беспокойство

Годжо сонно зевает, не потрудившись прикрыть рот рукой, и потирает рукой шею. Холодный ветер обжег ему горло и он резко захлопнул челюсть, стуча зубами, и прячет нос в высокий ворот куртки. Зима в Японии всегда ужасно холодная, он просто терпеть не мог это время года, потому что даже тысяча слоев одежды не спасали его от промозглого ветра. — Я знаю, что ты ни черта не слушал вчера на собрании, поэтому рассказываю, — за спиной послышался низкий утробный голос. Тоджи быстро обошел Годжо, дважды приложил карту к турникету и жестом позвал примерзшего к месту Сатору за собой, — Нам нужно добраться до Мияги, оттуда — в деревню на Северо-востоке у горы. У окраины префектуры в том районе давно пропадают люди, но за последние две недели оставшееся население селения сократилось вдвое. Фушигуро рассказывал все это на ходу, быстро двигаясь по направлению к перрону и сверяясь с часами. До отбытия около двух минут. Он резко поворачивается к Годжо и смотрит серьезно: — Последний отряд из четырех охотников второго ранга пропал без вести еще неделю назад, до обострения. Годжо все еще в полусонном состоянии мысленно пытается сформулировать то, насколько он благодарен Тоджи. Вслух он об этом, конечно, не скажет, и даже не потому что не может согласовать деятельность мозга и языка. Сатору и правда вообще не обратил внимания на слова старейшин, потому что Фушигуро сидел слишком близко в своей гребаной обтягивающей водолазке. Удивительно, как Тоджи служил и причиной его невнимательности, и стимулом сосредоточиться. Думать, а тем более работать пока что все равно получалось очень плохо, но опыт и интуиция подсказывали, что так просто им не отделаться и рано или поздно (лучше все-таки пораньше) ему придется проснуться. — Сильное природное проклятье? — Скорее маскируется под него, — поезд с грохотом прибывает к пустой платформе, двери с противным скрежетом разверзлись и впустили шаманов. Годжо кивает в ответ — обычно в таких местах мало антропогенных проклятий, но и духи не разрастаются до таких размеров, чтоб иметь подобный аппетит. — Не очень-то мне нравится, что нас с тобой отправили вдвоем после того, как целый отряд канул в небытие, — Годжо качает от резкого толчка поезда и Фушигуро хватает его за руку, усаживая на место рядом с собой. — Старейшины как всегда благосклонны, — Тоджи усмехается, но не отпускает предплечье Сатору. Хмуриться он будет потом, когда они вдвоем, окровавленные и обезвоженные опять приползут из дыры мира к «великим» на ковер и не получат за работу даже спасибо. Сейчас нужно сориентироваться, что происходит, при этом желательно остаться в живых и при всех конечностях. — Разберемся, Тоджи, — Годжи осторожно оглядывается, нет ли еще таких сумасшедших, как они, в вагоне поезда Токио-Мияги в пять утра, и, удостоверившись, что они одни, кладет голову ему на плечо. — Не зря мы вместе прошли уже через столько дерьма. Тоджи качает головой — он каждый раз так говорил, а потом Фушигуро приходилось вытаскивать его пылкий зад из пекла. «Присматривай за ним» Кто б знал, во что это выльется. — Не смей спать, Сатору, — Тоджи хлопает его по бедру — а у Тоджи рука ох какая тяжелая — и Годжо неохотно разлепляет глаза под стеклами темных очков. — Ты злой, — вторая ненавистная вещь в списке Годжо Сатору после холода: ранние подъемы, — я специально надеваю очки, чтобы не было видно, что я сплю на ходу. Тоджи улыбается, а Годжи тайком поднимает взгляд и из-под светлых ресниц ловит эту улыбку тонкими лапами памяти. — Нам ехать еще около сорока минут, посмотри в окно, придумай анекдот, но не спи. Годжо хитро скалится. — У меня целых сорок минут для того чтобы достать тебя своим стендапом. Тоджи закатывает глаза и еще раз хлопает Годжо по бедру. — Иногда ради дела приходится идти на жертвы. Он, конечно, пытался вникнуть в шутки, которые на ходу придумывал Годжо, но в голове битком набивались и набивались мысли, что это уже не первая миссия, где внезапно деятельность проклятий усиливается примерно на 500%. Хотя, они скорее развиваются слишком быстро в тех местах, где они едва ли могли бы стать настолько опасными. Возможно, это просто опасения. Сейчас во всей Японии была, мягко говоря, неспокойная обстановка - то резкий спад производства, то природные бедствия, то еще Ками-сама невесть что. Это, конечно, пошатнуло состояние почти всех японцев, несмотря на врожденную терпеливость. Но что-то и в мире шаманов не давало покоя. Беспокоило это и Годжо, закрывшегося за своей маской шута еще сильнее. Тем не менее, до этой миссии все было под контролем - жертвы если и были, то лишь серьезно раненные. Они все-таки не могли спасти всех. Но была тенденция, что с каждым разом жертв могло быть все больше и больше. Насколько знал Сатору от тех немногих шаманов, с которыми общался за последнее время - в их случаях потери были значительные, а старейшины как-то не торопились отправлять подмогу. Когда поезд резко затормозил в Мияги, все вылетело из головы вместе с импульсом не сильно мягкой остановки. Шаманы так же стремительно выскочили из вагона и направились к привокзальной площади, больше напоминавшей плацдарм в детском лагере. На улице уже светало, дороги были нечищенные а ветер задувал такой, что барабанные перепонки колыхались не хуже парусины на корабле. У входа стоял, съежившись, маленький мужичок в огромном пуховике. Он резко направляется к ним, чуть ли не преграждая дорогу. Игнорируя его, Тоджи хочет просто обойти и найти такси, но тот резко начинает представляться, настраивая голос на какой-то приторно дружелюбный тон. — Я — ваш гид на сегодня — Танака, — он кланяется и торопливо машет рукой, указывая на машину. Сюрприз, возможно, хороший в плане практичности, но слишком неожиданный, чтобы расслабиться и, ничего не заподозрив, последовать за ним, — неудачный день вы выбрали для поездки, — Танака смеется и разводит руками, мол, в такую погоду сам черт ногу сломит. Не теряя времени и уж тем более самообладания, Тоджи дежурно просит показать удостоверение, какое имеется у всех шаманов, делает это так, будто происходящее ни капли его не выбило из колеи. Сатору же слишком сонный, чтобы начать хоть как-то волноваться, тем более, что Фушигуро, если надо, за секунду убьет кого-то хоть немного опасного. Танака кивает и покладисто показывает документ, а Годжо недовольно отвечает на его шутливую фразу. — Думаю, Танака-сан, вы и сами понимаете, что мы ничего не выбирали, — он буравит его и говорит максимально строго, насколько может сейчас. Он не зол, просто раздражен, потому что ему не нужна нянька. Танака отворачивается и его смеющиеся глаза на секунду холодно сверкают. Разговор на этом заканчивается. Гид услужливо открывает им дверь машины, пока они обмениваются короткими взглядами. Они не маленькие дети, чтобы их встречать и провожать, а тут вдруг вам и машина и сопровождающий. Интересная складывается история, и списать ее на заботу старейшин вряд ли можно. Но грех жаловаться, тем более в такую погоду, поэтому им остается лишь послушно сесть и обменяться парой коротких, почти беззвучных реплик. — Он из местного агентства? — с сомнением Годжо оценивает магическую энергию гида, — Видимо, все настолько серьезно. У Тоджи в голове немного другие догадки, но он не осмеливается из озвучить. (Неужели пасут нас с самого начала?) Дело уже пахнет керосином, если не смердит так, что нос закладывает. Они едут в тишине, потому что, видимо, угрюмость двух одних из самых сильных шаманов слишком сильно давит на плечи несчастного Танаки-сана. Чем ближе они подбираются к деревушке на горном склоне, пока машина со скрипом и стонами преодолевает сугробы и подобие серпантина, тем острее Тоджи чувствует, что проклятие не даст им быстро себя устранить. Когда двигатель, наконец, издав жалобный стон, останавливается, шаманы выкарабкиваются из машины. — Дальше мы сами, вам опасно будет подходить ближе, — отмечает Сатору, поправляя очки и будто разминаясь, наклоняя корпус туда-сюда, при этом стоя по колено в снегу. Танака в ответ улыбается и желает удачи даже не споря — видимо, его наблюдение уже здесь за ними вовсе не требуется. Годжо наполняет превкушение — он видит сильную ауру метрах в пятистах от них, а Тоджи замечает, что жухлые хижины поселения уже напоминают остатки лесопилки. — Видимо, мы все-таки опоздали. Когда они подходят ближе, белого снега почти нигде не видно — месиво под ногами напоминает клубничный щербет, только вот пахнет оно железом. Мертвая в прямом смысле тишина прерывается лишь громким чавканьем где-то среди деревьев — село находилось на опушке небольшого горного леса, где среди сосен проклятье довольно разрасталось с каждым съеденным жителем все больше и больше. Годжо качает головой разочарованно — от их работы осталась где-то лишь треть смысла, потому что остальные две заключались, как правило, в помощи тем, большинство которых уже почти конвертировали в проклятую энергию в желудке проклятия. — Минус тысяча очков старейшинам за промедление, — Тоджи достает изо рта духа катану. Сатору остается позади — по его части больше битва на средних и дальних дистанциях. У обоих в голове мелькает, что проклятие вообще не обращает на них внимания, пока Фушигуро не нападает первым. Почти бесполезное изгнание проклятия оборачивается процессом неожиданно выматывающим. Удивительно антропоморфный (для изначально предположительно природного проклятия) дух был мысленно оценен как полупервый ранг, хоть и для шаманов он не был особо агрессивным. Тем не менее, за жизнь боролся отчаянно. У Тоджи в хлам разодранная куртка и все руки опять в глубоких ранах. Он достает из того, что когда-то было внутренним нагрудным карманом носовой платок и небрежно вытирает им кровь. Годжо плетется без сил — он потратил очень много проклятой энергии, но на его лице ни царапины — только кости в ногах болят. Тоджи, отойдя от той мясорубки из человеческих останков и найдя чистое место чуть поодаль, омывает снегом окровавленные ладони, оставляя багровые пятна на белоснежном склоне горы. Когда-то ровное одеяло снега было покрыто рытвинами, сугробами, всполохами крови и какой-то черной жижи, лившейся из изрешеченного тела проклятия. Тоджи срывает с себя куртку и остается в одной водолазке, которая теперь больше походит на произведение дизайнерского авангардного искусства, порванная в некоторых местах она открывала все царапины, но, слава богу, не прилипает к открытой ране. Годжи безуспешно пытается найти место, куда бы сесть, потому что сил волочить ноги через сугробы нет вовсе, да и стоять представляется едва ли возможным. К сожалению, все было настолько сильно занесено снегом уже месяц как беспросветно, что, даже если где-то были камни, видно их не было. Сесть в снег — плохая идея, но за неимением лучшего варианта… В общем, Сатору падает в снег, а Тоджи тут же напрягается. — Расслабься, я просто устал, — Годжо уже не холодно, ему уже никак, ему хочется домой и под теплое одеяло. Тоджи оглядывается — до подножья идти им примерно минут сорок, но стоит накинуть ещё минут двадцать на борьбу с тяжелым мокрым снегом и густым лесом на склоне. Ветер обдувает мокрое и липкое от пота тело, но у Фушигуро, стоит признать, настолько крепкий иммунитет, что даже биологическое оружие вряд ли сделало ему хуже, чем простуда для обычного человека. Он переводит взгляд на Годжо — сочувственный, потому что тому тоже придется идти долго и упорно до тех пор, пока они не завалятся в ближайшую закусочную. Но Тоджи прекрасно знал, что Сатору намного выносливее физически, чем хочет казаться. Он протягивает тому руку, вытаскивая из сугроба, пока Годжо отряхивает брюки и накидывает капюшон. — Еще раз нас забросят в такую глушь, и я их всех поубиваю, — Годжо не хочет отпускать большую липкую руку и делает вид, что может идти, лишь опираясь на нее. Тоджи подыгрывает. Годжо вдруг хмурится, а на лице его отражается какая-то очень резкая и неприятная эмоция. Черты лица заострились. — Ты помнишь, какие звуки издавал дух? — Годжо выпрямился и посмотрел Тоджи в глаза сквозь стекла очков. Он продолжал идти, не смотря на дорогу, а его проклятая энергия вспыхивала фоном. Тоджи в такие моменты чувствовал, как менялся запах, исходивший от Годжо, на более резкий — Не верю, чтобы такой сильный дух не обладал развитой речью. Годжо выдержал паузу, а Тоджи воспроизвел в голове «голос» проклятья. — Это было похоже на звуки несформированной речи, — он проговорил это медленно, будто пытаясь понять, именно это ли он услышал. Годжо кивнул. — Вот именно, что похоже, но обычно у низших проклятий отчетливо понятно хотя бы одно ключевое слово в их потоке сознания, — рука Годжо стала почти горячей, — Но согласись, что у этого проклятья звуки больше напоминали мычание человека, которому заклеили рот. Тоджи хотел было остановиться и переварить сказанное, сопоставить со своими ощущениями, но нужно было как можно быстрее добраться до ближайшей лачуги с крышей и дверьми. Про себя отмечает, что, к тому же, проклятье было далеко не из слабых. В словах Сатору была доля разумности, о которой можно было поразмышлять чуть позже, когда боль не заглушала бы другие биохимические процессы мозга. — Может это просто естественный голос природного проклятья? — Тоджи уже сам не очень в это верит, но углубляться в конспирологию не хочется, — Откуда ему знать людскую речь? Годжо цыкает и поджимает губу. — Уверен, что это был природный дух? Тоджи с этого момента действительно заинтересован. Без проклятой энергии сложно понять, что с духом что-то не так. Но по внешнему виду действительно, наверно, можно было бы засомневаться — дух был похож на нечто прямоходящее — между странной обезьяной и рукастой рыбой. Звучит сюрреалистично, но это мир, в котором целую деревню вырезало существо, которое даже увидеть не все могут, так что думать о «нормальности» происходящего даже не приходилось. — Ну же, Тоджи! Запах, как пахло это проклятье? — Годжо идет спиной вперед и смотрит на Фушигуро. Раззадоривает, пытаясь внедрить свою мысль в чужую голову — одна из его бессовестно самодовольных практик. — Не требуй от меня ответа, которого ожидаешь сам, — У него с предплечья стекает кровь прямо туда, где сжимаются их ладони и переплетаются пальцы, — И смотри на дорогу, шестиглазый. — Грубиян, — заключает Годжо. Он скрывает расстройство от того, что Фушигуро оборвал его детективную цепь, но вдруг чувствует кровь и закусывает губу. Резко меняет тему — Болит? Фушигуро лишь ухмыляется — Ты же знаешь, что нет, — он раздраженно стирает ладонью кровь и стряхивает руку, брызгая алыми мазками на снег. Сатору знает, что он врет, но не заостряет на этом внимания, — Давай ускоримся. Он обгоняет Годжо и тащит за собой. Идти им еще минут десять, но ветер подозрительно крепчает даже в лесу, что происходит вне частокола из елей — страшно представить. Их руки, кажется, уже прилипли друг к другу, но Фушигуро чувствует, что Годжо немного успокоился — ладонь стала чуть холоднее. Ну или просто замерз, что, в такую погоду, тоже возможно. Буран надвигался, а пыл после битвы постепенно убывал, уровень адреналина падал, а тела остывали. Годжо отчаянно пытается не спотыкаться, поэтому ему приходится сосредотачиваться на дороге, из-за чего запинаться начали уже его мысли о странном проклятии. Внезапно он воткнулся в спину Тоджи, когда тот резко остановился — они спустились с горы. Не было видно ни зги. Метель ледяными пулями пробивала одежду и грудину, залетая в легкие и не давая дышать. Хотелось кашлять, открыть глаза было равносильно добровольному нанизыванию глазного яблока на швейную иглу. — В какой-то туристической брошюре было написано, что рядом должна быть гостиница у горячих источников, — выхрипел Годжо, не решаясь выходить у Фушигуро из-за спины. Тот обернулся и вскинул бровь. — Откуда такие познания у столичного мальчика? — Очень смешно, — в носу и горле все пересохло, но, не выдержав оценивающего взгляда Тоджи, он продолжает, — Пока мы ехали с гидом я увидел в кармане сидения брошюру и от нечего делать сделал из нее самолетик, вот и прочитал. Удивительно, как бывала полезна безалаберность Годжо. — Если нас не заметет и мы доберемся, то я признаю, что иногда ты говоришь дельные вещи. Сатору самодовольно усмехнулся, но только сейчас до него дошло, что Тоджи все это время был в одной разодранной, мать его, водолазке. Из последних сил он расширил радиус проклятой энергии так, чтобы в диапазон попадал и Фушигуро, чтобы его хотя бы не заметало снегом. — Спасибо. — Только нам нужно держаться ближе — у меня силы на исходе, область действия будет постепенно сужаться, — Годжо не нужно было это говорить, так как они и так стояли вплотную, но почему-то ему захотелось это отметить. — Хитрец. — Все ради твоего блага. Тоджи всмотрелся в горизонт и поднял взгляд к небу — в определенном месте летевший с небес снег был на полтона серее, чем везде. — Там дым, — он указывает пальцем на Восток, где заметил помутнение в белесой колючей простыне бурана. Годжо кивает и идет вслед за ним, прилипнув одним боком к нему полностью. Идти было тяжело, но приближавшаяся возможность помыться и поесть хоть что-то двигала вперед не хуже реактивного двигателя. Или, возможно, просто Тоджи взял его на буксир. Пятнадцать минут пути быстрым (насколько возможно, утопая в снегу) шагом показались вечностью. Когда на горизонте стали видны несколько шатких домов, обнесенных забором, Годжо чуть не подпрыгивает от радости. А учитывая, что они появились в поле зрения тогда, когда шаманы почти уткнулись в них носом, жить стало еще приятнее. После настойчивого тяжелого стука, дверь им открыла худощавая девушка, с удивительной невозмутимостью поприветствовавшая избитого Тоджи и Сатору в солнцезащитных очках в буран. Они неохотно, но резво расцепили руки и поздоровались в ответ. — Остался как раз один двухместный для вас, — сказала она, протягивая ключи, — Источники сейчас, к сожалению, закрыты, но вы можете воспользоваться баней в соседнем строении справа. Окинув шаманов взглядом, она достала из-под стойки полотенца, не задавая лишних вопросов, и крикнула кого-то, чтоб грели воду. — У вас есть где можно поужинать? — Годжо немного выдохнул, отменив технику, но тут же почувствовал накатывающее изнеможение. От голода желудок прилип к хребту, а внутренности готовы были выть. — Только лапша — она указала на рамен быстрого приготовления неизвестного возраста, пылившийся на полке. Годжо удрученно вздохнул, а Тоджи вытащил из кармана брюк две тысячи йен и положил на стойку. — Дайте три, пожалуйста. Пыль с картонных коробок лапши разлетелась, щекоча нос, когда Тоджи взял их в руки. Благо, чтобы лапша испортилась, она должна была пережить эту гостиницу минимум в два раза. Послышался голос банщицы — все было готово. Через узкий темный переход шаманы перешли в крохотную раздевалку с двумя крючками и одной лавочкой. Годжо начал стягивать с себя куртку, когда послышался тонкий голос юны: — Возьмите, пожалуйста, — она протянула Фушигуро моток марлевых бинтов и, поклонившись, выскользнула из раздевалки и закрыла дверь так быстро, что тот даже не успел сказать спасибо. «Одной проблемой меньше» — подумал он и положил их на лавку подальше от грязной одежды. Душ перед баней оказался невообразимой блажью. Смыть с себя грязь и кровь — будто вознестись на седьмое небо, и неважно, что камень «кабинки» был покрыт плесенью а сама лейка держалась на добром слове. В бане пахло теплом и какой-то еловой хвоей. Тоджи дождался, пока Сатору вылезет из душа и они вместе погрузились почти в кипящую воду. На контрасте с холодной улицей, казалось, что кровь сейчас забурлит и испарится из сосудов, но это было бы самой приятной смертью в данным момент. Фушигуро прищурился и наблюдал, как с белых ресниц Годжо капала вода. Наконец-то он снял очки и держать зрительный контакт было бы проще. Хотя так Тоджи просто отговаривался — на самом деле он просто до жути любил эти пушистые белые ресницы. Фушигуро стоял, прижавшись спиной к стенке бассейна, когда Годжо с закрытыми глазами подплыл к нему и резко распахнул их. Тоджи на секунду замер и подавился воздухом. Кристально синий взгляд, который так редко встречал кто-то, кроме него. Завораживает. Сатору проводит ладонями по его плечам и предплечьям, обводя пальцами царапины. Опускает взгляд и обхватывает пальцами его запястья. — Очередная дерьмовая миссия на краю мира. — Я думал, ты нашел что-то интересное для себя, — Тоджи наклоняет голову и дышит ему в шею, заставляя поднять подбородок. Годжо выдыхает. — Новый повод искать подвох. Тоджи целует его под челюстью, отвлекая и выскребая из груди тяжелый выдох. Выпрямляет шею и, смотря в полузакрытые глаза, спокойно и тихо целует тонкие сухие губы. Годжо тут же отвечает активно, как всегда пылко, но Фушигуро сдерживает его, держа за талию. Сатору сжимает его запястья сильнее, будто пытаясь утянуть вниз, под воду, но при этом чувствует, что тонет сам. Поцелуй обрывается резко, но закономерно. — Помнишь, я рассказывал, что все проклятия ужасно смердят и оставляют в воздухе после себя что-то вроде легкого смога? — Тоджи вдруг возвращается к старой теме. Годжо устало упирается лбом в его ключицу и мычит в ответ. — У этого проклятья был еще один запах. Тоже неприятный, но не настолько отвратительно тухлый. Тоджи чувствует, как мышцы под его ладонями напрягаются. Он застывает, чтобы не мешать мыслительному процессу Сатору, смотрит на его застывший взгляд и ждет. Через несколько секунд тот опять расслабляется. — Спасибо, иногда мне кажется, что я схожу с ума, — он целует шрам, рассекающий губу и обнимает Фушигуро за шею, — подумаем об этом позже. Уставшие и распаренные, они выбираются из горячей воды, боясь, что если бы просидели еще хоть немного, то растворились бы в этой посудине. Тоджи придерживает Годжо за талию, пока они, обернутые полотенцами, бредут по темному коридору с низкими потолками. Сатору очень хотелось вжаться в Тоджи сильнее, восполнив отсутствие тепла после бани, но коридор слишком быстро заканчивался. Оставалось лишь держать в голове тепло чужой кожи и ощущение тяжелой ладони на своем боку до того момента, пока они не доберутся до своей комнаты. Выходя из прохода, они делают шаг в сторону друг от друга, когда выходят на свет и опять встречают девушку за стойкой. — Вам понравилось? — она ждет ответный кивок на дежурный вопрос и двигается в противоположную сторону, — я провожу вас до вашей комнаты. Опять такой же проход — они сталкиваются плечами невзначай — поворот направо, ряд однотипных старых, где-то рассохшихся дверей и скрипучий пол. Их комната где-то посередине. Девушка открывает дверь своим ключом и быстро удаляется, желая спокойной ночи. Удивительно, но в конце коридора стоял огромный котел, очевидно с кипятком. Без ужина они не останутся. Годжо заходит и падает задницей на футон, быстро придвигая второй, лежавший рядом, к своему. Тоджи ставит на стол три коробки с лапшой, вскрывает их и высыпает половину два пакетика специй себе, а в два рамена для Годжо — по половине оставшихся. Сатору в это время, подкопив сил, встает с футона и лезет в шкафчик в углу комнаты, откуда достает два халата. Один натягивает на себя, потом подходит к Тоджи со спины и развязывает полотенце и то падает в ноги. Годжо наклоняется к широким плечам, ведет носом по еще теплой коже, прижимается губами к лопаткам, но больше ничего не делает. Они слишком устали. Быстро отстраняется и помогает просунуть руки в широкие рукава, запахивает на ощупь халат и так же завязывает пояс кривым узлом. Тоджи молча бредет из комнаты к котлу с кипятком и заливает все три лотка, не чувствуя, как горячая вода через тонких картон обжигает руки. С его возвращением комната наполняется типичным запахом специй. Годжи сидит у стола и гипнотизирует коробки с раменом. — Они от твоего взгляда быстрее не заварятся, — усмехается Тоджи, ставя все три коробки на котацу. Годжо расстроенно выдыхает, а его желудок издает душераздирающий вой. Чтобы занять рот хоть чем-то, Сатору тянется к севшему рядом Фушигуро и целует его очень долго и лениво, периодически немного отстраняясь, чтобы вдохнуть. Тоджи привычным жестом придерживает его за бедро. — Потом от меня будет вонять раменом, — пожимает плечами Годжо, разрывая поцелуй и щелкая крохотными палочками из набора. — Не забывай у кого больше специй, — Фушигуро отправляет в рот острый рамен и чувствует, как внутренности быстро прогреваются. В комнате тихо и темно. Чувство тревоги осталось где-то за порогом — ждет, когда они завтра выйдут отсюда, чтобы наброситься, но пока что оно не способно прокрасться сюда даже через щели в полу. Годжо смотрит на расслабленного Фушигуро — опущенные плечи, спокойное выражение лица — довольно редкое зрелище. И, несомненно, умиротворяющее. Тоджи своего рода показатель опасности — он всегда собран, сконцентрирован, напряжен — и когда он позволяет себе ненадолго сбросить груз ответственности за жизнь (не только свою), то можно почувствовать, что опасность действительно на какое-то время отступила. Они доедают в тишине, только звуки воя и биения метели за окном пытаются насильно заставить их напрячься. Но сил не было настолько, что очень уж хотелось отрубиться. Годжо первый, кажется, целиком проглатывает две коробки лапши и ждет, пока Фушигуро аккуратно и выверенно доест. Отставляет котацу в сторону и падает спиной на футон. Тоджи ложится рядом и натягивает на него тяжелое пуховое одеяло. Перья летят во все стороны. — Здесь неплохо, но хочется домой, — Годжо руками нащупывает под одеялом грудь Тоджи, раздвигает ворот халата и кладет обе ладони. Фушигуро прикрывает глаза. — Неплохо до тех пор, пока мы не отдохнем и не выспимся, — он притягивает Сатору к себе и смотрит из-под полуопущенных век ему в глаза. — Посмотрю, сколько тараканов ты насчитаешь завтра. Годжо ничего не отвечает — лишь целует высокую скулу и залезает руками глубже под чужой халат, ослабляя пояс. Обхватывает рукой голый торс и забирается с головой под одеяло. Дальше не заходит, терпеливо поглаживая спину и торс — найдя удобную позу рядом с широким теплым Тоджи он отрубается почти моментально. Когда Сатору открывает глаза, за окном еще темно. Он бубнит под нос, пытаясь нащупать на телефоне кнопку отключения будильника, потягивается и чувствует, что соседний футон уже пустует и даже немного остыл. Годжо вглядывается в темноту сквозь сёдзи, но разглядеть хоть что-то— уже ничего себе задачка. Напрягаясь, он видит шевеление темной фигуры за окном. Не трудно догадаться, кем она являлась на самом деле. — Ты быстро поднялся, — бросает Фушигуро из-за плеча, стряхивая пепел на деревянный помост. Годжо ежится — несмотря на то, что он натянул на себя куртку поверх халата и брюки, продувало все равно очень сильно. Типично, в принципе, для половины шестого утра в январе. — Всего пять минут пребывания в стадии отрицания и минута на осознание того, что я не могу положить руку на твой зад. Тоджи усмехнулся и затянулся. — Какое потребительское отношение, — он качает головой, потом понимает, что уже добрался до фильтра и тушит сигарету о сугроб. Тянется в карман брюк за новой, ловко зажимает ее между пальцами и поджигает, прикрывая той же рукой от ветра. Годжо внимательно наблюдает за манипуляциями его пальцев. Тоджи не подходит ближе и не подзывает к себе — знает, что Сатору ненавидит запах сигаретного дыма, хоть уже и, в силу обстоятельств, привык к тому, что им часто пахнет одежда или волосы. Фушигуро докуривает в тишине, чувствуя, как Годжо ползает взглядом по его спине, явно намереваясь что-то спросить. — Давай сегодня вечером обсудим то, что зудит в твоем и так не сильно продуктивном мозгу, — он разворачивается и с удовольствием видит, как Сатору давится воздухом в возмущении из-за того, что его опять прочитали, как раскрытую книгу. — Ты даже не видел моего лица! — он поднимает брови в удивлении, припоминая, как Тоджи каждый раз говорит, что у него «все на лице написано» — От тебя напряжением как от высоковольтки тянет, — Тоджи пожимает плечами и обходит Сатору, отодвигая седзе, — Заходи, а то сейчас обморожение получишь. Годжо юркает в помещение и расслабляется, когда чувствует тепло. Тоджи заходит следом и подходит почти вплотную. Кладет руки на плечи, придвигая Сатору еще ближе к себе, гиперболизированно тяжело дышит в ухо, потом спускается к шее и, отодвигая носом ворот куртки, кусает. У Годжо на затылке волосы встают дыбом, но только он подается к нему задницей, как Тоджи отпускает его, обходит и дежурным голосом сообщает. — Через пять минут выходим, вызови такси, — Годжо краснеет, а Тоджи так широко ухмыляется, что, кажется, у него на голове сейчас вырастут дьявольские рога. — Опять ты дразнишься, — даже как-то обиженно говорит Сатору. Берет в руки еле живой телефон и уже собирается звонить в службу такси, как в его голову ударяет очередная мысль, стирая выражение разочарования — Может позвоним гиду? Он же, по идее, может нас забрать? Тоджи кивает. — Неплохая идея. Заодно узнаем, доложили ли уже старейшинам. Годжо вдруг морщится. — Не хочу сегодня идти к ним и все рассказывать, — он выбрасывает пустые коробки из-под раменов, пока слушает гудки в трубке. Замолкает, приветливо желая гиду доброго утра — голос настолько слащавый, что будто не свой — просит отвезти их. Тоджи слышит, как тот на другом конце провода удивительно бодрым голосом отвечает на все и охотно соглашается. — Будто ждал, — комментирует Фушигуро, пытаясь понять, какая из дырок на водолазке является горловиной. Годжо согласно кивает. Молчит секунду, а потом закидывает руки за голову и довольно кидает продолжение старой мысли: — Не пойду я к старейшинам, — Тоджи изгибает бровь, но Годжо торопливо продолжает, — И ты не пойдешь. Я-то знаю, как они тебя не любят, — ни грамма вранья. К человеку, отказавшегося от поста главы клана у старейшин не может быть хорошего отношения, — Я просто пойду к Яге-сану и доложу ему, а дальше пусть делает что хочет. Тоджи качает головой, улыбаясь. — Яге ужасно неповезло быть знакомым с тобой. Годжо лишь отмахивается. — Зато у нас с тобой будет свободный вечер… Он закусывает губу и выскальзывает из комнаты. И кто здесь дразнится?» Выходя из гостиницы, Тоджи оплачивает комнату, благодаря хостес, на что та дежурно сообщает погодные условия и благодарит за визит. — Ты такой щедрый, когда знаешь, что тебе возместят, — хохочет Годжо и выходит вслед за ним на улицу. Все вокруг заметено снегом — нигде даже не видно колеи. Удачи гиду и водителю добраться до этой глуши по таким сугробам, но, благо, метель уже закончилась. Годжо спускает очки на кончик носа и смотрит на гору, где еще пару дней назад была деревня с семьями там, жизнью. Как бы он ни старался, привыкнуть к тому, что так резко может умереть так много посторонних людей, у него не получается. Никакого чувства вины или ответственности, тупая фрустрация из-за абсолютной бесполезности приложенных усилий. Когда гид подъезжает, Годжо почти не чувствует ног, а Тоджи жалеет, что стрельнул всего две сигареты. Сонно поздоровавшись, они сидят сзади, соприкасаясь кончиками пальцев. Дорога должна была занять много времени — пробираться по снегу машине было тяжело. Все едут в тишине. Гид пытаелся завязать беседу пару раз, но, встречаясь в зеркале заднего вида с грузным взглядом Тоджи, прикусывал язык. Через минут пятнадцать мучительного преодоления последствий ночного снегопада, Годжо напрягся, невольно активировав технику. Он проверил окна в машине, повернулся к Тоджи и уставился на него очень мрачно и тускло. К тому времени сам Фушигуро держал в руке уменьшенного проклятого духа. — Проклятая энергия… очень сильная, — шепотом выдавливает Годжо, кивая на запад. — Воняет, — соглашается Фушигуро и хрустит пальцами. Гид все так же беззаботно слушает радио, хотя очевидно, что он чувствует, что что-то не так. — Поворачивайте на Запад, — грубо и резко, Годжо сжимает пальцы на спинке водительского движения. От него исходит что-то, что будто придавливает водителя к рулю. Тот невольно сворачивает, в то время как лицо Танаки-сана на секунду до того, как он возвращает себе контроль, искажает гнев. — Что случилось? — тот включает дурачка. Тоджи это жутко раздражает. Смрад усиливается, как показывает опыт, прямо пропорционально силе проклятья. — Не придуривайтесь, — рычит Фушигуро, — там что-то происходит, и это что-то явно в нашей компетенции. Гид морщится, но не отступает. — Вы свое дело уже сделали, вам нужно отдыхать. Другие шаманы приедут уже скоро. — Значит вы знаете о том, что там какое-то сильное проклятье? — вопрос Годжо риторический — он просто хочет показать, что понимает, что гид от них что-то скрывает. Тот понимает, что сморозил лишнего, но отступать, судя по виду, не собирается — короткое время потерянно водит глазами и молчит. — Что там находится? — Тоджи указывает рукой на Восток, пока дух оплетает его торс и плечи. — Да какое-то мелкое поселение, — Танака отмахивается, но на них это не работает. Воздух в машине становится спертым и душным, дышать тяжело. Тоджи готов его задушить, а Годжо следит, чтобы водила ехал в нужном направлении. — Откуда ты знаешь, что туда направлены другие шаманы? Ты даже не доставал телефон, — Годжи снимает очки и буравит жутковатым взглядом синих глаз забившегося в сиденье гида. Тоджи держит нож. — Просто предположил, что туда уже могли кого-то прислать, — Танака сглатывает, — Я настаиваю, чтобы вы вернулись сразу на станцию… Тоджи хватает его рукой за горло — Правила тут устанавливаем мы. У Годжо волосы вставали дыбом по мере приближения к источнику проклятой энергии. Было очевидно, что это не рядовое проклятье, с которым можно было бы просто справиться любому шаману третьего ранга. До острого слуха Тоджи донеслись первые крики. — Прибавь газу! Водитель нервно дергается, гид раздражается еще сильнее. Машину качает из стороны в сторону, из-под колес разбрызгивается снег. Быстро гнать не получается из-за непроходимости дороги (точнее сказать, ее полного отсутствия), и это жутко бесит. В какой-то момент Годжо распахивает дверь машины на ходу и бросает: — Догоните меня, Фушигуро-семпай, — их типичное уважительное обращение, чисто для конспирации, опять режет слух. Тоджи кивает, а у водителя, кажется, вот-вот случится инфаркт. Не стоит брать гражданских в филиалы агентства, даже водителями — психолога или кардиолога им никто потом оплачивать не будет. Годжо ускоряет себя проклятой энергией и первый прибывает в поселение у дороги. Огромное уродливое тело — очевидно, проклятие — лежало на главной площади, извиваясь, как гигантский червь. Оно сбивало отростком, похожим на хвост, фонарные столбы, но, учуяв появление Годжо, обернулось — обезображенное подобие человеческого лица с окровавленной пастью уставилось на шамана, дробя зубами чьи-то кости. — Вот дерьмо, — Сатору складывает пальцы и оглядывается. Странное ощущение знакомой энергии на секунду бьет по всем органам чувств, но так же быстро исчезает. Быстро возвращая себя в состояние полной боевой готовности, Годжо оценивает обстановку. Весьма неутешительную, к слову. На небольшой центральной площади, где, видимо, летом обычно проводится фестиваль, раскорячилось проклятье невообразимых размеров. Судя по тяжелому ощущению в груди, которое оно оказывало, Годжо быстро сделал вывод — полупервый ранг. Где-то слышались женские визги, очень сильно раздражавшие проклятье, которое тут же направлялось в сторону звука. Судя по количеству крови и оторванных конечностей, жертв было немного, но только до поры до времени. Вообще довольно непривычно, что такое громоздкое уродство появилось ни в каком-то доме или общественном здании, а в самом центре города, да еще и во время, когда большинство людей не выходило на улицу. — Синий, — Сатору активирует технику обратного вращения скорее для отвлечения проклятья от гражданских. Удар приходится прямо по центру импровизированного туловища, из-за чего то скручивается и стонет как-то приглушенно. Только Годжо собрался использовать «Красный», как эта громадина поднялась чуть ли не во весь рост и выстрелила в него чем-то максимально мерзким. Спасибо «бесконечности», что ничего так и не достигло цели, но внезапно жижа загорелась, падая на деревянный помост и поджигая еще и его. Только этого не хватало. Долго сражаться самому Сатору не пришлось. Как только проклятье начало буквально вжимать его в жилое здание, поняв, что может одним махом и шамана задавить, и обычных людей отведать, из его живота показалось острие катаны. Проклятье тут же, озверев, попыталось неуклюже повернуться, чтобы прихлопнуть того, кто посмел пырнуть его. Но лезвие двинулось вверх, распарывая брюхо и горло. Резко верхняя часть туловища проклятья распалась надвое и за ним показался ухмыляющийся Тоджи, перемазанный черной жидкостью — чем-то вроде крови проклятья. Любимое зрелище Сатору — победное выражение лица Фушигуро. В такие моменты эмоции на его лице будто усиливались и он выглядел настолько воинственно и сильно, что даже пресловутый статус «сильнейшего», присвоенный Годжо, хотел безвольно упасть к его ногам. Поэтика момента быстро спадала, так как на лице Тоджи появлялось выражение пренебрежения, поэтому наслаждаться можно было лишь по чуть-чуть—видимо, в этом и магия. Годжо спокойно приземлился на землю, поправил очки и хрустнул пальцами. Заглянул Тоджи за плечо — машины гида видно не было, поэтому он подошел ближе, педантично достал сероватого цвета платок из куртки и аккуратно, даже с какой-то нежностью стирать отвратительного вида жидкость со скул и лба. — Какая мерзость, — он состроил гримасу отвращения, но не остановился. Тоджи ненадолго отстранился, зачерпнул снега и омыл им руки. — Проклятье посреди поселка в глуши в шесть утра на главной площади, — Фушигуро скептически выгнул бровь и, прищурившись, окинул взглядом дома, — Хорошая работа. Годжо успел вовремя — еще ничего не было разрушено в глобальных масштабов, а количество жертв не превышало десятка. Но, судя по поведению проклятья, шаманы были ему не особо интересны — нацелен он был лишь на поедание жителей. Такое встречается, но довольно редко, особенно у сильных проклятий. — Как будто я когда-то делаю свою работу плохо, — Годжо показывает Фушигуро язык и ищет глазами урну, куда выкинуть уже нежизнеспособный платок. Резко приблизившись к Тоджи, он быстро и резко выпаливает, — есть ощущение, что нас здесь быть не должно было. Тоджи кивает, но не отвечает, а Сатору разворачивается на сто восемьдесят градусов и идет по направлению к мусорке. Все пошло не по плану еще в самой машине, но это был не их план, а, очевидно, кого-то о нападении осведомленного. Когда Годжо возвращается, Тоджи берет его холодную ладонь в свою и ведет к машине. Пока их скрывают невысокие домишки, они могут позволить себе сплести пальцы, а пока Фушигуро идет впереди, Сатору может облизать его спину взглядом. Чувствуется та же самая знакомая энергия, что и сразу по прибытие сюда, только вот проклятье уже мертво, а значит дело было не в нем. От этого осознания Годжо непроизвольно вздрагивает. Импульс передается Тоджи — он принюхивается, напрягает слух и хмурит брови. Где-то очень далеко слышится странный хлопок и будто шорох одежды. Но они идут слишком быстро, чтобы обратить на это должное внимание, а еще слишком хотят домой, надеясь по пути не наткнуться на очередной эксцесс. Они разрывают руки и заваливаются в машину злые, прожигая взглядом гида. Танака выглядел не менее раздраженным, но уже был похож на прибитую мышеловкой крысу. Он что-то грубо бросает водителю. Дальше все едут в тишине. Уже на станции Фушигуро бросает сухое «до свидания», получая сдавленный, искусственный ответ. Миссия определенно получилось занимательной. Разгребать ее последствия они, видимо, будут долго. Сатору выглядит слишком встревоженным для того, чтобы забыть о необычных ощущениях то ли от проклятия, то ли от кого-то еще. Но, сев в вагон, он закрыл глаза под грохот рельсов и украдкой дотронулся ладонью до бедра Тоджи — для пущено успокоения. — Мы к тебе? — тихий вопрос сквозь непреодолимое желание беззаботно задремать в электричке. Тоджи кивает, борясь с желанием поцеловать его в висок. И пусть Сатору не видит кивка, он знает ответ — как будто они хоть раз были в той халупе, где жил Годжо. Он и сам не помнил, когда был там последний раз — его дом уже давно переместился поближе к Фушигуро. Пусть тот гадает — дом в фактическом понимании слова или в том эмоционально нежном смысле, о котором не говорят вслух.

