***
Работая кардиохирургом в аркадьевской клинической больнице уже пятый год, Александра Константиновна Бесова зарекомендовала себя как высококлассного специалиста, хорошего человека и врача, который может остаться и в ночную, за неимением кого-то, кто будет ждать её дома. Само собой, что как и хороших друзей, Саша заимела себе и недоброжелателей, которые были просто в праведном шоке и негодовании от того, что вытворял их новый, на тот момент, кардиохирург. Её методы иногда шли вразрез с безопасностью и граничили с безумством, отделяемые от него тонкой, едва заметной границей на поле под названием "риск". Но то, что она делала в операционной, оправдывало средства – большинство из людей буквально за уши вытягивались с того света, на что операционные сёстры каждый раз шутили: "Можете праздновать второй День Рождения!". Как бы то ни было, новаторскую жилку никакие злые языки не могли обрубить. Саша не сдавалась, с завидным упрямством раздразнённого алабая отстаивая и свою позицию, и жизни пациентов, на которых другие уже ставили крест. Судьбоносная встреча произошла прямо в первый же день Максима на новом рабочем месте. Их взгляды пересеклись в коридоре больницы, по которому он шёл, отходя от только что, к счастью, успешно прошедшей операции, а она летела рядом с каталкой, ведя с другими врачами своего неожиданного пациента уже в свою операционную. Голубые напротив зелёных. Что-то в её взгляде показалось Максиму знакомым. Но он был уверен, что раньше не видел эту женщину и нигде с ней не пересекался. Скорее всего, ему просто показалось, ведь операция была, действительно, сложной. Потом, при личном разговоре, он всё понял. Но легче ему от этого не стало.***
Зайдя в ординаторскую вялой, немного даже дёрганной походкой, Александра кивнула в ответ Максиму, который поздоровался с ней, подозрительно наблюдая за состоянием коллеги. Девушка целенаправленно подошла к электрическому чайнику и щёлкнув кнопку, достала из навесного шкафчика свою кружку с забавным зайчиком, метко кинув в неё чайный пакетик, взятый в другом шкафу. Не было сил даже на лишние телодвижения. Затем, устало села на стул напротив терпеливо ожидающего от неё хоть каких-то слов Михайлова. Он уже понял, что молча пить чай она не будет. Поздний час, столовая была закрыта. Ординаторская в такие вечера всегда спасала. Особенно когда тётя Маша по выходным закрывалась раньше обычного. Сделав глоток чая, мужчина поставил чашку обратно с глухим стуком. Этот звук вывел Бесову из размышлений. – Бесова Александра Константиновна. Кардиохирург. – Михайлов Максим Алексеевич. Хирург. – Наслышана, Максим Алексеевич. Рада, наконец, познакомиться с Вами. Устало улыбнувшись одним уголком губ, Саша попросила прощения за то, что чуть не толкнула его тогда в коридоре. А Максим даже не заметил этого. Он был поглощён раздумьями – где же он видел её, что её взгляд был ему так знаком? Почему тогда не запомнил? Отшутившись тем, что Александра должна была думать, в первую очередь, о пациенте, а потом уже о том, что едва не снесла его, Максима, с ног, он сам встал и залил кипятком пакетик. Поблагодарив мужчину, что поставил перед ней на стол ароматно пахнущую кружку с ромашковым чаем, девушка даже нашла в себе силы, чтобы удивлённо поднять брови, когда вслед за кружкой Михайлов опустил на белую поверхность мебели и контейнер с печеньем. – Моя мама сделала. – только и сказал мужчина, тепло улыбнувшись при упоминании родительницы. Это было хоть и мимолётно, но настолько трогательно, что Александра не попыталась скрыть тёплой улыбки. – Вы показались мне человеком, который любит домашнюю выпечку. – Вот как? Никакого кокетства. Лишь констатация факта. Но кардиохирургу было приятно, хоть и удивительно, что мужчина с ходу узнал о такой мелочи. Об этом девушка не постеснялась поинтересоваться. Всё же, в одной больнице работать. – Вы создаёте впечатление домашней девушки, что любит всё, так сказать, своё. – легко поддержал беседу Максим, понимая, что им обоим нужно отвлечься. Тем более, если его компания на этот вечер тоже не против. – А ещё Вы сегодня отказались от покупного пирожного, которое Вам предложил Юра, аргументировав тем, что не доверяете магазинному крему. Девушка тихо и устало засмеялась. Максим же подумал, что её смех очень мягкий. И, наверное, очень заразительный и громкий, если ей по-настоящему будет смешно с чего-либо. – Вы очень наблюдательны, Максим Алексеевич. – Работа такая, Александра Константиновна. На это шатенка только понимающе кивнула, снова пригубив кружку и отломив кусочек от шоколадного печенья. – Передайте Анне Павловне, что получилось как всегда очень вкусно. – Мне не стоит удивляться, что Вы знаете мою маму? – Вам бы стоило удивиться, если бы я её не знала. Здесь уже сам Максим тепло усмехнулся. Почему-то, он весь, от мимики до жестов, от волос до сменки создавал ощущение уюта. Тепла. Он сам по себе был очень уютным. И Александра выразила мысли вслух, привыкшая говорить то, что думает. – Характер такой. – пожав плечами, посмотрел ей в глаза мужчина, даже не думая о том, что с ним заигрывают. Отнюдь. Александра Константиновна просто была прямолинейной