Напарник

      — Вот же столичный, блин, хрен, — недовольно ругается себе под нос Яков и не менее недовольно ворчит, распихивая документы по папочкам. И, как только уголок файлика задирается, Гуро протяжно воет, откинув голову, устремив взгляд в потолок. Дальше с алых, искусанных от волнения уст срываются только недовольные стоны и самая отборная нецензурщина, которую только в Петербурге-то, наверное, и можно услышать. — Вот за что мне это всё?!       Мотнув головой, тщетно попытавшись отрезвить рассудок, Яков глубоко вздыхает и всё-таки впихивает документ ненавистный, тут же вздрагивая от стука в дверь, надеясь, что это не тот, кого так проклинает. Бинх свалился как снег на голову, причём во всех смыслах незаурядной фразочки, подрывая авторитет Гуро: ведь он и сам прекрасно справлялся с делом особой важности, понимая, что работа предстоит долгая и тернистая, не без сложностей, как обычно, впрочем, и случалось, однако же Яков привык бороться сам, без чьей-либо помощи, покуда весь отдел заручился напарниками – впрочем, стажёров Гуро невзлюбил почти моментально. И вот тебе: держите, Яков Петрович, товарища, ибо сами не справитесь. Да с какого перепугу-то? Яков? Гуро? Глыба расследований и сыска? М-да…       Впрочем, вспомнишь лучик – вот и солнышко: не успевает Яков отвесить грубоватое «Да» – Александр тотчас появляется в кабинете, сверкая улыбкой во все тридцать два. Даже его клычки сейчас кажутся заметно острее, являя взору потрясающее сходство с наглым волком, точно добивающегося своей цели. Гуро всё никак не может перестать думать о Бинхе в исключительно негативном ключе: кажется Якову, что Саша по головам готов пойти, лишь бы только заполучить должность, однако за полдня знакомства успевает отметить, что интеллект у Бинха есть, да ещё какой – так сильно острить – особенный дар, несвойственный глупцам никак.       — И снова здравствуйте, Яков Петрович, — мелодичный голос напоминает Гуро урчание, отчего тут же передёргивает, и следователь ведёт плечами. Александр, замечая это неосторожное движение, впрочем, только лыбится, довольный донельзя: слишком нравилось ему вызывать подобную реакцию, а уж как на провокации поддавался Яков… Наблюдать можно было бесконечно долго, если б не любимая работа.       — Здравствуйте снова, Александр… — Гуро запинается, без досады отмечая, что забыл изощрённое отчество напарника, однако же мысленно хвалит себя за сдержанность: всё-таки пришлось очень сильно постараться, чтоб не выплюнуть какую-то колкость наподобие: «И тебе не хворать, псина сутулая». Сам Яков даже не понимает, откуда берётся в нем эта неоправданная злость. Всего-то работать вместе, да ещё и не с идиотом каким, что само по себе странно. — Как вас там по отчеству? Забыл уже, дел много, сами понимаете…       — Христофорович, — бросает Бинх и, опустившись в мягкое кресло Гуро, едва на нём крутится, вальяжно закинув ногу на ногу. Странно это, однако Яков гостя не гонит взашей и внутренне даже не закипает так сильно, как ожидалось, однако всё равно держится стоически, твердя себе подсознательно: нельзя сорваться, Яша, нельзя, иначе будет совсем плохо. Поэтому, натянув миловидную улыбку, Гуро лишь к окошку отходит и, дабы сдержать стресс, прикуривает. — Я слышал, у вас здесь есть спортивный зал?       — Потрясающий уровень осведомленности, дражайший, — Яков не может удержаться от очередного ехидства, однако, затянувшись, кивает. — Да, имеется такой. В цоколе. Что, хотите, чтоб я вашим экскурсоводом побыл? — не то напрашивание откровенное, не то пустая догадка как-то сама собой срывается с губ Гуро, и он тотчас прикусывает кончик языка, даже не веря, что сейчас это сморозил, однако загоревшиеся глаза Бинха даже в повисшем молчании говорят слишком много. По крайней мере, явно больше, чем стоило бы. — У меня дел много…       — Дела подождут, Яков Петрович, — подмигнув, Александр довольно потягивается и поднимается с места, ладонью проведя по кудрявым волосам, парой ловких движений длинных пальцев собирая их в хвостик. Гуро лишь вздыхает, глядя в затылок напарника, понимает: не открестится. Однако отчего-то уголки потрескавшихся губ тянутся вверх – совершенно против воли.       