***

Яга чувствует, что кто-то преодолевает барьер колледжа, но тут же понимает, что это не кто-то посторонний. Отрывается интуитивно от бумаг и сверлит взглядом дверь, понимая, что неизбежное отдалить уже нельзя. Машинально захлопывает папку аккурат перед тем, как после короткого стука, просто для приличия, в кабинет широким шагом заходит Годжо. — Яга-сан! — он, как всегда, с широкой но вряд ли искренней улыбкой подходит к столу и, бесцеремонно и шумно придвигая стоявшее неподалеку кресло, плюхается в него и закидывает ногу на ногу. Яга вздыхает и возмущается, хотя прекрасно знает, что это бесполезно. — Опять ты без приглашения. — Ты меня всегда ждешь, — Сатору отмахивается и смотрит на стол, удовлетворенно кивая: все документы были отодвинуты в сторону, а значит Яга был готов его выслушать. — Я к тебе с увлекательной историей. — Интересно ты обозвал отчет о миссии, — хмыкает директор, вертя в пальцах ручку. Какая-то его кукла в углу кряхтит, пытаясь убрать пыль со слишком высокой для нее тумбочки, но Яга стойко ее игнорирует. Обращает внимание, что Сатору, выглядящий по своему обычаю безалаберно, при этом спокоен — от него не исходит той бесконечной волны энергии, которую тот часто выплескивает на окружающих через глупые шутки и прочее баловство. Вот это уже занятно. Годжо чуть приспускает очки и кладет ладони на подлокотники кресла. Молчит недолго, а потом вдруг спрашивает. — Яга-сан, ты знаешь местность у подножия горы Курикома в префектуре Мияги? Яга уже привык к речевым выкрутасам Годжо, поэтому даже не уточняет и не спрашивает. — Там много мест для отдыха с горячими источниками: тяжело добраться, зато дешево, — Он хотел было закончить фразу на этом, но, окинув Сатору взглядом — тот чуть привстал на кресле, будто от любопытства, решил покопаться в мозгах и вспомнить что-нибудь еще. Трет бороду, а потом щелкает пальцами, будто обозначая: сейчас будет дополнение, — еще там есть не особо большие рудники, где добывают калийные соли. Сатору давит на переносицу, сидит еще более скрюченно в задумчивой позе Сократа, а потом разгибается обратно, как пружина, выныривая из пучин своей головы. — Удивительно, но, видимо, оба аспекта жизни местных были уничтожены проклятиями, — вдруг выдает Годжо, и его тон абсолютно пугающий: он будто усмехается легко, но при этом смотрит прямо и пусто. Яга сцепляет руки, кладя их на стол. — Что ты имеешь в виду? — Мы с… Фушигуро-семпаем на задании прибыли в горную деревушку, где к нашему приезду проклятье разбушевалось уже очень неслабо, — Годжо смотрит на Ягу из-под стекол очков, не зная, куда деть руки, пытается обхватить ими колено, — А потом ни с того ни с сего еще одно проклятье уже у подножия нападает на небольшое, по видимому, туристическое поселение. Яга не видит в этом абсолютно ничего подозрительного, но все равно поправляет Годжо. — Тогда наоборот, — натыкаясь на вопрошающий взор, поясняет, — проклятья скорее всего не уничтожили главные способы выживания в этих местах; они появились там из-за того, что что-то с ними связанное пошло не так, — Яга замолкает, жует щеку, отстутствующе глядя на фирменную запонку колледжа на груди Сатору, — и все же я не понимаю, чем ты обеспокоен. Массовые нападения случаются, сейчас по всей Японии проблемы с экономикой. На самом деле, вообще во всех сферах жизни бардак. Люди нервничают и эволюционируют до проклятий, ничего удивительного. Годжо, очевидно, не разделяет такого беззаботного взгляда на ситуацию. Складывается ощущение, что он готов препарировать второе дно и, если понадобится, то и третье, чтобы докопаться до фантомной теории, которой может и не быть. Яга понимает, что он чего-то не договаривает. — Могут ли там образоваться настолько огромные проклятья, что они за неделю уничтожат примерно десять тысяч человек? У директора на лице отображается искреннее удивление. Вопрос резонный, но Годжо ясно знает ответ — нет, не может. Тем не менее, он терпеливо ждет ответ от Яги. — Хочешь сказать, что вы приехали на задание в уже пустую деревню? В ответ — молчание. Красноречивое согласие. Годжо, видимо, сам не понимает, что вообще происходило на этой миссии. — Думаю, просто старейшины поздно вас мобилизировали, — хмурится Яга и будто убеждает самого себя, что Годжо просто мелет полную чушь, — Они тоже совершают оплошности, не накручивай себя. Тебе ли не знать, как медленно они работают, когда им это не интересно. Годжо будто пытается сбросить с себя сам и, но не может. Он молча водит глазами по кабинету и ищет, за что зацепиться. Яга вздыхает тяжело и борется с желанием уронить голову на грудь. — Ну говори. — Все очень странно, — Годжо теряет мысль и в ней растворяется, пытается поймать ее за хвост, но она, словно угорь, ускользает, — Оба проклятья в обоих местах были чересчур мощными и… кровожадными для таких маленьких поселений. Для начала он решает умолчать еще и о той проклятой энергии, которая показалась ему смутно знакомой. Пока он сам не мог понять, где он мог встретиться с ее обладателем, поэтому пугать Ягу-сенсея своими смысловыми галлюцинациями пока было рано. — Бредишь. Яга точно уверен, что у Годжо какое-то обострение гиперактивности. Он исследующим взглядом окидывает его — тот сидит в какой-то неестественно завернутой позе, сводит брови периодически, отражая бурную мыслительную активность. Над этим можно было бы пошутить, если бы Яга давно не видел его настолько поглощенным чем-то определенно для него важным. Сатору опять молчит, а потом выпаливает: — Были ли недавно у кого-то из колледжа миссии, например, где-то на периферии? Яга щурит глаза, обдумывая, что говорить и говорить ли вообще. Еще раз обследуя, словно рентгеном, вид Сатору, он все же сдержанно рассказывает. — Была одна: третьекурсники ездили в Фукуи в какое-то прибрежное село. Мне это дело тоже передали непосредственно старейшины, не знаю, имеет ли это для тебя значение или нет, — Яга пренебрежительно поджимает губу, — но не думаю, что эта детская прогулка тебя заинтересует. У Годжо загораются глаза, а Яга понимает, что от разъяснения деталей ему не отвертеться. Он лезет в папку и достает оттуда идеально белый и ровный листок бумаги с ровными четкими слогами. Педантичность Яги так и прет. — Тебе повезло, что студенты поленивее тебя будут — он отдает Годжо отчет, а тот вскакивает и трясет его руку — рукопожатием назвать подобный жест было бы кощунством. Яга понимает, что Сатору нашел себе очередную игрушку и втайне боится, как бы это не вылилось в очередные неприятности. С сильнейшими всегда так и случается. Тот летящей походкой направляется к выходу. — Спасибо, Яга-сан, ты душка! — он берется за ручку двери, как вдруг директор осознает, что сейчас случится непоправимое. — Стоять! — жестко, — Отчет старейшинам. Годжо делает абсолютно невинный вид, будто он тут уж точно не при чем, ни о каком отчете он в жизни никогда не слыхал. — У меня такой плохой почерк, а я уже все тебе рассказал. Директор закипает. Непоправимое случилось — Годжо опять не выполняет никакую бумажную работу. Яга прикидывает что-то в голове, но потом удручается еще сильнее — Фушигуро уж подавно плюнет на документацию с высокой колокольни. Вот так вот беда не приходит одна — ее обычно приносит Сатору. Нотации по этому поводу читать нет смысла, поэтому он лишь бросает напоследок. — Не заигрывайся, Годжо. Не лезь туда, куда не следует. Сатору подмигивает и выскальзывает из кабинета с отчетом в обнимку.

