эта хрень? — Так Эрен написал, когда давал на обработку. — У Эрена три класса музыкальной школы, он кроме тоники, доминанты и субдоминанты ни черта не знает. — Неправда! Вторую ступень ещё знаю, и доминантсекс! — возмущённо выкрикнул Эрен со сцены. — Про свои познания о сексе с доминантом расскажешь как-нибудь потом, а в музыке есть либо доминантсепт, либо доминантсексТ, — припечатал Ривай, усмехнувшись мгновенно вспыхнувшему на его замечание лицу. — Так какого миксолидийского* у тебя здесь только эти функции? — вернул он внимание расслабившемуся было Конни. — Ты… ты и лады знаешь? — Ривай со смешком наблюдал, как и без того большие глаза клавишника и вовсе вылезли из орбит. — Откуда? — Оттуда. Повторяю вопрос — что здесь у баса за лажа? — Так я же говорю — это Эрен… — Но ты же слышал, что не звучит, правильно? Слышал же? — Слышал, — уныло протянул Конни. — И ничего не попробовал сделать. Молодец, — Ривай повернулся ко всё ещё красному от смущения Эрену. — Ты же тоже слышал, что что-то не так, почему не сказал? — Я думал, Конни лучше знает, как надо, у него же образование профессиональное, — обиженно-растерянно оправдывался Эрен. — Флок, — тот вскинул голову на оклик и уставился на Ривая. — Ты это играл. Тоже никаких сомнений не было? — Были. Но я подумал, что этим двоим, — кивнул поочерёдно на Конни и Эрена, — виднее, как оно должно быть. — Мда. — Ривай захлопнул партитуры и не глядя сунул их обратно в руки Конни. — Ребятки, а разговаривать словами через рот вы не пробовали? Ментальное общение у вас так, на двоечку — «я подумал, что он подумал, а он не подумал». В итоге имеете что имеете — ускорение темпа, кривую гармонию и лажающих гитаристов. — А мы-то тут при чём? — Жан вскинулся первым, опережая Флока. — Только что же выяснили, что так записано было, все претензии… — Все претензии по гармонии к Конни, остальное — к вам. Флок, сыграй окончание куплета. Фыркнув, Флок задумался на пару мгновений, а после, притопывая ногой, проиграл нужный отрезок. — Стоп! — не давая закончить совсем чуть-чуть, остановил его Ривай. — Что? — непонимающе хлопнул тот глазами. — У меня просто палец соскользнул. — Ещё раз. Флок поджал губы и сыграл снова… — Зараза! — выругался, когда, не дойдя до конца, снова смазал последние звуки. — Да блять! — повторив в пятый раз с тем же результатом. — Да и похер, будто кто-то это заметит! — Я же заметил, — спокойно парировал Ривай. — Жан, то же самое у тебя в твоём соло. В трёх местах. — Но никто же, и правда, не замечал ни разу, — попытался оправдаться Жан, злобно зыркнув на Эрена, пригласившего на их репетицию на какой-то чёрт бармена в качестве эксперта. — В этом ещё одна ваша проблема — вы относитесь к слушателям неуважительно, работаете на «отъебись». И это вошло в привычку. Поэтому и на прослушивании собраться не смогли — играли как привыкли. И ещё. — Ривай повернулся на этот раз к Эрену, заставив того нервно сглотнуть и замереть под взглядом серых глаз. — О чём ты поёшь? — В смысле? — от такого вопроса Эрен подвис, непонимающе глядя в ответ. — Про... про всё пою, ты же слышал слова. — Я-то слышал. Ты понимаешь, о чём поёшь? — Ясное дело! К чему вопрос? — Хорошо. О чём поётся в «Один в толпе»? — Ну, про одиночество, о том, как тяжело быть не таким как все… Да к чему всё это? — Ни хрена ты не понимаешь, о чём. Про любовь, может быть? — Да с какого хрена там любовь?! Это я-то не понимаю, о чём пою? — несмотря на то, что каждый участник группы уже получил свою порцию обоснованной критики, Эрен изо всех сил пытался отстоять себя. — Ривай, ты о чём? — Как там? «Так близко, но дальше, чем космос, протяну руку, но ловлю воздух», «Твоё дыхание растворилось над толпой, хочу верить, что дышу тобой»? Точно не про любовь? Уверен? — Уверен, — ответил с запинкой, отведя взгляд. — Ни хера. Ты сейчас только о смысле слов задумался, — безжалостно обличил его Ривай. — А новая ваша песня, «Кофе-брейк», о чём? Все выжидательно уставились на Эрена — кто открыто во все глаза, как Конни, до сих пор стоявший рядом с Риваем, кто искоса, как переглянувшиеся Флок и Жан, кто исподлобья, как вернувшийся в зал и остановившийся в дверях Райнер. Эрен снова сглотнул, ощущая себя, как на экзамене, коротко прочистил горло и ответил: — Похоже, не про кофе, да? — Точно. О чём? — Да с хера ли не про него? Там в тексте про то, что он живёт от одной чашки до другой, кофеман чёртов, что боготворит кофе-машину, что влюблён в её холодную сталь, а она бездушно продолжает делать то, что даёт ему возможность прожить ещё один день и снова вернуться к ней. Про что там ещё-то?! — взорвался Флок. — Ищешь не там, где надо, Ривай. В наступившей тишине были слышны только приглушённые разговоры немногочисленных посетителей бара. — Энни, — донеслось от барной стойки, где присели двое завсегдатаев бара. — Два эспрессо, будь добра. Медленно, но практически одновременно все, включая сидевшую молчаливой тенью Микасу, повернулись на голос. Энни выполняла заказ — чётко, доведёнными до автоматизма движениями, практически механически. Машинально. — Армин, — голос Ривая рассёк тишину, заставив сидевшего за барной стойкой парня вздрогнуть и звонко звякнуть чашкой о блюдце. — Подойди сюда, пожалуйста. Армин коротко кивнул, неуклюже слез с высокого стула и подошел к стоящим рядом со сценой Риваю и Конни. — Закрой глаза, — Ривай взглянул на недоумённо хлопавшего огромными голубыми глазами Армина. — Закрой, говорю. Не бойся. Конни, за инструмент. Райнер тоже. Конни моментально ретировался на сцену и занял место за синтезатором. Райнер, не проронив ни слова, поднялся следом за ним, подобрал палочки и уселся за барабаны. — Помнишь же песню с начала? — обратился Ривай к застывшему рядом с закрытыми глазами Армину. Тот нервно облизнул губы и кивнул. — Спой сейчас вместо Эрена. Не спорь, — стрельнув быстрым взглядом в сторону открывшего рот возмутиться Эрена, возразил сразу обоим, не дав времени Армину отказаться. Махнул рукой Райнеру, прося начать. Под механический перестук вступления зазвучал голос Армина. Сначала неуверенно, но постепенно раскрываясь, зазвучала песня о машине, делающей кофе. Он пел так же с закрытыми глазами, стоя перед сценой, с которой Ривай жестом попросил Эрена передать ему микрофон, который и поднёс очень медленно к увлечённому певцу. Голос, и без того звучавший довольно полно, раскрылся с другой стороны, пропущенный через усилитель и оттенённый ревером**, заставив стихнуть и без того редкие разговоры вокруг, заполнив собой всё пространство. Допев до момента проигрыша после припева, Армин открыл глаза и, не глядя ни на кого, обернулся к барной стойке, чтобы встретиться взглядом с замершей с чашкой кофе в руке Энни. Раздались редкие хлопки — первыми зааплодировали те двое у бара, увлекая за собой и самих музыкантов — те аплодировали прямо со сцены. Армин, наконец, оторвал взгляд от поспешно поставившей кофе Энни, покраснел и полувосторженно, полурастерянно уставился на Ривая, а потом чуть виновато — на Эрена, который, впрочем, откровенно радовался его успеху. — Уделал, — со смешком подтвердил он со сцены, подавая Армину руку и втягивая его наверх. — У меня один вопрос, — вклинился в идиллию голос Ривая, заставив всех снова напрячься. — Почему не вступили инструменты? Напряжение и растерянность были явными фаворитами этого дня, потому что в очередной раз участники группы обменялись недоумёнными взглядами, поняв, что голос Армина звучал в полной тишине — практически сразу после