Enough, Maybe

      — Одасаку, ты когда-нибудь задумывался о смерти?       Это было сказано негромко, но в относительной тишине бара сказанное прозвучало довольно отчетливо. Бармен отлучился, оставляя их вдвоем у стойки с напитками и сонным котом, который устроился на свободном стуле Анго. Легкая фортепианная музыка, доносящаяся из динамиков, успокаивала атмосферу, и даже тема смерти казалась чем-то нежным и утешительным.       — Трудно не думать, когда я так часто нахожусь рядом с тобой.       Дазай лишь слабо улыбнулся, без обычной доли иронии, без особой радости. Это была явно не та привычная беззаботная улыбка. Сделав маленький глоток, он медленно вращал шарик льда вокруг янтарной жидкости своего второго напитка за вечер. Обе руки обхватывали стакан, длинные тонкие пальцы переплетались и соединялись, словно он опасался, что у него отнимут его пойло. Выпить он любил, но всегда подчеркивал, что не алкоголик.       — Каждый вправе выбрать, как ему умереть, — продолжал он. Тон ощущается легким и задумчивым, как будто тот сейчас комментирует погоду. — Именно это делает самоубийство таким заманчивым. Никто не хочет умирать мучительной смертью. Большинство людей предпочли бы мирно умереть во сне в пожилом возрасте, но возможно ли это в мире, в котором мы живем? Смерть подстерегает нас на каждом шагу: автомобильные аварии, убийства, утопления, болезни, пищевые отравления, сердечные приступы, акты насилия... — он щелкнул пальцами в знак подтверждения своих слов. — Мертв и точка.       Ода спокойно наблюдал за ним, в который раз делая небольшой глоток собственного напитка. Дазай не единожды говорил о смерти, это обыденная тема для него. Но в этот раз что-то изменилось, поэтому он молчит, предоставляя Дазаю возможность самому дойти до сути. Должно быть, это мелочь, но обычно Дазай склонен ограничиваться одной рюмкой на вечер, а тут будто пытается спиться, начав свои серьезные философские рассуждения о смерти. Но что-то беспокоит, не чувствуется завершающей уверенности. Ода был в недоумении, это не соответствовало тому облику шутника, каким Дазай рисовался, не говоря уже о том, что он даже не достиг положенного возраста для виски.       Что-то не так.       Дазай походу, понял что его пытаются вывести на чистую воду и сделал вид, что не замечает этого. По правде говоря, тот даже не смотрел в его сторону. Пальцы обхватывали стакан, а лицо смягчала улыбка. — Я хочу умереть безболезненной смертью, но смерть во сне не самый лучший вариант для меня. Разве это не одиноко, уйти во сны и никогда не вернуться? Не иметь возможности попрощаться? — он поднимает бокал для небольшого глотка, выдыхая, когда мягко ударяется о подставку. — Думаю, мне бы хотелось умереть в объятиях любимого человека.       Это также не первый раз, когда он говорит об этом.       — Тогда двойное самоубийство.       Дазай закрывает глаза, улыбка по-прежнему на месте.       — Как ты знаешь, я эгоист, поэтому предпочту умереть первее. Не желаю наблюдать за смертью любимого человека. Я точно этого не переживу.       — Это эгоцентрично, — категорично соглашается Сакуноске.       Дазай приоткрывает глаза и смотрит на Оду, не поворачивая головы.       — А что насчет тебя?       Ода задумался. Сама мысль о том, чтобы держать на руках любимого человека в последние минуты его жизни совсем не радует.       — Я хотел бы убедиться, что они умрут спокойно, выслушать последние слова, иметь возможность оставить их сожаления при себе, дабы им не пришлось мучиться с ними в одиночку.       — Мазохист, – хмыкнул Дазай, окинув товарища лёгкой улыбкой.       — Суицидальный маньяк.       Дазай не смог сдержать смешка. Он безусловно хотел сказать что-то еще, но голова была занята невысказанными словами, пытаясь их осмыслить. Может создаться впечатление, что для такого человека, как Дазай, не свойственно колебаться с речью, но что если дело в напитках или в странной атмосфере этого дня, которая действует на них?       — Одасаку, не умирай раньше меня. Вот что я буду без тебя делать?       На первый взгляд, это простое проявление дружбы. Нежное и мягкое, хотя и эгоистичное в своей основе. Но это явно не предложение на двойное самоубийство и не второй вариант условий его собственной смерти. Ода не отводит взгляд от Дазая, пытаясь уловить какой-то подтекст в его словах.       — Неужели это было…       Дазай снова закрывает глаза, словно один взгляд на Оду полностью разрушит его мужество.       — Признание в любви? — заканчивает он.       Дазай стал заметно взволнован, он, по-видимому, явно не ожидал, таких заявлений в свой адрес.       — С чего это вдруг?       Дазай не любит говорить конкретно. Ему по нраву дурачить и дразнить людей, выводя их из себя. Больше забавлял тот факт, что никто не осмелится на него пожаловаться. Это бесило всех и Ода не исключение.       — Дазай.       — М? — он наконец-то смотрит. Ему знаком этот тон голоса. Ода сейчас предельно серьезен и напряжен. В некотором смысле, Дазай хотел бы совершенно противоположного.       — Прекрати тянуть, просто скажи мне.       Тихая игра пианино внезапно оказалась слишком громкой в маленьком помещении. Каждая нота ощущалась как физический удар, секунды тянулись целую вечность. Дазай смотрел на него, но пытался не устанавливать прямой зрительный контакт. Взгляд был прикован к уху, будто посмотрев прямо на Оду тот разобьется вдребезги. Это глупо и так по-детски, что Оде даже захотелось его стукнуть.       Возможно, незачем было придавать большое значение подобной выходке. Но теперь, когда молчание растянулось до предела, Ода знает, что хочет или должен услышать.       Это немного пугает. Он никогда не думал о Дазае в таком плане. Тот считался хорошим другом и это само по себе не было ярлыком, который Ода легко раздавал любому ближнему. Но думать о Дазае как о чем-то другом, как о чем-то большем... Внезапно, это занимает все его мысли и Ода отчаянно пытается переключиться. Они сидят рядом друг с другом, наблюдая и ожидая, когда другой сделает первый шаг.       Мяч сейчас, так сказать, на стороне Дазая. Ода просто ждет, когда "да" или "нет" пересекут тяжелое молчание между ними. Может быть, его не волновало бы, каким будет ответ всего несколько минут назад, но пульс, отдающийся у горла уже желает услышать ответ.       Дазай делает вдох, и Ода замечает, как напрягается все его тело, словно готовясь к удару. Наконец взгляд переходит на него, и они неожиданно вступают в зрительный контакт, из-за чего Ода, затаив дыхание, решительно забывает обо всем. Все его существование словно покидает тело, и он возвращается к реальности только тогда, когда с губ Дазая падает единственный слог, как свинцовый груз на поверхность тихой воды.       — Да.       Одасаку сумел втянуть в себя немного воздуха, к несчастью, вместе с виски, которым едва не подавился, одновременно с этим пытаясь сохранить зрительный контакт с Дазаем. Он не лжет. Ода умел различать признаки его лжи и хотелось думать, что в этот раз он не ошибся. Наконец, жребий был брошен.       Дазай любит его.       Дазай любит его.       Дазай любит его.       