***
Помнит. Помнит так хорошо, что легкое чувство стыда сразу отдает ностальгией шестилетней давности. Когда он постанывал на измятой постели, сжимая бедрами чужую талию, царапал плечи и слушал такой же горячий, как и теперь, шепот. Чуя тогда говорил о том, как хочет слышать просьбы и собственное имя, срывающиеся с чужих губ, громко, вместе со стонами, которые он исключительно хорошо научился выбивать из своего напарника. – Ну же, неужели так сложно? – он упрашивал ласково и нежно, пусть и с ухмылкой на губах, что совсем не сочеталось с происходящим на самом деле. Двигался мягко, почти бережно, вызывая дрожь всего тела, вынуждая Осаму жмуриться и кусать губы. Да, приятно, но слишком аккуратно. Он толкается совсем не в том темпе, почти не прижимается, придавливая весом к постели, и совершенно не ласкает чувствительную кожу ключиц или тонкую, не скрывающую переплетения вен, кожу между подвздошными костями – все то, что так любит Дазай и без чего секс в принципе кажется каким–то неполноценным. Все те слабости, которые Накахара давно выучил и теперь подло использует в своих целях. Осаму долго упрямо мотал головой, настаивая, что не будет ничего говорить, но удовольствие, поставленное на кон, было слишком высокой ставкой. – Чуя…, – он поддается в первый раз, шепотом, ведь главное, что начало положено. Ловит довольный взгляд голубых глаз. – Да, так, продолжай. Хочу еще послушать, – Чуя не скупится на поощрение, прихватывает губами мочку уха, целует шею, ключицы. Сразу, за такую малость, возвращает почти все, что взял как ставку в этом споре. Одно слово, всего одно, а тело от ласк сильнее опаляет жаром, пока щеки невидимо горят от стыда. Не любит Дазай разговоры в постели и громко стонать не любит: все кусает губы и утыкается в подушку, или вовсе зажимает рот рукой, если Чуе вздумается особо позаботиться о его удовольствии. Но это все с непривычки. – Чуя! – громче, и стыд за собственный голос отходит на задний план, когда буквально чувствуешь кожей удовольствие и благодарность партнера, которые так легко превращаются в поцелуи. Накахара приучал, приручал и достаточно ждал, чтобы выбить из чужой головы ненужное стеснение, вытеснить удовольствием и возбуждением, на которые сам старательно работал. – Давай, попроси, я ведь знаю, что тебе не нравится такой ритм. – Чуя, быстрее… Сильнее. Да! Так…, – пошло и вульгарно, по мнению Дазая, а еще жутко неловко, особенно, когда приходится выкрикивать это, поднимая голову с подушки, пока его берут сзади, по-хозяйски придерживая за бедра. Но мнение кардинально меняется, стоит услышать чужой откровенный стон, комплименты, от которых все начинает казаться таким правильным. А любимый ритм и вовсе избавляет от любых мыслей. – Ох, это так заводит, обожаю твой голос, – сбивчивый шепот между влажными прикосновениями языка к плечам, к кромке уха. – Порадуешь еще? Можешь кричать без остановки, мне все равно будет мало. И Осаму выкрикивал все эти «Да!», «Еще!», молил «Быстрее!» и напоминал, задыхаясь, куда его нужно целовать, где ласкать. Отключив голову и наслаждаясь возможностью не сдерживаться, давал то, чего у него долго просили. Чуя, несмотря на то, как вело с каждого такого вскрика, с собственного имени, благодарил, напоминал о красоте звучания чужого голоса, не позволяя и на секунду запнуться о глупые мысли…***
Весь результат был стерт прошедшими годами. – Давай проверим, помнишь ли ты, как довести меня до этого, – голос звучит уверенно и игриво; в мыслях – паника и осознание того, что даже тихую откровенную просьбу произнести будет неловко. Он лезет руками под жилет, задирает, оглаживая спину. Может Чуя не будет столь настойчив после долгого перерыва. Накахара начинает прямо с уха, касается раковины сухими губами, чрезмерно медленно ведет вниз, горячо выдыхая, наслаждаясь одним только контактом с давно знакомой кожей, перебирая в мыслях моменты их проведенных вместе ночей. Обхватывает мочку губами, долго посасывает и влажно ласкает языком, оттягивает