***
| Прошлое |
— Серьёзно, Йен? Ну ты сама подумай — ты и ребёнок? — тон у Геральта ужасно насмешливый и это пиздецки бесит чародейку. Ладони Йеннифэр сжимаются в кулаки, отчего ногти глубоко царапают её нежную кожу, доставляя неприятные ощущения. — А что? По твоему, из меня выйдет хреновая мать? — прошипев такие болезненные для себя слова, Йен чуть подаётся вперёд, впиваясь острым взглядом в ведьмака. — Я в этом полностью уверен. — после очередной усмешки со стороны мужчины, Йеннифэр чувствует, как к глазам подступает глупая влажность от обиды и жестоких слов. Поспешно развернувшись к нему спиной, чародейка подходит ближе к краю и едва сдерживает себя от желания обнять себя руками в защитном жесте. — Слушай, те кто создали нас, были правы, когда лишали нас возможности иметь детей. Наш образ жизни не подходит для детей. Серьёзно, не будешь же ты в перерывах между кормежкой и сменой пеленок призывать для королей Хаос? Это глупо. — Для тебя это может быть и глупо, но не для меня. Меня лишили права выбора — иметь возможность подарить жизнь ребёнку или нет. Я хочу вернуть его. Вернуть, чтобы родить это дитя, и дать ему то, чего никто не сможет дать ему. — И что же это? — Любовь. Безграничную и искреннюю. Дать ему всё то, чего я была лишена. Чего мы были лишены. Метаясь по шатру, подобно раненному зверю, Йеннифэр вливала в себя бокал за бокалом. Сначала этот проклятый ведьмак с его глупым бардом, ввязавшиеся во всю эту авантюру с драконом, потом проклятый сэр Эйк, которого зарезали как свинью глубокой ночью и наконец снова этот проклятый ведьмак, который своими жестокими словами задел её, разрушив ту хрупкую привязанность, которая выстроилась между ними. Было больно и обидно, хотелось сжаться в комочек на кровати и дать волю эмоциям, которые она так долго держала в себе. Схватившись руками за голову, Йен с силой сжимает волосы у корней и хрипло смеётся. Смеётся, вот только смех этот совсем безрадостный. В нём проявилась вся та горечь и отчаянье, которые она копила годами. И чародейка не знала, что с этим делать. Тяжело вздохнув, она медленно подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение. Потянула руки к меховому пальто и стянула его со своих плеч, позволяя ему пасть на пол. Прошлась пальцами по обтягивающему корсету, по тонкой талии и завела руки назад, находя пальцами завязки платья. Тянет их на себя, отчего узлы ослабевают и ослабевают, покоряясь власти чародейки. В конечном итоге, платье тоже падает вниз, к её ногам, оставляя Йеннифэр в одних лишь кружевных трусах. Высокая налитая грудь с темными ореолами, красивый изгиб бедёр. Колдовские, как говорили многие, сиреневые глаза и пышная копна темных волос. Йеннифэр из Венгерберга была прекрасна и желанна всеми. Но за свою красоту она отдала неприлично высокую цену, которую тогда, будучи обиженной девчонкой, не понимала. Чародейка поджимает губы и прикрывает глаза, погружаясь в своё сознание, всё так же стоя перед зеркалом и как-то пропускает тот момент, когда в её шатер заходит посторонний, что абсолютно бесстыдно сейчас рассматривает её почти что нагое тело. — Вау… Йеннифэр неспешно разворачивается к нежданному посетителю, предоставляя ему возможность «оценить» и переднюю часть её тела и совершенно не ожидает увидеть в своём шатре барда, который сейчас должен ошиваться вокруг Геральта, напевая свои глупые баллады. — Что ты тут делаешь? — Там это… О-ох… Геральт п-поймал какое-то зверьё и приготовил его… Меня послали к тебе, чтобы… О, святая Мелитэле, что ты творишь, ведьма?.. — выдыхает Лютик сквозь плотно сжатые зубы, когда чародейка подходит к нему почти вплотную, прижимаясь своей мягкой грудью к его телу и абсолютно невинно смотрит на него своими бесстыжими фиалковыми глазами. Лютик теряет все слова, когда нежные пальчики Йеннифэр касаются его шеи и бегут вниз. Касаются его груди, сквозь ткань голубой рубашки и абсолютно бесцеремонно стягивают с него ярко красный сюртук. — Йеннифэр… Прекрати. — Зачем? — шепчет чародейка и прижимается к барду ещё ближе, заставляя его