вступления отключился даже Райнер, не говоря об остальных, так и не тронувших ни струны, ни клавиши. — Ой, а… а мы как-то… эм… — не находя нужных слов, промямлил Конни. — Заслушались, — закончил за него Ривай. В ответ кто рассеянно кивнул, кто пожал плечами — факт оставался фактом. Зал привычно тихо зашумел на фоне, посетители занялись своими делами. — Эрен, — убедившись, что тот его слушает, продолжил: — Ты натурал? Замерев от неожиданности в очередной раз, участники группы переводили взгляды с Ривая на Эрена и обратно, гадая, к чему был вопрос. — Прости, что? — Эрен безуспешно пытался сформулировать ответ, в итоге выдав только это. — Я спросил — ты натурал? — без всякого колебания повторил Ривай. — Это обязательно выяснять здесь и сейчас? — напряжённо вступилась Микаса. — А почему нет? — Потому что это его личное дело, нет? — Его личное дело отражается на деле общем. Сейчас поясню. Эрен, — Ривай обернулся к ошарашенному солисту. — Ты не чувствуешь песню. Всё идёт неплохо — ладно, лучше, чем неплохо, — ровно до тех пор, пока в тексте не появляется «она», «её», «ей» — в общем, пока не становится понятно, что посвящено девушке. Я замечал это каждый раз, в каждой песне. К Армину у меня вопросов нет. Так что? Пожалуй, наблюдать за Эреном в этот момент было даже забавно — ходячий секс-символ, затянутый в чёрные драные джинсы, футболку без рукавов, позволяющую любоваться красивыми рельефными руками с татуировками, — метал молнии зелёными — малахитовыми на этот раз — глазами и не знал, что сказать. — Да он такой же натурал, как я гей, — нарушил, наконец, тишину Жан, пожав плечами на гневный взгляд Эрена, дескать, очевидно же. — Ну то есть, пара гетеро-эпизодов всё же была, — хмыкнул Ривай, заставив на этот раз Жана скрипнуть зубами. — Распределите песни между собой. Там, где силён Эрен — запевы, нейтральная тематика, скрим, гроулинг — оставьте ему, там, где чувства и кульминации — Армину. Вы, вообще, где, помимо как здесь, репетируете? — У Райнера собираемся, — отозвался Конни, уже усёкший, что проще всего сразу отвечать на поставленные вопросы без всяких «почему» и «зачем». — Ну вот соберитесь теперь и проработайте всё заново. Или не собирайтесь, дело ваше. На этом всё. — Ривай развернулся и направился к барной стойке, где Энни с чуть покрасневшими щеками тыкала что-то на экране планшета. — Ривай, — донеслось ему вдогонку голосом Эрена. Ривай молча обернулся. Его личная голубая мечта сверкала со сцены зелёными глазами. — Спасибо. Ривай кивнул. — Обращайтесь. Рабочий день пошёл своим чередом. Почти. Только группа вместо работы на сцене заняла самый дальний столик, откуда доносились обрывки споров, разговоры на повышенных тонах, временами — ругань, временами — смех; иногда дружно, оставляя в одиночестве лишь Микасу и Армина, все выходили покурить, хотя могли это делать и в баре — скорее, им просто нужно было проветрить голову и освежить мысли. Пару раз атмосфера ощутимо накалялась, и Ривай выразительно переглядывался с пришедшим на работу Майком, однако, похватав друг друга за грудки и получив нагоняи или ощутимые тычки от Микасы, зачинщики успокаивались, не успев набедокурить. Ближе к ночи, так и не подравшись ни разу, но употребив достаточное количество крафтового пива с плотными закусками и находясь в относительно благодушном состоянии, беззлобно подкалывая друг друга, компания выдвинулась к выходу. — Ривай, — негромко позвала его Микаса, расплачиваясь за всех, как, судя по всему, и казначей группы. — Спасибо. Им нужно было услышать мнение со стороны. — На здоровье, — Ривай дождался прохождения оплаты и оторвал чек. — Приходите ещё, — ухмыльнулся он, произнеся стандартную фразу в нестандартном прочтении. — Надеюсь, им сегодняшнего хватило, — Микаса с улыбкой забрала чек и поспешила за остальными, уже успевшими выйти на улицу. До закрытия оставалось около часа. Посетителей становилось всё меньше, разговоры стихали, официанты заканчивали свою работу, Энни тоже засобиралась домой. — Кофе, пожалуйста, — поздний заказ заставил её замешкаться. — С конфетами, шоколадными. — Простите, у нас нет конфет… — чуть растерянно ответила она. — Энни, иди, я сам, — Ривай кивнул ей на прощание, и девушка, так же коротко кивнув, подхватила сумку, накинула пальто и направилась к выходу. — У нас действительно нет их в продаже, это мои, — достав с одной из полок под столом упаковку, аккуратно вскрыл её и высыпал содержимое в прозрачную вазочку. — Угощайся, кофе сейчас сделаю. — Я не знал, прости, я не хотел так вот внаглую… напрашиваться на твои… твои сладости, — за каким-то хером вернувшийся Эрен очень забавно пытался отказаться от опрометчиво сделанного заказа, смущаясь оттого, что посягнул на что-то личное, не относящееся к меню бара. — Можешь напрашиваться на мои сладости сколько пожелаешь, — положив салфетку на блюдце и сверху поставив чашку с кофе, усмехнулся Ривай. — Виски посреди бела дня, кофе на ночь глядя — у тебя неординарный подход к выбору напитков, — резюмировал он, наблюдая, как Эрен снова смущается на его замечание. — Да позавчера просто случайно так вышло, — придвигая чашку с кофе к себе. — А сейчас… Ну не стакан же молока мне на ночь просить, а пива больше не хочу. — Действительно, — пробормотал Ривай, не озвучивая вслух, что, если ничего пить не хочется, обычно в бар не идут. — Если что, мы скоро закрываемся. — Да я в курсе. Армин тут чего-то забыл, то ли флешку потерял, то ли что, говорит, должно быть, выпала возле входа, когда расходиться начали. — Не хочешь помочь другу поискать? — Я думаю, он уже нашёл, — улыбнулся Эрен. — Армин признался, что давно влюблён в Энни, но признаться, что хочет проводить её домой, не смог, выдумал легенду с флешкой, — он отпил кофе и потянулся за шоколадным драже, в последний момент спохватившись и отдёрнув руку, — можно? — Бери, для тебя же достал, — Ривай тоже захватил пару штук и отправил в рот. — Для нас, ладно, — усмехнулся и снова уловил искру интереса, промелькнувшую в глазах. Хризолит? Лайм? — пытался угадать оттенок Ривай. — Вкусные, — Эрен с удовольствием жевал шоколад. — Ни разу таких не встречал. Или внимания не обращал. — Это Митровская кондитерская фабрика, к нам их не завозят. Мне друг из столицы присылает. — Друг? — казалось, что просто переспросил, но это только казалось. В голосе неуловимо скользило напряжение, а во взгляде под чёрными ресницами вспыхнула молния. Или Риваю всё же показалось? — Друг. Сто лет не виделись, он там, я здесь, — словно небрежно бросил он, краем глаза замечая, как только что нахмуренные брови разошлись, едва Эрен услышал про «сто лет» и «там и здесь». Не показалось. — Вы, кстати, к какому общему знаменателю-то пришли? Распадаетесь или будете «работать над ошибками»? — Да сошлись на том, что попробуем во всём заново разобраться, — чуть помрачнел Эрен. — Не ожидали, конечно, что нас так по полочкам бармен разложит, — усмехнулся. — И это, прости, что я тебя хуярменом назвал, Жан выбесил просто, нам тут пояснить, что к чему, пытаются, а он время нашёл повыёбываться, — Эрен допил кофе и, хмурясь, вертел в руках пустую чашку. — Принято, — Ривай забрал посуду из его рук. — Что-нибудь ещё? — А давай молока, — будто решившись на что-то смелое, улыбнулся Эрен. — На ночь. С печеньем. Или вы уже закрываетесь? — оглядываясь по сторонам, где в зале постепенно начиналась уборка. — Вот с печеньем перебои, но молочный коктейль организовать могу, будешь? — Не, давай просто молока. — Не вопрос, — Ривай