Бывшие. Друзья.

      Глеб просыпается от тяжёлой руки на груди и тёплого дыхания в собственное ухо. Голова не подъёмная просто, открыть глаза уже больно. Воспоминания мешаются в один большущий клубок ниток разных цветов и размеров, до ужаса спутанный узлами. Повернувшись чуть в сторону, в глаза попадается кудрявая тёмная макушка. И вряд ли женская. Из памяти удаётся выудить кусочек из закрытой премьеры ипишки товарища, причём бывшего. И этот бывший товарищ, то есть, Артем Шатохин, сейчас валяется рядышком, мирно сопя в шею Голубина. Глеб толкает его плечом куда-то в кадык, но всё-таки нежно. — Тём, — хрипит он, а горло жёстко дерёт, — что вчера было? Плевать, что обращение слишком ласковое для тех, кто хороший годик не общались. Важнее выявить итоги вчерашнего вечера и почему утро началось в обнимку. С другом. Бывшим. Который парень. И голый по пояс. Под одеяло Глеб ещё не заглядывал, на себе трусы есть, уже хорошо. Шатохин что-то бурчит ему в плечо и тем же плечом ему прилетает ещё раз. Уже в челюсть. Но все ещё аккуратно, травм нанести всё-таки не хочется. — Премьера моей ипишки. Самой лучшей на этой планете, сучка, — отвечает Артём, не открывая глаз. Лишь сильнее рукой поперёк обхватывает. — Ты ахуел? Риторический вопрос, абсолютно. Потому что Артем ахуел давно, очень давно. Ещё, видимо, при рождении. Но совести хватает у него, чтобы всё-таки поднять голову с подушки и сонным взглядом посмотреть в глаза Глебу. Но только на, сука, секунду, и улечься обратно, стянув на себя одеяло и отвернуться. У Голубина необходимость прямо сейчас разругаться с кем-нибудь в щи, чтобы голос сорван был. Но больная голова и итак сорванный голос требовали стакан водички и, в идеале, таблетку от головы. — Аспирин есть? — Глеб тыкает между лопаток Артёму. — Подождешь три минуты? — говорит он в ответ. — Только две. Откидываясь на подушку позади, Голубин упирается взглядом в потолок. Отмечает хороший ремонт, а может это уже была такая съёмная квартира — одна хуйня, сейчас Глебу лишь отвлечься от боли в висках и назойливых мыслей. Шторы полностью скрывают окно, но понятно, что уже давно день. Телефон наверняка валяется где-нибудь в пределах квартиры, а может и нет, может Глеб его потерял в порыве вчерашней тусовки. Артём рядом начинает ворочаться и, наконец, встаёт. В штанах, что очень радует и пока что отклоняет мысль о возможном произошедшем вчера далеко-далеко на задний план. А Глеб так и остаётся лежать. Любое движение сейчас всё равно закончилось бы тем, что он рухнет безвольным мешком на пол, не обо что опереться. Помощь же попросить излишнюю — не комильфо. Через пару минут, когда Голубин уже успевает прикрыть глаза и почти впасть в сон, рядом появляется Артём со стаканом в руке и блистером таблеток. Он максимально аккуратно тормошит Глеба за плечо и подаёт спасительную водичку. Коротко кивнув, блондин на локтях поднимается повыше и приоткрывает рот. Через короткий смешок и щелчок алюминиевой фольги, на язык падает таблетка аспирина. Пьёт Глеб также из рук Артёма, который бережно придерживает его за подбородок. — Какая забота, — комментирует ситуацию Голубин, вытирая краешек рта ребром руки. Артём же садится рядом, странно улыбаясь. — После вчерашнего я просто обязан так делать, рыбка ты моя. Вода, выпитая ранее, рвётся наружу вместе с алкоголем и всеми внутренностями. Глеб ошалело смотрит в ответ, натыкаясь на усмешку в глазах напротив. — Сука, что было вчера? — почти не испуганно спрашивает он, пытаясь принять сидячее положение. Почти получается. Артём улыбается ещё более загадочно, по-своему хитро и сучно, и подсаживается чуть ближе. Берёт в руки одеяло, а потом укутывает ахуевшего Глеба в него. — Кофе сделаю, расскажу. Тебе же как обычно или вкусы поменялись? Голубин кивает пару раз, но смотрит все ещё недоверчиво и ждёт объяснений. Через пару минут Артём стоит у плиты, периодически переводя взгляд с экрана телефона на турку. На столе уже стоят две небольших