как указка, это стало понятно на первых минутах разговора. – Если это не тайна, расскажите, пожалуйста, как Вы узнали о маме? – Она чуть не стала моим пациентом. Этот случай Максим помнил так хорошо, будто он был вчера. Он жил тогда в Анадыре, а у мамы прихватило сердце. Испереживалась, бедная, за внучку и то, как она переносила развод родителей. Мужчина не находил себе места и когда был готов сорваться, позвонила сама Анна Павловна и успокоила сына, сказав, что в больнице сделали всё, что нужно и ему необязательно нестись в такую даль. Уговорив Максима не приезжать, женщина поправилась сама. – Да. Я помню. – Простите. Я не хотела затрагивать больные воспоминания. Аккуратно и будто спрашивая разрешения, девушка накрыла ладонь мужчины своей маленькой ручкой, ободряюще сжав и невольно согревая теплом от уже слегка остывшей, но ещё тёплой кружки. Такой простой жест поддержки. Но этого хватило и Максим, вымученно улыбнувшись, кивнул. Зеленоглазая тут же убрала руку, умостив её обратно на округлый бок зайчика. – Её привезли к нам, а я как раз шла в регистратуру, сдать карточки и уйти домой. В приёмной стоял гул: Анна Павловна строила весь медперсонал и, верите, Максим Алексеевич, мне честно захотелось при виде Вашей матери взять под козырёк. Мужчина рассмеялся, всё ещё тихо, но искренне. Да, это была его мама. – Её уже на тот момент обследовали и назначили лечение. Ей стало лучше и её хотели сопроводить до дома, когда я собиралась уходить. – снова сделав глоток, девушка благодарно кивнула, когда шатен жестом предложил ей взять последнее печенье. – Я уже была в курсе, что ещё немного и Анна Павловна могла оказаться на моём операционном столе, поэтому предложила ей сопроводить её до дома. Мне было всё равно по пути. Хоть Александра и говорила, всячески отмечая то, что ей было "по пути" и тому подобное, Максим видел – она действительно волновалась. Ей не безразличны судьбы людей, которых она касалась или о которых знала. И это подкупало – таких людей очень мало осталось. За разговорами коллеги не заметили как прошло два часа, наступил вечер и было пора собираться домой. – Александра Константиновна, можно вопрос? Кардиохирург обернулась, уже успев вымыть обе чашки, поставить их обратно в шкафчик и оказаться около двери. Она только приподняла уголки губ. – Кто? На лице девушки пролегла тень старой, но ещё дающей о себе знать боли. Она опустила взгляд, а её маленький, аккуратный нос дёрнулся, заставив Максима пожалеть о своём желании узнать чуть больше. Она сразу поняла, что он имел в виду. Когда хирург уже хотел извиниться, девушка вдруг подняла голову и посмотрев на него, улыбнулась. Но в глазах всё равно плескалась ничем не прикрытая, старая, покрывшаяся паутиной времени и превратившаяся в тянущую тоску боль. – Мама. Она умерла после операции. Сама операция прошла успешно, не было даже послеоперационных осложнений. Просто... – запнувшись, девушка вдохнула и выдохнула, вызвав в груди мужчины какое-то режущее чувство: не то вина, не то что-то ещё. – ...я должна была остаться с ней в ту ночь. Но меня вызвали. Ей стало хуже из-за того, что она услышала, как медсёстры разговаривали о том, что не удалось спасти сбитого машиной мальчика с разрывом селезёнки и множеством сопутствующих травм. Она всегда была впечатлительная... Ещё раз вдохнув несколько раз, девушка стёрла пару всё таки скатившихся слезинок и с обманчиво бодрой улыбкой вновь посмотрела на Максима. – Ты не виновата, Саш... – подойдя к шатенке, мужчина проникновенно заглянул ей в глаза, ободряюще сжав плечо. Даже не обратив внимания на то, что коллега перешёл на "ты", девушка восприняла этот факт как само собой разумеющееся: им работать вместе. Да и за затянувшейся непринуждённой беседой они успели многое узнать, обоюдно пытаясь отвлечь друг друга от сегодняшних сложных операций. – Я могла её спасти, Максим... – Ты не могла разорваться. А насколько я знаю, в России клонирование пока не узаконили. Он добился, чего хотел: Саша усмехнулась и начала потихоньку успокаиваться. Нервы были ни к чёрту к концу рабочего дня. И, даже не успев толком проанализировать то, что пришло ему в голову, мягко подтолкнул Бесову и обнял, окуная в тепло сильных, но бережных рук, давая возможность хоть на короткий миг увернуться от воспоминаний и мнимой вины перед матерью. Девушка отнекиваться не стала, сразу же цепляясь за серую форменную футболку на спине мужчины, обхватывая его за пояс и плечо, доверчиво укладывая голову на его крепкой груди – маленькая комплекция тела Саши позволяла Максиму, в прямом смысле, целиком спрятать её за своей широкой спиной. Положив одну ладонь на затылок девушки, полностью его закрывая, другую приятной тяжестью опустил меж лопаток, будто бы дочь обнимая. Опустив голову, подбородком упёрся куда-то в темечко – настолько она была маленькой для него – и прочно закрепил за собой этим незатейливым, но чистым и искренним действом, образ надёжного и отзывчивого человека. Мерный стук сердца Максима Алексеевича успокаивал. И Михайлов, наконец, понял, почему её взгляд был так ему знаком: у него самого был такой же. Он тоже потерял близкого человека.