отвернулся, чтобы исполнить заказ и, поправив рукава рубашки, чтобы не мешались на запястьях, через пару минут поставил перед последним на сегодня посетителем стакан. — У тебя тату? — Эрен даже вытянул шею немного вперёд, пытаясь разглядеть цепочку букв, уходящую от места, где обычно меряют пульс, в сторону сгиба локтя. — Сам же видишь, зачем спрашиваешь, — Ривай аккуратно вернул манжет на место. — Нет, погоди… Что за тату? Там буквы, чьё-то имя? — Эрен непроизвольно потянулся, дотрагиваясь до руки Ривая и притягивая её к себе. Не встретив сопротивления, спросил: — Можно? — Ну точно, ты сначала берёшь, а потом спрашиваешь, — чуть ворчливо отозвался Ривай, однако левой рукой расстегнул пуговицу и закатал рукав. — «С-D-E-C-D-C», — нахмурив брови, прочитал Эрен. — Не понял… Это что? — А на что похоже? — Ну, на буквы. — Логично, — Ривай хотел было вернуть рукав на место, но Эрен удержал его руку, чуть крепче сжав и осторожно, даже нежно, проведя пальцами по черному следу на коже. Прикосновение было удивительно приятным, и Ривай решил не торопиться забирать руку. Эрен между тем продолжал водить пальцами вдоль надписи, шёпотом проговаривая буквы. — Похоже на обозначения нот, ну, когда их буквами записываешь, — в итоге произнёс, так и не отпуская риваевскую руку. — Садись, пять, — усмехнулся Ривай, всё же аккуратно высвобождая конечность из плена пальцев. Чертовски приятного плена, однако… — Правда? Это ноты? До-ре-ми-до-ре-до? Это песня какая-то? — Да пошёл ты на хуй, — ответил Ривай. — Что?! — в зелёных глазах опасно сгустились тяжёлые гневные тучи, за которыми проглядывала почти детская обида. — Ты чего, Ривай?! — Успокойся, это музыкальное ругательство, — поспешил объяснить Ривай. Видя недоверие и ту же обиду во взгляде, продолжил: — У музыкантов есть такой… прикол. Вот это сочетание нот можно использовать, когда кого-то хочешь послать, но не можешь сказать это вслух. — Да ну, бред какой-то, — всё ещё нахмуренные брови говорили сами за себя, Эрен всё ещё был обижен. — Ну… бред — не бред, а как есть, — получилось и вправду неловко, это Ривай понял. — Эрен, я не хотел тебя обидеть, прости. Надо было начать со слов, что это музыкальное ругательство, тогда бы ты не принял это на свой счёт, да? — Наверное, — нотки недовольства всё ещё проскальзывали, но тут же сменились живым любопытством, — а с чего ты, вообще, это набил? А, и ещё, откуда ты так много знаешь про музыку? Ну там, аккорды, вы с Конни сегодня чего-то там обсуждали, и ты, по ходу, больше него шаришь, откуда? — Кстати, о Конни. Я не знаю, где там ваш Конни учится и как ему преподают, так что передай ему тетрадь, только чтоб не просохатил. Пусть скопирует себе всё и мне вернёт, — с этими словами Ривай достал из-под столешницы и с лёгким шлепком бросил на её поверхность большую, формата А4, тетрадь. — Эм… передам, конечно… А что это? Я посмотрю? — Эрен взял её в руки, но открыть не решался пока, ожидая разрешения. — Посмотри, если интересно. Пару минут Эрен перелистывал страницы, сосредоточенно хмуря брови и, видимо, силясь вникнуть в написанное. — Ничего не понятно, но очень интересно, — произнёс, закончив листать. — Будто я понимать слова разучился, вроде и знакомое написано, а непонятно. Мы вот в школе когда-то тоже разрешение проходили, только я уже не помню, что во что переходило, а тут у тебя вообще что-то запредельно невразумительное. — Всё там вразумительное и понятное, если не с третьего класса музыкалки на него перескакивать, — Ривай закончил наводить порядок вокруг и дожидался только, когда Эрен опустошит стакан и его тоже можно будет помыть. Эрен ещё на раз пролистнул тетрадь, останавливаясь на первом листе, где на твёрдой обложке, чуть потрёпанной временем, виднелась подпись, сделанная аккуратным почерком. — «Для работ по гармонии и ЭТМ*** студента третьего курса Митровской Королевской консерватории Ривая Аккермана», — прочитал он вслух и с открытым ртом уставился на хозяина тетради. — Королевская консерватория? Студент? Серьёзно? — в глазах плескались недоверие, непонимание, растерянность — в который раз за день. — Ну что ты, конечно, нет, это какой-то другой Ривай Аккерман, определённо, — усмехнулся Ривай. — Погоди… То есть, у тебя… высшее музыкальное образование? Какого хера ты тогда в этом баре забыл?! — Эрен был ошарашен и, похоже, даже возмущён, но тут же сбавил обороты: — Нет, бар хорош, и ты как бармен хорош… Но, Ривай, консерватория! Как? — Каком об косяк, — фыркнул в ответ. — Молоко допивать будешь? — Да какое тут молоко! — отставив стакан в сторону. — Ты — студент консерватории… — Бывший студент, — поправил Ривай. — Неважно, — отмахнулся Эрен. — Ты — профессиональный музыкант, у тебя на руке набита надпись нотами, посылающая на хуй, ты работаешь барменом — мне кажется, или за этим стоит какая-то очень увлекательная история? — Чего там только не стоит, — хмыкнул Ривай. Махнул на прощание официантам и уборщикам, кивком головы уверил Майка, что всё в порядке и тот тоже может идти. В баре остались лишь они одни. — Расскажешь? — спросил Эрен, и Ривай в который раз поразился, как по-разному может выглядеть этот парень и как быстро меняются градации от секс-символа и шутливого прозвища Эрен Трахер до вот этого вот любопытного «ребёнка». Он даже сел по-детски непосредственно — навалился грудью на стойку, положил перед собой руки, согнутые в локтях, а на них пристроил голову, склонив немного набок — ни дать ни взять маленькая Рапунцель из мультфильма, разглядывающая летающие фонарики. Только в рокерской интерпретации и в виде парня. — И что мне за это будет? — усмехнулся по-доброму. На самом деле уже хватало этого внимательного взгляда и уютной атмосферы, в которой велись разговоры. — Что захочешь, — донеслось в ответ, и тут же Эрен оговорился, — в рамках разумного, конечно. — Осталось определить эти рамки. — Ай, потом, — отмахнулся, как от неважного. — Так как, расскажешь? — Давай тогда так. Уже поздно, я так-то домой собирался. Если составишь компанию, по дороге расскажу. — Хоть на край света, — Эрен моментально поднялся, соскочил со стула и, бросив на ходу, — жду на улице, — зашагал к выходу. Выходя минут через десять из клуба, Ривай невольно гадал, действительно ли дождётся его Эрен, или всё же уйдёт домой. Время перевалило заполночь, и, возможно, будь Ривай на его месте, он бы… — Хэй, я здесь, — откуда-то совсем рядом из тени, слегка напугав внезапностью, вышагнул Эрен, встав практически вплотную за спиной. И не холодно же ему — пронеслось в голове за секунду. Ривай поплотнее запахнул ворот куртки и невольно поёжился, глядя на расстёгнутую кожанку на Йегере и на художественные прорехи на джинсах. — Не замёрзнешь? Не май месяц, вообще-то, — протянул, невольно замерзая от одного взгляда на довольно тонкую футболку под распахнутой курткой. — Я? Да никогда! Ещё и согреть могу, — подмигнул Эрен, и пока Ривай переваривал неожиданное — впрочем, довольно заманчивое — предложение, продолжил, — так что, мы идём? — и первым шагнул прочь от крыльца. Октябрьская ночь была довольно тепла, но запах, характерный именно для этого времени года, уже витал в воздухе, и прохлада, заставлявшая Аккермана передёргивать плечами, тоже была свежа по-октябрьски. — Так что там за история с консерваторией и посланиями на музыкальном языке? — спустя пару минут ходьбы спросил Эрен. — Откровенно говоря, не особенно хотел бы её вспоминать, но, видимо, придётся, да? — Ривай хмуро взглянул на идущего рядом Эрена, и