кружки. Одна из них, которая с наиболее всратым принтом, принадлежит Глебу с очень давних пор. С тех самых, когда писались они не на студии за большие бабки, а просто у кого-то на квартире, заливаясь до утра энергетиками и не переставая смеяться с какой-то хрени. Голубин сразу забрал себе кружку, когда увидел ее впервые. "Бля, пацаны, она такая ебанутая" — говорил тогда блондин. "Да, как ты" — ржал кто-то ему в ответ. И Глеб принял всерьёз. Настолько, что каждый раз, когда приходил к Артёму по любой хуйне, то кофе и чай пил только оттуда. Иногда, правда, мыл её за собой. Но только иногда, поддерживая образ "молодого ублюдка". От дверей слышится приглушённый смешок, который больше смахивает на фырканье ежа какого-нибудь, Шатохин часто сравнивал с ним блондина. Глеб стоит в проёме, с одеялом на плечах, и смотрит прямо на столешницу. — Серьёзно? Ты её даже не выкинул? — неверяще спрашивает он, по-настоящему удивляясь. — Конечно. Я же не истеричка какая-то, чтобы выкидывать вещи бывшего, — и тут же Артём осекается. Про бывших говорить хочется меньше всего. — Так что было вчера? — нарушает неловкую тишину Глеб. И как бы для вежливости прибавляет. — И если уж говорить о бывших, то где Алеся? — О-о-о, — тянет Артём и растягивает губы в ехидной улыбке, — это очень интересная история. Тебе понравится, отвечаю. *** — Поздравляю с выходом в свет. Сухая фраза, тяжёлая обстановка, измученное рукопожатие. Глеб пришёл чисто из вежливости, Артём пригласил чисто из вредности и его, и Алесю. Которая активно вешается на плечо Голубина, утыкаясь ему в шею накрашенным носиком и хихикая. — Спасибо, — Шатохин кивает куда-то в бок, Глеб прослеживает взглядом, — там можно выпить чего-нибудь, я позаботился о такой возможности. — Так мило с твоей стороны, — вставляет пять копеек Кафельникова. Никаких имен в дальнейших фразах, ведь зачем упоминать бывших. Друзей. Тусовка закрытая, только свои и парочка продюсеров, которые пришли поглазеть и выхватить свою "звёздочку" в кармашек. Глеб делает вид, что ему интересно общаться со всеми этими людьми, но не маскирует настоящую заинтересованность, когда презентуют треки. Артёма совсем не волнует мнение блондина, но когда тот говорит что-то про биты и капу, запоминает. Алеся потерялась спустя пару минут, найдя себя в обществе более-менее приличных девушек остальных ребят и элегантно чокалась с ними бокалами совиньона, кидая кокетливые взгляды на Голубина. Точнее, в его спину и затылок, ведь Глеб предпочел тишину и иногда перетереть с парочкой человек насчёт площадок и работ, когда нашлись в толпе знакомые битмари и организаторы. — Совсем забыл, — будто невзначай и нихуя в голосе раскаяния не было. Артём копается в карманах специально дольше, делая вид, что забыл, куда что-то положил. Даже если это "что-то" весь вечер жгло карман джинс и не давало думать о другом. — Это тебе. В протянутой руке лежит подвеска. Серебряная и красивая, переливаясь под разными цветами ламп. Артём специально выловил Глеба в стороне от общей шумихи и отвёл в тихий угол с огромным количеством лампочек и лент на стене. —"Кошмар эпилептика", — прокомментировал Голубин, но не сопротивлялся и не говорил ни слова против компании Шатохина. — Спасибо, — отвечает через пару минут Глеб, опомнившись. Яркие лампы светят ему на волосы, которые уже приняли оттенки яркого красного и зеленого, синего и розового, но лицо оставалось в полутьме. И губы растянулись в искренней короткой улыбке, которую блондин выдавал почти никогда. Только когда был тронут по-настоящему, когда и вправду был рад. Холодные пальцы лишь на секунду прикоснулись к тёплой ладошке, а Глеб уже застегивал подвеску на шее. Артём не мог оторвать глаз, когда смотрел на такого Голубина. Который вновь без маски похуиста и "мертвого молодого ублюдка". Настоящего, что ли. *** — Ну и я подарил тебе подвеску с сердечком, ты забрал её, потом дел куда-то, не знаю, — пиздит Артём, ведь глазами чуть не прожёг чужую