***

Тоджи просыпается после трех часов сна абсолютно разбитым. На часах четыре, самое никудышное время: полдня прошло, а другая половина уже не располагает к новым свершениям. Под подушкой начинает протяжно дребезжать телефон. Конечно, кто как ни Годжо. — Я сплю, — он нагло врет, но хриплый голос с лихвой компенсирует его ложь. На том конце провода возня и шуршание. Тоджи морщится. — Да конечно, — Фушигуро буквально видит, с каким пренебрежением говорит это Сатору, зажимая трубку между ухом и плечом, — Пошли в библиотеку. Тоджи вскидывает бровь и переворачивается на спину. — Угомонись хотя бы сегодня. Годжо фыркает. — Дело не терпит отлагательств. — Тихо-тихо, агент 007, — Фушигуро улыбается и закрывает глаза. Сон еще не до конца отпустил, — Сатору, правда, отдохни хоть день. Годжо молчит какое-то время, что-то роняет и громко ругается. — Я не могу, Тоджи, это важно. Эта фраза была сказана таким голосом, будто сам Сатору прекрасно осознавал, что смертельно устал, но при этом его трясло от какой-то исступленной злобы. Фушигуро трет веки пальцами и быстро пытается придумать, как усадить эту охотливую до приключений задницу. — Приезжай ко мне — тут рядом интернет-кафе, если ты переживаешь за конфиденциальность. Сходим завтра с утра пораньше туда, а сегодня поедим и отдохнем. Честно, когда Фушигуро проснулся один, он очень удивился — Сатору редко так скоро бежит докладывать о проделанной работе. Скорее всего, ходил допрашивать Масамичи или сам ему что-то рассказывал — в принципе, может быть, и все сразу. Но все же его произошедшее зацепило настолько сильно, что протащило в тот же вечер до Школы ради ненавистного отчета о миссии, хоть и в не особо надлежащей форме. Пока Тоджи пришел к выводу, что Сатору еще что-то раскопал и его мысленные завалы теперь придется разгребать ему, тот переваривает сказанное. — Поебемся? Тоджи усмехается. — Чисто в целях поддержания стабильного психического состояния. Сатору все равно сомневается и опять долго молчит. Кажется, будто он теребит в руках какую-то бумагу, которая оглушительно шуршит в динамик. Тоджи лениво поднимается с футона и натягивает штаны. — Где ты сейчас? Я тебя заберу. Фушигуро оправдывается тем, что если Годжо сейчас собственноручно не довести до места назначения, то его голова, скорее всего, лопнет. — В архиве у станции Юсима. Вздох. Надо спасать. У Годжо бывают приступы абсолютно невыносимой мании, но обычно она беспочвенная. Здесь Тоджи не мог исключать того, что его волнения небезосновательны. — Буду через 20 минут. Фушигуро быстро натягивает куртку и прыгает в машину. Скоро начнется час пик, так что нужно добраться туда и обратно как можно быстрее. Уже сидя в машине он заказывает еду на шесть вечера, потому что желудок постепенно начинал возмущаться звенящей в нем пустоте. Когда Тоджи подъезжает к архиву, Сатору вываливается из дверей с какой-то кипой бумаг и неуклюже валится на переднее сиденье. По инерции тянется поцеловать Тоджи в скулу, но вспоминает, что передние стекла не тонированные, поэтому быстро пресекает попытку и пристегивается, будто перестраховываясь. — Не тяни, выкладывай, а то лопнешь. Годжо делает глубокий вдох и Фушигуро понимает, что рассказ будет долгим. — В общем, Яга натолкнул меня на мысль — оба района в Мияги, где были совершены проклятые теракты, сейчас переживают серьезный экономический упадок, — за этми словами следует шуршание документов. Годжо слюнявит палец и вытаскивает какую-то распечатку, аккуратно хватая ее изящной кистью. — Я проверил: рудники в горах недавно потеряли госфинансирование, поэтому люди начали массово терять работу. А у подножия в деревне из-за погодных условий перестали почти полностью действовать горячие источники. — Вполне благоприятная среда для появления проклятий, — кивает Тоджи, сжимая руками руль. На светофоре поворачивается к Годжо, — как давно начали происходить все эти проблемы? У Сатору блестят глаза. Он снимает очки и кладет их на приборную панель. — В том то и дело, что изменения резкие и очень свежие — в горной деревне массовые сокращения произошли примерно неделю назад. Тоджи хмурится. — Подожди, но и проклятье начало убивать тогда же, может, с запозданием в пару дней, — он напряженно следит за дорогой, пытаясь сопоставить услышанное с тем, что уже было известно. Тут же задает искренний вопрос, — Разве проклятье могло так быстро появиться? Еще и такое сильное. Годжо победно щелкает пальцами — бинго. — В том-то и дело, что нет! Слишком восторженная интонация, Тоджи не понимает, почему. — Что ты хочешь этим сказать? Тут Годжо становится чересчур серьезным. Тоджи напрягается. — Ты же слышал об инициативе переизбрания старейшин? — Конечно, — пазл потихоньку сползается в единую картину, — Естественно, что нас сейчас заваливают работой, чтобы у шаманов пониже рангом не было возможности продвигать ее. Эти ископаемые на верхушке ни за что не слезут с насиженных мест. — Именно, — Годжо очень зло сверкает глазами. Его естественный запах усиливается — Тоджи чувствует, как его на мгновение захлестывает ярость. Он даже невольно поворачивается к Сатору. — Я знаю, как тебя бесит вся эта политическая тема. — Дело не в этом, — обрывает его Годжо, хрустит суставами пальцев очень раздраженно, — Здесь замешаны старейшины. — Думаешь, их желание укрепиться на месте связано с этими странными из ниоткуда взявшимися проклятиями? — А что если каким-то образом их поместили туда специально? — Бум. Вот это теории заговоров. Но Сатору абсолютно серьезен, и Тоджи это до усрачки пугает. До дома ехать еще минут десять, а в машине уже кажется вот-вот ударит молния. — Для чего же? — Тоджи задает вполне резонный вопрос, и Годжо это понимает. Нельзя все на свете объяснять пресловутой интуицией. — Я не знаю, — обессиленно. Сатору зарывается руками в волосы и тяжело дышит, — Я схожу с ума? — Вполне возможно, — соглашается Фушигуро. Слышит опустошающий выход и, отрывая одну руку от руля, кладет ее Годжо на бедро, пытаясь отвлечь. — Что-то еще у Яги узнал? Тут Годжо переводит взгляд на Тоджи и закатывает глаза, пытаясь собрать мысли в кучу. Кивает сам себе и что-то опять ищет в своих бумагах, бурча под нос что-то вроде «как же я мог забыть». — Подобная нашей миссии была у его студентов дней 10 назад в Фукуе. Тоджи с ошеловленным выражением лица поворачивается к Сатору, упуская из виду дорогу. — Это не там где две недели назад произошла авария на приливной электростанции? — А ты откуда знаешь? Тоджи закатывает глаза. — Есть такая штука: новости называется. Много полезного, между прочим. Годжо отмахивается. — Я смотрю только отчаянных домохозяек. — Ты хотел сказать порно. — Мы сейчас не об этом, — Годжо морщится и ловко сворачивает от темы. Он вдруг начинает активно жестикулировать, — Яга дал мне отчет, и там, судя по словам одного из выживших студентов, среди жителей было много жертв проклятья. Более того, хоть об этом и не говорится прямо, нет никакой информации, остался ли кто-то в живых вообще — больше о гражданских не было ни слова. А вот это уже какое-то нездоровое совпадение. — То есть они так же, как и мы, пришли защищать уже мертвое население? Годжо лишь разводит руками. — Скорее всего да, — он залазит в календарь в телефоне и сверяет даты, — И опять со времени бедствия до пика силы проклятия прошло уж слишком мало времени. Да Тоджи уже и сам это понял. Более того, он подумал о том, что воспаленному мозгу Годжо знать было необязательно: судя по его же словам, отчет был уж слишком стерильным. Будто о потерях специально недоговаривали. Они переглядываются, будто синхронно вспомнив о том знакомом ощущении, настигшем их при выходе из деревни. Тоджи пожимает плечами, получая в ответ растерянный взгляд, сменившийся каким-то бараньим упорством. У Сатору явно разгорался пыл любопытства, который конкретно в данный момент стоило бы усмирить. Удивительно, что Годжо для своей непоседливости довольно досконально изучил все, что только смог найти. Изумительно. Только вот что теперь делать с этой информацией? — Я постараюсь узнать еще что-то, — Тоджи паркуется, глушит двигатель, забирает у Сатору бумаги и бросает их на заднее сиденье, — Но завтра. В машине повисает тишина, и напряжение с плеч Сатору будто осторожно сползает к ногам, позволяя нормально вздохнуть и расслабить мышцы. Проговорить все вслух помогло упорядочить все в голове. Дрожь перестает сводить руки и Годжо тянется к лицу Фушигуро, целуя. Тоджи отвечает коротко, держа того за подбородок, быстро отстраняет от себя. — Пойдем, — Тоджи выходит и ищет в кармане куртки ключи. — У тебя есть покушать? — Годжо выглядит ужасно измотанным. — Привезут минут через двадцать. Взял тебе собу со свининой. Годжо расплывается в широкой улыбке, которая, кажется, вот-вот порвет ему рот. — Я тебе говорил, что ты лучший? — Я тебя убью, если ты говорил это кому-то кроме меня. Годжо лишь продолжает улыбаться в ответ, даже если и понимает, что это чистая правда. Называя его уже в тысячный раз у себя в голове «беззаботным идиотом», Тоджи проворачивает ключ и впускает этого самого идиота в свою квартиру. Это действие когда-то было фатальной ошибкой, которую Тоджи совершил по пьяне, потому что его квартира была ближе, а Годжо слишком лез руками под его свитер в баре. Теперь эта малолетка вальяжно входит в его дом, и, даже не спрашивая, идет в ванну, где лежит его (даже на удивление чистое) полотенце, со словами: — Я еще с Мияги не был в душе. Позови как приедет доставка. Тоджи в который раз думает, что его раздражает такая наглость, и вообще Сатору абсолютно не его типаж: безалаберный, часто гиперактивный и слишком болтливый с настолько подвижным лицом, что кажется, будто на нем всегда какая-то пластилиновая маска. И тем не менее, он сейчас моется в его квартире, пока Тоджи ищет на телеке, что бы им посмотреть. Жизнь иногда совершает такие чудеса на виражах, что даже присутствие Годжо Сатору вызывает какое-то странное ощущение в груди, которое можно объяснить, наверно, только защемлением межреберного нерва. У Фушигуро всего два набора палочек, одни из которых были украдены из кланового поместья, а другие невзначай оставлены Годжо где-то полгода назад. Из попить была только вода из-под крана и пиво, а так как выпивать не хотелось, методом исключения оставался один вариант. Ставя на крохотный стол на не менее маленькой кухне стаканы, Тоджи прислушивается к сбивчивым завываниям Сатору в душе. Странно, обычно тот четко от начала до конца мог пропеть песню Аврил Лавин Sk8er boy без запинок. И с каких пор Тоджи стал вообще обращать внимание на такие мелочи, как резкое замолкание Годжо, пока тот поет в душе? Вопрос риторический. Раздается глухой стук в дверь и Тоджи громко сообщает Годжо, что сейчас съест все сам. Говорит абстрактно, чтобы, храми Ками-сама, несчастный курьер ничего не понял. Скрывать все ненапряжно, когда к этому быстро привыкаешь. Фушигуро приоткрывает дверь ровно настолько, чтобы пролез пакет с едой, отдает сумму под расчет и молча закрывает дверь обратно. Настроения на общение с посторонними не было абсолютно. Хотелось уже спокойно поесть и лечь, потупить в телевизор а потом… в общем, как пойдет. Как только щеколда входной двери с протяжным скрипом задвигается, из ванны выходит взъерошенный Годжо в футболке (очевидно, ему большеватой) и джинсах. Завидев пакет с едой, он потирает руки и стремительно разворачивается в сторону кухни. Тоджи качает головой и идет за ним. — Что ты взял себе? — Годжи забирает у него пакет, ставя его на стол и нетерпеливо разрывая его сбоку, даже не пытаясь развязать. Достает свою коробку, потом смотрит на удон Тоджи и кривит лицом, — Опять самое острое. — Это чтобы ты не просил попробовать, — усевшись на стуле напротив, Тоджи сминает пакет и бросает его в мусорку в углу. Годжо все равно слишком хищно смотрит на его пластиковую плошку с удоном, на что тот властно придвигает ее к себе, — Я серьезно. Мне хватило того, как ты решил попробовать том ям в Кагосиме. Он видит, как на лице Сатору отображается ужас, и искренне смеется. Тот в ответ морщит нос. — Я не буду с тобой целоваться. Тоджи подпирает рукой щеку, пока в другой держит палочки, и снисходительно смотрит на Сатору, вздернув бровь. Окидывает его долгим взглядом и невзначай облизывает нижнюю губу. Годжо чуть не давится собой. — Уверен? Представление Фушигуро быстро заканчивается и он как ни в чем не бывало возвращается к спокойному поеданию куриного удона. Напротив него Сатору прячет лицо в коробке с лапшой, но в ответ молчит. Все и так понятно. С едой они расправляются быстро, и Годжо сам убирает все, допивая свой стакан воды. Скрипят по старым половицам, задвигаясь, стулья. В соседней комнате тихо бурчит телевизор. За окном уже стемнело — Сатору смотрит в окно и залипает на двухполосную дорогу, где натужно горят болезненно несколько одноглазых фонарей. В голове вроде стало почище, но периодически мысли наносят шаткому равновесию страйк. Он смог очнуться лишь когда услышал звук воды в ванне — понял, что до сих пор стоит с пустой картонкой в руках. Быстро бросает ее в ванную и перебирается в спальню, падая на низкую двуспальную кровать, занимая ее большую часть. — Тут «Друзья» идут! — Годжо повышает голос и буквально через секунду в дверном проеме появляется широкая фигура. Он улыбается и даже чуть-чуть двигается в сторону, чтобы Тоджи лег рядом. Сатору сразу же кладет голову ему на грудь, перекидывает руку через крепкий торс — привычное и самое удобное в мире положение. Глубокое дыхание Тоджи немного успокаивает. От него все равно пахнет бульоном и немного сигаретным дымом, хоть и нет аромату чили — видимо, удон был не таким уж и острым. Годжо усиленно пытается держатся в реальности, слушая мерный стук его сердца. Тоджи чувствует, как от влажных волос Годжо намокает его футболка, но не возражает. Он и не комментирует то, что эту серию они смотрели уже по крайней мере раза два, но, скрепя сердце, признает, что тоже полюбил этот сериал. Чуть-чуть прибавляет громкость и слушает, как Чендлер пытается объясниться с какой-то девушкой. Годжо вдруг хихикает, слыша нелепый комплимент Чендлера в адрес несчастной посетительницы кофейни. — Настолько же красивый, насколько и неуклюжий. — На тебя похож, — Тоджи усмехается и кладет руку Годжо на поясницу. Тот искренне возмущается, даже привстает, чтобы поглядеть на Тоджи, не шутит ли он. — Я вообще-то в плане отношений больше похож на Джо! — какой ужас, да Сатору же мачо, почему Чендлер? В голове не укладывается. — Тоже постоянно ешь на каждом свидании? — Тоджи определенно издевается. Это личное оскорбление: не то чтоб Чендлер плохой, но Джо намного сексуальнее. — Я не про это. Я такой же обаятельный и передо мной невозможно устоять… Да и вообще, кому я объясняю! — Годжо отчаянно щипает Тоджи за бок, на что тот в ответ смеется. — Не злись, мистер Само-Совершенство. В знак извинения Тоджи целует его в почти высохшую макушку. Годжи оттаивает, как масло растекаясь по его груди. Какое-то время он еще комментирует дальнейшие события, но потом вдруг прерывается все чаще и замолкает. Такое бывает редко — Годжо всегда во время просмотра слишком много болтает, что всегда сильно бесит, ведь перемотать телевизионный эфир нельзя, а момент уже пропущен. Но еще больше настораживает тишина. Уверенность в том, что Сатору не спит, заставляла нервничать еще сильнее. Привстав и вытянув шею, стараясь максимально не тревожить Годжо, все еще распластавшегося у него на груди, Тоджи попытался заглянуть ему в лицо. Вот он. Опять этот заблудший взгляд. Сатору опять смотрел будто между пикселей экрана, теряясь среди мелькающих на экране лиц. У сильнейших часто голова дает слабину — вывод, сделанный на основе собственных рассуждений. — Сатору, — он кладет тяжелую ладонь левой руки ему на плечо и легонько трясет, — Посмотри сюда. Несмотря на спокойный голос, это скорее прозвучало как тихий приказ. Годжо откликается не сразу, будто звук пробивается в его голову через множество барьеров. Он долго не реагирует, потом находит своей рукой правую руку Тоджи и сжимает предплечье. — У меня в голове будто рой пчел жужжит постоянно, — он трет большим пальцем грубую кожу руки, не сводя глаз с телевизора, — Но я не чувствую, будто не прав. Мне просто нужно разобраться. И Фушигуро верит. Да, это странно и даже пугает, но если сам Сатору точно осознает, что эти догадки — не плод фантазии, то почему бы и нет? Покажите хоть одного нормального шамана высшего ранга, и только если найдете, можно будет подумать над адекватностью других. Но сомневаться не стоит. — Со всем разберемся. Не забывай, что у меня тоже есть свои связи, — он чувствует, что пальцы Годжо все еще рассеянно гладят его руку, то сжимаясь вокруг предплечья наручником, то разжимаясь. Он чуть привстает, поднимая и Сатору у себя на груди, повторяя терпеливо, но настойчиво, — Посмотри на меня. Годжо наконец, привстает и садится к Тоджи лицом. Смотрит долго своими пронзительно синими глазами, а Фушигуро опять покупается на эти густые светлые ресницы — так случается каждый раз. Такая странная притягательная черта, абсолютно нетипичная для восприятия Тоджи: он всегда обращал внимание на бедра, ноги, шею в крайнем случае, а тут — ресницы и глаза. Он давно понял, что вряд ли перестанет залипать каждый раз, когда Годжо снимает очки. Тот этим иногда пользуется, но Тоджи ему позволяет, потому что не может сдержаться и каждый раз замирает, когда ловит этот взгляд. Сатору садится на согнутые колени рядом с полулежащим Тоджи; тот обхватывает его шею ладонями и притягивает к себе, чуть ли не роняя. Со дна голубых глаз потерянность постепенно начинает выплескиваться, замещаясь интересом. Не разрывая зрительного контакта, Тоджи прижимает буквально роняет Годжо на себя, но тот лишь послушно ложится сверху, опираясь локтями о кровать. Возможно, ему неудобно, но у Фушигуро нет ни единого шанса на промедление, иначе Годжо опять уйдет в астрал. Тоджи целует его так крепко, что у Сатору может начаться кислородное голодание; он не может больше смотреть прямо и закатывает глаза от удовольствия. Руки Тоджи на его шее, кажется, вот вот сомкнутся и перекроют доступ к воздуху, но от мысли об этом Годжо глухо стонет поцелуй. Проводя языком по его нёбу, Тоджи чувствует вибрацию воздуха и от этого волосы встают дыбом. Он чувствует, что сам бы не прочь вздохнуть, а давление тела Годжо становится все сильнее — его руки ослабевают. Тоджи разрывает поцелуй, а Сатору глотает воздух. Его взгляд расфокусирован, но уже не из-за того, что в его мысль одна мысль с разбега врезается в другую. В данный момент в его мозгу одна-единственная нейронная связь, которая пульсирует и бьется током. Если бы у нее было имя, то ее определенно бы звали Тоджи. Отдышавшись, Сатору тянется к футболее Фушигуро и хочет стащить ее как можно скорее — тот слишком долго скрывал свои плечи и пресс под тканью. Тоджи же не обращает на его движения абсолютно никакого внимания — быстро расправляется с ширинкой и пуговицей на джинсах, одной рукой поднимая Годжо, поддерживая за поясницу, будто тот ничего не весит, а другой стаскивая с него ненавистные узкие штаны. Хоть это все происходит и быстро, Тоджи уже тысячу раз успевает проклясть их, а Сатору, из чьих рук все время выскальзывали полы его футболки, — пожаловаться на существование одежды как концепта. Когда Тоджи на мгновение встает, чтобы скинуть с себя футболку и домашние брюки, Годжо подскакивает на кровати, оббивая зад о твердый матрас, и ломанными, оборванными движениями пытается вылезти из футболки. Одежда падает на пол рядом с кроватью (ее все же с утра нужно будет найти, при этом, желательно, не вставая), и в этот момент Тоджи нависает над уже полностью обнаженным Сатору и будто выдыхает. Он замедляет вдохи и выдохи, растягивая их, чтобы будто искусственно замедлить темп. Рваные глотки воздуха Годжо тоже постепенно сглаживаются — он опускает взгляд вниз, на торс Тоджи, и обвивает его ногами, стискивая коленями бока. Тянется руками к широким плечам и крепким мышцам груди и затуманенно водит по ним потными ладонями, спотыкаясь пальцами о соски. Его шею обдает горячим дыханием и он чувствует сильный, отрезвляющий укус — настолько, что все нервы в голове будто натягиваются и лопаются. Сатору мычит в ответ сквозь зубы. — Не теряйся, — опять этот ненавязчивый, но приказной тон. Тот факт, что Тоджи дал ему отдышаться, еще не означает, что он не заставит Годжо отдать все свое внимание ему. Фушигуро не любил быстрый секс, особенно с ним. В этом конкретном случае всегда хотелось смотреть, как дергаются его мышцы и рушатся и рассыпаются на тысячи нечленораздельных звуком его гулкие стоны. Еще один укус в плечо, потом мокрое, широкое движение языком в качестве извинения. Тоджи целует его ключицы, прихватывая зубами кожу уже несильно, и перемещается к другой стороне шеи. Оставляя засосы, он самодовольно думает про себя, что каждый раз, когда Годжо будет смотреть в зеркало (а делал он это очень часто), его поток сознания будет неминуемо сворачивать в его, Фушигуро, сторону. С каждым выверенным движением его зубов и губ Годжо все крепче цеплялся руками за его плечи и все громче хрипел. В какой-то момент он не выдерживает и обхватывает длинными мокрыми пальцами лицо Тоджи, при этом ловко и заботливо откидывая пряди волос с глаз, и тянет его на себя, буквально впечатывая его губы в свои. Годжо целует остервенело, а его член упирается Тоджи в живот. В какой-то момент Фушигуро кажется, что тот сейчас сведет ноги настолько, что проломит ему ребра. Но, разорвав поцелуй, он все равно не торопится, уже спокойно целуя кончик носа Сатору, его скулы и подбородок. Закусив губу, тому ничего не оставалось кроме как положить обе ладони ему на грудь и судорожно сжать. — Пожалуйста, — Годжо сдается, когда Фушигуро добирается до живота и целует косые мышцы, задевая зубами кожу, — я не могу думать ни о чем, кроме тебя и твоего члена. После таких слов нужно очень хорошо чистить зубы. Не отрываясь от своего занятия, Тоджи усмехается и смотрит на Годжо снизу вверх, тянется рукой под подушку, пытаясь нащупать смазку. Сатору хотел было помочь, дабы ускорить процесс, но, встретившись взглядом с еще более, чем обычно, темными глазами Фушигуро, замирает. Вот так. Смотри на меня и не отрывайся. Тоджи уже интуитивно откупоривает бутылек и выдавливает лубрикант на пальцы. Поднимается чуть выше, сильнее нависая сверху и, не переводя глаз, вводит в Годжо палец. Лицо Сатору искажается в какой-то нечеловеческой гримасе, а глаза будто подергивает туман. Их цвет становится похож на покрытое белой пеной Средиземное море. Когда Тоджи входит — долго, но стремительно — Сатору кусает губу и прогибается в пояснице. К такой ширине всегда тяжело привыкнуть. Он жмурится до тех пор, пока не чувствует руку на своем затылке, сжимающую короткие волосы. Негласная просьба — не закрывай глаза. Годжо смаргивает и подчиняется. Он распахивает их так сильно, как может. И смотрит на то, как Тоджи с прищуром облизывает губы. В то же время выходит почти до