тот кивнул, не давая шанса отступить. — Ну… попробую. В общем, в нашей семье есть странная традиция — всех детей отправлять в музыкальную школу на класс скрипки. — Скрипки? Ты скрипач? — перебил Эрен с искренним удивлением в голосе. — Не торопись, а. Нет, я не скрипач. Так вот. То ли какой-то из прадедушек решил, что, владея скрипкой, в любом случае не останешься без куска хлеба, то ли врождённый талант был у всех Аккерманов — пять классов обучения нам было обеспечено, нравилось оно кому-то или нет. Кто-то добивался успехов, как моя мать, кто-то, как мой дядюшка Кенни, забросил инструмент сразу же, как закончились те самые пять классов школы. В моём случае схема дала незначительный сбой — когда меня привели в музыкальную школу на концерт, чтобы я мог ознакомиться с звучанием инструмента, на котором мне предстояло учиться, я после окончания концерта заявил, что выбираю виолончель. Маменька была расстроена и рассержена, потому как уже обо всём договорилась с педагогом, обучавшим когда-то и её саму, и Кенни, и теперь готовым принять и меня в скрипичную династию. Но что-то пошло не так, и я наотрез отказался от скрипки — вот чего понимал бы тогда, а? — и настоял на виолончели. Пройдя до конца улицы, они перешли дорогу и направились по освещённой аллее дальше. — Учился я с удовольствием. У меня оказался довольно хороший музыкальный слух и память, а ещё железная задница, — Йегер с интересом приподнял одну бровь, но промолчал. — Это значит, что у меня хватало терпения долго и нудно заниматься, по несколько часов в день. И хоть иногда это и было действительно скучно, занятия я не бросал, успешно участвовал в конкурсах, и вскоре в семье заговорили о новом таланте — мне прочили консерваторию и Государственную филармонию по окончании. — Стой, погоди, — сам Эрен внезапно остановился, вынуждая и Ривая притормозить. — Давай не будем спешить, — и кивком головы указал на конец аллеи, где в свете фонарей неторопливо шли двое — судя по ярко-красной в клетку куртке-рубашке, одним из них был «потерявший флешку» Армин, а второй, судя по знакомому синему короткому пальто, была напарница Ривая, Энни. — Не будем мешать, — подмигнул Эрен. Ривай согласно кивнул и сбавил шаг. — Окей, консерватория. Извини, что перебил. — Да ничего. Всё получилось, как и предсказывали родственники и учителя — я легко поступил в Королевскую консерваторию, успешно её окончил и сразу получил предложение от филармонии, куда и отправился работать после окончания обучения. Всё шло хорошо ровно до того момента, как Род Рейсс, один из могущественных меценатов, не открыл новый концертный зал — «Кристалл Грот мьюзик-холл». Среди наших в филармонии только и было о нём разговоров — и о нестандартной постройке, и о невероятном оформлении, и об удивительной акустике — в общем, я знал об этом зале всё, ни разу его не видев. Через пару недель Фарлан, альт в оркестре, где я играл, и друг детства, вместе в школе учились, предложил сходить туда — ему достали два билета на какой-то там концерт. Интереса ради я согласился. Облачка пара от дыхания таяли в прохладном воздухе, Армин и Энни скрылись где-то за поворотом, но прибавлять шаг ни Ривай, ни Эрен не спешили. — Ну что ж… когда мы пришли туда, я понял, что разговоры никогда не передадут великолепия того места, — продолжал Ривай. — Это… Это было великолепно, я не знаю, как описать. Само здание имело необычную форму — будто хрустальной скалы с расщелиной-входом. Ультрасовременный архитектурный стиль продолжался и внутри — стены из мерцающего стекла уходили ввысь, не было видно ни единой лампы или светильника, свет исходил будто изнутри перекрытий. Всё сияло и сверкало, от гладкого белого пола до свода-потолка. Красиво, безумно дорого, стильно — этими словами можно было описать буквально всё находящееся там. В общем, мы остались под впечатлением. Они обошли пару луж — Ривай по краю, Эрен — перепрыгивая. Длинноногий, зараза. — А через неделю Фарлан с горящими глазами рассказывал, что «Кристалл Грот» объявил о наборе музыкантов в симфонический оркестр, что берут туда не только самых талантливых, но и внешние данные тоже имеют значение, и начал упрашивать вместе отправить резюме и сходить на собеседование, дескать, вдвоём не так страхово. Мне идея не особо зашла — во-первых, я достаточно консервативен, и старая филармония с классическим укладом и подходом была мне довольно близка, во-вторых, отбор по внешним данным… ну, такое. Пока учился, видел музыкантов самой разной внешности, бывали и такие, что, как говорится, «с лица воду не пить», но какие это были виртуозы! А тут, получается, им подавай всё и сразу. Но Фарлан всё же уболтал, и я подумал — резюме отправлю, на собеседование, если пригласят, схожу, но из кожи вон лезть, чтобы взяли, не буду — возьмут так возьмут, нет — так нет. И меня взяли. А вот Фарлана — нет. Не знаю, чем он им не угодил, но ему отказали после собеседования. Поскольку сам я не горел желанием так уж кардинально менять место работы, то свою анкету я отозвал и отказался от места. Фарлан очень из-за этого переживал, а я — нет. А вот дальше начались чудеса. Эрен, выразительно подняв брови, посмотрел на Ривая, ожидая продолжения. Немного помолчав, Ривай снова заговорил. — Со мной связался специалист по кадрам «Кристалла» и начал выяснять причину моего отказа. То ли это было недопустимо для их имиджа, что кто-то отказывается от такого шикарного места добровольно, то ли что ещё, но я сказал прямо — составлял компанию другу, группу поддержки, так сказать, он не прошёл, ну и я отказываюсь. Не знаю, может, это было слишком самонадеянно и нагло, но… сработало. На следующий день Фарлан чуть не задушил в объятиях — ему позвонили из «Кристалла» и извинились, сказав, что произошла ошибка и его кандидатура была одобрена изначально. Я тогда знатно охерел, что под меня ни с того ни с сего подстроились, но решил, что пусть будет, Фарлан радовался как ребёнок. Обойдя ещё пару луж, Ривай продолжил. — Через месяц мы приступили к работе на новом месте. И это было прям-таки сказочно, реально. Коллектив молодой, талантливый, на ребят было действительно приятно смотреть. Наши инструменты были из последних современных коллекций — сплошь стилизация, буквально лишь изгибы, деки и струны, от эстетики кружилась голова. Дирижёром оказалась молодая женщина — уже редкость в музыкальной среде, но Ханджи действительно была уникальна и обладала абсолютным слухом — это из той серии, когда ты грохаешь кулаком об стол, а она называет тональности звякнувших ложек и стакана. Мы довольно быстро втянулись в работу, к ближайшему выступлению нам пошили концертные костюмы — ну что сказать, просто блистательные. Я не могу себя отнести к большим поклонникам шмотья, но более красивой концертной формы я не видел больше нигде — из светлой, чуть мерцающей ткани, в той обстановке мы смотрелись и звучали непередаваемо. Впереди снова мелькнула красная рубашка-куртка и синее пальто, и Ривай задумался, что, похоже они с Энни жили относительно недалеко друг от друга, раз их пути до сих пор совпадали. А он и не знал. — Так мы проработали чуть больше полугода. Пока в наш коллектив не пришла новенькая. Хистория была выпускницей той же консерватории, что и я, только по классу арфы. Миниатюрная, красивая, милая, её можно ещё было назвать белой и пушистой, но что-то в ней меня настораживало. Я никак не мог объяснить, что именно, но, в отличие от прочих, не таял перед её обаянием и держал себя с ней ровно. И