***
Очнулась Мим от привкуса земли на губах и жажды, сушившей глотку. Немного приподнявшись на дрожащих руках, за покровом кустов и низких деревьев она увидела какую-то стену, похожую на стену жилого здания; поднявшись на ноги, изгнанница медленным хромающим шагом поплелась в сторону этого, как ей показалось, дома. Идти было сложно, мягкая земля мешалась, расходясь под босыми стопами, ветки хлестали по лицу и плечам, изредка задевая свежие раны на спине, отчего девушка закусывала губу и старалась обходить. Слезы струились по перепачканным щекам, мутными солеными каплями падая на одежду. В очередной раз подняв взгляд от земли, шестерка едва не вскрикнула, заметив знакомый забор. Сил не было, она вот-вот упадет и не встанет… Надо… надо дойти… Волосы липли на лицо, налезая на глаза, лопатки ныли, отдавая мучительным жаром в низ живота, а пальцы были сомкнуты на предплечьях, впиваясь ногтями в бледную кожу. До ограды оставалось совсем немного, как вдруг девушка споткнулась и снова упала на колени; плечи крупно дрожали, выдавая истерику с головой, она нервно смеялась, несмотря на боль и слезы. Изредка в этом смехе проскальзывали ругательства в адреса и судей, и палача, и в свой. «Дура… Какая же я дура…». Воздух не наполнял легкие, в остатках трезвого рационального мышления бушевала обида, едко обжигая мягкую сущность. Все-таки взяв себя в руки, Мим поднялась и продолжила путь. Бессильно облокотившись на плетеный забор, ведь ноги уже не держали совсем, трефовая пыталась соображать настолько хладнокровно, насколько получалось. А перед глазами снова и снова всплывал нежно улыбающийся огненно-рыжий образ, прозрачно намекая на частичный выход из ситуации. Быстро бьющееся сердце мешало дышать, к горлу подкатывал ком, да и вообще хотелось пойти к нефилимам, чтоб они разодрали жертву так, что хрен опознаешь потом, если сунешься туда, конечно. «Ника не откажет… Она…» — трефовая не успела дотянуть мысль до конца, как услышала скрип двери, так мерзко звучащий, но такой нужный сейчас. На крыльце появился родной силуэт с растрепанным пучком на затылке. Хочется позвать, привлечь к себе внимание карих глаз, но с губ срывается лишь сипение и покашливания. Руки же действуют отдельно от всего, начиная с максимально возможным треском ломать ветки, из которых сплетена ограда. Миссия завершилась удачей: хозяйка дома повернулась к источнику звука, по всей видимости намереваясь отругать вандала, и увидела подругу, которая сразу с вымученной и явно натянутой усмешкой слабо махала, а после сползла по забору, едва держась за него. Знала б Николь, как она смешно хмурится…***
Мим не хочет открывать глаза, но чувствует то, как ее левую руку держит другая, и слышит неровные вздохи. Снова плачет… или плакала… А Никины ладошки теплые, почти горячие, на них точно недавно танцевало пламя. Правая рука брюнетки, дрожа, поднялась и пальцы легли на щеку подруги. На черном фоне закрытых век танцевали шальные звезды, спина все так же горела, но было уже терпимей. «Прижгла значит…» — с благодарностью подумала изгнанница, кончиками пальцев ощущая легкую усмешку. — Не реви, солнце, — охрипший от крика и жажды голос показался и бубновой, и трефовой чужим. Последняя приоткрыла глаза и, беспомощно щурясь, глянула на даму. — Ты прижгла мне.? — слова оборвались на середине, а продолжать и не надо было. — Да, это был ужас… — алоглазая поиграла бровями, мол «Знаю, верю…». — Ник… Можно я у тебя останусь?.. Я… Мне… — Конечно, что за вопрос, — гостья бросила на Николь взгляд, до краев наполненный искренней благодарностью. Кареглазая хихикнула и тронула нос подруги пальцем, отчего брюнетка зарделась. — И не смотри на меня так, мне становится жутко неловко… — Спасибо… Знаешь, а меня все-таки выперли. Я до последнего не верила, что за общение с нормальными людьми могут крылья оторвать… — Ника нахмурилась, тем самым заставив Мим невольно улыбнуться. — Это из-за меня, да? Из-за того, что мы дружим? — Возможно… Частично… Но это не точно… — уклончиво парировала страдалица, после чего умоляюще глянула на хозяйку дома. — Может ляжешь рядом?.. Ты теплая, я по тебе соскучилась… — рыжая закатила глаза, подумав «Вот хитрая, знает же, что не смогу отказать ей, и пользуется…», и, усмехнувшись, легла, обняв трефовую. Та поежилась, прильнула к Николь и уткнулась носом в плечо, обдавая кожу горячим дыханием, отчего лицо с веснушками покрылось румянцем. «Она такая милая…» — пронеслось в голове смертной, и девушка прикоснулась губами ко лбу шестерки. — Какая ты хорошенькая… — пробормотала бубновая. Мим округлила глаза и переспросила: — Что, прости?.. — Ника спохватилась, поняв, что думает вслух. — Ничего, ничего, лежи спокойно… И знай, что я тебя никогда не оставлю…