Яков совершенно картинно закатывает глаза. Нет, ему явно есть чему поучиться у этого хитрого и ловкого Александра. По крайней мере, сейчас Гуро особенно ярко кажется, что о такой вредности ведут уроки, она изучается, как предмет – в школе или институте. Ее выбирают, когда идут по специальности, а немного позже на уровне подсознания людям прививается остроумие, с задатками которого определённо нужно родиться – минимум. Однако, какова ни была бы степень недовольства, Яков сдается и вместе с Александром спускается в цоколь, проводя ему целую экскурсию.       Бинх, в свою очередь, уж очень внимательно слушает, не вставляя свои пять копеек лишь оттого, что действительно Гуро так интересно рассказывает, что ни в сказке сказать, как говорится. Яков активно жестикулирует руками, а на тонких, изящных пальцах завораживающе поблёскивают камни на перстнях. Любопытное зрелище.       — О, перчатки, — Александр всё-таки перебивает и буквально кидается на боксерские перчатки. Глаза выразительные тотчас загораются, а пальцы ловкие хватают увиденный атрибут, словно тотчас присваивая себе. — Прелесть какая.       Гуро, что само по себе удивительно, не ворчит, лишь провожая Бинха любопытным взглядом. Скрестив руки на груди, Яков качает головой и ловит себя на мысли, что подсознательно все мы остаёмся детьми, но в той или иной степени, её проявлениях… Видимо, уж очень Александру полюбился бокс – быть может, даже в обиход вошёл. И не прогадывает Гуро, впрочем: действительно же данный вид спорта многим связан с биографией. Самыми тесными и, вопреки всем травмам, трепетными узами.       — А когда у нас допрос, Яков Петрович? — Бинх вдруг вскидывает бровь и, подняв взгляд на напарника, слегка склоняет голову набок, подмечая, что успешно выдернул того из некого забытья.       — У нас… — Гуро, наверное, и самому себе не объяснит, почему заострил внимание именно на этом, однако, мысленно себя дёрнув за руку, тотчас добавляет: — У нас завтра утром, в девятом часу. А… Что?       Глаза Александра вмиг пылают огоньком азарта, авантюры – он неугасаем. Словно ребёнок увидел желаемую игрушку, словно кинорежиссёр получил заветную статуэтку после долгих лет упорного труда. Бинх не скрывает своих искренних эмоций, чего, впрочем, не скажешь о Гуро, и лишь затягивает перчатки, уж очень остро желая показать напарнику пару приёмчиков, которые – он уверен – отлично помнит сквозь долгие годы занятия спортом. Конечно, работа отнимала почти всё свободное время, однако бокс Александр всей своей душой любил: как средство от крепкого стресса, как болеутоляющее, как награду. По-всякому. Он горел этим. Давно и, кажется, уже навсегда.       — Я предлагаю вам пари, Яков Петрович, — наконец продолжает Бинх, дьявольски улыбаясь. — Кто выиграет, тот и перетягивает на себя роль ведущего. Как вам мыслишка-то?       Да, Александр Христофорович явно знает, на что давить, как действовать, словно за полдня знакомства успел выучить своего противника наизусть. Противник, напарник… Всё равно ведь одно и то же. Не друзья они, но и не враги, а стало быть, никто не обязан защищать чьи-либо интересны, разумеется кроме своих, однако же… И пренебрегать не то, что не стоит… Не хочется?..       — В-выиграет? — Гуро едва заметно заикается и, вздрогнув, ладони охладевшие сжимает в кулаки. Лицо вытягивается в изумлении, а глаза выразительные округляются. Не сказать, что боится, скорее… Справедливо опасается. Поняв, что точно нельзя дать себя в обиду, Яков скрещивает руки на груди, пытаясь хоть так стать серьёзнее, опаснее на вид. Хотя, впрочем, кажется, оба понимают, что лишь на вид. Игра – не более. — Александр Христофорович, у вас в Петербурге всё кулаками решается? Я такого не потерплю.       — Значит, отказываетесь? — тут же перехватывает инициативу Бинх, фактически перебивая и усмехаясь. Нет, Гуро просто так не сдастся – это Саша чувствует всем своим нутром.       