-пожарный, я вас любила…
***
огонь, медленно подступавший к железным дверям старого советского «пазика», заполонял собою всё вокруг. он обжигает глаза ядрёным жаром, не давая ни на минуты их раскрыть до конца. макс отчаянно пытается отыскать хоть что-то, способное вытащить их из этого адского пламени. дети в автобусе рыдают, просятся к маме. кислород становится скомканной кашицей, которая трудно проглатывается. -мои солнечные одуванчики, — тихо, не веря собственным словам, сказал максим, — давайте сейчас все закроем глаза, и на счёт «три» произойдёт чудо. раз…два…три. малыши прикрыли свои солёные от маленьких капель морей глазки. и максим закрыл тоже. он погрузился в небытие, о котором мечтал последние несколько дней. оно было на вкус приторно сладким, заполняющим жжёный запах деревьев своим тёплым ароматом, которые проталкивается, как люди в метро, в самую глубину подсознания. всё рассеивалось в белом полупрозрачном сне. пожар, малыши, сгоревшая гитара. всего этого как будто не было. -макс, ты нам нужен! — голос звучал отдалённо и рассеивался пеплом, летящим над карельским лесом. -максим…макс! — голоса, как будто под водой, под каким-то белым саваном. -макс, ты выберешься, — на расстоянии пары шагов стоял рома. молодой пожарный, в своих дурацких очках, — ты слышишь меня? пожалуйста, не гасни только. ты же солнышко, одуванчик наш. -слышу! слышу, ром! — макс попытался побежать на встречу, но его словно что-то держало на месте. ноги стали мягкими, как пушистый снег декабрьским утром, и он начал чувствовать как проваливается в пустоту. он чувствовал снова жар адского разгорающегося всё сильнее с каждой секундой пламени. ему так не хотелось обратно. приторно-сладкий сон начал исчезать, а в ушах снова слышались глухие потрескивания веток карельского леса, плач «одуванчиков» и чувствовался жар плавящегося «пазика». максим очнулся так резко, словно тонущий человек пытается поймать хоть каплю воздуха. он смотрел на ребятишек. в глазах образ ромки, а в голове громким пронзительным эхом его слова: «ты выберешься. пожалуйста, не гасни только…» и он не хотел гаснуть. во что бы то ни стало он хотел вытащить этих малышей. и себя тоже. «ромка же не сможет там без меня» — мысль ударила в голову, дотронулась своими мягкими линиями, как тёплая подушка, до души. из глаз макса полились слёзы. -одуванчики, я же сказал, что сейчас произойдёт чудо. мы с вами сейчас полетим, представляете! как воздушные шарики! — он сам не верил своим словам. из автобуса пришлось выкинуть всё, чтобы старый советский кукурузник, который был ровесником 70-летнего пило, смог поднять тяжеленный автобус. и они полетели! как птицы, как воздушные шарики. в окнах автобуса лишь обгоревшие верхушки сосен. малахитовый некогда лес превращался в нескончаемое адское пламя. оно своим лапами тянулась к каждой веточке, лишь бы не оставить ничего. языки пламени вспыхивали, как кобра, увидевшая добычу. дети, счастливые и беззаботные, уже почти забыли о произошедшем. автобус посадили на другом берегу речи, «маленьких солнышек» уже ждали родители.***
макс наконец добрался до табора. всё как прежде: старое поваленное дерево, жареные грибы и спящий ильин. макс сам не ожидая от себя такого бросился на ромку словно не долетевший икар бросается в бездну. -ромка, ты же спас нас всех! — макс так радовался этому мальчишке в дурацких очках, обнимал его и целовал. ромка ничего не понимал, сидел напуганный, как маленький котёнок, — ты мне во сне явился, сказал, что я выберусь. и я поверил тебе, ром. и выбрался. ромка улыбнулся своей тёплой родной улыбкой и только поцеловал макса в глаза. небо сияло сквозь тучи оспой серебряных звёзд, а где-то далеко яростным пламенем догорала карелия.