пока она втиралась ко всем в доверие и становилась чуть ли не лучшей подругой всем и каждому, я держал вежливую дистанцию. Нельзя быть для всех хорошей. — Почему? — Потому что невозможно угодить всем и каждому в любом случае. Как говорил мой дядюшка: «Ты не стодолларовая купюра, чтобы всем нравиться. И даже если бы был ею, всё равно нашлись бы люди, кого бы не устроило, что ты или не новая банкнота, а старая и помятая, или что ты не купюра евро». А если старательно завоёвываешь всеобщее доверие, то это неспроста. — Возможно, ты прав. — Я и оказался прав. Через пару месяцев, когда Хистория стала чуть ли не родной всему оркестру, начались твориться непонятно-неприятные вещи. Попробую объяснить, — ответил на вопросительный взгляд. — Начались мелкие дрязги и ссоры между музыкантами. Мелочь, а неприятно — кто-то что-то про кого-то сказал, но непонятно, кто и когда, просто один это будто бы слышал от Маргарет, а второй — от Кэмерон, но ни та, ни другая не признавались, что говорили что-то подобное. Постепенно все начали коситься друг на друга, обстановка из дружеской переросла в напряжённую, когда толком даже общаться друг с другом перестали, чтобы потом не возникало недоразумений. Помимо этого начались мелкие пакости. — Например? — Ну… Например, Петра. — Петра? — Скрипка, сидела неподалёку от меня. Славная рыженькая милая — действительно милая, безо всяких «но» — девушка, очень талантливая и исполнительная. Мы неплохо общались, когда была возможность, после концерта я пару раз как-то подвозил её — выступления заканчивались поздно, пока мы расходились, уже основательно темнело, жили мы недалеко друг от друга, в паре кварталов, мне было несложно, в общем, ничего особенного. Петра как-то про это обмолвилась в перерыве между репетициями, поблагодарила меня, что ли. На следующий день я уже занял своё место, поставил ноты на пюпитр, когда мимо меня тихой тенью проскользнула незнакомая девушка. Я недоумённо проводил её взглядом — она, пряча глаза, села на место Петры. Ничего не понимая, я приглядывался к новенькой — пока не понял, что это сама Петра, но перекрасившаяся в неприметный тусклый оттенок русого. От этого сама она будто погасла, была непривычно печальна. Не успев спросить, что случилось, мы начали репетицию. В перерыве, когда все вышли размяться и выпить кофе, я постарался оказаться рядом с ней и осторожно спросил, что заставило её так кардинально сменить имидж. На что она ответила, что вчера её вызвал к себе директор «Кристалла» и высказал претензию по поводу оттенка её волос — дескать, слишком яркий, вульгарный, не сочетающийся с обстановкой. — Сильно, однако… — У меня тогда тоже дар речи пропал. Заставить перекраситься по такой абсурдной причине? Бред. Но Петра стала уверять меня, что это полностью её решение, что сама устала от того цвета… Врала, это было видно. Ну да ладно, дело, как она уверяла, было её, но отчего-то мне стало неприятно. Дальше стало ещё неприятнее. На фоне того, что всех вокруг накрывало пеленой каких-то неурядиц, на меня будто пролился дождь из бонусов. — Тоже — например?.. — Например — ну, в один из дней мне вдруг сообщили, что моё место на стоянке поменяли, и теперь я могу парковаться ближе ко входу, а не топать с конца парковки, как было раньше. Мелочь, но… с чего меня вдруг переставили, было непонятно. До вечера, пока не выяснилось, что машина, стоящая теперь рядом с моей, принадлежит Хистории. Она мило удивилась, что мы теперь соседи, и посетовала, что никак не может завестись, а она уже опаздывает по каким-то делам, и не мог бы я быть так любезен подбросить её, тут недалеко… Теперь мы встречались с ней каждое утро и шли на репетицию с парковки вместе. Через несколько дней начал замечать, что на нас посматривают и вроде как перешёптываются, а Фарлан поздравил с началом отношений. На моё возражение, что ничего нет, невесело усмехнулся и сказал, что это пока. Королева Хистория всегда добивается своего. — Королева Хистория? — Да, оказалось, у неё такое прозвище было ещё в консерватории. С помощью денег и влияния своего отца она давила на педагогов и всегда добивалась своего. Помню, сказал тогда, что ещё посмотрим, чего сможет добиться. Я-то вообще ни разу агнцем на закланье желаний какой-то там завравшейся «золотой» девчонки быть не собирался. — И как, получилось? — Неоднозначно оно всё получилось. После места на парковке в репертуар вдруг был взят концерт для виолончели с оркестром Сен-Санса — буквально через день, как я болтал с Ханджи в буфете, что люблю музыку этого композитора. Солистом назначили угадай кого? — Тебя? — Бинго. Наш разговор тогда слышали другие, снова понеслись шепотки про фаворита — а мне этот статус ну никак не импонировал. Но оно всё продолжалось — стоило сказать, что мне что-то нравится или не нравится, как это что-то либо преподносилось на блюдечке с голубой каёмочкой, либо уходило в разряд табу. Ляпнул, что люблю ройбош, заваренный по всем правилам — в буфете появился этот сорт чая. Поморщился, когда соседняя виолончель пришла с новым ароматом духов — на следующий день все под подпись ознакомились с приказом о запрете использования парфюмерии. Да блять! — взорвался Ривай. — Я чувствовал себя как питомец, за которым слишком рьяно ухаживает какой-то невидимый большой хозяин. И на черта мне это не сдалось! — Ну да, согласен. Никогда бы не согласился променять свободу на клетку, будь она хоть трижды золотая и комфортная. — И я о том же. И при этом прямо предъявить кому-то своё недовольство я не мог — всё делалось как-то само собой, без явного авторства. Вернее, было понятно, что всё исходит от Хистории, но напрямую ей что-то сказать означало поставить себя в глупое положение — ничего же не доказано. А она продолжала играть в свои королевские игры — приближался новый сезон, и администрация объявила, что нам будут обновлять костюмы. Странно, конечно, и те, первые, были великолепны, но раз уж так хочется руководству — почему бы и нет. Вот только фирма, обшивавшая нас, сменилась. Тоже, вроде, ничего такого из ряда вон. И только на самой премьере всех ожидал неприятный сюрприз — вернее, всех девушек. Поверь, Эрен, я довольно прохладно отношусь к женскому полу, у меня нет привычки их разглядывать и оценивать внешний вид, но тогда даже я заметил, как изуродовали их новые платья. — Прямо-таки изуродовали? Ривай, ты же сам говорил, что там и по внешним данным тоже отбирали, как можно отборных красавиц обезобразить одеждой? — Отборные красавицы — надо это запомнить, — усмехнулся Ривай. — А вот представь себе, можно. Новые платья словно специально скрывали достоинства и подчёркивали недостатки фигуры. Та же соседняя виолончель — Ирма, была обладательницей довольно аппетитной фигуры, — заметив удивлённо-осуждающий — осуждающий, серьёзно?! — взгляд сбоку, пояснил, — то, что мне неинтересны женщины, не означает, что я слепой. Так вот, платье сшитое для неё, наглухо закрывало весь верх до горла, т.