мягкую кожу, пока пальцы ненавязчиво, одну за другой подцепляют гладкие пуговицы чужого жилета, проталкивают в петли. Так медлить и тянуть никто из них не любит, но иначе придется пришивать оторванные пуговицы. Осаму прикрывает глаза, сводит брови, в приятном напряжении выжидая каждое следующее действие, предвкушая основательные ласки на самых чувствительных местах. Сам не сидит без дела, на пробу гладит вдоль ребер, главное – уверенно, с нажимом, чтобы было приятно, а не щекотно, хотя Чуя все равно едва заметно дергается. Вытаскивает заправленную в брюки рубашку и зарывается по локти под одежду, натыкаясь на слишком плотно сидящую портупею, что помешала добраться до лопаток, и все же пальцы скользят вниз по позвонкам, от чего на коже шеи чувствуется куда менее сдержанное дыхание. Время постепенно течет, пока они снимают друг с друга одежду, стягивают, случайно сцарапывая с тонким слоем кожи, вспоминают, как касаться, вдыхают знакомый горьковатый запах с кожи, который Осаму пытается слизать с крепких плеч. Действуют все увереннее и резче, равнодушно спихивая снятые элементы одежды на пол. Только ремни портупеи Осаму расстегивает и снимает с особым удовольствием, вслушиваясь затем в то, как пряжки звякнули об пол. – Есть что-нибудь, о чем мне стоит знать? – шепот прямо в губы. Чуя без жалости прервал долгий, с постепенно нарастающим напором поцелуй. Дазай не задумывается над вопросом, только отрицательно мотает головой и подается вперед, чтобы снова соприкоснуться губами, языками, а после тянет за собой в горизонтальное положение, соприкасается голой спиной с прохладной кожей дивана, от чего по телу мягко пробегают мурашки. – А что насчет того, когда ты в последний раз был снизу? – Накахара утыкается в грудь. Ласкает ключицы, ведет языком вдоль ребер, но не позволяет прижимать себя плотнее к коже, настойчиво шепчет «Дазай», напоминая, что ждет ответ. Его хочется заткнуть, не позволить больше задавать вопросы, которые так раздражают своей бессмысленностью. Расстегни уже чертов ремень, на котором давно держишь руку, и сам сможешь проверить. Чуя снимает брюки с податливо приподнятых бедер, пытается стянуть оставшиеся элементы одежды, пока его мягко направляют лицом к низу живота, которого он касается только парой легких поцелуев, намеренно задевая щекой головку возбужденного члена, получая на это только сдержанный вдох. – Хочешь, чтобы я зацеловал твои бедра? – уточняет, будто действительно не уверен в ответе, дразня прикосновениями пальцев к коже, заглядывая прямо в карие глаза. Кивок и едва слышное «угу» – недостаточный ответ. – Только скажи, я с удовольствием это сделаю. Могу оставить несколько засосов. Тебе все еще нравятся следы на твоем теле? – с каждой фразой усмешка все шире. Взгляд Осаму, возбужденный, выжидающий, направлен то в хитрые голубые глаза, то на ловкие пальцы, оглаживающие подвздошные кости и так приятно секундно касающиеся кожи, знакомо, со знанием дела, подталкивая каждым движением поучаствовать в этом небольшом разговоре, в то время как щеки в несколько секунд покрываются легким румянцем. Он не хочет говорить, не хочет слышать собственный голос, что точно хрипло сорвется на первом же слове. Пытается переместить чужую руку, нетерпеливо кусает нижнюю губу, готовый дать разрешение на все, лишь бы невербальных знаков было достаточно. – Какой тихий, – Дазай все же чувствует пальцы и горячее дыхание на животе, на бедрах. Легкая ласка, совсем быстрая, но и от этого резко выдыхает, прикрывая глаза. – Тебе ведь нравилось…, – издевательски. «Нравилось что, Чуя? Твои ласки – несомненно, говорить об этом –…» И себе не признается, что да. Пальцы соскальзывают ниже, задев мошонку, опускаются между ягодиц, замирают на складках ануса, вынуждая тут же слепо опустить руку к полу, в попытке найти нужную вещь. – Где? – Плащ, – голос и правда хрипит от того, как сильно пересохло в горле, и становится неловко. И пока Чуя занят поиском чертового тюбика смазки, голова заполняется