В горле пересохло и он вынужден был выпить. Стакан издает слишком громкий звон, когда приземляется обратно на подставку, и он поворачивается на стуле так, чтобы оказаться лицом к лицу с Дазаем. Тот не поворачивается, оставаясь сгорбленным над своим стаканом, словно это единственное, что привязывает его к реальности. И, насколько он знает, возможно, так оно и есть.       И что теперь? Без понятия. Наша дружба двух людей, давно знающих друг друга, исчезла при первом упоминании правды. Даже сказать нечего. Может быть, вчера или даже час назад он бы посмеялся над мыслью о том, что Дазай влюблен в него. Он, наверное, рассмеялся бы, если бы кто-нибудь обвинил его в том, что он влюблен в Дазая.       Сейчас все более или менее устраивало. Ода хотел узнать Дазая получше, всегда хотел. Он один из немногих людей в его жизни, которые заслужили доверие. Дружба с Дазаем продолжалась дольше всех, будучи в настоящее время прервана досадным инцидентом. Может быть, это не любовь, но этого достаточно.       Дазай не отличается нежностью. Да и Ода тоже. Это все напоминало глупые многочисленные романы с их запутанными сюжетами, в которых героиня до последнего утверждает, что они просто друзья, но в конце мы непременно увидим их свадьбу. Даже в книгах, которые не претендовали на романтические, был такой сюжет, и Ода всегда закатывал глаза от того, насколько клишированным стал троп "друзья - любовники". Эта ситуация , по всем признакам, очень похожа на клише.       — Обычно, — осторожно говорит Дазай, — когда кто-то признается тебе, ты признаешься в ответ.       Обычно, да. Но не в этом случае.       Не исключено, что сказались их разница в возрасте, уровень положения и опыта, который лишь увеличивал расстояние между ними. Дазай самый молодой лидер в истории мафии, повидавший все. Он не ровня Оде, и доказывал это не раз. А Ода со всеми своими двадцатью тремя годами все еще находился в самом низу лестницы, но это его вполне устраивало.       Но что за чувство вызывало во мне такую невыносимую боль?       — Я не люблю тебя, — и он совершает ошибку, наблюдая за лицом Дазая, когда говорит это. Выражение его лица остается прежним, но глаза расширяются, и что-то внутри него ломается. Ода тут же продолжает разговор. — Не думаю, что сейчас я готов к отношениям, но не исключаю этого.       Дазай выдыхает, и это признак того, что последние несколько секунд, по всей видимости, он вообще не дышал. Выдох получился легким и он опустил взгляд, мертвой хваткой держа стакан.       — Хорошо.       И что дальше? Дазай постукивал по своему стакану подушечкой пальца. По выражению его лица невозможно было понять его истинные мысли, казалось, он находился где-то далеко, в своих размышлениях. Разговор не клеился, наступило неловкое молчание, но его нарушил Дазай:       — Я никогда не смогу попросить тебя совершить самоубийство вместе со мной, — решает он. — У тебя есть мечта, не так ли? Было бы несправедливо, если бы я разрушил ее. Думаю, мой единственный выбор - позволить тебе идти за ней и ждать тебя на другой стороне.       Он усмехнулся, опираясь рукой о стойку бара.       — Не у всех есть желание умереть.       Он пожимает плечами:        — Не у всех есть мечта.       Ах…       Дазай делает еще один глоток, еще один вдох и угол его губ скрашивает легкая ухмылка.       — Как быстро, по-твоему, ты сможешь влюбиться в меня, Одасаку?       У Дазая нет мечты. Но если он чего-то хочет, то обязательно добьется.       Ода испускает настоящий смех, прозвучавший слишком громко и неожиданно в их тихом разговоре. Это разрывает странное напряжение между ними, и он лишь лениво пожимает плечами.       — Думаю, мы это выясним.

