***
От одной лишь мысли, что Куликова могут посадить ее пробирает до кончиков пальцев. Парализующим холодом по позвоночному столбу и стылой кровью в жилах. Ханину тянет смеяться сдавленно и почти истерически. Бессонные ночи утекают прочь мерным бегом секундной стрелки. Внутри неприятно давит и обжигает за ребрами то, в чем Анна боится сознаться даже себе самой. За Куликова ведь действительно страшно. За непутевого и распушенного дурака. За того, с кем любви не получилось без малого два раза. За того, кого она еще совсем недавно кляла последними словами. Но даже в самых искренних и красочных своих проклятиях она не смогла бы представить того ужаса, что творится вокруг Сергея сейчас. Информация долетает до Анны скудными подачками от Ольги. Пара телефонных звонков, а из этой бесцветной моли и слова не вытянуть. Ханина вдыхает душащий воздух сквозь сжатые зубы. С нерасторопностью Ольги приходится мириться ведь она — жена, пусть даже и бывшая. А Анна теперь — всего лишь позавчерашний день. Не более. Все это выглядит странно и нелепо. Но Анна делает для Куликова в разы больше его бывшей жены. Ходит, просит, выясняет. Коллеги, глядя на нее, понимающе выдыхают и качают головами. Дело-то житейское. Павлова измеряет неугомонного анестезиолога внимательным взглядом. — Откуда Вы знаете, что он невиновен, Вас же там не было? Ханина широко улыбается. Хотя и сама до конца не знает ответа на этот вопрос. Все инстинктивно. Она его знает. Знает достаточно хорошо, чтобы понять: Куликов — приличная сволочь. Изменник, распутник и негодяй, но уж точно — не убийца. А за измены женам пока еще не сажают. Ему на счастье. — Я же знаю Сережу. Он — честный человек. И теперь женщине совершенно неважно, что честности Куликова никогда не хватало ни Ларисе, ни Ольге, ни даже — самой Анне. Плевать она хотела на карму и проведение свыше. Куликов может быть кем угодно, но убийцей он быть не может. А значит — и судить его не за что. В суде Анна напряжена до предела. Каждая минута отзывается тупым ударом о ребра. На Куликова смотреть теперь больно: осунулся и помрачнел за эти четыре месяца в застенках. Еще больнее наблюдать за Жанной Семеновной. Обычно бодрая и пробивная женщина теперь откровенно посерела. В глазах мутной поволокой застывало предчувствие чего-то необратимого. Она ведь точно знает, что сына из многолетнего заключения уже не дождется. Да и сам Куликов не может этого не осознавать. Ханина смотрит на них с неподдельной и искренней тревогой. Остается лишь одно — поддерживать безутешную мать и непутевого сына. Потому что больше поддерживать их некому. — Что же ты делаешь, тварь! — Совершенно искренне. Свистящим шепотом сквозь сжатые зубы. Правда, рассказанная Ольгой, вызывает у Ханиной злость, недоумение и страх. Жалеть ее Анна не намерена. Внутри ни одна струна так и не дрогнула. И ни о каком сочувствии и женской солидарности говорить не приходится. Сил на это все у Ханиной не осталось. Силы на то, чтобы вытащить Куликова? Возможно.***
— Неужели ты не понимаешь, что это — мотив?! Ее крик разбивается в осколки стекла. И плевать ей теперь на правила приличия. Липкий страх окутывает с головы до кончиков пальцев. Его теперь очевидно посадят. И Анне бы самой понять: почему от одной только этой мысли ее ворочает внутри десятибалльным цунами.***
Ханина ошибочно полагала, что к следующему утру ее попустит. Находиться рядом с этой малахольной Ольгой реаниматолог теперь не может чисто физически. Врезать бы ей, да только: прилюдного скандала не хочется. — Мне от тебя ничего не нужно. — Шумно выдыхает Ханина, прожигая Ольгу ледяным взглядом. — Сереже нужно было. Сереже нужно ведь не так уж и много. Всего только: поддержка и понимания. Однако его супруга, в силу собственных обстоятельств, даже этого ему дать не готова. Ни физически, ни эмоционально. — Ты же — стерва! Анна в порыве острой злости сжимает челюсть почти до хруста. Обиделась она, видите ли, что ее любовницей начальника назвали. Поспешила на всех парах доказать, что она невинна и поругана. А на Куликова — плевать с высокой колокольни. На того, кто и сам ее из тюрьмы вытаскивал, на того, кто любил так, что был согласен терпеть все ее закидоны. Вот только, этот — кажется, последний.***