И не отказывается Яков. Натянув боксёрские перчатки под чутким руководством Александра, Гуро чувствует, как резинка неприятно сдавливает запястья. Морщась, Яков уж очень настойчиво пытается пародировать уверенность Бинха – а тот уже, между делом, принимает крепкую позицию, правильно расставив ноги. Конечно, Александр замечает, что опыта у Якова нет, мол, в этом деле точно совсем ещё зелёный, однако от этого азарт только с пущей силой и скоростью разгоняет кровь, заставляя буквально по-лы-ха-ть.       — Александр Христофорович, может…       К обоюдному несчастью, Гуро не успевает договорить: пятится назад, пока Бинх решительно заносит крепкие кулаки, а затем неодобрительно головой качает – раз уж взялся за дело, так прими поражение с достоинством… И принимает Яков. Принимает в переносицу, ощущая всеобъемлющую силу Александра – и ничего кроме. Кровь алая, как следствие, тотчас бьет из ноздри, и Бинх едва бледнеет от увиденного: конечно, травмы и не такие были на боях, а, если быть совсем уж честным, то каких только травм он не видел, в том числе – самые ужасные, открытые переломы. Но сейчас-то, сейчас…       Шустро стянув с себя перчатки, Александр спохватывается и пальцы длинные аккуратно опускает на щёки Якова, приподнимает голову, смахивая кровь из-под носа…       — Чёрт, Яков Петрович, — рыкнув утробно, Бинх смачно выругивается на немецком – совсем не своим голосом, словно подменили. А Гуро, в свою очередь, так и остаётся в забытьи, наблюдая то, с каким беспокойством Александр оглядывает полученную рану. А в краешке подсознания так и пульсирует мысль: оно того стоило. Дума эта навязчивая ровно настолько, насколько муха, барахтающаяся в сладком, липком варенье, из которого её не выловить обратной стороной ложки, даже если очень и очень постараться. Однако Яков не отпугивает. Но и не принимает. — Простите. Я же думал, что вы блок поставите! Что же вы так, — сведя брови к переносице, Бинх качает головой и выдает себя тоже с ней же – окончательно и бесповоротно. Он не скрывает. И вовсе не потому, что потом отчитываться ему за это. А потому, что волнуется. Гуро ему нужен живым и невредимым – и уж точно не на поиздеваться.       Заявление Гуро не пишет, да и начальству не сообщает, у охраны потребовав подчистить записи с того дня. Лишь берёт пару дней отлежаться, и даже это кажется спасительным: всё-таки длительное отсутствие стабильного отпуска очень сказывалось и на нервной системе, и на мировосприятии. Вытянув ноги, Яков кутается в толстовку, вдруг бросив взгляд на календарь и отметив, что лето уже плавно движется к своей середине. И как же ему, мерзляку вечному, не хочется обратно в эту слякоть, а после – морозы. Как же хочется жаркого лета с редкими дождиками… И под пальму. Странно, что ударился Гуро не головой.       Однако из забытья его таки выдёргивает звонок в дверь. Яков поднимает руку, глядит на циферблат – начало восьмого. Странно, но гостей он не ждал, доставку не брал… Да и сам-то, по большому счёту, в своём доме являлся редким гостем. Однако, не желая терзать себя догадками, а палец пришедшего – долгими нажатиями на звонок, Гуро поднимается и тихонько шлепает к двери, даже не удосуживаясь взглянуть в глазок – эта старая, но такая необходимая порой привычка осталась где-то в далёком детстве, юности, наверное, когда все ещё были живы-здоровы, согревали своим присутствием и одним только добрым, ласковым взглядом.       — Добрый вечер, Яков Петрович, — парирует Бинх, сжимая в руке сумку. Он только с тренировки: волосы кудрявые едва распушились, но собраны в хвост, джинсы и толстовка вместо привычного официального костюма… Даже непривычно видеть напарника таким. Однако от крайней степени изумления Гуро не успевает ничего сказать: лишь делает шаг назад, будто пропуская в квартиру, чем, собственно, Александр успешно пользуется. — Я тут подумал… Если уж вы сами драться не умеете, я вас научу. А то будете от каждого такого Саньки в нос получать, он у вас не железный…       Яков застывает, глупо хлопая глазами. Да, что-то явно нужно сказать, и ведь Бинх ждёт одобрения, точно маны небесной. Да или нет? Нет или да?       — Проходи… Те, — добавляет Гуро и кратко кивает. Дурак.