***

      Проходит две недели.       После того вечера между ними ничего не меняется. Они выполняют очередную миссию, Ода размышляет о случившемся, а Дазай пытается выведать ответы на свои вопросы. Однообразие работы утомляло, но ко всему не давало покоя еще кое-что:       Дазай намеренно придвигается к нему поближе, щедро одаривая своим вниманием. Его рука привычно легла на плечи, пальцы задерживались на коже, будто он искал какой-то предлог для физического контакта, и по-видимому, нисколько не стеснялся их близостью, и только довольно улыбался. Это уже стало чем-то привычным, но всякий раз, когда Дазай отходит в сторону, Ода отчаянно хотел, чтобы это тепло вновь вернулось к нему.

***

      Ода просыпается в больничной койке.       Дазай рассказывает, что произошло и по его лицу все стало ясно. Юноша был в ярости. От его тяжелого взгляда становилось не по себе. По коже прошли холодные мурашки, заставляя поежиться. И когда Ода попытался сесть, борясь с головной болью, Дазай завалил обмякшее тело обратно на кровать. Тот в ответ лишь шумно выдохнул.       — Ты с ума сошел? Ты мог умереть. О чём ты только думал? — этот вопрос точно останется без ответа.       Голова идет кругом, перед глазами все еще мерещился яд. Одасаку знал, почему так поступил. Дазай тоже. Невзирая на плачевные последствия, у них появилось намного больше зацепок, но Дазай по-прежнему недоволен. И мужчина решил помалкивать, чтобы не сделать ещё хуже.       — Не смей умирать раньше меня.       Ода растеряно посмотрел на Дазая, скрестившего руки на груди. Он обиженно надулся. Если бы не эта ситуация, такое можно было бы посчитать очень даже милым.       — Что?       Дазай вновь взглянул на него.       — Напомнить? Я эгоист. Я не могу позволить тебе умереть первым, я точно этого не переживу. Представь, что я почувствовал, когда мне сказали, что ты попал больницу. Полиция думала, что ты уже мертв. Они были уверены, что ты умрешь. — Нервно произнёс он. — Тебе запрещено умирать раньше меня. Это приказ! Ода улыбнулся.       — Эй! Что это за взгляд?       — Ты так беспокоишься за меня.       Дазай что-то недовольно фыркнул, отворачиваясь лицом к окну, видимо, не в силах выдержать смущения, однако не отрицая этого.       Ему не безразлично. Дазай без сомнения любит его, настолько, что сама мысль о том, что Ода сможет его опередить, очевидно злит. Одасаку знал это, но эта ситуация стала твердым подтверждением его мыслей. Эгоистично, но в какой-то степени необъяснимо очаровательно.       И он решает: «Может быть».       — Иди сюда.       Дазай подумывает отклонить просьбу, но демонстративно выдохнув, пододвигает свой стул поближе, чтобы оказаться у головы Оды. Он держит руки скрещенными с настороженным выражением лица. Забавно. Выждав нужный момент, Ода, резко сокращает дистанцию, хватает Дазая за воротник и тянет вниз.       Это определенно не умопомрачительный поцелуй из любовного романа. Это вообще не поцелуй, по большей части. Ему лишь удается вывести Дазая из равновесия, затем прижать их губы меньше чем на долю секунды, а после отпускает его, будто не причастен к тому, что случилось. Обыкновенная ловкость рук и никакого мошенничества.       Возможно…       — Что это сейчас было, черт возьми?! — ворчит Дазай, непроизвольно поднимая руку, собираясь вытереть рот, но вместо этого его пальцы нежно прикоснулись к губам, а сам он заметно смутился. Он озадачено смотрел на Оду, но после недолгой паузы, наклоняется к нему по собственной воле. — Разве ты не знаешь, как правильно целоваться?       —А ты у нас знаешь? — И да, Ода целовался раньше. У него была девушка в средней школе, и еще одна в старшей. Он не заходил дальше поцелуев, но ему нравится думать, что он неплохо в этом разбирается.       Дазай усмехнулся. Возможно, он неопытен в таких вещах, но Ода не станет его упрекать. Ну уж точно не сейчас.       — Знаю.       Дазай был полон решимости доказать свою правоту, словно от этого зависела вся его жизнь. Свои познания юнец, разумеется, пожелал тотчас применить на практике. Дазай коснулся его лица, наклоняя голову к подушке, не давая подняться, дабы тот не перетянул главенствующую роль, Сакуноскэ и не возражал. Его дыхание коснулось лица, пальцы скользнули по подбородку, по-хозяйски его приподняв. Сакуноскэ без лишних слов подставил лицо для дальнейших действий.       Пожалуй, всего лишь соприкосновение губ, ничего необычного. Но это был особенный, ни с кем не сравнимый поцелуй. Одасаку крепко берет его за запястье. Так тепло, Дазай пахнул дешёвым стиральным порошком, а его поцелуй отдавал раменом. Мужчина подумывал отстраниться, но тут же почувствовал, как чья-то рука легла на грудь, крепко прижав к кровати. Дазай решил довести начатое до конца. Но ни слова не слетело с его языка, только молчаливая мольба повисла в воздухе.       Поддавшись чарующему влиянию, Ода отвечал на поцелуй. Чуть грубоватые пальцы скользнули между ними, держась за распахнутый воротник темного пальто, притягивая к себе. Все тяготы дня отступают, и тёплая нега окутывает их с головой. Ода остановился, чтобы перевести дыхание, но Дазай, по-видимому, не хотел прерываться, и чуть прикусив его нижнюю губу, стал оттягивать ее, нежно проводя кончиком языка по ней. Его щёки пылали жаром, а в глазах блеснула искра, не предвещавшая ничего хорошего.       Может быть, Ода начал любить его. Совсем чуть-чуть.

