С первыми лучами солнца

Чайльду редко снятся сны. А когда такое происходит — он их практически не запоминает. Лишь какие-то отрывки остаются где-то на краю сознания, постепенно стираясь из памяти. Его сны цветные. Его сны часто повторяются — и порой это ужасно. Ужасно, знать, что сейчас должно произойти и не иметь возможности изменить это. Он продолжает следовать старому сценарию, против своей воли, не в силах поступить иначе. Всегда одно и то же: женщина с белыми волосами вырывает из груди бога сердце, и смеётся, громко, глядя прямо в глаза Аякса. Смеётся, наслаждаясь его слезами и беспомощностью. Смеётся, пока Архонт, не в силах больше стоять на ногах, медленно опускается на пол, держась рукой за кровоточащую дыру в груди. Синьора смеётся, пока Тарталья даже шагу вперёд сделать не может, чтобы подхватить падающего Чжун Ли. Тарталье не нравится, когда ему снятся такие кошмары, от которых тяжело просыпаться. Организм как будто издевается над ним, и не даёт открыть глаза до тех пор, пока он не просмотрит всё от начала до конца. И когда ему это всё же удаётся, он ещё долго лежит, уткнувшись взглядом в потолок и пытаясь привести в норму быстро бьющееся сердце. Лежит, дожидаясь, когда же наконец взойдёт солнце и осветит тёмные углы комнаты, прогоняя оттуда тени, в которых может прятаться что-то. Тарталья не боится темноты, никогда её не боялся, но после таких снов никак не может заставить себя оглядеть комнату и убедиться, что находится сейчас в безопасности. Только с первыми лучами солнца он начинал дышать спокойно. Лишь когда свет проникал в спальню, он находил в себе силы осмотреться. Картина всегда была одной и той же: закрытый шкаф, пара стульев, заваленных одеждой и Чжун Ли, мирно спящий у него под боком. Спящий Чжун Ли — вот зрелище, на которое Аякс готов был смотреть беспрерывно: он, как ребёнок, укладывал одну ладонь себе под щёку, а другую оставлял лежать подле себя, так, что Тарталья при желании мог бы взяться за неё и держать, не отпуская. Пальцы у Чжун Ли длинные, с красивыми ровно подпиленными ногтями и, нет, Чайльд, ты не будешь сейчас думать о том, что может с ним делать этими пальцами Чжун Ли, нет, не стоит. Усмехается про себя своим мыслям, едва касаясь чужих запястий. Закусывает губу, вспоминая, как сам же этой ночью одной рукой удерживал эти запястья над головой, с ума сходя от языка Чжун Ли, разгуливающего по его шее и его губ, его поцелуев и того, как сладко Моракс на нём сжимался и выгибался навстречу ритмичным движениям. Усмехается, тут же сам себя одёргивая — с Чжун Ли ему хорошо, легко, и мысли о кошмарах так просто выветриваются из головы, стоит только взглянуть на блаженно спящего мужчину, лицо которого наполовину скрывают рассыпавшиеся по подушке тёмные длинные волосы. Они мягкие, и после душа всегда забавно пушатся. Чайльд это знает, потому что каждый раз, когда они высохнут, помогает их расчесывать, чтобы после заплести густую косу. Аяксу нравится. Нравится, что только ему дозволено вот так касаться волос Чжун Ли. Это только ему Моракс дарит быстрый поцелуй в лоб после нехитрых манипуляций с его причёской. Это только Тарталья может, как сейчас аккуратно прикасаясь к чужому лицу, убирать с него непослушные локоны, скрывающие обрамлёнными длинными ресницами закрытые глаза и едва приоткрытые губы. Так и тянет потянуться к ним с нежным утренним поцелуем, но вместо этого Чайльд продолжает сидеть, сложив ноги под себя, и любоваться открывшимся ему зрелищем. Чжун Ли во сне такой... спокойный. Его брови не хмурятся, как обычно бывает, когда он пытается вспомнить очередную историю или понять, как нужно правильно обращаться с деньгами. Его плечи расслаблены — ведь никто не собирается нападать на него. Чжун Ли уже много лет, тем не менее сейчас он выглядит лишь немного старше самого Тарталья. Интересно, что будет лучше: разбудить его, проведя рукой по подтянутому животу, поднимаясь пальцами дальше к груди и шее, или же попытаться приготовить ему кофе..