Не злите сонных программистов

Серёжа любил людей, правда любил. И люди его любили, просто проблема в том, что иногда даже слишком. Так и в этот раз. Двадцатиоднолетний рыжий и совсем неловкий юноша сидел напротив одного из более-менее нестереотипно богатеньких — по крайней мере на первый взгляд — инвесторов, в вычурно облицованным красным деревом с золотыми вставками, личном кабинете, заставленным кожаными креслами и богатым на вид и ощупь столом, пытаясь вставить хоть слово о своем детище, которое было только в разработке и далеко идущих планах, а на реализацию необходимы были большие деньги, которых у детдомовца отродясь не водилось. Вот и приходилось привлекать акционеров. Он пытался рассказать о своем стартапе и о том, как это может помочь людям, потому что горел этим, но потенциальному инвестору, на вид иссушенному жизнью и алкоголем мужику, было откровенно плевать на мечты и желания о более справедливом и свободном мире гениального почти-выпускника МГУ. Его больше интересовало милое личико Разумовского и его тонкие пальцы, о чем он неоднократно так или иначе намекал в своем монологе о достижении всего своего несметного богатства. «Ей богу, вылитый Кощей над златом чахнет» — насмешливым шёпотом заклокотало где-то в подсознании, на что Серёжа лишь зажмурился и сильнее сжал граненый хрусталь. Не сейчас. Сейчас его дело — заинтересовать, а дальше он разберется (только вот с каждой давящей минутой монолога собеседника, Разумовский верил в это все меньше и меньше). — …Более того, когда я также как и ты только переехал в Москву, помню по молодости, было особенно тяжело, кхе, — уже давно немолодой человек совсем неподобающе «грациозно» плюхнулся на диван к Серёже и нажал кнопочку на пульте, включая задорную классическую музыку, — а это для расслабления, чего ты такой напряженный, — пояснил свои действия прокурор, — так о чем я, ах да! Учитывая, что нужно было прокормить жену и ребенка, а ты, смотри-ка налегке приехал столицу покорять, — заплетающимся языком вещал уважаемый господин потенциальный инвестор. — Понимаю, Роман Витальевич, должно быть это было непросто, учитывая девяностые и всю ту неразбериху, — Серёжа поджал губы и отложил, все еще лишь пригубленный из вежливости, бокал на край стола подрагивающими пальцами, — однако, вероятно нам стоит все же рассмотреть график выплаты дивидендов по датам открытия фонда и проанализировать дальнейшее сот… — «Кощей» рассмеялся, выставляя напоказ свои жёлтые, от десятилетий искренней любви к табаку, зубы. Отсмеявшись вдоволь гаркающим смехом, достопочтенный, чтоб его, прокурор умиленно продолжил: «…Ох, маленький ты еще, Серёжа, такие умные слова знать, — достопочтенный потрепал Разумовского по рыжей макушке почти дружеским жестом, — но все же, я слышал, ты один совсем. Понимаю, как тяжело может быть в таком большом и одиноком городе без поддержки, — нога в лакированном ботинке подозрительно часто стала тереться об изрядно поношенные кеды Серёжи, — тем более для такой восприимчивой души. Ни родителей, ни друзей, как ж тебе, сынок, деньги раздобыть, когда у тебя никого нет, ха?» Серёжу передернуло от неожиданного разгоряченного дыхания над ухом и вальяжно расположившейся руке на его талии. — Пожалуй, я налью нам еще выпить, — пытаясь не показывать своей нерешительности, Разумовский всё равно немного судорожно вскочил с кресла, когда на удивление слишком уверенные для пьяного человека руки схватили его за плечи и кинули обратно на диван, выбивая воздух из легких приглушенным «кха». Серёжа в панике распахнул в глаза, мысли отказывались собираться в конкретный план действий. — Куда, конфеточка, нам нужно еще столькое обсудить, — обдало смрадным запахом виски слишком близко к носу. Мужчина стал перебирать и прикладывать к губам в пьяном подобии поцелуя рыжие локоны Разумовского, которые выбились из хвостика во время приземления на чёртов диван, — а дела чуть-чуть подождут, м-м? Что скажешь, куколка? Серёжа дергано пытался вжаться спиной еще сильнее в мягкую поверхность — ещё дальше от этого типа, стараясь не слушать его откровенно пьяный бред, шкрябая ногтями дорогую обивку по бокам от себя, только бы избежать удушающего контакта. Подступала тошнота, а значит и паника, а этого допускать было нельзя. Нужно было срочно найти выход. — Р-роман В-витальевич, — нервно моргая пробормотал Серёжа, пытаясь оттолкнуть его, — я думаю, это нецелесообразно… — Тише, ку-у-уколка, разве так нужно разговаривать со своими инвесторами? — улюлюкал богач, затыкая Серёжин рот рукой, — Тем более ты такой молодой и красивый, не пойму как у тебя всё ещё никого нет, — смачно облизнул свои губы мужчина, глядя на Разумовского сверху вниз, как на игрушку, — ну ничего, это мы исправим, — многообещающе улыбнулся он. Серёжа укусил чужую ладонь в попытке освободиться. — Вот ты тварь! — раздался вопль сверху, когда его ударили по лицу и схватили за шею, лишая кислорода. Он пытался сбросить с себя этого мудака, но видимо лишь сильнее его раззадорил. В какой-то момент он почувствовал, что вот-вот отключится от асфиксии, когда его приложили головой об стол.