Все заседание постепенно превращается в суматошную вакханалию. Адвокат просит пять лет лишения свободы. Лишая тем самым всех слушателей остатков самообладания. Безутешная мать бьется в истерике, протягивая руки к ошарашенному Куликову. В ушах у Анны все звенит беспорядочным шумом. Жанна Семеновна, вымотанная многодневными переживаниями за непутевого сына, почти уже теряет сознание на руках у Никиты. И тогда Ханина остро ощущает необходимость взять все в свои руки. Потому что кроме нее — больше некому. Голос Куликова доносится до нее сквозь ритмично стучащий в ушах пульс. Почти на пороге она лишь успевает крикнуть, что все будет хорошо. Никита помогает довести Жанну Семеновну до машины. Окинув парня мимолетным взглядом, реаниматолог порывисто вбирает в легкие морозный воздух. Он сейчас — маленький и беззащитный мальчик, вот-вот теряющий последний столп опоры под ногами. — Ну тихо… — Шепотом приговаривает женщина, по-матерински поправляя сбитый воротник его куртки. — Все обойдется. — Анна Викторовна… — Никита, иди в зал. Ему нужна поддержка. — Потом Ханина обругает парня ни один раз. И припомнит, и обвинит. Но теперь Никите нужна помощь.***
Звук воды немного успокаивает, но сердце все еще волнительно ноет под левым ребром. Главное, чтобы операция прошла успешно. И тогда Куликову будет хоть немного легче. — Я никуда не поеду, пока приговор не огласят. — Безапелляционно отрезает Ханина, в упор глядя на внезапно одухотворенного возможной поездкой за город Михаила. — Да что ты все возишься с этим Куликовым? У него, между прочим, жена есть! — Да с такой женой и врагов не нужно.***
Приговора все ждут со смутной надеждой. Ведь не зря же свидетелей защиты вновь вызвали в суд. Ханина заходится мелкой дрожью по тонкой коже. Хочется верить, что все будет хорошо. Она цепляет Куликова внимательным взглядом. В его сером и вымученном лице читается хроническая усталость. Он, кажется, готов уже ко всему, лишь бы только суд скорее вынес приговор. Ольга выложила всю правду-матку без оглядки. А дальше — и трава не расти. Куликов четко осознает, что винить бывшую жену он права не имеет. Но все-таки, черт возьми, как нелепо. Ведь жили же вместе, были, любили. Странно, но при этом всем Сергей с Ольгой так и остались чужими друг другу людьми. Он не смог понять и поддержать жену в трудные минуты, она воткнула нож ему в спину в самый неподходящий момент. Все закономерно.***
— Выкрутился… — С тихой улыбкой бросает Анна сквозь морозную уличную суматоху. Менее эмоционально, чем минут десять назад в зале суда. Но Сергею хватает с лихвой. Сердце отзывается очередью беспорядочных ударов под левым ребром. Многомесячный анабиоз неумолимо сходит на нет, рассеиваясь у него в голове легкой дымкой. Становится легче. С каждым новым вдохом и с каждым шагом по обледенелому тротуару. С ней под руку. Куликов смотрит на Анну изучающе. Как, кажется, не смотрел никогда до этого момента. Как так вышло, что в этих глазах цвета осеннего неба все еще плещется волнение и переживание. Спустя столько лет. И даже несмотря на весь тот бедлам, который наворотил Куликов в ее жизни. Он точно знает: ей есть, за что его обвинять и считать негодяем. Но почему-то именно она громче всех кричит о его честности. Смешно. Куликову ведь правда хочется смеяться до боли в легких. Осознание приходит ему в голову запоздалой взрывной волной. Анна — именно из тех, кто своя. До последнего. Несмотря на весь тот кавардак между ними. — Ань, спасибо тебе. — Тихим хрипловатым тембром, чуть ближе, чем следовало бы. Оба понимают, что ничего между ними подчеркнуто не поменялось. И многолетние обиды никуда не испарились, а так и продолжают лежать в черных ящиках измотанного подсознания. Она все также будет крыть его последними словами, а он ядовито усмехаться ей в глаза. Но быть близкими они едва ли перестанут.***