конца и вскальзывает снова. Кажется, что у Сатору из глаз полетят искры — он задирает голову выше, пока сам пытается податься навстречу, и стонет так громко, что можно подумать, что в этой квартире кого-то пытают. У Годжо все тело — как струна, его будто тянут в разные стороны, но черт возьми, он смотрит Фушигуро в глаза и не может вообразить, что может существовать что-то кроме этого странного, потного нечто, что сейчас происходит между ними на ужасно твердой кровати. Тоджи не любит напрягать Годжо просьбами во время секса, но сейчас все эти невербальные действия — крайняя мера. Выбивать дурь нужно один раз, но эффективно. И нельзя не признать, что он жутко кайфует от этих трепещущих прозрачных ресниц. Он сам наклоняется ближе, чтобы Годжо совершил свой привычный жест — поцелуй в шрам на его губе. Сатору держит его за шею, прижимая к себе ближе, и от этого кажется, что между их взглядами сейчас появится материальная веревка, сцепляющая их друг с другом. Наращивая темп, Фушигуро смотрит на Годжо все так же пристально, скрываясь из виду лишь чтобы поцеловать за ухом. Толчки становятся все сильнее и размашистее, а глаза Годжо все сильнее закатываются к потолку. Он силой пытается, пытается, старается смотреть на Тоджи, но сил хватает лишь на то, чтобы беспорядочно целовать его лицо и прикусывать под челюстью. В момент оргазма он стонет ему прямо в ухо так, что Тоджи на секунду глохнет, ощущения схлопываются на размере области на его спине, где короткие ногти Сатору пытаются процарапать проклятье. Бурно кончая, Годжо тянется целоваться и громко и непроизвольно вибрирует трахеей в поцелуй. Ноги затекли, но у Тоджи такой невероятный торс, что хочется обхватывать его вечно, и при этом его член слишком часто проходит по простате, заставляя позвоночник пытаться выползти через шею. Благо, там все еще рука Годжо, держащая его за волосы довольно крепко, чтобы этого не допустить. Член Тоджи покидает его, и Годжи тянется к нему рукой, чтобы закончить начатое. Тут уже он — спокоен и может контролировать язык взглядов, пусть его и не хило потряхивает, а вот Тоджи прикрывает глаза, чувствуя теплую руку, умело проходящуюся по всех длине. Но, держа остатки сознания на дне черепа, он все же смотрит бесконечно долго в синие глаза и с глухим рыком, пряча дрожь в коленях, кончает, попутно, возможно, слишком сильно кусая Годжо на плечо. Довольный проделанной работой, Годжо отодвигается, чтобы дать Тоджи лечь на его законное место. Тот закаменевшими пальцами достает салфетки, лежащие на случай насморка на табуретке, заменяющей тумбу, и протягивает их Годжо. Тот вытирается и падает сверху, закидывая ногу Тоджи на живот и прижимаясь носом к его щеке. — Ты реально выебал из меня всю дурь, — мямлит он, прикрывая глаза, а Тоджи глухо хихикает, целуя закрытые веки и гладя бледное бедро. — В этом и был мой план, детка, — Фушигуро оставляет короткий поцелуй на тонких губах и, схватив под коленкой, свободной рукой затаскивает на них одеяло. — Спи, тебе завтра опять надоедать всему миру. Годжо сквозь сон улыбается. Теперь настает время Фушигуро напрячь мозги и зависнуть, глядя в темноту — что вообще еще можно узнать? На ум приходил только один вариант, с которым можно было бы поговорить, но чем больше Тоджи представлял предстоящий разговор с этим, прости господи, инсайдером, хотелось лишь поскорее уснуть и представить, что это все ему привиделось и вообще не может никогда произойти. Стараясь вслушаться в мерное дыхание Годжо, он закрывает глаза и насильно запихивает себя в пресловутое царство Морфея. Утром Годжо просыпается один — привычное дело, потому что Фушигуро всегда встает раньше и идет пить свой отвратительный растворимый кофе. Сатору не перестает удивляться, как можно употреблять эту вонючую бурду, но тот лишь каждый раз пожимает плечами и продолжает вливать его в себя тоннами, листая новости в телефоне. Вот и сейчас Сатору, натягивая его футболку, ожидал увидеть то же самое — умиротворенного Тоджи, чахнущего над третьей кружкой отвратительного кофе. Заходя в кухню, он поджимает пальцы на босых ногах, косаясь кожей холодного кафеля и застревает в дверном проеме, чтобы потянуться. Окончательно открыть глаза еще нет сил, но этот путь по утрам до кухни стал уже настолько обыденным, что он может даже воспроизвести восхищенный взгляд Тоджи под закрытыми веками. Тот действительно смотрит на длинные ноги, скользит глазами выше и цепляется за трепещущие ресницы. Годжо хитро приоткрывает один глаз, но Фушигуро уже небрежно смотрит в газету. Он по инерции толкает стакан с чаем к тому месту за столом, куда обычно приземляется Годжо. Отставляет свой пустой стакан в сторону и разворачивается на стуле, чуть разводя колени в стороны. Расценивая это как приглашение, Сатору устраивается у него на бедрах и закидывает руки на плечи, целуя шрам на губах. — Доброе утро, — ото сна сипит он и улыбается. Тоджи держит его за торс и молча лениво кивает в ответ. Для удобства чуть приподнимает футболку и Годжо чувствует горячие грубые ладони на своих боках, из-за чего чуть прогибает поясницу и напрягается, — Кошмар, Тоджи, я только проснулся. Тот выгибает бровь, делая вид, что не понимает, о чем Годжо пытается ему сказать. — Я тебе ничего не предлагаю, извращенец. Годжо закатывает глаза и мстительно ерзает у него на коленях. Ноль реакции. Сатору явно разочаровывается и возводит руки к небу. — Ками-сама, я сижу у него на коленях без штанов а он даже ничего мне не предлагает. Тоджи начинает смеяться так сильно, что у его глаз складываются морщинки. Это выглядело так непривычно и тепло, что Сатору даже немного опешил. Фушигуро запрокидывает голову в порыве хохота, а Годжо пытается подавить желание укусить его за кадык. Ему самому вообще не смешно, потому что его переиграли, поэтому он скрещивает руки на груди, и смотрит максимально грозно, на что Тоджи, отдышавшись, крепче сжимает его торс и целует долго и лениво, ненапористо, стараясь расслабить. — В прошлой жизни ты был кроликом, — отрываясь, говорит он и достает пачку сигарет и зажигалку из кармана, заставляя Годжо привстать, — иначе я не могу объяснить твое перманентное желание трахаться. Сатору окидывает того скептическим взглядом. — Ты себя в зеркало видел? Любой на моем месте хотел бы ебаться с тобой ежесекундно, — тут Годжо чуть краснеет, но взгляда не отводит, — и вообще, это гиперкомпенсация за то, что я не могу целовать тебя в любом месте и в любое время, когда мне этого захочется. Тоджи задумчиво постукивает рукой по боку Годжо и опускает взгляд. Ему не хочется говорить что, скорее всего, со временем все станет только хуже — старейшины и так уже много раз пожалели, что когда-то начали ставить им совместные миссии — слишком неконтролируемо сильный дуэт получился. Вообще, он полностью разделяет раздражение Годжо, но, так уж получилось, что если Фушигуро уже терять нечего — клан он покинул давно, а работу в мире шаманов со своими навыками в случае чего он найдет всегда, то вот Сатору нельзя плошать. — Во-первых, помой рот с мылом, сапожник. Во-вторых, я хочу курить, так что ты либо вставай, либо я надымлю тебе в лицо. Годжо смотрит на сигарету между пальцев Тоджи и морщится, неохотно слезая с его колен. Тот подходит к крохотному окну и открывает его, прикуривая, пока Сатору обдает потоком холодного воздуха. Он зябко ежится и хватает свою чашку почти остывшего чая. — Включи телек в спальне погромче, пожалуйста, скоро новости, — Тоджи старается докурить побыстрее, чтобы Годжо не мерз, и находит предлог чтобы отправить того в другую комнату. Тот лениво шлепает в другую комнату — слышится возня и бурчание в поисках пульта. Тоджи закрывает окно в аккурат тогда, когда Сатору возвращается. Он сразу идет к холодильнику, чтобы достать оттуда хотя бы рис не первой свежести и позавтракать зоть чем-то. Из соседней комнаты слышится заставка новостной программы и Годжо начинает греметь посудой чуть тише. «Стоимость акций крупнейшей в Японии компании по производству бытовой техники Vermicular упали на 90%. Аналитики заявляют, что если генеральный директор не найдет источник экстренного финансирования, то предприятие разорится в течение недели». Годжо застывает с тарелкой в руках и переваривает услышанное. Чувствуя в свежем воздухе комнаты тяжесть его мыслительной цепочки, Тоджи прерывает его мысли и ставит точки над и: — Отличный повод для зарождения парочки проклятий, — Он поворачивается к Сатору и смотрит как взгляд того на какое-то время расплывается. У Годжо в глазах плывут рисунки проклятой энергии, кровь, нули и единицы и еще боги знают что. — Есть большая вероятность, что кого-то и туда отправят, — выдает он наконец и отправляет палочки с рисом в рот. На голодный желудок не думается вообще. Тоджи понятливо кивает и делает для себя вывод: стоит и ему узнать, что творится на верхушке и творится ли что-то вообще. Он берет телефон в руки и быстро набирает смс. Ответ приходит почти незамедлительно. — Появились планы на вечер, — бросает Тоджи тоном, предостерегающим любые вопросы. Годжо поджимает губы. Ладно, потом расскажет, как будет о чем. Пока можно было дойти до школы и поразнюхивать что-то там. Ближе к вечеру Тоджи дает Сатору ключи и не говорит, когда вернется. Одевается, на удивление, в брюки и самую свою галантную куртку, при этом слишком придирчиво бросает взгляд на зеркало. Он очень не хочет туда идти. Но, честно, ради Сатору можно потерпеть. Место выбирал не Тоджи, о чем он успел уже тысячу раз пожалеть. Подъезжая к одному из самых дорогих ресторанов запада Токио он тяжело вздыхает и закатывает глаза — вполне ожидаемо, но все еще раздражающе. Эта любовь ко всему самому-самому у Зенин в крови, да и сам Тоджи до сих пор ее не до конца поборол. Живое тому доказательство — то, что он спит с Годжо Сатору. Фушигуро паркует машину подальше от входа и идет ко входу, где его сразу же встречает хостес и очень подобострастным голосом, от которого становится даже некомфортно, спрашивает, с кем у него назначена встреча. Когда Тоджи назвал имя, глаза девушки в черно-бордовом хаори округлились и она стала заискивать еще сильнее — так, что у Тоджи от приторности запершило в горле. Благо, ему тут же без слов поднесли воды и проводили до приватной зоны — столов, отделенных друг от друга тяжелыми, плотными темными шторами. — Вы немного раньше вашего… партнера, могу я пока что-нибудь вам предложить? — из ниоткуда появляется уже другая девушка, перенявшая у хостес клиента. К счастью, ее манера речи была более нейтральной, что не могло не радовать. Тоджи очень хотелось напиться прямо сейчас, но разум должен был оставаться кристально чистым, поэтому он попросил пепельницу и графин теплой воды. Откинувшись на спинку дивана, он подумал уже в тысячный раз: а не преувеличивает ли он? Может быть, Годжо слишком сильно завелся на пустом месте и это волнение передалось и ему? Или он просто испытывает что-то слишком сильное к этому мальчишке, чтобы заниматься его тараканами? Последний вопрос был слишком сложным для и так непростого вечера, поэтому Фушигуро задвинул его поглубже в мозг. Чтобы упорядочить мысли, для себя он решил, что окончательный ответ на оставшиеся два ему даст этот вечер. Чтобы отвлечься, он начал рассматривать отделку ресторана: массивный тяжелый стол из очевидно не местной породы дерева; основание диванов было, по-видимому, сделано из того же дерева. Света было очень мало и из-за этого ощущалось очень душно — скорее всего, это должно было работать на расслабление, но у Тоджи лишь начинала болеть голова. Велюр на диване, даже если не был пыльным, казалось, источает из себя мириады частиц, забивая нос. Он делает большой глоток теплой воды и дышит глубже. Заслышав знакомые шаги, распахивает глаза и выпрямляет спину. Штора отодвигается — за ней показывается фигура в темно-зеленых хаками и таком же кимоно — привычки клана сразу видно — и сразу же раздается громкое — Тоджи-сан! — ну да, кто еще может звать его по имени, кроме Сатору. Это «-сан» болтается будто для красоты, просто чтобы показать, что все-таки уважение этот человек к Фушигуро имеет. Но не к его новой фамилии — факт того, что Тоджи больше не Зенин абсолютно полностью игнорируется, будто у него и фамилии вовсе никакой нет. — Наоя, — Фушигуро встает и протягивает ему руку. Тот как всегда — улыбка от уха до уха, но хитрая, с подвохом. Он отвечает на крепкое рукопожатие стойко, задерживает ладом, возможно, чуть дольше чем нужно и садится напротив. Тут же оборачивается к официантке и деланно-приветливо просит для себя сашими на закуску и вина, а потом переводит взгляд на Тоджи: — Вам виски, как всегда? — это «вы» дается Наое очень вымученно, но он понимает, что больше не в том положении, чтобы обращаться на «ты». Фушигуро коротко мотает головой. — Не буду пить, спасибо, — думает секунду, а потом бросает, — острые суши с кожей угря, пожалуйста. Наоя настораживается — раз Тоджи сегодня не выпивает, значит, что-то серьезное. — Был удивлен вашему сообщению, — чистая правда. Наоя оставался одним из последним из клана, с кем Тоджи поддерживал контакт, но в итоге все равно пропал с радаров, — Что могло такого серьезного случиться, что Вы решили наступить себе на горло и пообщаться с семьей? При слове «семья» у Тоджи не колышется вообще ничего. Он лишь отпивает воды — никаких эмоций. Клан Зенин — хорошо забытое старое, а семья у него состоит из одного человека, и тот даже не он сам. — Ничего не случилось, — опять же, Тоджи отвечает на правду правдой — глупая ситуация, в которой он пошел на столь отчаянные меры, что вызвал Наою на аудиенцию когда еще ничего не случилось, — Думаю, это пока. Зенину приносят его вино и он болтает его в стакане и только потом делает маленький глоток. Переводит заинтересованный взгляд на Тоджи и откидывается на спинку дивана. — Тогда еще интереснее. Фушигуро усмехается и мысленно качает головой — еще как. Он не готовился заранее: что лучше сказать и как, поэтому разбирался на ходу. С нравом Наои работать стоило только так. — Как там Наобито-сама? — Тоджи заходит издалека, надеясь, что Наоя подыграет, — В Японии творится сущий балаган, вот интересно, затронула ли всеобщая паника непоколебимую семью Зенин. Наоя усмехается в ответ, но не комментирует никак. При Тоджи все его язвительные порывы улетучились и вернуть их могли лишь пара бутылок вина, которые в планы не входили. — Потерял руку недавно, — Наоя даже не дает паузы на реакцию, потому что прекрасно понимает, что Тоджи об этом осведомлен — об этом в свое время знала каждая собака, — Теперь он больше не глава клана, поэтому Джиничи и остальные активно ищут ему замену. Не лучшие времена. Тоджи вопросительно смотрит на него и подытоживает вслух: — Получается, у клана сейчас нет главы? Наоя пожимает плечами: — Получается, так. У Фушигуро быстро складывается пазл в голове и он хотел было сразу задать вопрос, как официатнка прерывает его, занося суши и сашими. Тоджи ждет, пока она задернет штору и слегка понижает голос. — Кто тогда посещает собрания старейшин, как представитель клана? Пришла очередь Наои удивляться. Он задумчиво кладет в рот кусок сашими, жует и сдвигает брови. — Никто. Должен был присутствовать я на последнем заседании, как глава Хэй, но ты знаешь этих снобов похлеще нашего клана — соблюдают возрастной ценз 50+ Тоджи на секунду расстраивается — единственный вариант узнать, что происходит там провалился, но не теряет надежды вытрясти из Наои еще что-нибудь. Тот в свою очередь замечает секундную, но все-таки паузу и продолжает. — Слушайте, Тоджи-сан, я понимаю, что вы сюда не за светской беседой пришли, — он подпирает щеку рукой и смотрит пристально в глаза, — Так что рассказывайте, что происходит, иначе мне тоже нечего сказать. Справедливо. Наоя заметно повзрослел, хоть и на дне сдержанного взгляда бултыхался детский восторг от общения с Фушигуро. Это нужно использовать. — Допустим, я скажу что на миссиях, куда отправляют напрямую старейшины, проклятия имеют… странности. Наоя замирает и смотрит еще внимательнее. Расплывчатые формулировки не дают понять, о чем Тоджи вообще хочет сказать. — Какие такие странности? — На них будто наложена техника. Бум. Наоя широко распахивает глаза, а потом недолго думает и шепотом говорит, наклоняясь к Тоджи. — Как у Сугуру Гето? Тоджи все так же близко к Наое, но будто давится воздухом. Вот оно, как можно было сразу не подумать об этом? — Разве он не в долговременной экспедиции в Китае? Наоя цыкает. — Видел его недавно на территории школы в Киото. Нет никаких подтверждений, что он был там на собрании старейшин, но все возможно, — Он прекрасно понимает, что для Тоджи не свойственно верить в недоказанные факты, но и сама причина этой встречи такая же. Вызывает опасения, — Извините за вопрос, но не Годжо ли случайно почувствовал это странное? — Это имеет значение? Наоя морщится, как от боли, и отшатывается. — Для меня имеет, — у него зажимает ребра и очень сильно начинает болеть грудина, — Я здесь, чтобы помочь Вам, а не ему. Тоджи не раздражается на такой выпад — он прекрасно знает о причинах такого отношения Наои, но ничего уже не исправить — приходится просто принимать. — Если меня отправят на одиночную миссию в офис Vermicular, которая скоро обанкротится, мне нужно знать, с чем я буду иметь дело, — осторожно подбирая слова, говорит Тоджи, надеясь, что Наоя не будет копать слишком глубоко. — С чего такая уверенность в том, что там вообще будет проклятье? — надежды не оправдались. Наоя, к сожалению, не тупой и понимает, что ему тоже нужно вытянуть из Тоджи все. — Предчувствие. Наоя искренне смеется. — Шутите. Чтобы вы из-за предчувствия подняли меня на уши? — Наоя сдвигает брови и выпрямляет спину, — Говорите прямо, что происходит. — Я правда не знаю, Наоя, — Тоджи говорит действительно прямо, потому что так и есть, — Как и не знаю зачем старейшины посылают шаманов в экономически нестабильные районы именно в тот момент, когда проклятье уже выкосило все население полностью. Серьезное выражение лица Наои ломается и искажает черты удивлением. — Я так понимаю, это вы не с потолка взяли?, — вопрос риторический, понятное дело, что Тоджи не будет просто так все придумывать. Тем не менее, Наоя в замешательстве. Осознавая, что Фушигуро не может полностью рассказать, что, мать его, происходит, он задает ключевой вопрос — Что вы от меня хотите? Острый взгляд, об который можно порезаться, немного смягчается, будто Тоджи пытается проявить максимальное дружелюбие и сгладить края своего приказного тона. И это даже кажется вполне искренним. — Просто позвони мне, если вдруг узнаешь, чем там сейчас заняты старейшины, хорошо? Наоя щурится. Он четко осознает, что не сможет осознавать, но для прояснения ситуации, обозначает: — Вы меня используете, ведь так? — Я лишь прошу об одолжении, — Тоджи очень коротко, но все-таки усмехается — он тоже понимает, что Наоя сделает все что угодно ради него. Совесть его вовсе не гложет, потому что в бою все средства хороши, а это сражение, судя по всему, может выйти далеко за пределы паранойи Годжо. — Что мне будет за это взамен? — Зенин задает вопрос чисто для того, чтобы набить себе цену. Простое показушничество, не больше. Тоджи на минуту задумывается, а потом хитро смотрит на Наою, от чего у того вино в горле застревает, словно кость. — Напомни мне, когда будут выносить вердикт по поводу того, кто станет главой клана, — он подмигивает и закидывает в рот суши. Зенин округляет глаза, — Что-нибудь придумаю, чтобы пропихнуть твою кандидатуру подальше. Ошарашенный Наоя все еще смотрит на Тоджи, подавляя желание расхохотаться, уверенный, что над ним так хорошо пошутили. Но, видя не дрогнувшее лицо Тоджи, он пытается выдавить из себя хотя бы что-то в ответ — Я… — он откашливается и теребит под столом ткань хаками, тут же нервно одергивая себя, — Обращусь, если сам не смогу. Только прошу, Тоджи-сан, не надо решать проблемы, убивая всех советников бывшего главы. Фушигуро улыбается и допивает свою воду. — Ты хорошего обо мне мнения. Наоя даже не возражает. Даже сам Тоджи не понимает, насколько он на самом деле прав. Он понимает, что на этом их встреча заканчивается, поэтому первый ставит точку и хочет уйти сразу, чтобы не сидеть в одиночестве ни секунды и не стоять и рядом с Тоджи и не смотреть, как тот курит, задирая подбородок вверх. — Напишу, если что-то узнаю, но ничего обещать не могу, — он зовет официантку, высовываясь из-за шторы, и просит счет. Хочет добавить что-то вроде «Рад был встрече», но прикусывает язык. Кладет на стол около пятнадцати тысяч йен и встает, салютуя. Тоджи добавляет примерно столько же, но выходит из ресторана чуть погодя, понимая, что Наоя хотел бы уйти в одиночку, да и в целях хоть какой-то секретности, было бы правильно так сделать. Минут через пять он выходит, бросая что-то на прощание хостес, натягивает куртку, не обращая внимания на желание какого-то паренька из числа персонала помочь, и выходит, закуривая. Как только до его ушей перестал доноситься мерный гул ресторана, в голову вместе с дымом ударила очень сомнительная мысль, связанная с не менее мутной личностью. Он сам никогда не работал с Сугуру Гето, но знал его по рассказам Яги и других шаманов. В их с Годжо беседах это имя почти никогда не всплывало — единственное, о чем Тоджи был осведомлен — когда-то они были одноклассниками в Магической школе, но дальше этого его познания не распространялись. Во-первых, потому что ему не было особо интересно. Во-вторых, если бы Годжо хотел что-то рассказать, то сделал бы это — у него язык как помело, так что в этом бы не было никакой проблемы. Тогда почему мутной личностью? Конечно, Тоджи не дурак, и он прекрасно видел, что Годжо не договаривает, точнее, специально обходит темы, касающиеся этого человека стороной. К тому же, еще года четыре назад, когда Сатору как раз был в выпускном классе… или уже выпустился, неважно, но до Тоджи — тогда еще вертевшегося в серых сферах мира шаманов, ползли слухи о резком исчезновении сильных проклятий — они будто пробуждались в определенных местах и так же внезапно пропадали. Имя Сугуру Гето тоже звучало, но магическое сообщество в открытую не говорило о каких-либо проблемах, а Тоджи тогда было не особо интересно. Единственная деталь, связанная с этим шаманом, которая врезалась Фушигуро в память — то, что только конченные идиоты соглашались брать заказы на преследование или убийство Сугуру— те, о ком Тоджи имел мнение как о благоразумных, вежливо или не очень отказывались. Несложная логическая цепочка приводит к тому, что либо сам Гето силен, либо он был связан с кем-то, кто был еще сильнее. Вторая сигарета сгорала уже до фильтра, когда Тоджи решил взглянуть на часы — было около двенадцати. Беседа с Наоей не принесла каких-либо плодов, а лишь усилила мутность сложившейся ситуации. Перед Фушигуро стояла очень непростая задача: узнать еще хотя бы крохи о том, что происходит у старейшин, а потом и преподнести это Годжо так, чтобы он не убил их всех разом. Тоджи оставалось надеяться, что Сатору уже спит.