е. прекрасное декольте, радовавшее взгляды до этого, было запрятано теперь полностью, при этом фасон был облегающим, безжалостно подчёркивавший все складки на фигуре — декольте-то не на ровном месте выросло, — а ткань — бархатная, и Ирма теперь выглядела как гигантская синяя гусеница — мне тогда очень хотелось пошутить про кальян, но на самом деле было не до смеха. — Про кальян? — «Алису в стране чудес» читал? Нет? В общем, есть там такой персонаж, Гусеница, которая курила кальян, лёжа на шляпке огромного гриба. Ирма была прям живой иллюстрацией. Примерно то же самое было и с платьями других девушек — стройные фигуры прятались за бесформенным фасоном, маленькая грудь, наоборот, выставлялась в декольте — вернее, беспомощно в нём терялась, в общем, мрак. Девушки были огорчены, и перед началом концерта настроение было просто упадническое. Единственной, на ком платье сидело просто великолепно, подчёркивая, всё, что нужно, и скрывая то, что не нужно, была… — Королева Хистория? — В яблочко. После концерта был фуршет, и если раньше наши нимфы до конца красовались в своих платьях, радуя глаз, то в этот раз очень оперативно переоделись в «гражданское», клюнули по паре канапе и разбежались по домам. Не «разбежалась» только Хистория — и не давала «разбежаться» мне. То ей нужно было спросить одно, то другое, проводить её туда, сюда, обратно — и воспитание никак не позволяло мне послать её ни с того, ни с сего, но сам я уже основательно завёлся, находясь в этой роли пса на поводке. В какой-то момент Хистория выпила лишний бокал шампанского и сболтнула что-то типа «Привыкай, Ривай». Я зацепился за эти слова — с какого хрена должен к чему-то там привыкать? Хистория сначала пыталась неловко отшутиться, потом, хихикнув пару раз, ответила, что ну надо же мне как-то привыкать к статусу её супруга. — Чего-о-о? — Эрен остановился как вкопанный и с невольным смехом переспросил: — Супруга? Ты собирался жениться? — В том-то и дело, что нет, — Ривай передёрнул плечами и усмехнулся. — Меня в принципе-то девушки не особо интересовали. — Не особо? — Да. Нет, я их не игнорировал, и с кем-то мог разделить постель, но отношений, именно отношений, не заводил. Впрочем, отношений как таковых у меня ни с кем не было, ну да не суть. Мне неиллюзорно намекнули, что как бы моя судьба уже решена. И вот тут-то я и устроил Хистории допрос с пристрастием. Она перестала отнекиваться и строить из себя жеманную дурочку. Вальяжно развалившись на ближайшей банкетке, она поведала мне удивительную историю о том, что наш брак был обговорен нашими родителями. — Брак, заключённый родителями? — Ага. Средневековье прям. Типа, когда проходил отбор в «Кристалл Грот» и я отказался, она удивилась моему поступку — все из кожи вон лезли, чтобы туда попасть, а я так легко отверг столь шикарное предложение. На собеседовании она, кстати, тоже присутствовала, но я не обратил на неё особого внимания, думал, секретарша молоденькая крутится. Отвечал тогда тоже, как думал — не юлил, не старался понравиться. Она начала ко мне присматриваться и решила, что я подхожу на роль её мужа — с чего взяла, так и не понял, просто будто ткнула пальчиком в понравившуюся игрушку в магазине, «пап, купи» — и они там с моим дядюшкой чего-то порешали, ему там чего-то пообещали — то ли сеть музыкальных магазинов, то ли что, и он за меня согласился — я в душе не ебу, как он собирался на меня надавить или убедить жениться на ней, но между собой они договорились. И она просто ждала, когда дядя меня обработает, ну и попутно старалась незаметно расположить меня к себе. Брак по чужому расчету вообще не входил в мои планы. Это вообще казалось бредом в высшей степени. — Сложно не согласиться. — В общем, тогда я просто сказал, что я не вещь, меня нельзя пообещать, собрался и отправился домой. К дядюшке. Кенни не стал отпираться — просто сказал, что за годы обучения потратил на меня кучу денег, и я как-то должен был ему окупиться — представь, да? Матушка в гробу, наверное, перевернулась. — Твоя мама умерла? — Да, мне было одиннадцать лет. С тех пор Кенни меня и воспитывал. И, как видишь, ожидал, что я принесу ему дивиденды. Он, кстати, сказал, что мамин брак так же был договорённостью — и то, что отец бросил её, когда мне было около двух лет, и она очень тяжело переживала этот разрыв, подорвав своё здоровье, его нисколько не смущало. Он попытался меня убедить, что мне не обязательно любить свою будущую супругу, «Просто уважь своего старика, Ревви», — вот что он мне сказал. Я попросил написать его смету трат на моё воспитание и пообещал возместить их с лихвой, тем более что помнил, что жили мы весьма скромно и никаких излишеств я не видел. Между тем они уже дошли до жилой многоэтажки, где Ривай снимал квартиру, и стояли у подъезда в тёплом свете фонарей. — В ту ночь я крепко напился. Обычно таким не страдаю, но тут… На репетицию утром проспал и явился с опозданием в полчаса. Обычно в это время после концертов идёт «разбор полётов» выступления накануне, и ничего особо страшного в моём опоздании не было. Однако вместо Ханджи я увидел незнакомого молодого мужчину, который с ходу вызывал неприязнь — высокомерие, скользившее во взгляде голубых глаз, портило даже весьма импозантную внешность. «Аккерман, полагаю?» — начал он знакомство со мной. «Совершенно верно. Прошу прощения за опоздание.» «Просьбы о прощении пропишете в объяснительной.» Вот так и познакомились с нашим новым дирижёром. После затянувшейся репетиции — господин Янсонс придирался ко всему, раз за разом дёргая исполнителей на ровном месте, пока, разнервничавшись, они не начали допускать реальные ошибки, — я написал объяснительную за опоздание и отправился домой. Увидав на выезде с территории «Кристалла» Петру, предложил её подвезти, но она, отчего-то с опаской обернувшись по сторонам, поспешно отказалась. Не став настаивать — чёрте что творилось последнее время вокруг, — и добравшись до квартиры, позвонил ей и спросил, что, мать вашу, происходит. Услышанное выбило из колеи. — Что-то неординарное? — Вот тут — как раз что-то запредельно невразумительное. Оркестр слухами полнился, я к ним не прислушивался — и, похоже, зря. Петра поведала мне, что Хистория в открытую готовится к свадьбе, хвастаясь то выбранными кольцами, то флористом, то модельером, у которого собиралась шить платье. Она заочно поставила на мне штамп «моё», и девушки, кто хоть как-то смел проявить ко мне интерес, живо карались ею — перекраситься её заставили фактически только за то, что я тогда её подвозил и пару раз назвал Рыжиком; с Ханджи мы неплохо общались — она вообще неординарная женщина была, эрудированная, с ней было интересно, вот её и заменили на Янсонса; Ирма просто рядом сидела. Оказалось, что Ханджи ещё и замечание нашей принцессе сделала, причём по делу — но она всегда всем говорила о недостатках, чтобы отработать до идеального звучания, но Хисторию это задело. Петра ещё рассказала, что вообще «Кристалл Грот» это подарок Хистории от отца на двадцатилетие, и чем дальше, тем больше он напоминал кукольный домик, в который выросшая девочка играла, не заморачиваясь на то, что вместо кукол у неё живые люди. И вот… — Действительно, запредельно невразумительное. — И я о том же. А потом началась работа под управлением Ильмара — так звали дирижёра. За пару недель коллектив начал на глазах распадаться — от его издёвок, насмешек и придирок некуда было деться, и ладно бы были по делу, но он просто был самодуром, дорвавшимся до власти. Думаю, ты уже догадался, кому он не делал замечаний вообще. — Королева Хистория. — Королева Хистория. Произнеся это одновременно, Эрен фыркнул от смеха, а Ривай невесело ухмыльнулся. — Чем дольше я смотрел на то, что творится вокруг, тем больше понимал, что пришёл в искусство не для этого. Ирма как-то шепнула, что у нас теперь просто «Игра с Ильмаром», прям на выживание, — и тут же схлопотала очередной выговор. Моё терпение лопнуло в тот момент, когда он снова прицепился к Петре — ритенуто она, видите ли, недостаточно