шею со своей подвеской, — тусовка кончилась, все начали разъезжаться. Кафельникова съебалась на такси после того, как ты ей не дал, — усмехается он, — а потом ты забил, наверное, и пошёл пиздеть с Давидом. —Ага, — Глеб медленно пил кофе из всратой кружки, поджав под себя ноги. Смотрел он в никуда, настолько находясь в своём мире и ища подтверждения из воспоминаний, что забил даже на то, что иногда закусывает кофе своими волосами, которые лезут в рот. Голова почти не болит, только плывет ещё всё немного вокруг. И голос хриплый слишком. — И дальше что? Не вижу ни одной хуйни, от которой я мог оказаться у тебя в квартире, чтобы сейчас пить кофе, Артём. — Ты не дослушал, — наигранно обиженно цокает Шатохин, — самое интересное чуть позже будет, Глеб. *** — ...я ещё думал кого позвать на фит, но потом такой "а может не надо вообще ничего" и папка битов сведённых просто на компе висит третий месяц, — делится Глеб с Димой, который примостился рядом. — Так, а что? Я не понял концепта , но всё же норм. Позови из своей династии парочку, и себя и их раскрутишь. В чём проблема? — Твет поворачивается к нему уже корпусом, зажимая в руке бутылку виски. — Да там с концептом тоже херня. Я придумал штуку про образ, ну, персонаж, от которого идёт вся линия, потом начал вспоминать, у кого видел и понял, что меня походу попросту обвинят в плагиате и никто не поймёт. — Глеб делает большой глоток из своей, — ну, вообще, пока запасной вариант. У меня тур скоро, надеюсь в нём придумать что-то и уже выпустить. Не хочу выпускать дерьмо суицидальное под обложкой "смотрите, я это год писал". Не катит. Не люблю такую хуйню. — Бля, я уже депрессию словил. — Она воздушно-капельным передается, аккуратно, а то альбом я реально запишу про бесконечную печаль и смертное одиночество. *** — Бля, я такую херню нёс? — хмурится Глеб, когда слышит краткий пересказ вчерашнего вечера. — Сам в шоке. Мне так Димон, конечно, передал. Но я тебе больше скажу, — Артём улыбается так, будто он последний садист, — ты потом вообще ко мне полез своими ручками ползучими. — Чего, блять?! — ахуевает Голубин, что ещё немного и кофе окажется на белом одеяле.— Б-быть не может такого. — Знаешь, после вчерашнего я уже во всё поверю. Даже, что Давид ворон ловит каждое утро вторника. *** Глеб уже хорошо почувствовал градус виски, чтобы опустить все свои моральные пороги и прочую нахуй не нужную хуйню. Одним движением он закидывает руку Артёму на плечо, чтобы опереться, а потом с громких хлопком упасть на его колени. В его глазах черти ходуном ходят, а на губах такая широкая пьяная ухмылка, что немного страшно. — Блять, Голубин, — выдыхает Артём и только руки успевает развести, чтобы не были прижаты задницей Глеба, — вечно с тобой, как с ребёнком малым. — Ну тебе же всё равно нравится, Тём, — шепчет он прямо на ухо, когда опускается чуть ниже. Прогибается в спине так сильно, что даже за объёмной худи видно. Было бы элегантно, если бы его не вертолётило в стороны время от времени. Ничего Шатохину не остаётся, как схватить крепко за талию блондина и не дать упасть. А Глеб ещё сильнее распаляется. Мажет губами по щеке, глядя из-под ресниц. — Твою же мать.. — вздыхает Артём. Столько мыслей о том, как бы хорошо уже вернуться домой исчезают слишком быстро, оставляя пустоту. В голове остаётся лишь образ Голубина. Такого раскрепощённого и растрёпанного. Но прилетает совсем ебанутая идея. Абсолютно тупая. Вообще пиздец что. Руки на чужой талии ползут чуть ниже и две пары глаз внимательно за этим следят. Артём, для уверенности, что всё будет хорошо. Глеб, чтобы улыбнуться ещё шире и доверчиво прильнуть ближе, когда тёплые пальцы залазят под мягкую приятную ткань. И Голубин вполне зря доверился Артёму и его добрым глазам, ведь получает он не приятную ласку, а... Щекотку?! Меж рёбер острые кончики ногтей, и Глеб удивлённо выгибается в обратную сторону, чувствуя немного боли и много удивления. Смех рвётся наружу, выдох