***

      — Подъем, засоня.       Комок на футоне издал жалобный скулеж, когда Ода потряс его, в попытках разбудить. Сакуноскэ как раз заканчивал застегивать свою рубашку.       — Дазай, уже полдень. Тебе пора вставать.       Дазай выглянул из глубин одеял. — Я слишком устал, знаешь ли.       Ода вопросительно изогнул бровь, руки перебирали пуговицы на груди. На его лице промелькнула ухмылка, он наклонился к своему собеседнику, — Помнится мне, именно ты всю ночь умолял не останавливаться, хотя было уже поздно, не так ли?       Не найдя решения лучше, Дазай торопливо натянул одеяло на лицо, поворачиваясь спиной к Одасаку. Видимо, решил поиграть в молчанку.       — Ну что ж, мне нужно сходить за покупками. Холодильник в твоем расположении, — он невольно засмеялся, встал и пошел на кухню, чтобы найти свой телефон и бумажник.       Дазай молчал, пока Ода снова выискивал свои вещи, а последний предположил, что тот снова заснул. Но как только он положил ключи в карман и открыл входную дверь, его позвал приглушенный голос.       — Идешь к сиротам?       — Да, сейчас в пекарне распродажа. Куплю им что-нибудь.       — А для меня?       Ода усмехнулся, оглядываясь на глаза, смотрящие на него из крепости одеял. — Посмотрим, если встанешь.       Дазай, кажись, на секунду задумался, но в результате заворчал и снова откатился назад.       — Не стоит того.       — Как хочешь.       — Ладно, – шепотом произнёс юношеский голос.

***

      Возможно, все сложилось бы по-другому, если бы Дазай пошел с ним?       Бесспорно, ему бы хватило взгляда, чтобы понять всю ситуацию. Может быть, им бы удалось спасти детей? Сознание словно покинуло тело, а в голове пролетели тысячи мыслей. Неужели нет другого исхода? Дикий крик вырвался у него из груди, полный бессильной ярости. Настоящий кошмар, от которого хотелось поскорее проснуться.       Этого было недостаточно…       — Постой, — выдавил Дазай, сжимая рубашку Оды дрожащей рукой. Его глаза полны печали, а голос сдавлен от напряжения. — Это самоубийство!       Теперь уже без разницы. Пора покончить с этим. Он отталкивает руку Дазая, смотря на того опустошенным взглядом.       — Тогда пойдем со мной.       — Нет. Давай я сначала всё узнаю…Нам нужно больше оружия, ты не можешь просто…       Напряжение все нарастало, это уже становилось невыносимо.       — Ода Сакуноскэ! Послушай меня!       Он не сбавляет шагу.       — Ты не можешь умереть раньше меня, идиот!

***

      Его ботинки словно забиты цементом. Мысли неслись галопом, полностью погрузившись в себя, он даже не заметил, как случайно наткнулся на идущего навстречу юношу. Тот бурно выражал свое недовольство, но его слова лишь эхом отдавались в ушах. Возможно обернуться – было не лучшим решением.       — Лучше не делай того, что собираешься, иначе умрешь.       — Знаю.       С каждой минутой приближалась точка невозврата.