с тихим стоном расправить плечи и откинуть голову назад. Её ладони находят его и опускают себе на талию. После ведут ими вниз к бедрам и сжимают. — Потому… Что… — Лютик не находит слов, из-за творящегося безумия. Эта наглая чародейка, эта бесстыжая ведьма, вытворяет с ним такое, будто он какая-то продажная девка из борделя. Она же ведь с Геральтом! Каждый раз, когда они встречались, из комнаты то и дело доносились стоны и порой даже крики, а теперь, она так просто позволяет другому касаться её?! Как же он будет смотреть в глаза своему другу, если сейчас потеряет всякий контроль и поддавшись соблазну, разделит эту ночь с этой женщиной? Лютик старается привести свой мозг в порядок, чтобы объяснить этой глупой ведьме что так нельзя, но стоит пухлым губам коснуться его кадыка и мягко укусить его бешено бьющуюся жилку, Лютик посылает всё в пекло; и Геральта, и ужин, и всякие моральные принципы. Он сжимает в ладонях упругие ягодицы и опускает голову, в поисках её лица. Бард подхватывает не сопротивляющуюся женщину на руки, оставляя ладони на её прелестной заднице, пока её ноги обхватывают его торс и целует её. Целует страстно, сразу позволяя своему языку проникнуть в рот Йеннифэр. В пекло всех и вся, сегодня это их ночь. Сегодня ведьма победила. — Почему, спустя столько лет грубости и порой даже ненависти с его стороны, ты до сих пор остаёшься с ним? — вопрос чародейки имеет смысл и Лютик даже сам задумывается над ним. Правда не надолго; мягкое и податливое женское тело под боком редко когда позволяло ему долго и много думать, только когда девушка забывалась сном, уставшая и удовлетворённая. — Смешно признаться, но я не знаю. В начале, он был мне интересен как неиссякаемый источник информации о его работе. Мне хотелось написать множество баллад, благодаря которым стал бы известен на весь Континент. Да и хотелось как-то помочь ведьмакам. — Йеннифэр удивлённо изгибает бровь, и перестаёт играться с его камертоном. — Не смотри так на меня, ведьма. — по-доброму усмехается бард и заправляет за ухо свалившийся ей на лицо локон. Йеннифэр закатывает глаза, и толкает мужчину в бок, подталкивая к продолжению ответа. — Не смотря на гуляющие по Континенту слухи и всеобще принятое мнение о ведьмаках, как о дьявольских отродьях, монстрах и убийцах, они ведь здорово помогают людям. Раньше, сейчас и в будущем. Без них, монстры бы уже давно стали полноправными хозяевами нашего мира. — Ты не ответил на вопрос. Лютик закатывает глаза, и переворачивается со спины на бок, оказываясь лицом к лицу с чародейкой. Длинные, будто и вправду, созданные лишь для искусства, пальцы осторожно касаются обнажённой кожи на пояснице, бегут вверх, касаясь каждого позвонка. Бард откидывает её волосы на другое плечо, обнажая такую соблазнительную, для него, шею и ключицу, на которой цветет последствие его неосторожности. Поджав губы, Лютик касается темного пятна и с долей вины и сожаления смотрит в фиалковые глаза. Йеннифэр тихо смеётся и тянется к мужчине, касаясь носом его скулы. Её губы оставляют на его челюсти краткие поцелуи, которые, кажется, въедаются в его кожу и их не вывести никогда. Чародейка целует его губы, тут же отстраняясь, не давая ему углубить поцелуй. — Лютик, — нетерпеливо зовёт его по имени Йеннифэр. — Друзья ведь для того и нужны, чтобы всегда быть рядом, верно? Чтобы простить все ошибки, будь то слова или действия, и всегда быть готовым помочь. Геральт мой друг, и я, кажется, для него тоже. То, что он практически не рычит на меня каждую минуту, о чём-то да говорит, Йен. — она шепчет что-то про идиотов, и всё же приникает к его губам, позволяя себе урвать ещё немного счастья и спокойствия. — Когда я проснулся с тобой в прошлый раз, ты схватила меня за яйца и грозилась их оторвать. — Йеннифэр позволяет себе лёгкую улыбку в поцелуе. — Можешь не бояться за свою «гордость». Она останется при тебе, я ничего отрывать не собираюсь. По крайней мере я. — последние слова она скорее безмолвно выдыхает, нежели шепчет, но Лютику всё равно удаётся расслышать их и он