выдержала. — Рите-что? — Нуто. Приём замедления. Петра, идеальная скрипачка. Он долго проходился по её музыкальным способностям, говорил, что у попрошаек в метро слух лучше, чем у неё, и что она незаслуженно занимает место в этом оркестре. Вот тогда я просто взял и сыграл эту последовательность, — Ривай задрал рукав куртки, обнажая кожу и позволяя снова разглядеть «матерные» ноты. — Ильмара будто ледяной водой тогда окатили, — усмехнулся, вспоминая. — Стоял, таращил глаза, пытался что-то сказать, потом прошипел: «К директору» и первым вышел из зала. Я оставил инструмент и последовал за ним в гробовой тишине, казалось, народ дышать даже разучился. — Я б тоже разучился, наверное. — Да прям. У господина Рейсса Янсонс уже успел рассказать, что случилось, и мой несостоявшийся тесть ждал от меня объяснений. Я просто взял лист бумаги и написал заявление на увольнение. Повернувшись к Рейссу, я пожелал найти ему более дрессированного зятя, послал на хуй уже словами Ильмара и почти дошёл до двери, когда меня остановил голос директора. «Ты же понимаешь, что больше нигде не найдёшь работу по специальности?» — спросил он. «Моей специальностью никогда не было прогибаться под богатых самодуров. И самодур», — ответил я ему и, выйдя, закрыл за собой дверь в его кабинет, а заодно и дверь в мир симфонической музыки. В тот же вечер я набил в тату-салоне это «музыкальное послание», а на следующий день собрал вещи и съехал с квартиры, укатил вообще куда глаза глядят. Нашёл себе место вот в этом городке, с тех пор живу и работаю здесь. — Мне жаль, что у тебя так всё получилось, — Йегер нарушил наступившую тишину. — А мне нет, — Ривай дыханием согрел замёрзшие руки. — Я ни разу с тех пор не пожалел, что не остался ручным зверьком в том цирке. Работа барменом оказалась спокойнее, хотя, казалось бы, не должна. Главное, я сам себе хозяин. — А как же хозяин бара? — Повторюсь — я сам себе хозяин. Три года назад предыдущий владелец перебрался в Митру, я уболтал его продать бар мне — его работу я знал изнутри как никто, за годы работы зарекомендовал себя. Он согласился. Я смог оформить кредит, выплачиваю вот, немного осталось. — А по музыке, ну, по той, классической, не скучаешь? — Когда скучаю — достаю инструмент и играю. — Ты до сих пор играешь на виолончели?! — Ну да. Чтобы навыки не терять, зря, что ли, так долго учился и концертировал. — А можно… можно как-нибудь послушать? — Давай только не сейчас, ради всего святого. — А, да, конечно-конечно. — Давненько не играл для кого-то. Но можно. Завтра в двенадцать дня, в баре, я захвачу свою «старушку». — Передай ей от меня привет. — Завтра сам всё передашь. Не проспи только. — Ну, я пойду? — Пойди. — Надеюсь, не на хуй? — с усмешкой. — Надейся, — тоже с ухмылкой. В воздухе повисла какая-то незавершённость. Давно пора была разойтись по домам, но оба так и стояли, Ривай — откровенно подмерзая, Эрен — так же нараспашку. — Ривай, я… давно хотел спросить… — начал было Эрен, но вздрогнул от звука входящей смс-ки. — Что? — собственно, Риваю должно было быть всё равно, но тот факт, что мечта — да, голубая мечта с зелёными глазами — стояла в паре шагов и пыталась что-то сказать, не давал оставаться равнодушным. — Я… Да что ж ты, блять! — телефон заблюмкал сначала каскадом входящих сообщений, а потом и вовсе разразился трелью звонка. — Да, Микаса! Да, скоро! А ты сама никак? Да всё, всё, сейчас приду. Ну, хоть теперь, может, у Кирштайна срастётся, — улыбнулся, завершив разговор. — Перелом? Микаса у вас девушка с характером, — усмехнулся Ривай. — Это да. Но нет, Жан её до дома проводил, «на кофе» напросился, а она ключи в шахту лифта уронила. У меня есть запасные от её квартиры, пойду, отдам. — Ну иди. Эрен? — Что? — А спросить-то что хотел? До звонка, ты не договорил. — Ах, это… Да, наверное, не стоит… — А ты попробуй, а там решим, сто́ит или стои́т. — О, даже так… — снова мелькнула болотная топь в глазах. — Да я хотел узнать, не хочешь ли ты тоже кофе? Пригласить тебя на чашечку, или, наоборот, напроситься… — зелёные омуты начали затягивать, и Ривай сглотнул. — Если бы тебя уже не ждали там другие любители кофе, то всё было бы возможно. — Ах, чёрт! Ммм, как не вовремя, а! Ну что ж, значит, всё же шанс есть? Ривай, чуть помедлив, кивнул. — Ладно, я побежал. Завтра в двенадцать, я не просплю! — До встречи, Эрен. — Спокойной ночи, Ривай. Ещё пару минут Аккерман наблюдал, как в ярких красках осени по пятнам жёлтых фонарей вышагивает прочь его голубая мечта с зелёными, цвета вечного лета, глазами, а после пошёл, наконец-то, домой, отогреваться горячим ройбошем, смывать в душе дневную усталость, а перед сном шепнуть «Привет тебе от Йегера» и погладить по тёплому деревянному боку старый инструмент, дожидавшийся своего часа. *** Полдень в баре с виду ничем не отличался от сотен других таких же дней. Свет, проникавший в не закрытые сейчас жалюзи окна, освещал столики с составленными на них сиденьями вниз стульями, так что все ножки торчали вверх, устремлённые в потолок; чуть отблёскивал в диско-шаре, оставшемся здесь со стародавних времён и так и не снятый Риваем, пуская по стенам тусклых солнечных зайчиков; золотил в воздухе редкие пылинки, плавный полёт которых создавал атмосферу спокойствия и даже какой-то полуденной магии. Непривычным для этого полдня было лишь то, что хозяин бара приехал сюда раньше обычного, чтобы разобраться с насущными делами, а сейчас сидел на невысокой банкетке на сцене, привезённой из дома вместе с инструментом, и водил смычком по струнам мелодично отзывавшейся «старушки». Ровно в двенадцать часов дверь в бар тихо отворилась, впустив внутрь Йегера. Ривай заметил, как тот практически бесшумно прошёл в зал и осторожно снял один из стульев со стола, присаживаясь прямо напротив него. Не прерываясь, Ривай доиграл произведение до конца, довёл последнюю ноту смычком и плавным движением опустил руку на колено. Эрен продолжал молча смотреть, заворожённо переводя взгляд с лица Аккермана на его руки, на инструмент, и обратно. — Обычно музыкантов благодарят аплодисментами, — нарушил затянувшуюся тишину Ривай. — А, ой, да, — Эрен, вскочив на ноги, нелепо громко захлопал в ладоши и, вызвав искренний смех у Ривая, прекратил. — Что? Я что-то сделал не так? — Всё так, — улыбнулся Ривай. — Я сам не ожидал, что они прозвучат так… неожиданно для этой обстановки. — Ну, не «Кристалл Грот», конечно. — Да и слава Богу, — Ривай провёл ладонью по штанам, словно вытирая. — Понравилось? — Ты… ты ещё спрашиваешь! Я никогда не слышал ничего подобного, ну, то есть, в музыкалке тоже был класс виолончели, но там такой скрип стоял. — Все проходят через эту стадию, нужно же учиться правильно извлекать звук. Ты просто не дождался реальных результатов, после трёх классов звучание ещё явно не такое. — Близко не лежало, это да. Что это? В смысле, что ты играл сейчас? — Рольф Ловланд, «Song from a secret garden». — Очень красиво… А это и есть «старушка»? — Она самая. — Приятно познакомиться, — улыбнулся Йегер. — Я думаю, ей тоже, — Ривай провёл пальцами по струнам сверху вниз и задел одну из них. Виолончель отозвалась низким сочным гудением. — Сыграешь ещё? — Эрен перевернул стул, на котором сидел, спинкой вперёд и уселся на него верхом. — Почему нет, — Ривай снова вытер ладони о штаны, усмехнувшись, — так и не отучился от этой привычки. Вообще всегда с собой платок носил и пользовался им, но чуть увлекусь — руки сами тянутся не туда, куда надо. — Может, не