получается слишком рваным. — П-рекрат-и! — вскрикивает Глеб, но Артём и не думает останавливаться. Пальцы ловко скачут ниже, к болевым точкам и жмут прямо там, чтобы вызвать ещё ощущений. — Артём! Пожалуйста, н-ну! Прекрати! Волосы путаются, когда он машет головой во все стороны, стоит Шатохину перейти щекоткой на шею. Глеб перехватывает его руки своими, но хватка слишком слабая. Артём и сам уже начинает немного посмеиваться и радоваться, что в зале остались лишь они двое. Никто бы не понял прелести такой "детской" забавы. Пару лет назад Шатохин так же успокаивал Глеба, когда у того были проблемы. Блондин мог днями никуда не выходить из собственной кровати, а Артём всячески тормошил его. И однажды дошёл до щекотки, которая по итогу и помогла вернуть забытую улыбку. Его швыряет от смеха во все стороны и становится действительно по-детски весело. В один момент Голубин случайно мажет губами по чужой шее, прижимаясь слишком сильно, и щекотка прекращается. Хоть и жертвой был только Глеб, но дышать тяжело обоим. — Тём, — тихо зовёт он. — А? Блондин придвигается чуть ближе, чтобы между их лицами от силы было сантиметров десять и смотрит не наигранно серьёзно, хоть и выпил достаточно. — Можно?.. И Артём понимает всё без слов. Коротко кивает и Голубин медленно тянется к нему. Шатохин прикрывает глаза, Глеб тоже. Становится так хорошо, когда чужие губы накрывают собственные, сплетаясь в ленивом, но чувственном поцелуе. Одной рукой Артём придерживает вновь его за талию, другой тянется к щеке. Глеб обхватывает его шею кольцом своих рук, сокращая расстояние до минимума. Хоть Шатохин и выпил лишь один бокал из вежливости, но от пьяных поцелуев его повело. **** Глеб утыкается лицом в собственные руки, сгорбившись во что-то непонятное. Во-первых: он напился. Во-вторых: видимо, бросил Алесю громко и ясно. В третьих: поцеловал парня. Ладно, внутренней гомофобии у Голубина никогда не было. Он не мутил со своим полом, но не думал о том, что противно любить парней. Просто... Ну это же Артём. Это был тот человек, который был ему как брат. Который вытащил его ,когда было плохо. Который был рядом. Был. Сам Артём теперь смотрит на него серьёзно и задумчиво, вообще не понимая, что будет дальше. Никто не разрывает тишину, отчего она становится ещё более неловкой и неуютной. Одеяло с плеч Голубина уже почти сползло на пол, и Артём неуверенно делает шаг к нему. Тянется рукой, чтобы поправить одеяло, но хватается за голое плечо. — Просто скажи одну вещь, — тихо начинает он. Глеб убирает руки от лица и смотрит на него, — ты хочешь всё это забыть? Глеб кивает отрицательно и хмурится. В его взгляде непонимание и немного осуждения за такой вопрос. — Тебе понравилось то, что вчера было? Выражение лица смягчается, Голубин кивает. На некоторое время Артем замолкает. Рассматривает вблизи Глеба, обводит взглядом его лицо. Светлые брови, такие красивые глаза, в которых хоть утонуть. Острые скулы и пухлые губы, которые хочется поцеловать. Но не как вчера, по-пьяни. Трезво, чтобы запомнилось теперь уж обоим. — Можно? — с грустной усмешкой кивает Артём на его губы. А Глеб не отвечает. Глеб сам хватается за него руками, чтобы поцеловать. Притягивает к себе поближе, чтобы теперь Шатохин сидел у него на коленях. Обхватывает его всем, чем может дотянуться. Артём разрывает поцелуй, но только на секунду, чтобы посмотреть в глаза напротив. — Ты бы хотел продолжить это? — вопрос аккуратный, чтобы если что, Голубин мог сказать "хватит". Мог отказаться. Но уж теперь Глеб отказываться не будет. Он отвечает.. Мягким, аккуратным поцелуем в краешек губ. Потом они начнут утро заново, но без вчерашних воспоминаний и больной головы. В той всратой кружке снова будет стыть кофе, пока Артём будет прижимать Глеба к стене кухни, чтобы ещё раз поцеловать. Ещё раз напомнит, что это не сон, а реальность, в которой теперь можно поцеловать Голубина Глеба и в ответ получить не по лицу, а ещё поцелуй. И ещё. И всю жизнь.