невесело хмыкает. Йен кладёт голову к нему на плечо и позволяет себе оставить ладонь на его животе. — Что бы что-то обрести, нужно что-то потерять, Йеннифэр. Однажды, ты отдала своё лоно, чтобы обрести красоту. Теперь же, чтобы обрести его вновь, ты должна отдать то, чем гордишься и что бережешь больше всего на свете… — на лице жрицы играет улыбка, притягивающая к себе взор, но глаза её холодны как сталь. Чародейка тяжело сглатывает и приближается к Мэйрине, когда та подзывает её к себе лёгким движением руки. — И что же это? — Твой Хаос… — со сладкой улыбкой, тягуче отвечает жрица и оборачивается к огню в камине, абсолютно без страха протягивая к нему свои руки. Пламя лижет её руки и не оставляет на нежной коже женщины ни единого ожога. — Владыка Света любит жертвы, и чтобы по настоящему удовлетворить его аппетит, ты должна отдать что-то наиболее ценное и любимое в твоей жизни. Твой Хаос, взамен на возможность родить ребёнка. — Йеннифэр прикрывает глаза и бормочет ругательства себе под нос. — И родить ты сможешь не одного и даже не два ребенка. Столько, сколько позволит тебе твоё тело. Но отец у всех этих детей будет один — тот, кого выбрал Владыка. От другого ты никогда не понесешь. — Что, Владыка мне даже не даст возможность выбрать мужчину? — со злостью интересуется чародейка, и складывает руки на груди. — Хорош, бог, ничего не скажешь. — Владыка всегда старается дать всё только самое наилучшее для своих детей. И мужчину он тебе выбрал хорошего. Не того, кого ты любишь всем своим израненным сердцем, но того, с кем вас неумолимо сводило Предназначение. Загляни в самое сердце пламени, чтобы узнать ответ на свой вопрос, дитя. С громким фырком, Йеннифэр подходит ближе к камину и послушно опускается на колени, чтобы быть ближе к пламени и разглядеть возможного отца её возможных детей. Сердце, без всяких прелюдий, начинает горько ныть, когда жрица напрямую сказала, что Геральт, этот упрямый глупый ведьмак никогда не станет отцом её детям, но она это понимала и так — Владыка Света даст ей новое чрево, даст эту возможность ей, а не ему. И с этим придётся смириться. — Да вы издеваетесь… — хрипло шепчет Йен, когда пламя начинает плясать по поленьям, вырисовываясь в лицо оч-чень знакомого ей мужчины, которого она бы при любом удачном случае скорее бы удавила, нежели легла бы с ним в постель. — Ну, однажды ты это уже сделала и признай, с глупым бардом ты чувствовала себя куда более живой, нежели с ведьмаком. — Йеннифэр злится на голос собственного разума, но признаёт его правоту. Чёртов Лютик может стать отцом её детей. И не известно, что печалит больше — факт его отцовства или что ребёнку***
| Настоящее |
Йеннифэр со всей силы бьёт себя ладонью по голове и думает, что было бы неплохо, будь у неё что-то тяжелое — может быть тогда у неё бы встали мозги на место. Бежать прямо с казни, на которой присутствовали все оставшиеся владыки Северных королевств с их ближними кругами и выжившие чародеи, вместе с нильфгаардским военно-пленным, который вместе с этой сукой Фрингильей командовал войсками при битве за Содден, было определенно плохой идеей. Она не понимала саму себя — зачем ей нужно было спасать этого мерзкого червя, из-за которого полегло столько народу, включая детей и стариков. Не понимала, однако упорно тащила Кагыра за собой, крепко вцепившись в его руку. Что-то внутри тянуло её вперёд и это чувство подсказывало ей, что глупого военачальника Нильфгаарда, стоит держать при себе. Впервые, Йеннифэр задумалась о том, что возможно, ей стоило повременить с решением, об обращении к Владыке. Благо, глупые мысли покинули её голову, когда она, злая, уставшая, голодная и замерзшая, подобно какой-то крысе, сидела в кладовке какой-то корчмы в обществе эльфов-беженцев. Точнее, покинули они её, когда из-за тонких деревянных дверей послышался знакомый голос. Знакомый и нужный настолько, что Йеннифэр хотелось наплевать на все соображения безопасности и выбежать в зал, чтобы прижаться к знакомому телу и наконец почувствовать себя в безопасности. Почувствовать