***

Сидеть долго в квартире Тоджи без него самого было абсолютно невыносимо. Вторая по важности причина тому (о первой, думаю, упоминать не стоит) — полное отсутствие съестного. Чем Тоджи вообще питался все время, когда не заказывал доставку? Каким-то вопросам суждено остаться без ответа. Сначала Годжо посмотрел телевизор, но по кабельному показывали очень скучные ток-шоу, где все было спокойно как в морге. Под это невероятное зрелище Годжо хотел было провалиться в сон, но тут же молниеносно вскочил с кровати и понесся на кухню за телефоном. Идеи озаряли его иногда слишком быстро даже для его проклятых техник, не говоря уже о простом смертном человеческом теле. Как правило, настолько стремительный поток озарения едва ли мог похвастаться хоть толикой разумности, но, как ни странно, часто срабатывал. — Алло, Яга-сенсей? — от Годжо хватает телефон и даже немного запыхавшись выпаливает в трубку, — Как проходит столь прекрасный вечер среды? По ту сторону телефона слышится бурчание и шуршание бумаг. Яга вздыхает прямо в динамик, но Годжо это ничуть не смущает. — Только вышел с собрания старейшин, — Яга думает, что плюсом ко всем способностям Сатору он обладает однобоким телекинезом: звонит именно в тот момент, когда может узнать что-то полезное, — А ты опять бездельничаешь или зависаешь в каком-то подростковом гадюшнике? Только Сатору хотел надуть губы в ответ на такое очевидно несправедливое обвинение, как вернулся к первой фразе директора и повторил ее про себя еще раз. Он как всегда вовремя. — Вообще-то я хотел навестить родные пенаты и прийти к вам с данго, поглазеть как вы выполняете всю эту бесполезную бумажную работу. На другой стороне провода Яга как-то странно усмехается, вроде и раздраженно, а вроде и пытаясь подавить естественный смех. — Я выполняю твою бумажную работу. Годжо плюхается на кровать и закидывает ногу на ногу. — Вот я тебя морально и поддержу, — опять утвердительно, Годжо было в принципе все равно, ответит ему Яга да или нет. Он будет на месте в Школе, так что Сатору не придет в пустой кабинет, — Через полчаса буду у тебя. Масамичи ничего не остается, кроме как смириться и повесить трубку. Он мысленно прибавляет еще минут сорок к тому времени, которое назвал Годжо и направился к себе в кабинет даже с приподнятым настроением, потому что работать уж очень не хотелось. Со временем Яга не прогадал. Прошло чуть больше часа, прежде чем Годжо ввалился в кабинет с пакетом данго и арахиса в глазури из васаби. Стоит представить, с каким удивленным взглядом кассирша отпускала ему такой набор. Он машет рукой, широким шагом подходит по столу, пододвигает кресло и плюхается в него напротив Яги. Шумно шурша пакетом и пыхтя, Сатору достает снэки и две бутылки холодного чая. Его абсолютно не заботит, что Яга усердно делает вид, что посторонние звуки мешают ему сконцентрироваться. Закончив накрывать импровизированный небогатый стол, Годжо окидывает взглядом кипы бумаг, которые на самом деле были аккуратно разложены по стопочкам по всему столу и морщится как от зубной боли. Яга бы тоже так поморщился, честно, но кто-то из них же должен оставаться взрослым? — Что на этот раз заполняете? — любопытно заглядывая в бумаги, лежащие сверху, интересуется Годжо, но ничего не трогает, чтобы не поколебать порядок на рабочем месте. Первое, что ему попадается на глаза — «миссия номер 1121 (варь переделай потом номер как ты это умеешь). Префектура Иватэ. Количество жертв: 2568». Дата стояла вчерашняя. Хмурится, но тут же возвращает привычное беззаботное выражение лица, понимая, что об этом можно допытаться у Яги потом, если там вообще есть что-то интересное. Сначала нужно было узнать, что сказали старейшины. Масамичи вчитывается в документ, лежащий у него перед носом. — Приказ для школы, — он отодвигает листок и тянется за арахисом, аккуратно, чтоб не рассыпать соль на бумаги, — Тебе не будет интересно. Сатору добирается до данго и некоторое время не может ничего ответить, потому что они слишком сладкие и вкусные, чтоб оторваться, а говорить с набитым ртом — не лучшая идея. — С чего ты вдруг сорвался сюда? — Яга понимал одну из причин, но обычно Годжо не затащишь в Школу и вообще в любые официальные учреждения, а тут он пришел сам, без видимого силка на шее. Тот пожимает плечами. — Соскучился. Очень смешно. — Мы виделись пару дней назад, не пудри мне мозги. Сатору делает лицо а-ля да-за-кого-ты-меня-принимаешь и будто бы правда оскорбляется. За окном резко взвывает порыв ветра и как раненный бьется в стекла. — Решил скрасить ваш скучный вечер, поболтать о делах насущных, — он поправляет очки и откидывается на спинку кресла, делая глоток чая. Яга замечает, как он дергает стопой. — О тех делах, о которых ты параноишь с Мияги? — Яга лукавит — у него и самого неспокойно на душе, учитывая то, что происходит. Годжо отмахивается и мягко переводит тему. — Слышали о падении акций компании ***? Яга слегка удивляется, что Годжо таким интересуется, но наивно надеется, что тот повзрослел и стал интересоваться тем, что творится за пределами сферы его интересов. — Слышал конечно. Последнее время в Японии творится черти что. Годжо хватается за эту мысль. — Что-то же произошло буквально вчера и в Иматэ, да? Яге понадобилось около тридцати секунд, чтоб осознать, откуда Сатору знает и это, но потом понимает, что тот лишь прочитал шапку отчета. Не нарушая конфиденциальности, решает рассказать в общих чертах, наивно убеждая себя, что этого будет достаточно для Сатору. — Забастовки врачей небольшой местной больницы там длятся уже пару недель, но ты, как всегда, в вакууме, — формулируя мысль правильно, он продолжает, — Как ты уже понял, Нанами ездил туда разбираться с проклятьем, возникшем на почве негативных эмоций местных. — Вы сами-то читали отчет? У Яги не было нужды делать ничего, кроме как подписать — Нанами всегда был ответственен и всегда писал коротко и по делу. Поэтому под прожигающим сквозь стекла очком взглядом Годжо он достает бумаги и вчитывается, стараясь не меняться в лице, но Сатору его опережает. — Похоже на то, что рассказывал я и что было в Фукуи? Ответа не требуется. Яга перечитывает еще раз и, хоть в отчете Нанами нет абсолютно никаких намеков на мистику и теории заговора в духе Сатору, там черным по белому написано: весь персонал больницы и близлежащий район был уничтожен уже по прибытии. Процесс изгнания проклятья: резкое исчезновение. Сказать сейчас это Годжо — только подкрепить его желание сунуть нос туда, куда не нужно. Но Яга понимает, что тот и так все понял, когда увидел, как тот вальяжно закинул руки за голову. — Что рассказывал старик Ёшинобу? — элегантно меняя предмет беседы, но не переводя темы, спрашивает Годжо. Яга пьет чай из бутылки и откладывает отчет текстом вниз. — Ты же знаешь, я не могу тебе рассказать, — он хрустит арахисом и разводит руками, — Тем более, что это было не собрание, я просто передавал документацию и договаривался по поводу фестиваля по обмену весной. — Обычно они начинают готовиться раньше, — Годжо в задумчивости трет подбородок, — все-таки большое и опасное мероприятие, учитывая, как негативно молодежь сейчас настроена к верхушке. Яга кивает — действительно, доверие старейшинам падает на глазах, учитывая то, что нестабильная ситуация в обычном мире сказывается и на шаманах. — Сказали, что за безопасность отвечают они, — доедая арахис, Яга добавляет, — У них есть свой шаман для этого. Годжо задумывается и не может понять, с чем это связано. Яга даже и не пытается, хотя внезапно останавливается на полуслове и смотрит на Годжо, будто что-то осознав. Хвала небесам, пытаясь выстроить в своем мозгу закономерности, тот не замечает осененного взора Масамичи. Его теория слишком абсурдна, чтобы быть правдой, а ещк слишком взрывоопасно, чтобы делится ею с Сатору, не будучи уверенным как минимум на девяносто девять процентов. Нужно оттащить его как можно дальше. — Ты же знаешь, у старейшин всегда свои взгляды на все, в которые они никогда нас не посвящали, — Яга пожимает плечами и Годжо сдается. — Это меня и раздражает, — он цыкает и закидывает голову назад. Сквозь зубы и искренне злобно выдает — да так, что у Яги бы пошли мурашки, знай он Сатору только как безалаберного шамана, которого не прихлопнули до сих пор лишь потому что это физически невозможно, — Я выскажусь против их переизбрания. Очень грубо выскажусь. — Как будто это на что-то повлияет. Сатору непроизвольно хрустит костяшкой пальца. — Влиять нужно не на старейшин, а на всех остальных шаманов. Яга не хочет ничего отвечать. Он солидарен с Сатору, но никогда не считал подобные телодвижения в сторону верхушки правильными. По его мнению нужно просто подождать, пока этот конструкт изживет себя, а не шатать и так неустойчивую иерархию. — Ты знаешь мое мнение по этому поводу. Повисает недолгая тишина. Годжо молча допивает свой чай и на удивление не чувствует былой нездоровой обсессии тем, что происходит. В его голове будто все началось сливаться в одну хоть и грязную, нечитаемую и зыбкую, но картину. Зуд в голове все равно не исчезает до конца, но его удается успешно игнорировать. По крайней мере до поры до времени. — Яга-сенсей, вы мне хотя бы верите? Или думаете, что это все надумано? Тот смотрит в окно и чешет бороду. В кабинете будто становится мрачнее, хотя свет не тухнет. Хочется закрыть глаза, но Годжо настойчиво раздирает чужие веки руками, заставляя смотреть туда, куда не хочется. А как только твой зрачок упорно натыкается на это, то расширяется, вглядываясь в абсолютно черный туман. — Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы сказать, что ты не стал бы копать настолько глубоко, если б не знал, что в итоге что-то найдешь. У Сатору будто снимается еще один спусковой крючок. Неважно, что их тысячи — предохранители, двери, замки и щеколды, предостерегающие Годжо от мысли о том, что если он прямо сейчас пойдет и убьет всех, то ему будет намного проще жить. А перед этим стоит огромный баннер, как защитная стена из гипсокартона — «не совершать. это не весело. используйте обходной путь поизящнее». И Годжо этим руководствуется. А сейчас удовлетворенно допивает чай и смотрит на часы. Тоджи обычно не приходит поздно, поэтому хотелось бы его встретить. — Ну что ж, думаю, вы напишите мне, когда кого-то из школы отправят в ***-билдинг, когда они обанкротятся Яга поднимает бровь и встает со стула, чтобы проводить до двери. — С чего ты так уверен, что туда вообще кого-то отправят? Годжо лишь подмигивает и, берясь за ручку двери, кидает напоследок. — Просто закономерность, — открывает дверь и вышагивает, бросая за спину, — спасибо за вечер, Яга-сенсей. Масамичи даже не напоминает в привычной манере, что он ему больше не сенсей, когда дверь с грохотом врезается в дверной косяк. Годжо выходит, наматывая шарф на шею и пряча в него нос. Ветер стих, а снег тихонько сыплет мелкой крупой. Вокруг уже темно, потому что любая деятельность в школе уже закончилась, лишь в дальней домике, где живут студенты, может гореть свет. На удивление ему даже не зябко — настолько его разжарили те крошечные отрывки, что рассказал ему Яга. В одном Сатору точно был прав уже окончательно и бесповоротно, потому что три случая еще могут быть совпадением, но инцидент с больницей — и это уже тенденция. Не ясно лишь, почему это происходит и кто за этим стоит, но почему-то именно в этот момент для Годжо это просто «лишь». Его раздраженному мозгу нужно было удостовериться, что эти детали — не плод его, ищущего везде каузальные связи, воображения, а реально происходящий процесс. У Годжо была новая цель — узнать, что было не так с этими проклятьями, но на это у него уже был свой план (для дальнейшего: он расскажет тоджи, что хочет пробраться в офис этой компании, узнав, когда там будет миссия, и схватить проклятье живьем). И это слегка иллюзорное чувство власти над ситуацией уже давало удовлетворение. О череп Годжо изнутри ударилась мысль что, если бы Тоджи тогда не успокоил его во всех смыслах, он, возможно, слетел бы с катушек. Но это не было унизительно. Это было даже приятно и умиротворяюще. Годжо чихает, когда в нос ему залетает снежинка. Идя по территории, он обращает внимание на каждую вымученную и абсолютно знакомую черту зданий и двориков колледжа, чувствуя себя наконец-то уверенно. До тех пор пока Сатору не почувствовал ударом под ребро тот же шлейф проклятой энергии что и тогда, в Мияги. От будто спотыкается на ровном месте а мышцы пробивает током. Секундное ощущение отдается во всех органах чувств, натягивая рецепторы до предела, как тетеву, тут же отпуская. Годжо стоит минут пять у выхода из школы и глаза его белеют. Что это, мать вашу, было? Ему, наверно, нужно еще поспать и данго. И Тоджи. Порядок требуемых вещей произвольный. Добираясь до дома, Годжо все еще немного ошалело раздевается и стоит на холодном кафеле кухни босиком, наливая стакан холодной воды. Дома все еще никого не было, а поэтому груз уталкивания себя спать лежит на самом Сатору. Ждать Фушигуро сил нет, да и смысла тоже — тот все равно рано или поздно придёт и сгребет Годжо в охапку во сне. Уверенность в этом помогает уснуть. Лишь отключив голову полностью, оборвав все провода, Сатору смог провалиться в беспокойный сон. Тоджи же вернулся в третьем часу ночи. То ли он слишком долго всматривался в дорогу и курил, думая, что делать дальше, либо хотел отложить разговор с Годжо на завтра (тот бы точно начал его расспрашивать, а скрывать что-либо значило тратить лишнюю энергию и доверие). Тихо провернув ключи в замке и раздевшись, Фушигуро увидел распластанного поперек двуспалки Сатору, печально пытался спихнуть его и освободить себя хоть немного пространства для маневра (читать: лечь хотя бы на краю на один бок). Перетащив хотя бы немного ближе к другой половине кровати, он наконец-то умостился на краю и заметил, что обычно Годжо дышал как-то прерывисто и слишком звучно, он насторожился. Можно было бы свалить все на заложенность носа или напряженный сон, но дело в том, в голове Тоджи сразу наружу выползли воспоминания. — Ты чего не спишь? — на часах четыре утра и Тоджи просыпается от возни на кухне. Сатору стоял у окна и комкал в руках пачку креветочных чипсов. В темноте его лица не было видно, потому что тяжелые толстые тучи на небе закрывали луну, а свет был выключен. Годжо лишь пожимает плечами, все еще стоя боком. Тишина продолжает нависать какое-то время, пока Тоджи не садится на стул на кухне, предварительно налив два стакана воды. Сатору понимает, что тот не уйдет. Он все еще стоит, смотрит пусто лишь изредка моргая. Фушигуро терпеливо ждет, потому что Годжо не из тех, кто будет вываливать что-то личное в первую же секунду после вопроса. Время тянется назло медленно, хихикает надменно, заставляя корчится от невозможности его ускорить. Как в замедленной съемке, Сатору ежится от эвфемерного сквозняка и наконец выдавливает. — Тревожно как-то, — он заламывает пальцы, но быстро одергивает себя, опуская руки, — Знаешь, когда привычное окружение резко пропадает, кажется, что от тебя откусили кусок. Пусть небольшой, но все равно неприятно. Тоджи кивает, но молчит, ожидая, что Годжо продолжит, но тот лишь налаживает дыхание и останавливает речь. — И часто ты из-за этого плохо спишь? Это было лишь начало их взаимодействия, которое до сих пор никто не осмелился назвать отношениями — до этого они лишь трахались и расходились, или спали вместе от силы часа два, после чего один из них сваливал в закат на свою квартиру. И только тогда Годжо начал постепенно оставаться на подольше, отговариваясь тем, что ему одному скучно и телевизора у него нет. — С тобой поспокойнее, — от этих слов у Сатору то ли легче на души, то ли связки сейчас порвутся, а Тоджи с замешательством замечает, что у него будто ребра потрескались, — Но все равно иногда бывает. Тихо и молча Тоджи берет стакан с водой и вкладывает его в ладони Годжо, долго соприкасаясь пальцами. Ждет, пока тот выпьет, зная, что горло у него наверняка пересохло как у заклинателя. Ставит стакан обратно на стол и подходит совсем вплотную, кладет голову Сатору себе на плечо и сжимает его пальцы. Непривычно и даже немного смущает, потому что в этом слишком много искренности — такого почти никогда не случалось у него, даже порыва не было. — На самом деле, я давно нормально не спал без тебя, — почти на границе слышимости выдыхает Годжо, зная, что чуткий слух Тоджи все равно все распознает. Он шепчет скорее для себя, потому что сопротивляется говорить это вслух. Фушигуро лишь сжимает его пальцы чуть сильнее. Годжо стоит неподвижно, уткнувшись лбом в его ключицу. Дыхание становится тише и ровнее. — Тогда пойдем попробуем еще раз? — целуя в макушку, Тоджи тянет его на себя и ведет по направлению к спальне. Через несколько дней Фушигуро краем уха слышит, что некий Гето вроде как покинул Магический колледж. Сейчас было не трудно сопоставить два и два. Что-то похожее триггернуло Годжо, поэтому не остается ничего, кроме как положить ему руку на талию. — Я вернулся, спи. Годжо резко распахивает глаза и ошалело смотрит на Тоджи, но, на удивление, быстро понимает спросонья что к чему и улыбается. Двигается на свою сторону кровати, давая Фушигуро — ого вау — улечься нормально. Закидывает руку ему на грудь и что-то бубнит под нос, быстро проваливаясь в сон. Тоджи выдыхает успокоенно и засыпает следом.

***

— Мина-сама, — Танака — тот самый гид, провожавший шаманов в Мияги стоит, преклонив колено. На лице его очень испуганный и виноватый, — Приношу свои извинения — я не смог провести Годжо Сатору мимо деревни *** — они уничтожили то проклятье, которое так усердно… Он не успевает договорить, как старейшины прерывают его, сердито бубня и шамкая. — Вечно с этими сильнейшими проблемы, — один седовласый старец, еле-еле сидевший на своем низком тяжелом стуле, вздыхает раздраженно, — Особенно с Сатору, — он останавливается, предается воспоминаниям, разочарованно разводя руками, — Как такой… вездесущий мальчишка мог родиться в порядочном клане Годжо. Остальные согласно кивают. На другом конце комнаты представитель Осаки встревает — его длинные, подернутые сединой выцветшие усы приподнимаются от возмущения. — Меня беспокоит их партнерство Фушигуро Тоджи, — он морщится, произнося эту фамилию, скрипит зубами, — этот отступник слишком часто ошивается рядом, теперь до Годжо еще сложнее достучаться. — За эту ошибку клана Зенин можно не волноваться, — отмахивается один толстый лысеватый мужичок, тоже преклонных лет, покуривая сигару. Стул ему очевидно маловат, из-за чего он напоминает растекающийся пудинг не первой свежести, — У него больше нет ни сил, ни влияния. Чего нельзя сказать о сыне клана Годжо. Раздается раскатистый звук трения ножек стула о деревянный лакированный пол — один из старейшин в длинном шелковом кимоно темно-зеленого цвета встает и оглядывает всех присутствующих сверху вниз. Повисает тишина, а мужчина приобретает абсолютно серьезный вид и откашливается. Все выглядят даже немного настороженными. — Сумев влезть туда, куда не стоило, и ослушавшись работника магической организации единожды, Годжо Сатору может нарушить наши планы еще не раз, — мужчина опять окидывает взглядом в поисках одобрения и, видя согласные кивки и слыша шепот вроде «он неуправляем», продолжает, — Думаю, на время нашего мероприятия его стоит взять под контроль старейшин и по возможности ограничить его действия. — Мы были на волоске тогда, когда Танака-сан пропустил его с отщепенцев клана Зенин в Мияги— слышится недовольный голос Ёшинобу, сидевшего на татами скрестив ноги. Он щурится и качает головой, — Учитывая острый нюх Тоджи, будь у нас чуть меньше времени, он бы обязательно обнаружил его и сложил два и два, — никто не реагировал мимически на эти слова, потому что подобная опасная ситуация могла стоить целой «предвыборной кампании». Это было большим позором для всего коллектива старейшин, поэтому то, что Ёшинобу упомянул это вслух очень сильно попортило всем настроение. Более того, все понимали, что один только Фушигуро, поняв, что происходит, мог бы убить их всех, не говоря уже про Годжо. Повисает тишина — многие думают, как это сделать, а кто-то хочет открыть рот, чтобы возразить и сказать, что на это даже не стоит тратить свои силы. Но единодушное молчание накрывает помещение в один момент. Самый старый среди всех присутствующих, сидящий в центре, вдруг подает голос — дрожащий и будто вот-вот грозящийся оборваться. За его спиной стоит самый молодой из старейшин — выходец из клана Норитоши. Его голова тоже немного наклонена, скрывая лицо — все собрание он молчит, но если бы была возможность заглянуть к нему в глаза, то можно было бы увидеть легкую, почти незаметную ухмылку. Он смеет придерживать плечо старика рукой. — Годжо Сатору, неоспоримо, полезный и сильный шаман, — удивительно, но дряхлое старое сгорбленное тело старейшины вдруг выпрямляется и держится статно, — но мальчишка слишком вольнолюбивый и любопытный, чтобы оставлять его без внимания, поэтому, господа, нам нужно будет и правда взять его под свое крыло. После этой речи охранники у двери кивают и открывают ее — в помещение входит молодой человек с длинными волосами, похожий на шамана. — Гето-сама, присаживайтесь. Дверь захлопывается, оставляя внутри все, что было дальше сказано.