3

«Поиграем?» — засмеялся кто-то внутри. Не то чтобы Серёжа был настолько беспросветно глуп, что не замечал хищных взглядов на себе от этого мудилы по крайней мере с момента, когда ему предложили выпить. Он не мог их не заметить — часто ловил эти взгляды на себе от других. Он просто всегда верил в лучшее в людях. Вот так банально, да. Это было даже потешно, что, кажется, все вокруг видели в нем неписанного красавца, хотя сам Серёжа этого разглядеть, хоть убейте, не мог и этого уродца в зеркале ненавидел: «Какая мерзость» — мысленно содрогался он. Какая-то часть его подсознания вторила: «Ты только посмотри на эти кости, выглядишь как скелет с кожей, кто может вообще любить это?!», набатом пульсировало в голове, когда он чистил зубы напротив мутного общажного зеркала: «Даже видеть твои патлы тошно, ублюдок, сдохни уже», Серёжа не отрицал. На глаза навернулись слезы, Серёжу начала бить крупная дрожь. Что-то тёмное внутри, что существовало всегда на дне его сознания теперь пробудилось и отступать не намеревалось, чуя страх и боль. Истерически смешным вдруг показался факт, что ему сейчас ради того, чтобы не навредить человеку напротив и принять решение как спастись, было необходимо держать свой мозг под контролем, чтобы это что-то темное и зловещее, не заполонило собой все. Он не знал что случится, если это всё же произойдёт и потому боялся. Тьма клокотала, подогреваемая услужливо выработанным надпочечниками адреналином, бурлила и затапливала собой его сущность. Мысли путались и одна за другой угасали, поглощаемые непонятной склизкой субстанцией. Он тонул. — Вот так-то, согласись, нам двоим будет от этого хорошо, будь послушным мальчиком, — явно оценил переставшего брыкаться Разумовского мужчина, задирая его безразмерную толстовку и оставляя багровые укусы на нежной коже. Помощи ждать неоткуда.

2

«Если бы только ты был рядом» — Почему-то вспыхнуло последней болезненной надеждой. Сережа не знал конкретно к кому он обращался в тот момент, это было что-то наподобие молитвы, но он смутно помнил когда-то родные черты лица, такой до боли знакомый запах и чувство безопасности. Но чтобы любить необязательно ведь помнить, верно? Вот и Серёжа абстрагировал кусочек своего разума — создал маленькую комнатку, в которой мог уместиться лишь он и те малые обрывки воспоминаний, которые только было возможно спасти из «корзины» своего сознания до момента тотального забвения, в которую он попытался спрятался снова. Он лишь не понимал зачем ему было стирать эти воспоминания, как он мог согласиться на это. «Не дай этой твари поглотить себя» «Обещаю» Ему нужно выжить. Нужно барахтаться. Он закашлялся, норовя выблевать легкие, что значило, что он снова мог дышать. Разумовский стал судорожно стараться выровнять дыхание и хоть немного успокоить подскочивший пульс техникой, которой его учил кто-то близкий в далеком, будто скрытом пеленой, прошлом. Серёжа и сам не понимал, почему не хотел убирать эту пелену. Кем был этот человек и почему он отказывался дотянуться до него в своих воспоминаниях?

1

Звякнула бляшка ремня, Серёжу схватили за волосы. Он почувствовал щекой колючую ткань брюк, снова попытался оттолкнуться трясущимися руками, вызывая тем самым новую волну боли. Терпкий мускусный запах обволакивал и вызывал рвотный рефлекс. «Огонь» — Мой сладкий мальчик, открой ротик, — практически промурлыкал мужчина, надавливая на щеки Серёжи. Разумовский поднял взгляд и на секунду прокурору почудился золотой блеск в глазах его игрушки. — Ох, и зря ты меня разбудил, Ромка, — хищно улыбнулся Птица, выворачивая руку мужчине под аккомпанемент криков и визгов, покачивая головой только ему ведомой музыке в голове, Птица схватил граненный стакан с края стола и опустил его на голову зажравшегося прокурора, — вот это будет забавно, а не вот эти ваши Олеги Волковы, Олеги Волковы, эх, — тяжело вздохнул Птиц, вырывая руку бедолаге, — а ты там не вздумай вырубаться, меня не так часто выпускают, у нас впереди будет очень долгая ночка. Как ты и хотел...

***

Серёжа проснулся ближе к обеду в комнатушке своей общаги, уже привычным жестом проверяя время. Было отчего-то особенно хорошо на душе, что не могло не радовать. Даже голова не болела от постоянного сидения за монитором, о чем он написал твит. Полистал ленту, там было что-то про победу его любимой музыкальной группы на очередном голосовании, жестокое убийство очередного коррумпированного богача и новости из мира биржи, завтра стоило бы закупиться валютой на свои сбережения с повышенной стипендии. Разумовский надел свою любимую толстовку и распутал наушники, на автопилоте спустился на этаж ниже, прошел комнату с вечно орущей музыкой и матом на фоне, подгадал момент, когда никого не будет в пределах видимости и, закрывшись от всего мира рыжей челкой с капюшоном толстовки, прокрался в холл к своему любимому автомату с едой, на который был готов молиться. В этот раз совсем не осталось энергетиков, что разумеется могло бы стать трагедией, если бы не его любимый сэндвич, который только завезли и голодные студенты не успели расхватать все. В который раз зажимая деньги на вечно барахлящий автомат и порываясь его перезапустить пока никто не видит, Разумовский повторял как мантру, что как только разбогатеет купит себе такой же, даже лучше.