спокойствие. Осуществить желаемое оказывается возможно только ранним утром, когда в корчме не остаётся никого, кроме барда, хозяина, пары его помощниц и уснувшего на столе мужика, пьяного до такой степени, что он кажется, даже передвигаться самостоятельно не может. Зал, наконец, становится окончательно пустым и Йеннифэр больше может не скрываться в тени. Осторожно шагает по чуть подгнившим доскам и болезненно морщится, когда солнечный свет бьёт ей в глаза через стёкла окон. Лютик стоит к ней спиной около стенда с алкоголем, подхватывая в руки то одну, то другую бутылку, в поисках чего-то особенного. — Особенного, как и он сам, — с ласковой полу-улыбкой замечает про себя она и подходит ещё ближе. — Бард. — окликает она его, и останавливается на расстоянии нескольких шагов. Лютик вздрагивает и медленно поворачивается к ней, будто бы не веря собственным ушам. Йен теряет доступ к воздуху, когда голубые и холодные, будто лёд, глаза встречаются с её, всё ещё тёплыми, но потухшими фиалковыми. — Ведьма. — мужчина кивает в знак приветствия и его эта «ведьма», абсолютно не обижает её. Только этот невыносимый бард мог произносить это слово по отношению к ней с невероятной интонацией, от которой хотелось расплавиться. — Какими ветрами тебя сюда занесло? И что за ужасная вонь от тебя идёт? Такое ощущение, что на тебя вылили не одну ведро помоев, пока ты шла сюда… — не смотря на внешнюю грубость и незаинтересованность, глаза Лютика жадно бегают по фигуре женщины, такой знакомой и постоянно желанной. Лютик смотрит ей в глаза, и Йеннифэр кажется, что так на неё, ещё не смотрел никто. — Всегда знал что ты, адское создание, обожаешь… объятия?.. — голос подводит его, когда Йеннифэр стремительно сокращает расстояние между ними и крепко прижимается к нему, словно старается стать с ним одним целым. Лютик ошарашенно смотрит на темные кудри у него под носом, но после, оправившись от шока, также крепко обнимает её, не обращая внимания на её, откровенно, хреновый внешний вид. Стоя вот так вот, в объятиях друг друга, время теряет своё значение. Лютик никогда не признает, но он безмерно счастлив, прижимая к себе хрупкую чародейку, ощущая тепло её тела. Обнимая ту, которая поселилась в его голове ещё с самой первой их встречи, когда он был при смерти. — Йеннифэр?.. — неуверенно зовёт он девушку, когда она начинает мелко дрожать в его руках. Все становится хуже, когда его рубашка на груди становится мокрой. — Йен… Посмотри на меня… — Я так рада видеть тебя… Если бы только знал, какое это облегчение, после месяца скитаний видеть родное лицо. — постепенно, всхлипы Йеннифэр сходят на нет. Она отрывается от Лютика, и поспешно вытирает слёзы с лица, вот только хлюпающий нос и красные глаза ей спрятать не удаётся. — Слышала твою песню; неужто история с Геральтом так сильно повлияла на тебя? — Ни за что, моя дорогая. — Лютик с трудом, но всё же принимает её решение перевести тему, обещая себе, что они определённо ещё вернуться к этому разговору. Он берет её за руку и тянет за собой, в сторону бара. — Мои баллады составлены на основе всеобщих тем, чувств и действий. Эта песня о ком угодно. — Йен старательно прячет улыбку, когда Лютик повторяет последние слова ещё несколько раз, со всем упорством стараясь убедить её в правдивости собственных слов. — Ладно. Ты меня раскусила. Эта песня была написана от всего моего сердца. — бард наливает сомнительного вида пойла в два стакана, и протягивает один ей. Она с благодарной улыбкой принимает его, и неловко вертит в руках, с недоверием глядя в стакан. Теперь, когда у неё есть все шансы стать мамой, она больше не имеет права пренебрегать своим здоровьем. Она должна правильно питаться, следить за своей гигиеной и… И уж точно не пить алкоголь. — Не исключено, что от разбитого. — Он прогнал тебя, потому что узнал что мы?.. — Он узнал и… частично, именно из-за этого и прогнал. — невесело усмехается Лютик. Йеннифэр поджимает губы, чувствуя себя виноватой в этой ситуации. Если бы не её глупое, импульсивное желание, у Лютика всё сейчас