***

Утром на удивление Годжо просыпается первым и смотрит на то, как Тоджи дремлет, пытаясь побороть ленивый утренний сон. У них была впереди почти полная свободная неделя, потому что по ощущениям дергать на миссии их никто не собирался, а о банкротстве или магическом спасении компании Vermicular должны были объявить только через шесть дней. Сатору хочет поваляться подольше, но живот так болезненно и заунывно урчит, что пришлось сползти с кровати и начать искать джинсы. Без приключений не обошлось и мелочь, лежавшая в коридоре на тумбочке со звоном посыпалась на пол, не выдержав попыток Сатору найти хоть какие-то свои вещи. Послышался громкий вздох и шуршание одеяла, а затем приглушенный хриплый голос. — Тебе надо подрабатывать будильником, — Тоджи встает быстрее, бесчувственно оставляя теплые одеяла лежать без дела и встает в дверном проеме, опираясь плечом на косяк, наблюдая, как Годжо метался из ванны в кухню и по коридору, в отчаянных попытках уже найти свитер. Сатору резко подлетает, оставляет звонкий поцелуй на линии челюсти и бежит к входной двери, где прибиты крючки для курток. — Ты все равно бы скоро проснулся, — пожимает он плечами, а потом победно вытаскивает свой растянутый свитер из-под куртки Тоджи и натягивает на себя, — Сходим в магазин? Я сейчас умру от голода. Фушигуро без слов отрывается от дверного проема и скрывается в спальне, буквально через минуту возвращаясь обратно уже полностью готовый. Сатору поправляет волосы, стоя у зеркала, но когда уже собирается нацепить очки, тот его останавливает. — Погоди секунду, — Тоджи берет его за подбородок, коротко смотрит в глаза — светлые и чистые после хорошего сна, пксть даже и полночи — и коротко целует его в нос, от чего Годжо слегка краснеет и сразу наклоняет голову, как тот отстраняется. Фушигуро лишь украдкой улыбается. Сатору прячет свое смущение, бубня под нос и обуваясь, согнувшись в три погибели. На выходе из квартиры их встречает звонкое леденящее утро, на что Гождо прячет нос в шарфе. Солнце неожиданно яркое после притемненной шторами комнаты, поэтому они синхронно щурятся. Погода стоит абсолютно безветренная, как затишье перед бурей, но мороз колет кончики пальцев, когда Тоджи зажимает в них сигарету. — Зайдем в ту забегаловку на углу? Очень не хочется готовить, а там вкусные сендвичи. Тоджи кивает, отворачиваясь, чтобы не выдыхать дым на Сатору. Тот держит его свободную руку до тех пор, пока они не выходят к дороге — неохотно расцепляет пальцы и делает шаг в сторону. Сигаретный дым нарушает идиллию белоснежного тихого утра, делая его чуть мутным. Все вокруг бегут на работу, очевидно опаздывая, так как было уже восемь, и было приятно ощущать, что вам никуда не нужно. Тоджи залипает на то, как белесые волосы Сатору, маскируясь под снег, блестят под болезненно яркими лучами солнца. В какой-то момент он замечает взгляд и хочет съязвить, но ловит себя на мысли, что нежится в нем, и прикусывает себе язык. Даже постоянное ощущение страха от того, что их могут увидеть вместе недалеко от дома Тоджи как-то не особо коробило — то ли иммунитет, то ли атмосфера утра, то ли подсознательное ощущение, что все и так летит к чертям. Вокруг будто красивое зарево перед апокалипсисом. Дойдя до забегаловки, Годжо наконец расслабляет напряженные от холода мышцы и наконец стягивает с носа шарф. Очереди нет — естественно, кто еще может прохлаждаться здесь в будний день утром, когда нужно толкаться в метро по пути в офис. Лишь один посетитель сидит в углу и угрюмо пьет кофе, комкая рукой газету. Пахнет свежим хлебом и не очень свежей рыбой. — Два сендвича с ветчиной и сыром, один с тунцом, рулет с угрем и три булочки со сладкими бобами, — тарабанит Годжо, чувствуя, что рот наполняется слюной. Естественно, завтракать они будут дома, но мысли о еде будоражили как никогда. Кассир кивает безразлично, просит подождать несколько минут, пока все приготовится, пока Годжо ищет деньги в кармане. Тоджи стоит у него за спиной и подавляет зевок. — Еще большой американо, пожалуйста. Сатору оборачивается и окидывает его таким взглядом, будто впервый раз увидел. Тоджи отвечает взглядом вроде «чего ты так на меня уставился?» — Неужели не отвратительная бурда за 150 йен? — Это не мне, а вот у тебя руки отмерзнут идти обратно, — пожимает плечами Фушигуро, — И ты опять будешь припоминать мне то, что мой невероятный кофе за 150 йен не соответствует твоим гурманским предпочтениям. Ладно, Сатору не стал отпираться, потому что именно сейчас очень хотелось чего-то горячего, хоть и шли они от силы минут 10. Удивительная способность Тоджи заказывать что-то другим с абсолютно безапелляционной уверенностью и при этом каждый раз угадывать. Препирались они тихо, чтобы не была понятна суть диалога, но тот единственный посетитель все равно бросал на них недоверчивые взгляды. Его тоже можно понять — половина девятого, день четверг, хочется либо в кровать либо посидеть в тишине. Дождавшись, наконец, свой заказ, Сатору в порыве радости чуть не вырывает у бедного еле шевелящегося кассира пакет и на крыльях голода вылетает из забегаловки. — Подожди, мне еще в магазин за сигаретами, — одергивает его Тоджи и забирает пакет, чтобы тот отхлебнул кофе. Три ложки сахара спасают напиток без молока и Годжо немного оттаивает, хоть и отбивается. — Бросай курить, — он хотел было что-то добавить, но Тоджи перебивает его, показательно вытаскивая из кармана куртки пачку и прикуривая последнюю. — Мы все всё равно умрем раньше, чем последствия курения могли бы настигнуть меня в старости. Годжо строит кислую мину. — Какой ты пессимистичный. — Это называется зрелость, малыш. От такого обращения у Годжо чуть не покраснели уши, но он быстро берет себя в руки. У Тоджи ужасная привычка подталкивать его на всякие эмоции и воображение. Или, возможно, это его бабочки все никак не успокаиваются после трех лет и не перестают биться о диафрагму. Они сворачивают с привычного маршрута во дворы, где был крохотный продуктовый. Снега было много — видимо, снегоуборочные машины до сюда не добрались, а протоптанные дорожки были очень узкими, приходилось идти по одному. Осторожно ступая по скользкому примятому снегу, они кое-как дошли до магазинчика. — Здравствуйте, вам как всегда? — продавщица лет тридцати пяти резко проснулась за кассой, увидев Тоджи, и состроила для него очень милое и приветливое лицо. Тот дежурно улыбнулся в ответ и кивнул. — И пачку риса. — И печенья, — встрял Годжо, на что Тоджи лишь махнул рукой, мол, давайте и печенья. Продавщица презрительно посмотрела на Годжо, на что тому хотелось лишь ребячески высунуть язык в ответ. Фушигуро прервал этот невероятный невербальный спор на пустом месте, положив оплату под расчет и забрав пакет с блоком сигарет и едой внутри. Сатору гордо развернулся на пятках и вышел первый, чуть не поскользнувшись. — Она с тобой заигрывала, определенно, — возмущенно сказал он, ковыляя по узкой тропинке с краю двора, стараясь выбраться поближе к цивилизации. — И что? — Тоджи сказал это так, будто даже не заметил взглядов женщины и они не стоили даже пролетающей мимо мухи весной. Не сбавляя шагу, Годжо прокрутил эту интонацию еще раз. Очевидно, что Тоджи было абсолютно все равно, это было понятно изначально, но это странное чувство уверенности в нем было… приятно. Очень даже. Будто Сатору поставил на Тоджи невидимую печать со своей подписью и словами «не покушаться». Он расплылся в улыбке и ускорил шаг. — Пойдем побыстрее, я уже хочу сесть на тебя в тепле и ничего не делать. — Такое ощущение, что это единственный твой план на жизнь. Годжо ухмыляется. — Как разберемся со странными проклятиями и всей этой непонятной чепухой, то так и будет. Вот она, эта тема всплывает. Тоджи улавливает, что, несмотря на очевидно плохой признак вроде тревожного сна, Сатору чувствует себя довольно… уверенно. По крайней мере, он говорит об этом так, будто точно знает, что со всем разберется. Видимо, пока Тоджи не было, с Годжо случилось что-то определенно а) хорошее б) то, что лучше бы с ним не происходило. Невероятные приключения Годжо Сатору, в которые превращается любая вылазка из дома (ну, процентов восемьдесят пять), не перестают поражать. При этом Фушигуро будто намеренно пропускает мимо ушей это нелепое брошенной на отсутствующий в данным момент на улице ветер. Упрямо не верил, списывая все на то, что Годжо легкий на подъем и сказать ему такое — значит ничего не сказать. На подходе к дому, Сатору бегло оглядывает улицу и, не заметив никого, обнимает руку Тоджи и переплетает пальцы. У Фушигуро всегда горячие ладони, а вот у него самого сильно замерзли пальцы. Тоджи не хочется прерывать контакт, поэтому перед дверью ставит пакет с едой на пол, чтоб освободить руку и найти ключи. Треск замка и они наконец-то в тепле. Пока Фушигуро снимает куртку, Годжо буквально выпрыгивает из ботинок и и бежит на кухню одетый, чтобы засунуть сендвичи в микроволновку. Он щурится и поправляет шторы, потому что солнце безжалостно хотело лишить его лично сетчатки и, пока еда непозволительно долго греется, быстро раздевается. — Можно бы поедим в кровати? Тоджи знал, что Годжо обычно предлагает так делать, когда чувствовал себя максимально расслабленно и хотел сохранять это чувство до конца. Ну или просто потом хотел завалить его побыстрее, чтобы залезть еще прохладными пальцами Тоджи под футболку, что было тяжело сделать на кухне, где между ними был стол. Раньше Фушигуро возмущался, потому что терпеть не мог крошки в постели, которые в самый неподходящий момент напоминали о себе. Поэтому он просто купил поднос, потому что бороться с жалобными глазами Годжо (а иногда и с горящими) было сложно. — Поднос на шкафу. Микроволновка пикнула и Годжо подпрыгнул. Он быстро разложил все и довольный, в одних трусах пошлепал в спальню. Тоджи зашел следом, хлопнув скрипучей дверью ванной. Он опять останавливается в проходе и наблюдает, как Сатору аккуратно ставит поднос на тумбу, заправляя кровать, стряхивает покрывало, согнувшись, не сразу замечает, что на него смотрят. Когда он водружает поднос с едой на идеально ровную застеленную постель, он поднимает глаза и из-под прозрачной череды ресниц ловит его взгляд. Разгибается и медленно подходит к Тоджи, не разрывая контакта — прижимается вплотную и обвивает руками шею. — Ты сегодня в хорошем расположении духа, — отмечает тот, выдыхая почти в губы, но не целует, — Расскажешь почему? Годжо кладет руки ему на затылок и впечатывается грудью в его тело так, что дышать становится проблематично. Улыбается широко и даже на мгновение забывает про горячие ароматные сендвичи в метре от него. — Чуть попозже, — он целует первым, подается вперед, сжимая длинными пальцами короткие волосы на затылке. Тоджи непринужденно держит его одной ладонью за поясницу, приоткрывая рот на встречу, но не перехватывая инициативу. Сатору чувствует теплую руку на голой коже, отчего целует глубже и дольше, растягивая момент до тех пор, пока не становится некомфортно без воздуха. Вдыхает к запаху сигарет и в который раз натыкается на осознание, что потихоньку привыкает к нему, даже если раньше не переносил его на дух. Пропускает жесткие волосы через пальцы и проводит языком по небу — никакой реакции, кроме едва заметно потеплевшей ладони на его пояснице, но этого вполне достаточно — не то чтобы Тоджи был щедр на проявления удовольствия. Сжимая веки, Сатору понимает, что хочется уже вдохнуть поглубже и разрывает поцелуй. Он медленно отстраняется и упирается лбом в лоб Тоджи, пряча взгляд и обхватывая ладонями его скулы. Хочет что-то сказать, но передумывает — этот порыв почти незаметный, и Тоджи узнает о нем лишь подсознательно, как догадка всплывает в голове, но тут же исчезает. Фушигуро стоит все так же ровно, пока Годжо прижимается к нему и оставляет еще один мимолетный поцелуй на шраме — это место, которое невозможно оставить без внимания, оно постоянно раздражает взгляд Сатору и режет чувствительные глаза, от чего губы тоже начинает щипать. Но, утолив и эту потребность, он немного отстраняется и опускает руки. — Все, теперь можно идти завтракать. Так как Тоджи ждал этого взбрудораженного призыва — он вообще был удивлен как Сатору мог функционировать без еды с утра пораньше — от лишь коротко улыбается и садится на кровать, скрестив ноги. Включает телевизор на фон, снижая громкость почти до нуля, чтобы лишь приглушенная картинка на фоне создавала блеклое рябящее разнообразие. Годжо подползает поближе, так, чтобы их коленки соприкасались, и наконец вгрызается в свой бутерброд, при этом довольно урча. Тоджи не успевает съесть и половину своего, как он принимается за второй. — Такими темпами ты подавишься и это будет очень глупая смерть сильнейшего, — замечает он, запивая суховатый сендвич своим любимым растворимым кофе, который сделал ему Годжо, видимо, попутно заткнув нос пальцами. — Это будет самая приятная смерть, — Годжо лишь самозабвенно продолжает поедать несчастный бутерброд так, будто это последняя еда в его жизни. Останавливается, будто задумавшись, и выдает, — Хотя, она, пожалуй, будет на втором месте. Тоджи переводит взгляд на него и щурится. Потом заявляет ровно и уверенно. — Даже знать не хочу. В ответ издевка. — Я все равно скажу. Первое место займет… Фушигуро кладет руку ему на бедро и сжимает. От неожиданности тот запинается и сглатывает последний кусок сендвича. Тоджи ухмыляется — всегда работает. — Манипулятор, — Сатору возмущается, но пьет свой чай, чтобы хоть как-то разбавить сухомятку. Поднос остается почти пустой, поэтому Фушигуро убирает его под кровать. Годжо потягивается, хрустя суставами плеч, и ложится, укладывая голову Тоджи на бедро. Свешивает ноги с кровати и ловит его ладонь в свои руки. Фушигуро смотрит сверху вниз на блаженно прикрытые глаза. Прерывать момент не хочется, но спросить надо. — Что делал вчера вечером? — начать издалека хорошая идея, но в их, кхм, дуэте обычно не спрашивают такое, поэтому он тут же продолжает, — Уверен, это как-то связано с тем, что сегодня ты похож на человека, выигравшего в лотерею. Не стоит говорить, что Годжо был уверен, что выиграл лотерею примерно года три назад — когда им поставили первую совместную миссию. Он поднимает глаза на Тоджи и смотрит с минуту — уже спокойным и серьезным взглядом, скидывая маску игривости. Выжидает немного. — Ходил вчера к Яге-сенсею вечером, пока тебя не было, — в последних словах нет укола, — Помнишь Нанами? Он был на миссии в Итамэ, где забастовки в больнице. Все странности абсолютно такие же, как в наших случаях и в Фукуи. Теперь понятно. — И тебя успокоило, что это не твоя паранойя? Хорошо, что Годжо все-таки в привычной манере докопался до Масамичи, но, очевидно, не все прошло так гладко. Скорее всего, насущную проблему в виде постоянных мыслей и переваривания самого себя этот разговор и избавил Сатору окончательно, но произошло еще что-то, что внешне вряд ли его задело, но подсознательно заставило тревожится настолько, что вернулся беспокойный сон. Возникали сомнения, стоило тогда вообще идти в Школу, если все так обернулось. Тем не менее, Годжо кивает в ответ и прикрывает глаза, все еще держа руку Тоджи и поглаживая предплечье. — Да, даже Яга мне поверил, — самодовольно, — сказал, у моих опасений действительно есть основания. Важный показатель того, что ситуация страшнее, чем может показаться на первый взгляд. Но для Тоджи сейчас немного важнее другое. — Но тогда почему ты опять задыхался во сне? Для Сатору этот вопрос как гром среди ясного неба. Быть честным, он думал, что вчера испытал просто сильный страх, смешанный с внезапностью — все-таки неожиданно было почувствовать ту же самую проклятую энергию в безопасной Школе, что он встречал и в битве с абсолютно мутным и подозрительным проклятьем на краю мира. Стоп, может именно этот контраст и заставил мозги ввести все тело в такое напряжение, что конечности тряслись даже дома, пока он пытался расстегнуть куртку? Потому что это доказывает, что Колледж окончательно подтвердил свое участие во всех этих сомнительных происшествиях. Но тогда это должно лишь укрепить убежденность Сатору в том, что у старейшин рыльце в пушку, если не руки по локоть в крови. Следственно, его не должно было это тревожить — наоборот, подарить бесконечный дзен и абонемент в нирвану. Или же дело в том, что та проклятая энергия кажется настолько знакомой, что нейроны упорно прячут любую информацию о ее обладателе в самой сердцевине переплетения извилин? Это больше похоже на истинную причину тревоги, но кто это черт возьми мог быть, что к нему опять вернулась, хоть и не до конца, давно забытая бессонница? Кого настолько сильно пыталаст забаррикадировать его нервная система? — Сатору! Он распахивает глаза резко — так, что огромные зрачки за какие-то милисекунды превращаются в узкую точку. Натыкаясь на беспокойство в глубине темных глаз напротив, которое уже рвалось наружу, Годжо пытается прикинуть, насколько много времени он пытался построить хоть какое-то связанное повествование в своей голове, чтобы терпеливому Фушигуро пришлось его одергивать. Тем временем Тоджи почувствовал, как замершие на несколько минут напряженные мышцы Сатору расслабляются и он опять пытается улечься поудобнее, будто насильно успокаивая тело после судорог. Этот гаденыш, пожалуй, единственный, кто заставлял его нервничать — с годами это чувство притупилось до нуля и уже должно было кануть в небытие, как на горизонте появился Сатору и растормошил его просто своим существованием и аккомпанирующим ему стремлением влезть везде, куда стоит и не очень. Он же сейчас лежит под ним, жует губу и смотрит прямо и расфокусировано. Промаргивается и взмахивает ресницами — это совсем незаметно для любого, кроме, пожалуй, Тоджи. Нездоровая наблюдательность и обостренные донельзя чувства — все можно списать на них. Смотря на этот мимолетный жест, он коротает время, ожидая ответа. Тот сваливается на него слишком громоздко, и будь это не Фушигуро Тоджи а кто-то другой, то его бы раздавило. — Выходя от Яги я почувствовал ту же самую проклятую энергию что и тогда в Мияги, когда мы шли уже с площади, помнишь? — Годжо опять закрывает глаза и непроизвольно сжимает запястье Тоджи, — Не думал, что это ощущение заставит меня так плохо спать. За окном будто потемнело. — Хочешь сказать, что Колледж или верхушка сами используют для чего-то эти проклятья? Иначе как бы там оказался тот же самый человек, кем бы он ни был. Сатору поворачивает голову на бок. Как же ему не хочется все это раскапывать, потому что, возможно, он не готов сказать себе что боится узнать, почему этот загадочный, скрытый снегом и темнотой вечера некто ощущается таким болезненно знакомым. — Вряд ли он так спокойно проник на территорию Колледжа и остался незамеченным барьером Тенгена. Резонно. Тоджи перебирает полупрозрачные волосы на макушке Сатору, то ли чтобы успокоить его, то ли чтобы сосредоточиться самому. Сильное осязание очень хорошо (возможно слишком) передает дыхание Годжо на его бедре и мягкие подушечки пальцев на ладони. — Очевидно, что это кто-то из бывших студентов. Тоджи не произносит свои подозрения вслух, а Годжо даже не подпускает к себе такую мысль. Лишь кивает — половина шаманов была студентами Токийской Школы Магии. Переводит тему, на не менее интересную, но менее волнующую, мягко говоря. — Что еще Яга рассказывал? Тут Сатору опять поворачивает лицо к Тоджи и кладет руку за голову. Другой рукой приподнимает край его футболки и кладет ладонь на бок. Просто прикасается, ничего больше. — Я выловил как раз в тот момент, когда он вернулся от старейшин, — разочарованным тоном продолжает, — Но там не было ничего интересного — просто обсуждались вопросы о фестивале по обмену. Видимо, старейшины стали еще более скрытными, если даже Яге не говорят ничего серьезного. Можно исключить вариант того, что это Масамичи умалчивает — если Годжо удалось убедить его в собственных невероятных догадках, то тот хотя бы обходными путями предоставил имеющуюся информацию. Значит, ее просто нет. — Он же в этом году проходит здесь, в Токио? Сатору кивает. — Но они почему-то отказались от помощи в организации защиты фестиваля. — Обычно же ты в ней участвовал, ты рассказывал что с третьего класса, да и я помню, что в прошлом и позапрошлом году ты жаловался, что тебе придется слишком долго сидеть с Ёшинобу в одном помещении, — несмотря на шутливый тон, Тоджи сводит брови. Да, Сатору никогда недолюбливали, но там, где он был необходим, его не игнорировали напрямую примерно никогда. Пара секунд молчания. Почему Годжо вчера не пришло это в голову? Видимо, спокойствие Масамичи по этому поводу передалось и ему, но в этом случае — абсолютно зря. — Отстраняют меня от любых контактов с верхушкой, — уверенно. Сатору выдыхает и удрученно говорит, — Тяжело быть сильнейшим: чуть что — сразу я крайний. — Ты просто опасен для них, — Тоджи говорит это как что-то само собой разумеющееся. Тут же добавляет, — не зазнавайся только. Годжо шутливо задирает подбородок вверх и усмехается. — Не очень то и хотелось, — с прищуром глядит на Тоджи снизу вверх и спрашивает, — Почему тебя не опасаются? — Думаю, им слишком противно думать обо мне — в этом плюс существования в качестве ошибки клана зенин. Рука Годжо под его футболкой поднимается выше — проводит пальцем по прессу, косым мышцам живота, чувствуя, как они напрягаются. — У них отвратительный вкус. Тоджи сжимает зубы, но позволяет Сатору продолжить. Дальше ведь не пойдет, верно? Только половина одиннадцатого утра. — У тебя отвратительные подкаты. Годжо показательно надувает губы. — Я вообще-то серьезно, — он и правда лишь продолжает рисовать что-то пальцами на грубой коже, и Тоджи усиленно пытается отрешится от слишком развитого осязания, — Зенин совершили ошибку только в том, что отвергли тебя. Для Фушигуро это забытая тема. Он уже не испытывает ни гнева, ни раздражения, ни уж точно тоски — он давно перерос это, сменил фамилию и оставил все позади. Годжо пытался иногда поднять эту тему, но осознав, что Тоджи уже ни горячо ни холодно, оставил свои попытки. Сейчас в нем было слишком много уверенности в себе, чтобы хоть о чём-то сожалеть и на кого-то обижаться. Но слова Сатору, хоть и звучали буднично, как будто между строк выдали признание. В чем? Ну, только сам Годжо знает. Нельзя отрицать, что Тоджи было приятно услышать это. Просто знать, ничего больше. — Кстати о моей семейке,— на этом моменте Тоджи заметно поморщился—, вчера я виделся с Наоей. Сатору заинтересованно уставился на него. Клан Зенин для него — темный лес, да и Тоджи никогда о них не рассказывал, а тут вдруг такой поворот. Неужели… — С чего вдруг? Сколько вы не виделись, лет шесть? — А ты подумай «с чего». У Годжо в воспоминаниях внезапно воспроизводится фраза: «Я тоже что-нибудь придумаю». Как заевшая кассета, раз десять за одну секунду она прокручивается снова и снова дежурным тоном Тоджи. Только вот Сатору прекрасно понимал, что это «что-нибудь» — не какая-то незначительная ерунда, которую мог бы сделать Тоджи, которая бы не стоила ему и толики усилий. Возможно, и встреча с Наоей не принесла ему дискомфорта (что маловероятно). Возможно. Годжо хочет задохнуться прямо сейчас. Сложить два и два несложно — Фушигуро действительно добровольно встретился с кем-то, с кем, скорее всего, не встречался бы еще лет сто. Ради него. Или из-за него, неважно, сам факт поступка уже сложнее укладывался в голове и давил на грудь сверху. С трудом подавляя желание то ли спросить отупелое «Зачем?», то ли целовать его до потери пульса прямо сейчас, Сатору выдает полуосознанное «Ааа». — И что он сказал? Тоджи цыкает и и хрустит шеей. — Ничего дельного. В клане бардак, поэтому ни у кого нет возможности посещать собрания старейшин, — звучит жалко, поэтому он добавляет — Если что-то узнает, Наоя сообщит. Тут Годжо хмурится. В глазах появляется подозрение. — Он же не просто так по доброте душевной согласился тебе помочь? — никто бы не согласился на такое просто так, это ясно как день. Но Фушигуро лишь отмахивается. — Разберусь, ничего критичного. Сатору жалеет, что он сейчас без очков и ему некуда спрятать свой взгляд. Он прекрасно понимал, что Тоджи сделал это по собственной инициативе, но это не успокаивало мечущееся в грудной клетке сердце. Ему хочется закрыть лицо руками, но это выдаст его смущение еще сильнее, поэтому он резко садится и хватает Тоджи за плечи. Между ними сантиметров десять, и Фушигуро может видеть, как в глазах, похожих на зимнее небо за окном, мелькает слишком настоящее, чтобы быть правдой, чувство. Сатору ощущает, что сейчас — тот самый момент, когда стоит рассказать свой план. Фушигуро сидит в замешательстве — он ничего особенного вроде не сделал. Думает, что Годжо давно стоило принять, что ради него он не то что свернет кому-нибудь шею — поговорит с кем-то нужным спокойно и без поножовщины. А это многого стоит. — Тоджи, выслушай меня пожалуйста внимательно. — У Годжо аж волосы дыбом встают. Он ерзает на месте от нервов, ощущения невероятной благодарности и опасений. Тоджи настороженно кивает, потому что если не выслушает, то Сатору лопнет, — Только не перебивай, хорошо? От этих слов еще страшнее, и неважно, что Тоджи, вроде бы, никогда этого и не делал. Сатору набирает воздух в легкие. — В общем, помнишь по новостям показывали, что та компания, у которой офис в центре, — он на секунду спотыкается, — неважно, не помню название, но она скоро либо обанкротится, либо продолжит функционировать. Это случится дней через пять, и я думаю, что туда незамедлительно отправят кого-то из школы. Это идеальное место для того, чтобы на волне сокращений туда подставили проклятье, как это было везде. Не знаю, в чем их цель, но я думаю нам нужно поймать того, кто там будет манипулировать проклятьем раньше, чем все будут устранены. — Как ты предлагаешь узнать, кто туда будет послан и когда? — Яга сообщит мне, — с готовностью заявляет Годжо, но это не перебарывает сомнений Тоджи. — В прошлые разы всех посылали не сразу, а с задержкой, когда уже все жители или работники были убиты. Думаешь, здесь будет не так? На этот вопрос Годжо не дает незамедлительного ответа. Он кусает щеку изнутри и опускает взгляд, будто пытаясь найти ответ как шпаргалку, написанную на тыльной стороне ладони. — Я не знаю, возможно, нам либо стоит прийти пораньше, — он опять останавливается. Вдруг продолжает тараторить слишком стремительно, — либо у старейшин не будет повода медлить. Офис у компании хоть и большой, но: во-первых, это закрытое помещение, а значит нанести большой урон будет легче и быстрее; во-вторых, здание находится в центре, а значит шаман должен будет устранить проклятье до того, как жители ближайших домов узнают, что там происходит. Тон Фушигуро становится мрачным. — Тогда там должно быть проклятье особого ранга. Годжо все еще сжимает его плечи — кажется, что у него сейчас онемеют пальцы. — Я понимаю. Но я же сильнейший. Резко Тоджи показательно мотает головой и очень строго и слишком строго даже для него выдает. — Ты меня не понял, Сатору. Ты не имеешь права идти туда один, — «без меня». Так он хотел сказать. Годжо ошалело глядит на него, как истукан, что даже слышно как ворочаются шестеренки в его голове. — То есть ты даже ничего не скажешь? Что это не сработает, что это глупость и все в этом роде? — А есть смысл? Ты все равно не угомонишься, — Тоджи убирает со его лба светлые волосы и продолжает, — Тем более неужели я недостаточно показал, что готов влезть за тобой в любую авантюру? — Прям в любую? — уже игриво — В пределах разумного. Вы не идем купаться в снегу голыми. Годжо вдруг смеется и роняет голову Тоджи на грудь. Хихикает, снимая напряжение, пока тот смотрит ему за спину. Вряд ли из всего этого выйдет что-то хорошее. Но что-то определено неплохое происходит прямо сейчас и возможно это повод не париться. Дальше дни протекают в целом тихо. Тоджи периодически сваливает куда-то по делам, о которых принято не спрашивать, а Годжо подозрительно долго остается без работы — целых три дня подряд, поверьте, это много, особенно для Сатору. — Давай сходим куда-нибудь? — Годжо сидит на кухне и пинает ногой стол. Он уже готов на стену лезть от скуки, при том что до новостей о судьбе компании — как и о судьбе их плана — оставалось еще два дня. Фушигуро бросает взгляд на часы, еще стоя в дверях — семь вечера, суббота. Народу везде сейчас будет как в Судный день, но и оставаться дома не очень-то и хотелось. Куда-то в бар тащит Годжо бессмысленно, он не пьет, поэтому оставался один верный вариант — В кино? — Вариант хороший, только вот в выходной людей будет слишком много, а значит, они будут очень, мягко говоря, скованы в движениях. Тут же придумав альтернативу, Тоджи предлагает, — или можем заказать диск с доставкой и посмотреть что-нибудь дома? Сатору хитро смотрит на Тоджи и облизывается. Он отлично понимает, почему Тоджи резко захотел остаться дома, и его идея ему определенно нравится. — Чур выбираю я, — Годжо уходит в спальню за телефоном, пританцовывая, а Тоджи улыбнувшись, переводит взгляд на уныло пустой холодильник. На самом деле, он не то чтобы пустой, просто готового в нем ничего нет. А, как всем известно, еду которую нельзя съесть сразу, едой не является. Слышится, как Годжо бормочет название фильма и благодарит оператора, до тех пор, пока Тоджи не начинает греметь кастрюлями. Когда Сатору вернулся, он застыл в проеме, наблюдая, как Тоджи льет масло на сковороду, попутно заливая лапшу кипятком. Взгляд притягивает задница, обтянутая тонкой тканью домашних штанов, и Годжо уже не может сопротивляться. — Порежь овощи, — Тоджи резко разворачивается и кидает ему морковь, за что в данный момент Годжо буквально его ненавидит. Ему прервали такое зрелище. Возможно даже намеренно — не зря Сатору сверлил его глазами так сильно, что это, скорее всего, ощущалось на физическом уровне. При этом он послушно садится за стол, поджимая под себя ноги. — Подай доску и нож. — Возьми сам, ты знаешь, где все лежит. Кряхтя, Сатору опять поднимается и, прижавшись всем телом к спине Тоджи, пытается дотянуться до ящика. Кухня действительно слишком маленькая, чтоб разойтись, но в любом случае пять сантиметром между ними бы осталось. Фушигуро не поддерживает игру, но и не отстраняется. Сатору дышит ему в ухо, когда выхватывает все, что нужно, из шкафа, и удовлетворенно наблюдает, как по шее под ворот футболки ползут еле заметные мурашки. И как ни в чем ни бывало садится обратно и принимается резать овощи. — Доставка будет минут через 20. Тоджи кивает, но все сильнее чувствует, что они едва ли посмотрят первые пять минут. — Как раз ужин будет готов. Годжо передает ему доску с расчлененной морковкой и заглядывает через плечо. — Что готовим? — Сюрприз. Больше помощи не требуется — Фушигуро занимается своими кухонными делами сам. К слову, готовил он достаточно редко, когда были силы, время и настроение — так готовка становилось индикатором того, что он, наконец-то, достаточно устал от ничегонеделания. Годжо смотрит, как руки, которые обычно втыкают нож кому-то в горло, а не ласково стучат им по скорлупе яйца, чтоб разбить. Под теплым освещением единственной лампочки на кухне, в теплом пряном аромате специй Сатору чувствует себя на своем месте. Хотя это ощущение вряд ли связано с обстановкой — скорее, с одним конкретным человеком, стоявшим у плиты. Просто… все это заставляло ту пресловутую мышцу в грудине болеть на эмоциональном уровне, биться слишком размеренно и здорово. Спокойствие было непривычным, но приятным. Весь старый мир за пределами квартиры останавливается и разрушается, но в этих стенах в этот момент строится и обосновывается новый, безопасный и стойкий. От этого ощущение не хочется отрываться, нельзя допустить того, чтобы оно исчезло. Но вместе с ним появляется страх где-то на периферии, что это все тоже может исчезнуть. Но людские страхи часто иррациональны, да? У Годжо с его вечной тревогой уж точно. Он понимает, что сидит, укутавшись в свои мысли уже довольно долго, когда раздается стук в дверь. Его сопровождает тихий звон тарелок. Сатору подрывается и идет к курьеру, пока Тоджи, прочувствовав, что у Годжо был индивидуальный сеанс медитации, тихо накладывает лапшу по глубоким чашкам. Как только дверь захлопывается, доносится хрустящий звук выдвигающегося дисковода. Годжо заканчивает устраивать домашний кинотеатр в тот момент, когда Тоджи грациозно вносит ароматный ужин в спальню. — Осторожно, горячо, — Фушигуро часто напоминает себе, что Годжо куда нежнее него в таких вопросах. Заставка фильма расплывается по комнате светом и звуком. Сатору ставит тарелку на поднос на кровати так быстро, как может, чтобы не обжечься, и вонзает палочки в лапшу. — Очень вкусно! — не для красного словца — вообще Годжо редко говорил что-то просто из вежливости. Тоджи благодарно кивает и пытается ухватиться хотя бы за начало и завязку кино, но не может не переводить взгляд на спокойное красивое лицо Годжо. Иногда у него случался отрыв от реальности — в контексте жизни Фушигуро красивый молодой мальчишка, сидящий у него на кровати и с улыбкой и поедающий его стряпню похоже на сюрреализм. Сатору перехватывает его взгляд, отрываясь от фильма, и смотрит особенно тепло и жутко интимно — так, что хочется завязать ему глаза. Но молчит, потому что не хочет смущать или просто сам стесняется. Они отставляют тарелки и Сатору обыденным жестом кладет голову Тоджи на плечо. Тот оставляет поцелуй на его макушке и с удивлением понимает, что даже все еще следит за происходящем на экране. Но, так как их руки уже были развязаны, ненадолго. У Сатору как всегда слишком много эмоций по всем теле, передающиеся, кажется, со всеми нервными импульсами. И сейчас они были слишком светлыми и душещипательными, чтобы не поддаться. Не отводя взгляда от фильма, он тихонько целует Тоджи в линию челюсти, медленно и лениво спускаясь до ворота футболки. Тот лишь чуть крепче обнимает его. Поэтому Сатору тихо оттягивает ворот футболки и прикусывает его за плечо. Потом аккуратно спускает руки к низу несчастной майки и задирает ее, обводя кончиками пальцев пресс. Никакой активной реакции. — Тоджи… — М? Сатору целует его за ухом и прикусывает мочку. Пальцы поддевают резинку штанов и пробираются в трусы. Тоджи, наконец, отрывает взгляд от фильма и поворачивается лицом к Годжо. С первого взгляда можно сказать, что он смотрит грозно, но Сатору видит, как каменный взор плавится. Придвигается ближе и выдыхает Фушигуро в губы. — Вот теперь ты смотришь в нужную сторону. Тоджи затыкает ему рот поцелуем, таким глубоким, что Годжо от неожиданности думает, что подавится. Вернув связь с реальностью, он обхватывает длинными пальцами его член и начинает медленно водить вверх вниз. Фушигуро выдыхает оборванно в поцелуй. Он не забирает инициативу, разрешает Годжо делать все, что ему хочется. С очередным резким движением руки Сатору, он закидывает голову, чем тот с удовольствием пользуется — ставит засосы, которые вряд ли сильно проявятся, но ощущать, как трахея под губами вибрирует, сдерживая стон, дарит просто крышесносное чувство. Тоджи вздыхает, когда Сатору убирает руку. Тянется, чтобы снять с него футболку, в то же время как Годжо хотел сделать то же самое с ним, и они неловко смеются. Фушигуро бережно раздевает Годжо, задевая пальцами соски и щекоча бока. Сатору просит его присесть, чтоб стянуть футболку и смотреть на красивую, изрезанную старыми шрамами грудь. У него еще будет время насмотреться — он держит это в голове и стягивает с себя штаны. Тоджи тоже ловко от них избавляется. Сатору садится сверху ему на низ живота и смотрит сверху вниз затуманенно и блаженно. Тоджи тянется за смазкой, которая так и валялась под подушкой. В это время Годжо наклоняется и целует его грудь и ребра, кусает и тут же зализывает. У Фушигуро тоже сознание постепенно уплывает, когда он видит, как Сатору, почти лежа на нем сверху, смотрит из-под ресниц так, будто готов буквально сейчас сдаться. Ему в руки. Пока Годжо усердно оставлял укусы на каждой миллиметре кожи, до которого мог дотянуться, Тоджи аккуратно вводит в него пальцы, растягивая. Сатору замирает и хрипит глухо, пока Тоджи выверенно и абсолютно нарочно не задевает простату. — Ну уж нет, — Годжо с ухмылкой приподнимается, чтобы соскользнуть с грубых, но бережных пальцев и чертовски медленно опускается на его член. Раздается такой громкий стон, что Тоджи кажется, что он вот-вот оглохнет. Его член сжимает так приятно, что он закусывает губу, чтобы не застонать. Сатору делает все медленно и лениво, поднимается и опускается, смакуя момент, уперевшись руками в грудь Тоджи. Фушигуро мнет его напряженные бедра, проводя большими пальцами по тонкой коже внутренней стороны, отчего Сатору часто теряется в ощущениях. Он пробует разные углы и, когда находит нужный, вскрикивает так, что дрожат стекла. Инстинктивно хочет зажать себе рот, но Тоджи перехватывает его руку и подносит к губам, целуя ладонь. — Не сдерживайся. Годжо запрокидывает голову назад и смотрит сверху вниз из-под густых ресниц. В горле все пересохло, а ноги начинали уставать, все тело тряслось от жуткой смеси морального и физического удовольствия. Тоджи завороженно глядит, как пряди светлых волос прилипли ко лбу. Кладет руки на его ягодицы и помогает приподняться, чтоб так же оглушительно застонать и вздрогнуть от судорог, опускаясь на его член снова и снова. Для Тоджи поднять Годжо ровно так де тяжело, как перевернуть подушку. Контроль волей-неволей переходит к нему, но тем не менее Сатору все равно смотрит сверху вниз и стонет, шевелит пересохшими губами и давит ладонями в грудь. — Я больше не могу, — он растягивает последнюю гласную, когда чувствует, как ладони Тоджи на его ягодицах сжимаются. Каждая клетка тела, казалось, сейчас лопнет, если его член хоть еще раз заденет простату. А Тоджи, как назло, помогает ему двигаться быстрее и у Годжо перед глазами черные мушки. Он чувствует, что вот-вот кончит, когда сквозь занавес удовольствия проскальзывает утробный рык. — Я тоже. Для Годжо голос Тоджи — спусковой крючок, он резко садится до основания и прогибается, кончая. Фушигуро не может стерпеть того, как болезненно сжались стенки вокруг его члена и кончает следом, слишком сильно сжимая Годжо в районе подвздошных костей. Сатору буквально падает в поцелуй — короткий, но емкий, не чувствуя липкости — лишь бесконечно долго гладит лицо Тоджи, будто пытаясь запомнить его тактильный портрет. Фушигуро придерживает его, будто куклю, потому что расслабленное тело норовило соскользнуть с него и испачкать простыни. Сатору нравится это ощущение силы и, конечно, то, как язык Тоджи щекочет его небо. Немного отдышавшись и еще раз прощупав все мышцы на теле Тоджи, Сатору спрашивает. — В душ? Фушигуро убирает прилипшие к его лбу волосы и смотрит в глаза как всегда слишком долго. — В душ.