всегда это так уж и плохо, — на недоумевающий взгляд Ривая пояснил: — ну, когда руки тянутся… — Хмм… поговорим об этом позже, — улыбнувшись уголком губ. — Обязательно. Следующие минут двадцать утонули в льющихся густых, сочных, словно сок спелых фруктов, звуках. Иногда они убаюкивали, как тёплое молоко, иногда звучали терпко, как молодое вино, резали слух, как сыр с плесенью, или раскатывались россыпью орехов. Чайковский, Бах, Шостакович, Сен-Санс… То, что знал Аккерман и о чём не догадывался Йегер. А в конце… — Вот это вот сейчас… ты пошутил? — Эрен, выпрямившись на стуле, во все глаза смотрел на Ривая. — Что? — Ты же сейчас нашу песню сыграл, да? Это же «Вершина», да? — Ну да. Что такого? — Что такого? Да она сейчас прозвучала… я даже не знаю, насколько круто! Я даже не поверил, что это она! Ривай, это… это пиздец как круто! — О, ну прям высшая похвала, — усмехнулся Ривай. — Да у меня просто слов нет, одни эмоции! Это… — Я уже понял — пиздец как круто. — Не придирайся, — Эрен порывисто поднялся со стула и одним прыжком заскочил на сцену. Подойдя ближе, присел, преклонив колено, протянул руку и очень осторожно коснулся корпуса инструмента. — Это действительно потрясающе. Спасибо, старушка. — Эй, а спасибо старичку сказать не хочешь? — Да какой ты старик, — Эрен перевёл взгляд на Ривая, и тот натурально забыл, как дышать. Изумрудная зелень мерцала и переливалась, а грива распущенных по плечам ещё больше отросших за последние полгода волос, подсвечиваемая сзади и сверху солнцем, создавала почти что светящийся ореол вокруг головы Йегера. Ривай ничуть не преувеличивал в сравнениях с молодым богом. А он тем временем, отняв руку от инструмента, медленно переместил её и коснулся руки Ривая. Так же медленно, заворожённо провёл от кисти вверх, до локтя, потом выше, к плечу, и всем корпусом подался вперёд, неумолимо и так желанно приближаясь своими чуть приоткрытыми губами к губам Ривая. Прикосновение было почти невесомым, еле заметным, но в голове будто шаровая молния взорвалась в этот момент, пуская по всему телу разряды тока. На смену робкому касанию пришёл восторг и жажда обладания, и Ривай, и Эрен целовались будто первый и последний раз в жизни. Казалось, этому не будет конца, но Риваю пришлось чуть отстраниться, чтобы аккуратно отложить инструмент, ставший нежданно-негаданно третьим лишним. Открыв на миг глаза, сквозь пелену нереальности происходящего Ривай внезапно заметил, что как раз-таки из реальности на него — точнее, на них — шокированно смотрят две пары голубых глаз. Предупредительно положив руку на плечо Эрену и слегка удерживая его на расстоянии, дождавшись, когда тот тоже вынырнет из сладкого морока, кивнул ему за спину. Тот медленно обернулся ко входу. Энни и Армин очень походили на детишек, не вовремя заявившихся в спальню родителей и узнавших жестокую правду об аистах и капусте. — Мы… позже зайдём, — первой отмерла Энни. — И-извините, — прозаикался Армин. Ситуация была комичной и неловкой одновременно, и первый нервный смешок Эрена позволил снять повисшее напряжение. Ривай тоже фыркнул пару раз, после чего улыбнулась Энни и хихикнул Армин. — Прости, Ривай, я думала, в это время бар пуст, — Энни сделала вид, что абсолютно ничего, выходящего за рамки обыденности, не происходит. — Мы… флешку пришли поискать, — подал голос Армин, неловко покраснев на этих словах. — Обычно — да, тут ещё пусто. Мы, как видите, тоже флешку ищем. Эрен, как результат? — еле сдерживая смех, спросил Ривай всё так же стоявшего на одном колене Йегера. — С флешками беда, ни одной не нашёл, — Эрен, немного нервно посмеиваясь, встал и отряхнул колени. — Зато я тут такого мужика нашёл, мечту прям. — Мечту, говоришь? — прищурился на него Ривай. — Ага. Голубую, — прищурился в ответ Эрен, а в глазах плясали зелёные чертенята. Ривай не нашёлся, что на это ответить. Бывает же. — Я ещё вот что подумал, — Эрен на этот раз обратился к Армину. — Ривай сейчас так потрясно играл нашу «Вершину» на виолончели, может, сделаем и ему партию в песнях? Это прям будет бомба! — глаза Йегера снова загорелись вдохновенным огнём. — А ты нас со старушкой спросить не забыл, а? — Ривая такое решение немного озадачило, но не испугало. — Есть такой термин, cello metallika, — ответил Армин. — Рок-металл на виолончели, у «Апокалиптики» слышал. Мне понравилось, я «за», если и у нас такое будет. — Отлично! — энергией Йегера можно было подзарядить трансформаторную будку. — Я Конни скажу, чтобы прописал тебе партию. — Попробуй только, и я пропишу Конни в лоб, — пообещал Ривай. — Без обид, ребятки, но партии себе я буду писать сам. — Не вопрос, тебе виднее, — тут же отступил Эрен, но сиять как начищенный медяк не перестал. — Ну что, со следующей недели в обновлённом режиме начнём? — А остальные не будут против? — осторожничал Армин. — А остальные могут пойти… Ривай, сыграй, куда там им идти. — Выучи и сам сыграй, — фыркнул Ривай. — Я потом всё объясню, — отмахнулся Эрен от непонимающего взгляда Армина. — Сейчас-то что делать будем? — Так, погодите, — вмешалась Энни. — Ривай, ты играешь на виолончели? — А, да, я тоже немного от всего офигел, а так тоже хотел спросить — Ривай, правда? — у Армина на лице читалось недоверие напополам с живейшим интересом. — Кривда, — отрезал Ривай, но, посмотрев в восторженные зелёные глаза и ошарашенные голубые, смягчился, — правда, правда. — А… можно?.. — нерешительно начал Армин. — Да, можно послушать, Ривай? Мы, как-никак, бок о бок работаем с тобой уже сколько? Года три? И только сегодня выясняется, что ты умеешь играть на виолончели? — для Энни такая длинная тирада была редкостью, видимо, её действительно впечатлила эта новость. — Ну что, концерт по заявкам вам устроить? — Ривай понял, что оказался в центре внимания, и так же понял, что чувствует себя вполне комфортно, словно и не было перерыва от выступлений в несколько лет. — Да, давай с «Вершины» начнём, Армин, ты ахуеешь, как круто звучит, а потом давай про таинственный сад. — Быстро ты с заявками определился, — усмехнулся Ривай. — Ну что ж, дамы и господа, убедительная просьба отключить звук на телефонах и занять места согласно купленным билетам, — и взял в руки инструмент. Впереди ждали новые репетиции, недовольство Жана, быстро погашенное Микасой, и Флока, погашенное Жаном. Долгая нудная работа с метрономом и партитурами, конфликты и недопонимания, когда Эрен по привычке вступал в тех местах, которые было решено отдать Армину. Ждали метры нервов, смотанных в комочки, и яркая, как фейерверк, эйфория, когда на прослушивании выбрали их. Ждали и шумные стадионы концертов в столице, и зарубежные туры, и настоящие толпы поклонников. А ещё ждал первый вечер с приглашением «на кофе». К кому они отправились в итоге — история умалчивает, но на следующий день Ривай пришёл на работу в футболке, большой ему размера на три точно. И кто-то мог утверждать, что точно такую же видел, и не раз, на фронтмене группы «Дети Имир». Кто знает, вполне возможно. Ещё, как выяснилось, у Эрена на руке как раз оказалось свободное место, чтобы набить туда непонятные большинству буквы «G-F-E-D-C-cis»**** — и только Ривай, увидав их, рассмеялся, оценив «ответ». А пока — пока Ривай играл для очень маленького круга зрителей, которых словно качало на бархатных волнах, но сколько бы их ни было что сейчас, что позже — виолончель в его руках звучала только для одного человека, а глаза этого человека — всех зелёных оттенков всего мира — сияли только для Ривая.