могло быть по другому. Он так и был бы рядом с Геральтом, в безопасности. — Я ни о чем не жалею, Йен. Та ночь была прекрасной и… Договорить ему не удаётся. Изголодавшаяся по нему женщина, тянется через всю стойку, чтобы прикоснуться к его губам и ощутить, настолько же они мягки, как и при последней их встрече, два года назад? Бард тяжело втягивает воздух через нос, и принимает единственное правильное решение. Он отрывается от желанных губ и старается не смотреть в фиалковые глаза, что с недоумением и лёгкой обидой ищут его взгляд. Лютик стремительно обходит стойку и встаёт почти что вплотную к его ведьме. — Не уходи больше… — с отчаяньем шепчет он и проводит ладонью по спутанным волосам. — Я постараюсь. Обещаю.***
| Будущее |
— Значит… Ты и Лютик? — с неверием в голосе спрашивает Геральт, подходя к Йеннифэр. Ей требует всего пара секунд на раздумья, прежде чем утвердительно кивнуть. Её взгляд прикован к развлекающему Цири барду, который иногда кидает на неё неоднозначные взгляды и мягко улыбается. Йен улыбается в ответ и крутит в руках чашку со сбором трав, которую ей впихнула в руки Трисс, едва узнавшая о её… интересном положении. — Невероятно. Мне казалось, что вы друг друга терпеть не можете. Хотя, после того, что произошло в твоём шатре во время охоты на дракона, следовало этого ожидать. — Геральт… — Успокойся Йен, я не злюсь. — замечая недоверчивый блеск в глазах женщины, ведьмак садится на лавочку и кладёт ладонь ей на плечо. — Тогда злился, ведь мне казалось, что то, что происходило между нами, помимо секса, это любовь. Мне казалось, что ты предала меня, но потом… — он качает головой и в задумчивости кусает губы. — Потом, расстояние между нами сделало своё дело и я понял, что во всём и в прямь виноват джинн и неправильно сформулированное мною желание. Между вами сразу проскочила искра и мне не стоило лезть. — Прости. — Йеннифэр отпивает немного чая, и не в силах больше чувствовать этот отвратительный вкус, отставляет чашку в сторону. — Я не должна была так поступать. Нужно было для начала объясниться с тобой. — Я рад, что вы сошлись. И рад, что ты получила то, чего так долго хотела. — Геральт хмыкает и выразительно смотрит на её уже немного округлившийся живот. Йен по привычке кладёт на него ладонь и чувствует внутри себя лёгкие копошения. — Уже шевелится? — Срок ещё недостаточно большой, чтобы ощутить толчки снаружи, — она отрицательно качает головой, с ласковой улыбкой поглаживая живот. — но достаточный, чтобы эта хулиганка мешала мне спать. — Хулиганка? — Я почти уверена, что это девочка. И Лютик тоже так думает. — Главное, чтобы ни в кого-то из вас характером, — Йеннифэр закатывает глаза на его слова и пихает ведьмака с бок. Геральт хмыкает и переводит взгляд на резвящихся, как малые дети, барда и княжну. Йеннифэр никогда раньше не пела колыбельные, хоть и знает их не одну; не смотря на злобу и отвращение отца, мать всё же любила её. По своему, но любила и пела ей изредка на ночь, чтобы она быстрее уснула из-за мучившей её боли. Мечтая о детях, она интересовалась разными сказками и песнями, но не решалась опробовать свой голос в действии — не хотелось потом разочаровываться, если бы она так и не нашла способ родить дитё. Сейчас, её голос дрожит, ведь она до конца так и не может поверить, что все эти годы проведённые в слепой надежде и одиночестве остались в прошлом, вместе с чародейкой Йеннифэр. К её ладони на животе присоединяется другая, большая и крепкая. Йеннифэр улыбается и замолкает, оборачиваясь к тихо проникнувшему в комнату Лютику. Его глаза прикрыты, а губы растянуты в лёгкой улыбке. Йен тянется к нему, оставляя на губах поцелуй. Нежный и невинный, заставляющий сердце полыхать сильнее, чем самый страстный и жаркий. Тихо хмыкнув, Лютик открывает глаза и смотрит своими голубыми в её фиалковые и сам тянется за новым поцелуем; таким же нежным и неспешным. Его ладонь продолжает покоиться на её животе, изредка поглаживая его кончиками пальцев. Йеннифэр еле слышно стонет в поцелуе, и для Лютика этот звук настолько же