***

Утро начинается с протяжного звона телефона. Годжо скрипит и недовольно бухтит, пытаясь заставить язык шевелиться и издавать звуки, похожие на японский. Высовывать нос из-под одеяла очень не хотелось, но телефон все продолжал и продолжал звонить. — Ответь уже наконец, — послышался хриплый гундящий голос под боком, — если это кто-то не по вопросам мировой безопасности, я выбью из него всю дурь. Сатору вытаскивает руку из-под подушки и, пытаясь наощупь найти телефон, роняет на пол стакан и, кажется, пульт. — Ты что, спишь? — надоедливый гудок сменяется не менее раздражающим в данный момент сердитым голосом Яги. — К сожалению уже нет. — Семь утра, Годжо, — с каждым словом Масамичи звучит еще взвинченнее. — Отлично, тогда до свидания, Яга-сенсей. Рабочие часы с девяти до шести. Слышится цыкание и чуть ли не скрежет зубов. — У тебя самолет через два часа. Тут уже Сатору просыпается окончательно и хочет так резко сесть, что бьется головой об изголовье кровати. — Какой еще самолет? Надеюсь, в отпуск. Тоджи тоже открывает глаза и переводит взгляд на Годжо. Если до этого он не вслушивался в разговор, улавливая лишь обрывки фраз, то сейчас он сосредоточился на разговоре. В трубке какое-то время тихо, пока Яга с сомнением не переспрашивает. — Тебе ничего не сказали? Годжо устало запрокидывает голову. — Если не сказали, то и не очень надо было. Добрых снов, Яга-сенсей. Его перебивают на полуслове. Масамичи тоже потерян, но быстро возвращает самообладание. — Вчера ночью старейшины раздавали миссии — тебя срочно вызывают на Тайвань. — Впервые слышу даже о собрании. Тоджи даже не хмурится—этого и следовало ожидать. Верхушка как можно сильнее старается сократить пребывание Сатору на расстоянии к ним ближе чем 5 километров. — Неважно, Годжо, быстро одевайся и мчи в аэропорт, я все расскажу тебе по дороге. Тот в ответ шуршит одеялом и залазит под него обратно. — Нет, это мне неважно, что там происходит. Меня не уведомили нормально, поэтому, по сути, я ничего не знаю. Яга внезапно спрашивает. — Они отправляли тебе письмо? Годжо, будто испытывая на себе его подозрительный взгляд даже через телефон, тем не менее, без зазрения совести отвечает. — Нет. — Ты дома вообще? Тут Годжо недолго мнется. — Фактически нет. Яга, кажется, готов его задушить. — Ноги в руки и в аэропорт. Если старейшины узнают, что ты опять их проигнорировал, то можешь попрощаться с любой возможностью ходить на миссии сложнее, чем патруль заброшек на северо-западе. Нанами за тобой заедет, диктуй адрес где ты сейчас Закатывая глаза, Сатору прикрывает рукой динамик и поворачивается к Тоджи с вопросом «где он сейчас?». Тот отвечает и Годжо передиктовывает адрес Яге. После чего кладет трубку устало потирает глаза руками. — Я еду на Тайвань. Фушигуро хочет закатить глаза на такой очевидный факт изоляции Годжо от мира, но сдерживается, потому что его понемногу начинает душить беспокойство. Надо наступить ему на горло до того, как оно сделает это первым, поэтому Тоджи монотонно спрашивает. — Я уже слышал. Вовремя, правда? Годжо лишь морщит нос и пытается собраться с силами, чтобы вылезти из постели в семь утра в воскресенье. — Да уж. Еще и не один. Не думал, что они будут сомневаться в моей компетентности. — Они сомневаются в твоей прилежности, и очень правильно на их месте, — Тоджи за компанию встает и уходит на кухню делать чай, пока Сатору теперь уже находится в поиске своих вещей, — Тебя же и след простынет, как только кто-либо из шаманов отправится в Vermicular-билдинг. У Тоджи дома периодически лежали какие-то вещи Сатору, а учитывая то, что последние дни тот регулярно ночевал у него, то даже притащил сумку — как чувствовал. Он быстро бросал в нее все, что попадало под руку, беглым взглядом мазал по стенам и полу, но на Тоджи смотреть опасался. Потому что стоило ему подойти и забрать у Фушигуро кружку с чаем, как… — Может ну его к черту? Что они мне сделают. Тоджи открывает форточку на кухне и курит, долго затягиваясь. Окидывает Годжо спокойным взором и безапелляционно заявляет. — Не забывай, что нам все еще не стоит вызывать подозрений. Ты и так привлекаешь слишком много внимания. Вздыхая, Сатору подходит и, игнорируя зажженную сигарету в руке, целует его коротко. Его руки как всегда каждую секунду меняют местоположение, будто за те три секунды поцелуя хотят оставить в памяти слепок Тоджи. — Я знал, что ты так скажешь, — Годжо проводит ладонью по мышцам на руке и закашливается, когда запах дыма все-таки достигает его сквозь эмоции, — Фу, все, я поехал. Юрко залезая в ботинки и куртку буквально на лету, Сатору ловит брошенную Тоджи сумку и машет рукой. — Будь на связи, — Фушигуро захлопывает за ним дверь. Они обмениваются ухмылками и он видит, как глаза Годжо искрят холодным светом. Старейшины уж очень нервничают, и это забавно. Наконец-то начинается что-то интересное: они оба это чувствуют и оба в предвкушении, но есть нечто, что мешает отдаться азарту. Волнение? В нем нет смысла. Страх смерти? Уже привычно. Хотя, смотря чьей. Тоджи лениво допивает свой кофе, уже остывший, завтракает старыми паровыми булочками. Курит прямо в кухне, стряхивая пепел в подаренную когда-то Наоей пепельницу. Только он встает, чтобы наконец впервые за неделю дойти до тренажерного зала, как уже его телефон настойчиво дребезжит где-то около раковины. — Тоджи-сан? Помяни черта. Слышится взбудораженный голос Наои и думает, что на сегодня с него было бы достаточно «забытой» миссии Годжо. Но отвечает дежурное «что случилось?», ждать не приходится — тот тут же выпаливает не то возмущенно, не то слишком удивленно. — Зачем Годжо летит на Тайвань? — Стоп, а Наоя откуда знает? Будто читая мысли Фушигуро, тот продолжает. — Мы летим в одном самолете. — Ну так спроси у него, — в привычной манере выдает Тоджи скорее рефлекторно. Подходящий ответ на самом деле, чтобы не выдать тот факт, что он и сам не имеет ни малейшего представления. — А ты какими судьбами туда? Тебе разве не закрыли въезд в Китай? Наоя раздраженно выдыхает. — Хорошо, что вы пошутили так еще до того, как я пересек границу, иначе меня бы точно депортировали, — он, видимо, оглядывается и понижает голос, — Почти половину Хэи послали туда на миссию. Если Годжо туда же, куда и мы, то… — То там все очень серьезно. Наоя говорит на грани слышимости, по чуть-чуть съедаемый помехами. — То мы ловим не только проклятье, но и шамана, с ним связанного, — связь начинает прерываться, — Я напишу. Видимо, посадка окончилась. Тоджи понимает, что осмыслить весь этот бардак ему один только спорт не поможет. До вечера время пролетает быстро — возможно, Тоджи слишком надолго застрял на тренировке или же просто зимой очень короткий световой день. Когда он садится в машину, он уже не смотрит на часы — просто выходит из опустевшей квартиры, проваливаясь в кромешную тьму зимнего вечера. В машине холодно, но, благо, снег с лобового легко смахивался дворниками. Очень хотелось сакэ и покурить, неважно в каком порядке. Тоджи начал с конца, зная, что в любом случае удовлетворит сегодня обе потребности. Бар, в который чаще всего ходил Фушигуро — идеальная середина между приличным местом и вонючим трактиром. Выпивка нормальная, да и контингент неплохой, только находится где-то во дворах и интерьерчик не очень. Не то чтобы Тоджи последнее время здесь часто бывал — просто в свое время это место довольно сильно прикоптилось и приклеилось к расписанию его выходных. — О, давненько Вас не было видно, — бармен замечает его, когда Фушигуро занимает место в самом углу барной стойки. Поднимает ладонь в знак приветствия, — Вам как всегда? — Пока двух стопок хватит. Первая обжигает горло и запускает мозги. Нужно разложить все по полочкам. Годжо вызвали на Тайвань, чтобы отвлечь и оторвать подальше от Токио — это понятно. Но зачем там Наоя и Хэй в целом? Из вряд ли кто-то стал бы трогать просто так. Если шаман, который раскидывает эти проклятья в рандомном порядке, контактирует со старейшинами, то зачем его ловить? Или эти старые маразматики потеряли над ним контроль? Пока что это — главный вопрос, озвучивать который нет абсолютно никакого смысла. Он слишком расплывчатый и непонятный, чтобы тормошить им кого-то (особенно кого-то такого, как Годжо). Вторая стопка предлагает пока на все забить и ждать ответа от Яги. Предложение заманчивое. Третья стопка уже не лезет. Соматическое беспокойство смешанное с предстоящей эйфорией разрешения этой белиберды сдавливает горло. Поэтому нужно срочно затянуться. Тоджи расплачивается сразу, как только хочет выйти покурить — чтобы не смущать бармена и потому что сам не знает, вернется ли в итоге. На улице начинает завывать холодный колкий ветер. Недостаточно сильный, чтобы брать в расчет, но достаточно хлесткий для того, чтобы дать по лицу холодной иглистой лапой. Луна не хочет выходить на свою ночную смену, прячась за облаками. Тоджи тоже прячется за сигаретным дымом, пока его не выхватывает телефонный звонок. Он на секунду жалеет, что живет не в эпоху Эдо. — Как обстановка? — они с Наоей определенно слишком часто здороваются, поэтому сейчас это было бы лишним. Тот шуршит чем-то на другом конце провода, грохочет и выругивается. — Ничего хорошего, — судя по звуку, он падает на стул и будто сдувается, — Мы здесь на зачистке, вроде ничего особенного, какие-то мелкие проклятья, но почему-то ими занимается Годжо, пока мы — боевой отряд на секундочку — занимаемся поисками шамана, который подкинул нам работенки. Не думаю, кстати, что найдем, — слышится звук откупоривающейся пробки, — Все с ног на голову. Тоджи уже ничему не удивляется. Резко все пошло по наклонной, при том, что этого никто не замечает особо. — То есть Сатору там носится за проклятиями второго ранга и спасает маленьких девочек? Слышно, как Зенин делает глоток. — Именно. Вроде обычная миссия. Нам строго запретили говорить, какова наша роль в ней. Это крысятничество со стороны верхушки никогда не перестанет удивлять. — Есть догадки по поводу того, кто это мог бы быть? — Есть, — повисает такая напряженная тишина, что кажется, что высоковольтки рядом этого не выдержат и согнутся вдвое, — Но я боюсь, что они окажутся правдой. Несложно понять, о ком говорит Наоя. Точнее было бы невозможно догадаться о чем и близко он хочет сказать, но учитывая то, что Тоджи варит весь этот адский бульон из догадок в своей голове последние несколько дней, при чем так усердно, что если бы не крышка из черепа, он бы уже давно выкипел, он сразу понимает, что ничего хорошего их план им не сулит. Остается только ждать. И это самое страшное и гнетущее — не потому что можно умереть, это, конечно, вероятно, но не так страшно как то, что встреча с ним сделает с Годжо. — Ты еще не уверен? — Тоджи спрашивает наверняка. Наоя вздыхает. — Я вообще не уверен, что понимаю, что вообще происходит. Когда все поменяется, я тебе позвоню, пока не бери в голову, — видимо, Наоя сам очень потерян. «Когда» — значит, что он уверен, что ошибается, потому что тогда карты не сходятся совсем. — Думаю, что нас бы не послали сюда ловить того, кто работает на старейшин. Просто сказал тебе мои подозрения. Наоя мыслит так же, как и Тоджи, и так же интуитивно чувствует, что все не так просто, как кажется. Тоджи думает, что ему стоит вернуться домой.

***

Годжо очень скучно здесь, на Тайвани. Он хочет уже вляпаться во что-нибудь поинтереснее, хочется ворваться в этот гребаный офис и разнести того, кто устраивает всю эту мутную вакханалию со странными проклятиями. Но пока везде все тихо, новости молчат, а за Годжо следят так, будто реально верят, что могут уследить. С ним носятся, как с писаной торбой, и это ужасно раздражает — он даже не может спокойно дойти в магазин за моти. Наконец, сумев буквально раствориться в воздухе, пока такой «случайный прохожий» помогает девушке поднять ее «случайно» упавшие сумки, Годжо набирает номер Тоджи. Фушигуро все еще ненавидит жить в двадцать первом веке. — Ты как там? — в голосе слышится за ширмой смертной скуки не менее смертная тоска. Тоджи не хочет говорить, где был, поэтому просто говорит что ездил в магазин, или за сигаретами, которые еще не закончились, или еще за бог знает чем. — Завтра же понедельник, да? Когда будет известно о решении биржи? Дрейфуя по шоссе, Фушигуро понимает, что только ему стоило успокоиться, как шило в заднице Годжо активизировался. Мировой баланс, видимо, по-другому поддержать не получится. — Завтра, сиди пока ровно и лови своих бабочек сачком, — смешно, наверно, со стороны слушать, как Тоджи так уничижительно называет проклятий второго ранга, которых по словам старейшин нужно-срочно-уничтожить-Годжо-вставай-и-лети-на-Тайвань. — А ты откуда знаешь? — Годжо проводит по лицу рукой и раздраженно вздыхает, — Я не могу, тут вообще нечего делать. Фушигуро делает нарочито мягкий голос. — Потерпи немного и мы обязательно найдем что бы поделать. — Например убьем этого ублюдка с проклятьями. — Для разнообразия да. В это время Тоджи заходит в квартиру и включает свет — на полу в коридоре валяется белый конверт, который, по-видимому, подсунули под под дверь. Годжо продолжает что-то говорить, но Фушигуро пропускает все мимо ушей, шурша бумагой. — Тоджи? — не услышав никакой реакции на свой рассказ, Сатору забывает подавить обеспокоенность в голосе. Фушигуро еще раз читает содержимое и, неаккуратно комкая, запихивает бумагу в карман. — Видимо, нас с тобой устраняют по одному, — он не хотел раздражать Сатору расплывчатыми фразами, поэтому сразу продолжил, — Меня тоже отсылают завтра — на Окинаву. Молчание длится недолго. — Едешь сейчас? Тоджи, не раздеваясь, берет зарядку от телефона и зубную щетку. — Нельзя чтобы они думали, что у нас есть какие-то планы, — Сатору с этим абсолютно согласен, но все равно бесится с такого наглого выпроваживания их с будущего поля боя, — Раньше приеду, быстрее разберусь и вернусь в Токио. — Значит, они все-таки контролируют ситуации с проклятьями, — еще раз убеждается Годжо, — иначе они бы так тщательно не планировали наши «внезапные» командировки. Слышится хлопок двери и снова — проворачивание ключа в замочной скважине. — И инциндент в ***-билдинг, — Сатору отмечает про себя, что это звучит как очень клевое кодовое название, — произойдет завтра-послезавтра, не позже. — Я свяжусь с Ягой, — Сатору откупоривает банку фанты и ставит чайник греться, чтоб заварить рамен. Нужно было подкрепить и так кипевшие мозги, — Как что узнаю — напишу, — после короткого промедления добавляет, — и ты пиши мне. Состояние у обоих странное — вроде бы, ничего не происходит, даже можно сказать, что вокруг все слишком тихо и скучно — обычные миссии не сложнее похода в магазин. Внешне жизнь идет своим особенно мерным чередом, и чувствовать подспудное ощущение тревоги и нездорового бешеного предвкушения им не из-за чего. Но тем не менее это состояние — будто у тебя в крови пять таблеток лсд пожизненно, которые не выводятся ничем, но никто намеренно не видит твоих огромных черных зрачков — не проходит, а лишь нагнетается и нагнетается. Годжо зевает в трубку и сбрасывает звонок — можно было бы говорить еще часами, но мысли не выстраивались в стройный ряд — лишь сбивались в разнородную толпу. Разбираться в этом беспорядке не хотелось, потому что все равно весь скупулезно и с болезненной педантичностью выстроенный порядок рухнул вместе с начавшимися непредвиденными поползновениями подальше от Токио. Не терпелось поскорее уже со всем этим разобраться и, победно встав на грудь своего СДВГ, залезть к Фушигуро на колени и послать все нахер. Тоджи это чувство разделяет — оно их связывает в тот же самый момент, не давая сойти с ума и просто загнать всем в горло что-то поострее, чтоб не бесили. Но нужно держать марку и связь, хоть и он понимает прекрасно, что в такой ситуации сделать это будет сложно — вряд ли они останутся вообще без внимания. Ночью начинает постепенно заметать. Ветер разгоняется медленно, но уверенно, разнося уже выпавший снег по дороге. В свете фар он похож на тысячи летящих в глаза клинков на фоне угольно-черной дороги. Хочется спать, но свет навязчиво отражается от снежинок и бьет по сетчатке. До утренних новостей еще примерно шесть часов. Сатору в это время (Тоджи очень на это надеется) видит уже десятый сон, хоть и маловероятно — с его тревожным сном он, скорее всего, ищет телевизор в гостинице, чтобы поскорее прилепить к чему-то взгляд. Кто-то в очках и со светлыми волосами цвета морской пены на Окинаве летом громко чихает.

***

Яга сначала удивляется, что его вызывают старейшины. Идет в залу с чувством тревоги, которое подначивает напускное спокойствие дать крен. «Напиши мне, когда кого-нибудь вызовут на миссию в офис Vermicular» Эта брошенная на прощание фраза сатору выбивает почву из-под ног. Если сейчас старейшины скажут ему про то же самое, то он клянется, что больше никогда не назовет Сатору параноиком. Он открывает седзи и, кланяясь, заходит. Председатель старейшин — один из самых молодых здесь —- выдерживает театральную паузу и только потом кивает, давая согласие пройти. Масамичи поднимает взгляд и вслушивается — гробовая тишина. — Ты, наверно, слышал о банкротстве компании Vermicular сегодня утром? — Каге — так звали верхновного старейшину, точно. Удивительно, что этот шаман довольно быстро поднялся по лестнице почета среди консервативных дряхлых стариков, которые всю жизнь поедали рамен одной торговой марки. Задавать ему вопросы, конечно, было не только дурным тоном, но и поводом навлечь на себя нежелательное внимание. Тем не менее, относительно молодой (по сравнению с остальными, которых небесная я канцелярия не забирала к себе в силу скверного характера) член клана Норитоши теперь руководил всем этим парадом пафоса. За его стремление к власти его можно было только похвалить, а секрет своего успеха Каге-сама, видимо, унесет с собой в могилу. Он сегодня говорил один, не равняясь ни на кого и не слушая. Очевидно, решение уже принято заранее и обжалованию не подлежит. Если оно вообще обсуждалось — создавалось ощущение, что внутри старейшин случился какой-то тоталитарный переворот. Каге не ждет кивка и продолжает, — Сам понимаешь, очень напряженное и удручающее событие — самое то для проклятья. Его тон успокаивающий — мантрой повторяет «это просто перестраховка». У Яги как будто дежавю. Он будто уже все это слышал, и знает, что ему скажут дальше. Он не сводит взгляда со старейшин, стараясь выглядеть слегка сбитым с толку, пряча самоуверенность. Не смотрит в глаза, потому что не положено — нужно глядеть на уровень ниже. — Ты отправляешься туда завтра ранним утром. Там была замечена небольшая проклятая активность, заодно проверишь, все ли в порядке, — привычная формулировка: не приказ и не вопрос, а распланированное утверждение. Весь шаблон Яги в голове ломается, как карточный дом. Его самого посылают? Такого не было уже лет пять, а значит его либо хотят спровадить, либо, наоборот, заманить. Старейшины как всегда тянут время, четко обозначая границы: только завтра, не раньше. Остается только подчиниться. У них в конторе всегда творилось ками-сама знает что, поэтому никто не привык удивляться или противиться, поэтому и Яга не будет. Хотя, с никто он погорячился — есть одна сумасшедшая парочка, которая планировала навести шухер. И Масамичи, к своему удивлению, поможет им, хоть и здравая сторона его мозга говорит, что ему нужно сходить к психиатру и провериться на вменяемость. Нет, это что-то из головы Годжо воздушно-капельным путем попало и ему в мозг. Все в порядке, возможно, слишком много народу сейчас на Тайвани, поэтому отправить попросту некого. Всему есть логичное объяснение. Именно поэтому директора Магического Колледжа отправляют просто проверить, когда перед фестивалем и так дел невпроворот. Ему остается лишь оставить подобострастное лицо и кивнуть тихонько. Когда его жестом просят удалиться, он на мгновение чувствует что-то странное. Доля секунды, буквально крошечная, но этого достаточно, чтобы разбудить проклятый труп в кармане его брюк и заставить сжаться. В другом кармане лежит сотовый, который, к удивлению, не разрывается от попыток Сатору узнать, что же там новенького. Либо занят, либо появилась та самая крупица здравомыслия, говорившая, что Яга сам расскажет если что-то появится.

