Тишина приютских стен

На мрачные улицы Лондона было жалко смотреть, а тут ещё и дождь пошëл, смывая краску с обшарпанных стен, как чернила с маленькой бутылочки зеленоватого оттенка, продающегося в канцелярских лавках. Лужи размыли дороги, оставив от себя лишь малоприятное месиво, дурно пахнущее дерьмом. Люди смотрели из окон на то, что творилось с их городишко, которое называли самым великолепным. Но это наглая ложь. Ворота жуткой территории сиротского приюта мерзко заскрипели, когда что-то пробежало внутрь, спотыкаясь о подолы длинного сероватого платья и частенько падая, ударяясь вспухшим животом о землю. Под ногами, похожими на сгоревшие лучины, скользила грязь, ошмëтками опадающая на кожу коленей и ткань платья. Фигура с трудом взобралась по лестнице, постанывая от мучительной боли, пронзавшей его тëплое тело, а вместе с ним и новую жизнь внутри. Тихий стук стал неожиданностью для нянечек этого гнилого места, так как время было мрачноватым, да и дождливым. Молодая девушка Марта поспешила отворить дверь, чтобы вскоре визгнуть от ужаса, увидев на пороге измученную леди. — Мисс, вам нужна помощь? — осторожно спрашивает Марта, протягивая узенькую ладошку к бедняжке, а та резко вцепляется в белую плоть сгрызаными ногтями, бешено вращая зрачками. — П… помогите ребёнка… — через силу и боль выталкивает женщина, опадая вяло на землю и тут же выгибаясь неистовой дугой, чтобы чрез минуту обмякнуть, шепнув лишь имя ребёнку, что с глухим звуком шлëпнулся в грязь, смешанной с маточной кровью. — Том Марволо Риддл.

***

Покрывшийся зеленоватым налëтом кусочек зачерствевшего чëрного хлебца был посыпан крупными кристалликами соли, чтобы немного улучшить вкус. Ведь это единственное, что досталось маленькому мальчику на день рождения перед тем, как тарелку с супом укокошил жирный злодей Билли Стаббс. Не то чтобы Том ожидал чего-то иного, просто… хотелось хоть раз в жизни, по-человечески, счастливо даже провести праздник. Не судьба, похоже. Единственным утешением в данной ситуации стало холодное тельце совсем юной гадюшки Ишас, чей юркий язычок изредка колебал воздух около запястья Тома. На стареньких часах в конце коридора отбило давненько восьмой час вечера, когда комендант со свечой станет расхаживать по приюту, ловя с поличным мелких пакостников и беглецов. Том в их года любил больше читать книжки и иногда даже рисовал, но такая роскошь иметь хотя бы три строчки несчастного стихотворения или кисточки с акварелью. Поэтому обычно Том разговаривает со своей змеиной подругой и сбегает прогуляться по лесу через окно в своей комнате, точно зная время того, когда комендант заглянет в его комнату, чтобы убедиться в его сне. В таком тонком деле помогают дряблые подушки, отобранные у девчонок из комнат, находящихся через коридор от него. Лес манил мальчика почти с младенчества, зазывал медовым голосом и сладкими речами, облизывая сухие губы северным ветром. Иногда на самой кромке зелёных красавиц виднелись огненно-рыжие огонëчки, что особенно хороши в зимнюю пору, выделяясь пожаром на белом-то фоне. Казалось, что эти роскошные звери хитро блестят янтарями глаз, предлагая что-то новое, что-то необычное и незабываемое. Казалось, что если пойдëшь за ними, то забудешь и про боль каждого синяка на теле, и про страдания, и про тупые рожи хулиганов. Забудешь о том, кто ты есть. Не будет уже такого человека, как Том Марволо Риддл. Будет кто-то другой, не менее великий, способный склонить перед собой злых и неподвластных. Сморгнув слëзы с ресниц, Том взял в руки хлебушек, покручивая его с помощью большого пальца и мизинчика. А потом, захлëбываясь болью, шепчет он, смешиваясь с ветром. — С днем рождения…