сладкий, как и те звуки, которые издаёт его прекрасная лютня. Идиллию прерывает сильный толчок под ладонями, отчего Йен отрывается от его губ и громко охает, от неприятных ощущений и неожиданности. Лютик с забавной укоризной во взгляде смотрит на живот Йеннифэр и отодвинувшись от неё, приближается лицом к нему лицом почти в плотную. — Пугать твою маму, конечно, очень забавно, тут я даже спорить с тобой не стану. — мужчина игнорирует недовольное фырканье с её стороны и мягко касается живота губами. — Однако, так сильно пинаться всё же не стоит. Мы договорились? — Лютик прикладывает ухо и едва сдерживает довольно урчание, когда пальцы Йен зарываются ему в волосы, массируя кожу головы. Отвлеченный ласками женщины, он едва не пропускает новый пинок ребёнка. В этот раз, гораздо более слабый. — Договорились. — довольно кивает Лютик и поднимает голову. Йен с доброй насмешкой смотрит на довольного барда и быстро чмокает его в губы, откидываясь на мягкие подушки. Уставшая, измотанная последними сутками, она едва шевелит губами в просьбе о стакане воды. Цири, добрая душа, стремительно бежит к графину и наполняет алюминиевую кружку студеной водой. Княжна подносит её к губам измученной женщины и Йен жадно проглатывает глоток за глотком. Собравшись с силами, она приподнимается на локтях и непередаваемым взглядом смотрит на устроившуюся меж её разведённых ног подругу. Чародейка кивает ей и Йеннифэр напрягает низ живота и мышцы внутри. Очередной крик боли и усталости, заставляет Лютика нервно подпрыгнуть на каменном полу, а Эскелю утешающе похлопать его по плечу. Йеннифэр неверяще смотрит на скулящий красный комочек в руках Трисс и всё её нутро тянется к ребёнку; хочется по скорее забрать его в свои руки и никому-никому не отдавать. Даже Лютику. Но она держит себя в руках и лишь глазами полными слёз, смотрит на свою малышку, со сморщенной алой кожей и ужасно высоким голосом, но это не особо её волнует. Йен так сильно любит её, что плевать, как она выглядит и как громко кричит. Но настоящее счастье накрывает её, когда Трисс отдаёт ей ребёнка в руки, омытого от крови и слизи. Она плачет, уже абсолютно не стесняясь. Лютик с добрую минуту стоит в дверях комнаты, ошарашенными глаза глядя на Йеннифэр и их ребёнка, так правильно лежащего в её руках, словно она была только и создана для того, чтобы её руки держали на себе детей. — Она и была создана для этого, болван! — он бы наверное так и простоял бы здесь до глубокой ночи, если бы три толчка в спину, осторожный Геральта, нетерпеливый Ламберта и подгоняющий Эскеля, не заставили сделать его несколько шагов в глубь, останавливаясь прямо около кровати. Йен поднимает на него счастливые и заплаканные глаза, отчего у него сердце защемило от любви к этой женщине. Лютик ласково улыбается ей и аккуратно, стараясь совершать как можно меньше ненужных движений, чтобы случайно не нарушить этот покой и счастье, поселившееся в их комнате. — У неё твой разрез глаз, — шепчет Йеннифэр, когда Лютик придвигается ближе к ним и впервые смотрит на дочь. — И твои бесовские глаза. — с любовью отвечает он ей, и даже не получает испепеляющего взгляда за свои слова, настолько сильно Йен увлечена их малышкой. Лютик неуверенно протягивает руку, вытягивая указательный палец и со страхом касается крошечной ручки. Кожа, мягкая и бархатная, уже скорее розовая, чем красная. Он удивленно открывает рот, когда маленькая ладошка слабенько сжимает его палец. Йеннифэр смеётся с озадаченного лица Лютика и опускает тяжёлую голову ему на плечо. — Как назовёте нового члена семьи? — тихо интересуется Цирилла, подошедшая к ним с другой стороны, с интересом смотря на новорожденную девочку. — Что думаешь насчёт Роксанны? — тихо интересуется Йен и смотрит на Лютика, который одобрительно кивает на выбранное ею имя. — Мне нравится. Роксанна... — Лютик окончательно смелеет и склоняется над маленькой головкой Роксаны, со всей осторожностью и любовью целуя её лобик, отчего девочка недовольно морщится, но не просыпается, удобно устроившаяся в руках матери.