***

На Тайване теплее, чем в холодном Токио, и Годжо уже пожалел, что поехал в зимней куртке. Удивительно, но зачистка очередной военной базы от проклятий не заставила его даже чуть-чуть вспотеть — все было слишком гладко и просто, но ему же и лучше — не нужно лишний раз стирать одежду от этой черной жижи, что часто лилась из дырок в туловищах духов. Все аккуратно и чисто, только душно и обстановка напряженная — как никак, Китай давит на несчастный остров всеми средствами, какими только может — и без шаманов не обходится. Отчитавшись на ломаном английском перед местным магом, державшим завесу, Сатору беззаботно салютует ему на прощание. Очень хотелось есть и спать, потому что сегодня его разбудили в четыре утра злобным «выходим через полчаса», и хоть разница в часовых поясах немного спасала, любой подъем раньше восьми казался насилием над личностью. Посмотрев на время на крошечном экранчике телефона, все ощущение сонливости сразу улетучилось — по японскому времени уже должен был закончиться выпуск новостей. На Тайване с телевидением было туго — военное положение делало свое дело, поэтому целью Сатору стало найти хоть какое-то интернет-кафе или компьютерный клуб, где можно было бы проверить, состоится ли их с Тоджи мероприятие вообще или нет. Кто мог представить, что Годжо будет судорожно искать способы посмотреть новости вместо того, чтобы поехать поесть вкусную китайскую утку. Удивительно бодро волочась по раскаляющимся (по ощущениям) улицам маленького военного городка и оглядываясь, Сатору в какой-то момент пришел к осознанию, что его цели не суждено быть достигнутой — настолько крохотное и закрытое поселение едва ли могло похвастаться хорошим боулингом. Тайвань — не Япония, здесь вообще тяжело с благами жизни стран первого мира. До интернета здесь тоже было как до цивилизации, поэтому, в отчаянии свернув в продуктовый магазин за клубничным мармеладом, первое, что бросилось в глаза — газеты. Даже для Сатору это уже казалось пережитком как минимум эпохи Эдо, но деваться было некуда — любишь в передряги влезать, люби и информацию искать. Стоя на кассе с газетой, пачкой мармелада и коробкой молока, Сатору останавливал себя от желания провалиться в те чертоги сознания, которые он любовно закрывал на тысячи замков. Кассир с улыбкой посмотрел на него и его странных набор, но, столкнувшись с застывшим выражением лица, смутился и лишь суетливо пробил товар. Годжо очень не хотелось идти в гостиницу, где было еще жарче и более душно даже несмотря на вентиляторы. Такое ощущение, что проблема была не в погоде а в том, что Сатору просто было тесно в собственной коже и черепе — хотелось вылезти и раствориться. Возможно, его спасла бы чашка кофе и кровать, но вкусного подобия капучино с тысячей сиропов, конечно, нигде не было, а рухнуть на вертикальную поверхность можно было только в гостинице, поэтому выхода не было. С трудом дотерпев до того момента, как дверь в его комнату со скрипом и натягом захлопнется, Годжо падает на жесткий матрас, больше напоминающий блин, и разворачивает газету. В самом конце после бесчисленных желтых заголовков вперемешку с китайскими новостями, он находит небольшую колонку — «В мире сегодня». Первая новость лаконично вопит в лицо, разбивая реальность о голову: «компания Vermicular сегодня потеряла все свои акции. В ближайшее время все ее имущество будет изъято…» Дальше Сатору не стал читать. Все случилось так, как и должно предполагалось. Значит, нужно было поскорее заканчивать здесь все свои дела и, наконец, заняться уже чем-то более… интересным. За этим словом, легким и эмоционально не загруженным, пряталось что-то, что пугало Годжо до усрачки. Да, ему искренне хотелось надрать старейшинам зад хотя бы косвенно, потешить себя и свое стремление все разрушить, чтобы построить нечто другое и более вменяемое, но… Ками-сама, неужели он так долго и упорно, вкладываясь полностью, на все сто тысяч процентов, отходил от того, к чему (или к кому) скорее всего и придет. — Я ухожу. Наши цели не совпадают, тебе давно пора понять. Не надо, это лишнее. Нужно запереть это покрепче, отвлечься и получать удовольствие от того, что все его догадки относительно подозрительности действий верхушки оставались не напрасными. — Школа закончилась, Сатору. Если ты попробуешь меня остановить — помни, что я слишком много знаю о тебе. В этот момент все нутро Годжо дает сбой. Вся его подозрительность замыкается в одном бракованном нейроне и отключается. Это лишь совпадение — в этом мире слишком много способов контролировать проклятья. Этим может заниматься кто угодно, удаленно или нет, существует тысяча путей. Этот человек ни за что бы не стал работать со старейшинами. Хотя… нет, это неважно. Все обрывается окончательно противным звуком входящего сообщения. Экран вяло пышит буквами. Знакомый номер. Родной. «Смотрел новости?» Внутренности будто расслабляются, кровь перестает густеть и пережимать сосуды. Лицевые нервы больше не грозятся лопнуть и Годжо усмехается и прикрывает рукой глаза. Он однозначно идиот, если думал, что не справится (он так определенно не думал, просто не хотел дискомфорта, точно). В любом случае, что бы ни случилось и кто бы за этим всем ни стоял, за Сатору всегда стоит кое-кто в тысячу раз сильнее. Он понимает, что все еще сжимает телефон в ладони, довольно поздно. Спохватившись, он заставляет пальцы разжаться и написать в ответ скудное: «ага. Жду сообщение от Яги» Спойлер: долго ждать не пришлось. Через полчаса рассеянного чтения газеты (потому что ничего другого не было) — оказывается, тот китайский певец все-таки изменил своей жене — звук повторяется. Схватив телефон, Сатору безумно смотрит на заветное «Завтра в шесть утра…» Но тут же ему приходится перечитать сообщение еще раз до конца пару раз: «… я сам лично поеду в Vermicular-билдинг. Приказ Каге» Ничего кроме «нихера себе» в голове не появляется. Яга уже около года не посещал никаких миссий лично, просто потому что не было ничего настолько серьезного, чтобы отвлекать его от управления школой. В этот раз тоже ничего из ряда вон выходящего случиться не должно было — судя по отсрочке, старейшины в этом уверены. Тогда почему Яга? И почему так рано? Обычно с миссией тянули минимум дня три, а тут сразу. Неужели они думают, что Яга поверит, что проклятье могло выродиться за такой короткий срок? Или они нацелены вообще не на уничтожение проклятья? Было бы еще хорошо узнать кто — они? Можно было бы переживать за его безопасность, если бы они с Тоджи не собирались бы нагрянуть в этот злополучный офис просто за компанию. Обуваясь уже у двери, Сатору набирает Тоджи, но тот не отвечает — видимо, на миссии все же пришлось что-то делать. Он разочарованно кладет телефон в карман и вылетает из вонючей тухлой гостиницы, чтобы взять ближайшие билеты в Токио. Запрыгивая в такси, он отправляет короткую смс со временем, не добавляя больше ничего. Тоджи в это время с каменным лицом прессует торгаша проклятыми амулетами и, чувствуя вибрацию в кармане куртки, по неосторожности чуть не ломает тому шею. Вечером у них наконец-то появляется возможность нормально созвониться. Точнее, только Фушигуро хочет набрать Сатору, аккуратно укладывая странного вида высушенные головы в коробку, обрисованную рунами, как раздается дребезжащий звон. — Тоджи-сан, — голос Наои впервые звучит настолько взволнованно. Хоть он и был всегда эмоциональным, но дрессировка клана Зенин не прошла даром, и его тон в большинстве случаев был насмешливо-ровным, но не сейчас, — Говорить можете? Это срочно. Сжав губы на мгновение, он захлопывает дверь машины, и заводит ее, готовясь слушать. — Говори. Голос Наои понижается до предела. На фоне слышна ругань и удары — то ли тренировка, то ли бурное обсуждение произошедшего. — Я еще не докладывал, точнее, это не то, о чем, я думаю, стоит, — это короткое предисловие будто тянется веками, — Но за нашествием духов здесь, на Тайвани, стоит не тот, кого мы поймали, — «а тот, кого я подозревал» — читай между строк. Щелчок зажигалки, затяжка, выдох в открытое окно. Звучит как теория о подсадной утке, только вот зачем старейшинам ради нее отправлять целый отряд Хэй — не ясно. Проеб по всем фронтам. Не то чтобы внезапный, но все-таки не менее большой. И непонятно, чей — их или старейшин. Одно точно понятно — среди верхушки тоже пошли свои волнения. — Как ты к этому пришел?, — первое правило пожизненного дзена — не заморачиваться по чему-то, пока не доказано. Наоя немного молчит. — Тоджи, едва ли шаман еле-еле второго ранга и парочка его друзей могли выпустить сотни проклятий на несчастное южное побережье Тайвани. Наоя зовет впервые за долгое время Тоджи по имени — плохой знак. Признак того, что потерянность и раздраженность невозможностью контролировать происходящее достигло пика. — Вас послали туда именно за тем, кого ты подозревал, — уверенно говорит Тоджи. Если он будет сомневаться сейчас, то рухнут все, — А вот наткнулись вы уже не на того. Наоя заинтересованно и оживленно вдруг просит рассказать поподробнее, но тут же выпаливает сам. — Я понял, — не до конца он понял, но хотя бы начало положено. Полностью обо всем что делается вокруг знает определенно только кто-то один, — У старейшин теперь тоже война.

***

— Опять куришь? — Тоджи нажимает кнопку «принять» в тот же момент, когда щелкает зажигалкой третий раз подряд. После разговора с Наоей прошло минут десять, и он никак не мог выкурить из мозга то, что происходит. Он ставит телефон на громкую связь и пытается одной рукой вырулить с парковки, но не может, поэтому зажимает сигарету в зубах и какое-то время молчит. Годжо сразу понимает, что в данном случае молчание — знак согласия, поэтому продолжает. — В общем, я взял билеты на завтра, в четыре утра вылет. Наконец Тоджи выезжает на трассу и нормально затягивается, перехватывая сигарету между пальцами. Он стряхивает пепел в открытое окно, куда периодически заметает снег. — Я встречу тебя в аэропорту, в какой ты прилетаешь? У Сатору по-детски щемило сердце в такие моменты. Банальные акты повседневной заботы никак не хотели становиться привычными — наверно, в этом было свое очарование. Он копошится в поисках билета и достает его, мятый, из кармана, стоя напротив автомата с кофе. Тараторит название аэропорта и про себя улыбается. — Ты не волнуешься? — Сатору знает, что нет, но просто хочет услышать это, чтобы тоже немного привести свои эмоции в порядок. Ему самому будет намного спокойнее завтра, когда он наконец сможет объять руками широкие плечи и на пару ускользающих моментов залипнуть на шраме, проходящем через угол тонких губ. И зачем он сейчас об этом вспомнил? Да еще и так детально. Скучать теперь хочется в два раза усерднее. — Не-а. Я же буду там с тобой, — Тоджи немного лукавит, потому что за себя-то он, понятное дело, не переживает абсолютно — страх смерти забыт как явление уже очень давно. Но вот Годжо как раз и был его единственным объектом волнения. Благо, Сатору не читает этой маленькой лжи в его словах и чувствует лишь теплую уверенность. В его силах никогда не сомневались, но придавать их кому-то — совсем другое. Фушигуро выбрасывает окурок в окно и смотрит на черное ночное небо. Удивительно чистое от привычной пелены токийского смога, казалось, что оно готово поглотить любого и не подавиться. Ну и пусть ест, им с Годжо, видимо, нужно будет куда-то деться после того, как они наставят палок в колеса старейшинам. — Ты не накручивай себя, детка, завтра мы хорошенько оторвемся. Сатору забирает свой кофе, отпивает и весь теплый момент омрачается отвратительным капучино из автомата в магазине. — Купи мне нормальный кофе завтра, пожалуйста, — он морщится и с отвращением смотрит на пластиковый стаканчик у себя в руках, — Этот кошмар невозможно пить. Тоджи смеется и не может не согласиться. — Иди спи, тебе завтра рано вставать, детка. Годжо выливает кофе в раковину в своей комнате и желает Тоджи хорошей дороги. В Тайвани тихо только ночью — только тогда небо кажется мирным. Но, видимо, не для Годжо Сатору. Его будят раскатистым стуком в несчастную тонкую дверь комнаты, от чего и без того чуткий сон рассыпается на глазах. Недовольно слезая с постели, он идет объяснять нежданным гостям, что с девяти вечера до девяти утра у него нерабочие часы (а уже, вообще-то, была половина одиннадцатого). Приоткрыв дверь, он видит того самого шамана, что ставил завесу днем на военной базе и смотрит сначала растерянно, а потом собирается и вкладывает во взгляд всю строгость, на которую способен. — Вас срочно вызывает в прибрежный район на объект. Была замечена чрезмерная активность проклятой энергии. Вместе со светом в голове Сатору включается четкое осознание — его пытаются задержать. Удивительно, что они думают, что ему потребуется больше часа на устранение проблемы. Он устало трет глаза но не сопротивляется — в этом нет смысла, да и не стоит привлекать к себе лишнее внимание. А побурчать можно и себе под нос. Коротко кивает и хочет закрыть дверь. — Даю вам на сборы полчаса. Весь план Годжо успеть хоть как-то рушится на глазах. Во-первых, таинственных объект находился в сорока минутах езды от гостиницы. Во-вторых, территория скорее походила на лабиринт, чем на место, где реально можно ориентироваться. В-третьих, проклятье, мать его, было настолько слабым, что уловить его следы было тяжело. Во втором часу ночи Годжо уже и не надеется успеть. Он бродит по старым лабораториям и клянет старейшин на всем, на чем свет стоит. Обессилев, он раздраженно падает на старый покрытый пылью деревянный стул и благодарит себя за то, что, чаще всего, плюет на все правила. Достает телефон из кармана и набирает Тоджи. Тот за рулем, поэтому голос относительно бодрый. Только вот звонок Сатору ничего хорошего не сулит — что-то уже пошло не так. — Я задерживаюсь, — он встает, хрустит спиной и продолжает свой бесконечный рейд, — Меня закинули в какие-то военные чащи делать работу, с которой бы справился первоклассник. Ожидаемо, что старейшины перестрахуются и нагрузят Годжо чем-то особенно бессмысленным. Вопрос «что делать будем» — не актуален. — Думаю, мне придется попробовать перемещение. Напряжение, от которого вибрирует телефон у уха. — Не смей, — клич в никуда, — ты никогда не перемещался так далеко. — Самое время попробовать. Тоджи хочет прочитать тираду о том, что Сатору, возможно, рухнет где-то в середине пролива, где его потом не найдет ни один аквалангист, но тот ловко уходит от темы. — Подожди, кажется, пошло дело, — возможно, это даже было правдой. Годжо бросает трубку, почувствовав очень слабое мановение проклятой энергии и быстро выскакивает из старой лаборатории. Гонится будто на ощупь за этим уже осточертевшим его проклятьем, которое, казалось, каждыц раз ускользало сквозь пальцы. После очередных тридцати минут бесцельного бега Сатору понимает, что первоклассник, действительно, вряд ли бы справился. Когда к трем часам утра он, наконец-то, находит проклятье — оно оказалось намного сильнее, чем он думал, и скорее всего поэтому могло так умело прятаться — расправляется с ним все же довольно быстро. Только вот до аэропорта ему ехать примерно полтора часа и в этом уже нет никакого смысла. Придется рискнуть с перемещением, но сначала нужно сделать вид, что он никуда не торопится, и вернуться к машине. Всю дорогу Тоджи надеялся, все что не пойдет наперекосяк настолько, чтобы это заставило их нервничать. Но проблема в том, что процесс перекашивания весов удачи отнюдь не в их сторону уже запущен, и оставалось только рвать все мышцы, чтобы остановить это. Домой заезжать было некогда — на часах было уже пять утра, когда он пересек черту города. Токио довольно большой, чтобы потратить около сорока минут на путь до центра, где гордо возвышался уже бывший офис компании. Оставалось молиться, чтобы в такую рань не было пробок. А, ну еще нужно было заехать за тем ужасно сладким капучино в центре у метро, потому что очевидно, Годжо прибудет не в духе. Если вообще прибудет. У Сатору слишком авантюрная натура и желание пробовать все новое в самый неподходящий момент, но здесь, как назло, другого выбора не было. Перемещение через более чем тысячу километров не могло закончиться хорошо в девяноста процентов случаев, и это слишком большая вероятность, что Годжо просто не доберется, по пути либо расщепившись, либо рухнув в горы, море или просто шлепнувшись на асфальт. Тоджи, наверно, имел право читать нотации по этому поводу, но благоразумно было поволноваться внутри, разъев себе ребра, чем нервировать Сатору, который все равно сделает по-своему, только вот из-за волнения может проебаться сильнее. Несмотря на все эти здравые аргументы, мозг не так просто переубедить — нельзя посадить его на стул и сказать: «в твоем волнении нет смысла». Часть его — зудящая и раздраженная — все равно будет заставлять расчесывать руки от беспокойства. Если бы у Тоджи была возможность разогнаться хоть немного, чтоб получить адреналиновую встряску, он бы это сделал. Но в черте города уже начались пробки, и оставалось только уныло ждать светофора. В 5:55 Яга открывает дверь уже пустого офиса, где нет прежней охраны, и замечает стоящего неподалеку шамана. «Неужели нужна завеса? Мне же нужно просто проверить». Сомнительно это, но не спросишь — не узнаешь. Хотя, с тем бардаком, что устраивает верхушке, если спросишь, то собьешься с толку и узнаешь еще меньше. Яга строго спрашивает имя шамана, на что тот удивительно расхлябанно сует руки в карманы и даже не пытается вытащить зубочистку, что сжимает во рту. — Ямамото, — неохотно отвечает он, — я здесь просто для подстраховки. Такая подстраховка всегда означает завесу или наблюдение — значит, это не просто проверка. Судя по тому, что Ямамото был застигнут врасплох в первые секунды, когда увидел Ягу, можно сказать, что он просто не ожидал, что шаман придет чуть раньше. Скорее всего, в этом он допустил большую ошибку, но в силу самоуверенности, не придал этому большого значения. Очень зря. Яга теперь будет в тысячу раз осторожен. — Нет предположений, на каком этаже может находиться проклятье? Ямамото закатывает глаза, достает изо рта зубочистку и щелчком откидывает ее в сторону. — Выше двадцатого, скорее всего, — он пожимает плечами. По информации не густо или Яге просто не хотят ничего говорить. Масамичи в сознание сразу врезается несостыковка — опыт дает о себе знать. Если бы проклятие было вызвано негативными эмоциями большой массы людей, потерявших работу — обычных клерков, пытавшихся прокормить свои семьи, — то оно бы и шарилось на нижних этажах. Сложно припомнить такой помпезный офис, где рабочие места офисного планктона располагались на высших этажах. Почему здесь проклятье забралось чуть ли не под дверь к бывшему кабинету директора — вопрос интересный, и с него Яга считает нужным начать. Он пытается не думать о том, что что-то слишком много в этой миссии противоречий. Продвигаясь к лифту, он профессионально не обращает внимание на гнетущую атмосферу резкого запустения. Что на него давит, когда он заходит в кабину — так это знакомая проклятая энергия, которая кажется ему знакомой. Чем выше, тем сильнее это заставляет мышцы сокращаться, и это уже не смешно. Невесело и то, что проклятая энергия едва ли принадлежала проклятью. Когда Яга выходит из лифта — поездка казалась мучительно долгой — он хочет протереть очки. Глаза выдавали странную картинку, в которую мозг отказывался верить. Раскатистый приятный голос отражается от голых стен. — Здравствуйте, Яга-сенсей, — шаман откидывает длинные волосы назад и расцепляет руки, — Подождем Сатору вместе, как раньше. На лице у Сугуру широкая улыбка, от которой в ужасе начинает сводить основание черепа. Но Годжо не нужно долго ждать. Спустя минут десять после того, как Тоджи паркуется у Vermicular-билдинг, он видит, как Сатору появляется резким силуэтом в тени деревьев. Тот еле стоит на ногах, но, кажется, живой. Фушигуро вылетает из машины, забывая кофе, подлетает к нему и чуть ли не ловит на лету. Тот хватается слабыми пальцами за его плечи и победно улыбается. — Видишь, у меня получилось, — он стоит сам, но нетвердо — видно, что перемещение высосало у него много сил и концентрации, так как высасывать энергию было бы бесполезно. Тоджи смотрит с осуждением, но не может устоять и крепко целует его в лоб, чуть встряхивая примерно. Сатору коротко прижимается к его груди. — Я тоже скучал, — оба переводят взгляд на дверь в офис и кивают друг другу — им придется подождать перед тем, как они смогут нормально показать, насколько соскучились и измотаны. Годжо собирается с силами и подпитывает себя проклятой энергией, пытаясь встать ровно. Тоджи достает изо рта духа привычный короткий клинок. — Вам сюда нельзя, — Ямамото все еще дежурит на входе. Видимо, он только начал возводить завесу, поэтому шаманы даже не почувствовали его присутствия. — Ты в этом уверен? — Тоджи широко ухмыляется и его кулак врезается в скулу паренька. Тот, видимо, не ожидая такого резкого нападения, не успевает среагировать и грузно валится на пол. — Жить будет. — Фушигуро лишь жмет плечами. Завеса исчезает, не успев нормально появиться. Годжо в который раз восхищенно смотрит на эту силу, но вздрагивает, когда они проходят из предбанника. То же самое ощущение — как и в Мияги, как и в Школе. Ему еле удается справляться с фрустрацией, в которую его тянет это чувство — поэтому он сжимает руку Тоджи так крепко, будто хочет вывернуть суставы, и указывает наверх. — Нам туда. Тоджи аккуратно читает его реакцию — тревога на пару мгновений все-таки исказила лицо Сатору. Несложно догадаться, какое ощущение в такое время могло его вызвать. — То же, что и тогда, в Мияги? Годжо кивает, но смотрит упрямо, будто силами воли держа себя в чистом сознании. — Я справлюсь. Тоджи не сомневается, только им все еще нужен план. Нельзя просто так вломиться черт знает куда, где происходит что-то абсолютно непонятное для человеческого иррационального мозга. Они подходят к лифту, и как только Тоджи хочет сказать что-то, Годжо его перебивает. — Я поеду первым. Мне нужно самому лицом к лицу встретиться с тем, что держало меня в этом отвратительном напряжении, — прерывая попытки Тоджи его оспорить, он продолжает, — Яга должен быть там же. Здесь я его не ощущаю. Тоджи тоже не чувствует знакомого запаха. В импровизированной схеме Годжо есть смысл — Фушигуро всегда являлся своеобразным эффектом внезапности за счет отсутствия проклятой энергии. Он кивает, соглашаясь, но смыкает зубы так, что челюсть болит. Годжо заходит в лифт и закрывает глаза, чтобы не видеть, как двери отделяют его от Тоджи. Он отвлекается на все, что может, лишь бы не чувствовать того, что так сильно ворошит все его заблокированные воспоминания. Это не стоит того, чтобы так тревожится, но, сука, все равно не может перестать. Уже хотя бы потому что называет этого человека из своего прошлого «это». Звук прибытия лифта как гильотина. Сатору распахивает глаза в тот же момент, как до ушей доносится голос: — Быстро ты, Сатору. Годжо ошалело смотрит по сторонам. Тело Яги-сенсея лежит без движения в углу. Со лба по лицу течет кровь. Когда взгляд Годжо натыкается на лицо Сугуру, это происходит внезапно. Как выстрел в голову в упор. Его измененное временем лицо и тело не складываются в единый образ — для Сатору он похож на обрывки детский воспоминаний, которые резко смешались в один смятый ком, где ничего не разобрать. Все они разом раскрываются в голове, как колючая роза, но цвет крови Яги почему-то резко возвращает его в действительность, где перед ним, в мелких багровых пятнах, стоит Гето. — Все-таки, ты все это устроил, — Годжо пытается состроить беззаботный разочарованный вид, будто он наставник, увидевший бывшего ученика работающим дворником. — Ошибаешься, Сатору, — Гето подходит ближе — за его спиной волочится жутко давящей силы проклятье, — Я один из партнеров. Для Сатору это как удар под дых — Сугуру работает не один. Когда-то отказавшийся от всех, кто был рядом, теперь опять нашел себе компаньона. Но что-то Сатору подсказывало, что это и близко не было похоже на равные отношения. — Обычно у партнеров нет главного и такого, как ты, — Годжо защищается колкостями и попадает в цель — Сугуру раздражается, а значит, он прав, — Расскажешь, кто на самом деле стоит за этими массовыми убийствами? Резкий свист — к Сатору подлетает проклятье, но не может до него добраться из-за бесконечности. — Давай, Сугуру, мы же друзья, расскажи! — Годжо рвет гордо и давит на больное то ли себе, то ли обоим. Уклоняется и защищается, но не нападает — не может. Просто его не позволяют напасть на того, с кем бок о бок он прожил целую маленькую жизнь. Организм отвергает факт вообще того, что такое возможно, поэтому не остается ничего, как разорвать проклятье и продолжить стоять в стороне без возможности подойти ближе. — Я пришел сюда убить тебя. Ты глупец, раз зовешь меня другом. Ожидаемая реакция. На мгновение Годжо хочет вернуться назад и не слышать этих слов. Он хочет закрыть уши и не верить, не верить, не верить. Но вспоминает, как долго шел к этому моменту развязки своего маленького расследования. То, что финал совпал со встречей с Гето должно быть двойным везением, потому что он может закрыть два гештальта в одном. Он собирает эти мысли в одну большую движущую силу и вдруг кладет руки в карманы. — Окей, тогда убей меня, — Гето смотрит удивленно, — Я готов принять смерть от рук лучшего друга. Для Сугуру это звучит убедительно. Ведь он знает старого Сатору — того, который остался на пороге Школе навсегда вместе с тем Гето, который собирался пропасть в небытие. В момент, когда Сугуру призывает самое смертоносное проклятье из своего арсенала и вскидывает руку, чтобы направить его, у Годжо в голове что-то щелкает вместе с пронесшейся в углу тенью. Все закончилось именно тогда. Это не нужно было прятать — это нужно было выпнуть из головы навсегда. И все, что происходит сейчас — лишь усмирение его любопытства к делам старейшин, не более. Лишь повышенное чувство справедливости и нелюбви к власти привели его сюда — все. Ничего более. И это так приятно бьет обухом по больной голове. Но Сатору целомудренно скрывает это осознание в своих целях, выдает: — Только перед тем, как убьешь меня, скажи пожалуйста, кто является твоим партнером. Сугуру снисходительно улыбается. — Ты всегда совал нос не в свои дела, — проклятье срывается с места, когда он произносит, будто сжалившись над Годжо, — Каге Норитоши-сама. Пока Сатору за доли секунды снова активирует до этого сброшенную, для пущей убедительности, «бесконечности», Гето вдруг громко кашляет. Сатору не видит, почему, ведь отбиться от проклятия действительно сложно — интересно, откуда Гето достал такого сильно духа? Лишь слышит глухой стук об пол. Битва с проклятьем затягивается — Годжо использует «территорию» и только так получается закончить это бесконечное препирание. Когда она рассеивается, Сатору подходит к месту, где был Сугуру — там лежало его тело со знакомым ножом в горле и примотанной к ней запиской «Жду внизу». Сатору идет к лифту, как в тумане, но спускаясь, чувствует лишь облегчение. Что помогло ему — та тень Тоджи на заднем фоне или же его наконец-то открывшиеся глаза уже неважно. Когда Годжо выходит из здания, от него отъезжает машина, в которой обычно ездила Сёко. Тоджи поворачивается к нему всем телом и Годжо — потный и пыльный — падает к нему в руки и, хватая за шею, целует. Ему немного хочется задохнуться в этом поцелуе, но жить хочется больше. Тоджи отвечает, но не может соревноваться с тем бураном эмоций, который проникает в его мозг через прикосновение губ. — Я люблю тебя, Тоджи, — оторвавшись, Сатору по слогам произносит эту фразу. Он в ней уверен на все сто, просто не мог позволить себе сказать это, имея в голове тот бардак, что покинул его вместе с тем Сугуру, которого больше не было. У Фушигуро внутри что-то перекручивается, но при этом встает на самое правильное место. Странная гордость появляется вместе со знанием того, что Годжо, наконец стряхнул с плеч свою тревогу. Вообще все, что когда-либо мешало. — Я тебя тоже, детка. Годжо краснеет и улыбается слишком нахально для смущенного человека. — Норитоши, получается? — Тоджи задает все еще волнующий вопрос, — Нам же нужно довести дело до конца. Да, Сугуру им все сбил. Ну ничего, в новостях еще покажут, как члена знатной семьи нашли мертвым в своем доме. — Мне уже не терпится показать старейшинам, какие они идиоты, — такие же, как и Гето, — раз повелись на чьи-то россказни. После этих слов Годжо берет Тоджи за руку и ведет к машине. — Неужели мы с тобой действительно оказались правы насчет этих заговоров? — риторический вопрос Годжо в пустоту. Конечно, они правы, и у них впереди еще много дел. — Сначала в душ, потом государственный переворот. Тоджи забирает у Сатору свой нож и отдает его духу. Годжо замечает стаканчик с остывшим сладким капучино и растекается от удовольствия по сиденью. Отъезжая от офиса, они понимают, что дальше с Каге действовать нужно быстро. А потом, желательно, пожить на Окинаве пару месяцев — просто так, в качестве отпуска. Но быстро — не значит мгновенно. Поэтому они долго целуются, спрятанные за тонированными стеклами машины. Когда беспокойство уходит, распутывать этот змеиный детективный клубок будет легче. По крайней мере, убить Норитоши будет проще, чем Сугуру, как бы смешно это ни звучало. — Наверно, с Каге не стоит торопиться, да? — Тоджи везет их домой, держа одну руку на бедре Сатору. — Допросим и он весь твой, — Годжо допивает и ставит пустой стаканчик в карман на дверце, — Нам же интересно, что это вообще было? У Годжо вдруг вибрирует телефон, а на экране высвечивается номер Сёко. Он со страхом открывает сообщение, но тут же выдыхает. «Яга-сенсей очнулся. Ему есть, что тебе рассказать. Ты же помнишь, что Гето любил трепаться?» Возможно, они узнают все даже раньше. Но убийств все равно не избежать. Но оно уже будет другое — без колебаний. Без беспокойства. Сатору спокойнее, когда Тоджи держит его так за бедро. Тоджи спокойнее, когда Сатору спокоен. У них общее незаконченное дело — одно на двоих, в котором они теперь уверены. И тоже по этому поводу лишь заинтересованы — без тревог. Все спокойно