***
ночной мондштадт невероятно красив. особенно здесь, под стенами собора барбатоса: тихие отголоски песен монахинь, опрятный сад и молчаливые кресты, освещаемые только слабым мерцанием светлячков. прошли годы, и альфред чувствовал себя здесь спокойно. как дома. с недавних пор у него появился сосед. неразговорчивый. в темноте ночи он выпархивал, безмолвной тенью оседая рядом с крестом неподалёку. сидел недолго: его силуэт, неловко выхваченный лунным светом, очерчивал линию безукоризненно прямой спины и цветов в руках. должно быть, каллы. альфред никогда не видел его лица, лишь изредка угадывая черты благодаря светлячкам, садящимся на щёки и волосы гостя. кожа — бледная. волосы — огненные; густая копна, неровно отрезанная. жучки путались в них, подсвечивая неровные тусклые кончики. гость никогда не обращал внимания ни на них, ни на альфреда. — жизнь так быстротечна. вы, должно быть, очень любили свою супругу? — незнакомец дёрнулся, когда альфред впервые заговорил с ним. но даже так ничего не сказал. промычал что-то невнятно, поднялся и ушёл. пару дней не приходил, но всё же вернулся. альфред за это время успел узнать, по кому скорбит полуночный гость. как-то, придя навестить дочь, невольно скользнул взглядом по надгробию. на кресте были высечены узоры, заплетающиеся путаной россыпью, как иней на стёклах. под ними каллиграфично вывели надпись: «кэйа альберих». а в вазе, стоявшей рядом с крестом, покачивались всегда свежие водяные каллы; в траве поблёскивал потухший глаз бога. после той неловкой фразы альфред больше не разговаривал со скорбящим. продолжал наблюдать, как он приходит, оставляет цветы, сидит не больше часа и, отряхнувшись, скрывается в ночи. словно ритуал, гость повторялся изо дня в день: в строго заданное время, в строго заданной позе и строго не шевелясь он сидел около креста и, казалось, даже не дышал. только один раз он пришёл не в назначенное время. но это видение альфред запомнил надолго. был ранний вечер; он спешил к дочери, широкими шагами отстукивая по мощёным дорогам. за день произошло так много всего, что он непременно хотел поделиться с ней. альфреду оставалось только повернуть за угол собора, чтобы увидеться со своей малышкой. но его пригвоздило к месту, когда он услышал шёпот тихого, глубокого голоса. голоса, обращённого в никуда. выглянув из-за угла, альфред увидел гостя. облачённый в чёрное, перед холодным крестом стоял дилюк рагнвиндр. прозрачность его кожи могла соперничать с крылом мотылька; будто сотканный из тумана, хозяин винокурни безотрывно смотрел на выведенное имя. воспалённые, опухшие глаза расчертила красная сетка, брови надломились; обрезанные волосы спутались и растрепались, ласкаемые ветром. потрескавшиеся губы непрерывно нашёптывали неясные слова. лишь прислушавшись к сиплым, звенящим рыкам, альфред понял: дилюк пел. хозяин винокурни не был певцом. ни на грамм. в резких, хриплых полустонах с трудом различались слова, ещё сложнее было уловить мелодию. тем не менее, альфред понимал, о чём песня. дилюк пел о небе, о птицах, свободно парящих меж облаков; голос выводил горные пики, пронзающие синь, и пенил воду в водопадах. шелестел в травах и вторил раскатам грома. через плечо гостя была переброшена накидка с меховым воротником. голос, подрагивающий и ломающийся, оказался заглушён холодной тканью, когда дилюк зарылся лицом в мех; прохрипел с новой, озлобленной силой, стоило накидке обхватить плечики креста. будто убаюкивая себя, хозяин таверны покачивался из стороны в сторону, сгорбившись, обычно несгибаемый и хладнокровный. в этот момент он казался уязвимым. альфреду на миг показалось, что на месте молодого господина стоит он сам. отданный во власть хлещущих ветров, щипающих за солёные щёки. окутанный тенью одиночества и неисправимых ошибок. слабый и безвольный мужчина, перед которым его главное упущение — крест самого дорогого. стоили ли его цели, работа, устремления жизни дочери? сейчас альфред чётко понимал — нет. возможно, подобное осенение стало таким же сильным ударом для этого юноши. не зря каждую ночь он преклонял колени не у могилы отца, а у могилы названного брата. после полуночи они встретились вновь. тогда альфред уже не прятался. не прятался и дилюк, как прежде севший в строго заданном месте в строго заданной позе. над кладбищем прозвучали первые ноты заученной песни; альфред запел для дочери. для себя. для погибшего капитана ордо фавониус. и, наконец, для человека, который ему принадлежал.уж начало смеркаться, и нам пора расстаться. робкий свечки огонёк во тьме и хладе одинок… но ты не бойся тьмы ночной, я ведь останусь тут, с тобой. и разгорятся небеса…