***

      В него уже стреляли раньше. Это было года два назад, не раньше. Давно забытая боль доставляла сильный дискомфорт, но он держался прямо, как прежде.       Он знал, что это случится. Он знал, что это произойдет. От сотни мыслей, будущее так смешалось и исказилось, помещение завертелось, что закружилась голова, но одна пуля была способна все решить.       Он не жалел об этом. Он сделал это ради тех детей, ради всех остальных, кто был несправедливо втянут в эту кашу. Все наконец-то закончилось.       Достаточно.       А значит, можно хоть немного насладиться тишиной и спокойствием наедине с собой, если бы только не…       — Одасаку! ***       Дазай говорил что-то о помощи, о том, что все будет хорошо, все образуется. Это ложь, и они оба это понимают. Пуля прошла в области сердца. Одежда вся в крови, комнату наполнял ее запах. Это будет долгая смерть.       Дазай отчаянно держится за него, словно пытаясь вырвать из загребущих лап смерти. К глазам подступали предательские слёзы, единственная его ценность в этой жизни, – рушится прямо на глазах.       — Идиот, — прохрипел он, с трудом выговаривая слова. — Я сказал…       — Я помню, прости.       Дазай прикусил губу.       — Я… — Из груди вырвался рваный вздох. Дазай сильнее сжал его руку. — Я должен был это сделать.       — Почему ты не дождался меня?       — Зачем? — еще один вдох. Становилось труднее. — Все уже позади, перестань думать об этом.       Ода на своей щеке ощущал его слезы, но не подавал вида.       — Одасаку... что мне теперь делать?       Ода был не в том состоянии, чтобы давать советы. Тем не менее, чувствуя, что конец уже близок, он понимал, что обязан ответить. У него оставалось несколько секунд.       — Помогай людям.       Взгляд Дазая замер.       Если он не смог дожить до своей собственной мечты, то он, по крайней мере, хочет подарить ее Дазаю. Дать ему цель, идеал. Быть на стороне тех, кто спасает людей. Для него нет особой разницы между добром и злом, но так будет правильно.       Руки сами потянулись к лицу Дазая, холодные пальцы бережно скользнули по щеке, пытаясь утешить. А затем замерли на повязках, закрывающие его правый глаз. На мгновение его охватило весьма странное желание стянуть их.       — Не так уж плохо, — сказал он вместо этого. Он не мог не заметить тень, пробежавшую по его лицу, наблюдая, как слезы временами капали из его глаз. — Неплохо умереть вот так… В объятиях любимого.       — Замолчи… — шептал он. Неприступная крепость пала, эмоции не поддавались контролю. — Я должен был уйти первым...       — Я не хотел этого. — это правда. Боль от потери детей затуманила его разум. Гнев и чувство вины съедали изнутри. Случись вдобавок что-то с Дазаем, он бы точно этого не пережил.       — Я… — голос ломался, дышать становилось все труднее.       — Прости, — продолжил он, морщась от резкой боли. Он снова проверил свою рану, из которой успела натечь целая лужа крови. Выжить шансов нет.       — Прекрати говорить. Замолчи…       Пять секунд.       — Я люблю тебя.       — Сейчас это…       Во рту привкус металла, в глазах темнело, стала сказываться потеря крови. Он уже не чувствовал руки, но не сомневался, что все также держит Дазая. Словно он под действием какого-то яда, но это ощущалось ещё хуже, чем когда у него была лихорадка.       — Поцелуй меня.       — Ты…       — Пожалуйста, Осаму.       Возможно, люди не способны выбрать свою смерть, но они все же могут принять в этом участие.       Может, не приди он, ничего бы не произошло? Если бы Дазай пошел с ним, дети были бы живы? Может, ему вообще не следовало начинать заботиться об этих детях? Пожалуй, у него были сожаления, но они маловажны. Увы, не существует способа «повернуть время вспять». Остается лишь надеяться, что Дазай не покончит с собой. В конце концов, он еще так молод. Ему слишком неправильно так умирать.       Одасаку предпочел бы более спокойную, менее болезненную смерть. Через много лет, после написания книги, наблюдая за океаном так долго, что сможет запечатлеть в памяти каждую ее волну. Как досадно, что сценарий жизни не совпадает с историей, которую хотелось бы прожить.       Ему бы не хотелось оставаться одному, но и смотреть на страдания любимого было настоящей пыткой. Если бы ему позволили выбрать детали своей смерти, то объятия Дазая точно бы были на первом месте в списке, полноту картины завершали теплые прикосновения его губ, заставлявшее сжиматься сердце. Прямо как в романе. Жаль, что это не имеет ничего общего с реальностью.       Он чувствовал солёный вкус слез на своих губах и противное ощущение крови. Хотелось на несколько секунд закрыть глаза представить, что это все соленый воздух, что сейчас они берегу бескрайнего океана. Его лицо приобрело мечтательно-просветленный вид. Время словно замерло.       Силы медленно покидали тело, боль начинает медленно отходить. Он почувствовал легкое прикосновение к своим губам, с горьким вкусом прощального поцелуя. Чужие губы шепчут «люблю». Это были последние ощущения в его жизни.       Возможно, для них обоих этого было достаточно.