откровенно мешающими мыслями. Чуя издевается, легко и ненавязчиво, лишая каких-то мелких ласк или позволяя почувствовать лишь пару касаний. Как и раньше, и это производит на удивление мучительный эффект, вынуждая задуматься о том, что можно и ответить на его вопросы. Но нет-нет, ответов мало. Надо попросить, назвать имя, сделать это вслух, а не себе под нос и даже не интимным шепотом прямо на ухо, с возможностью зарыться в рыжие пряди, пряча смущение и взгляд. И повторять-повторять-повторять. Он не хочет снова так делать, не верит, что откровенные фразы принесут столько же удовольствия, сколько осело в воспоминаниях. Судорожный вдох. Пока голова была забита метаниями, Накахара заботливо согрел смазку на пальцах, которые теперь неторопливо проталкивает внутрь, растирает изнутри сжавшиеся мышцы, получая свой ответ, что едва ли его бывший напарник кому-то давал в последнее время – двум пальцам очень тесно. Но Чую не устраивают такие ответы. Пусть в повседневной жизни голос партнера может раздражать не меньше, чем смысл произносимых слов, в постели все иначе. Это отсутствие контроля, легкая хрипотца или случайные слишком высокие ноты, на которые срывается тон, если правильно толкнуться или неожиданно укусить в нужном месте. Редкие всхлипы. Скулеж. Он может признать, что имеет фетиш на подобные звуки. А любую мольбу, произнесенную между ними, и вовсе готов исполнять не задумываясь, давая даже больше, чем просят, лишь бы слышать благодарные стоны и свое имя между ними. Спустя некоторое время методичной растяжки, внутри спокойно скользят три пальца, вынуждая дергаться, тихо постанывать в собственную руку. – Может хоть пожелания к позе? – это почти забавляет, пока очередное мотание головой не портит настрой. – Значит поставлю тебя раком и буду брать, держа за волосы. Или ты мне лгал, говоря, что эта поза тебе не нравится? – угрожающий шепот прямо в губы, а затем резкий толчок пальцами внутрь. Попытка заткнуть поцелуем прерывается сдавленным всхлипом. – Боже, Чуя. Почему ты не можешь молча! – не выдерживает, жалобно шепчет, раздвигая ноги шире в жалкой попытке поторопить, пока Накахара смотрит только на профиль отвернувшегося партнера, отмечая лишь сильнее заалевшие щеку и ухо. Вдох. Выдох. Он знает, каким упертым может быть Дазай. Уперевшись лбом и локтями в жесткую обивку дивана, Дазай с трудом сглатывает между частыми вдохами, от которых першит в горле и кружится голова. Натертая кожа коленей отдает легким жжением, поясница ноет от неудобного положения, внутри заполненность членом и ни малейшего движения, на бедрах неподвижные, готовые удержать при необходимости на месте, руки. Желанные толчки и ласки – сбывшиеся фантазии последних четырех лет – просто остановились в один момент вместе с настойчивым шепотом, оставляя после себя смесь из навязчивых мыслей о продолжении и легкого страха. – Дазай, в чем дело? – недовольный, жесткий тон. Накахаре больших трудов стоит выдержка, чтобы в нетерпении не сдавить пальцами худые бедра еще сильнее, не сорваться на быстрый темп с единственной целью быстро кончить. – Я не могу. Не могу…, – не пытается повернуть голову, избегая недоверчивого взгляда. Лицо обдает стыдливым жаром: он должен был сейчас просить, слова слишком знакомы и буквально копошатся где-то в горле, но с языка никак не срываются. Простое «Чуя, пожалуйста» и его бедра не будут так сильно сжимать при попытке податься назад. Но стоит в голове возникнуть образу, как он просит раз, второй и вскоре скулит под чужими грубыми толчками без остановки, губы тут же сжимаются упрямой тонкой линией. Член плавно выскальзывает из тела. – Сдвинь ноги, – Осаму не совсем понимает, чего теперь от него хотят, но слушается. – Сильнее. Бедра сожми. Поза стала еще менее удобной, а бедра Дазая, тощие, плохо подходят для такого, но все же между них толкаются членом, вызывая удивленный и растерянный выдох. Вот это уже плохо. – Чуя?.., – чужой член неторопливо двигается между ляжек, растирая по ним смазку, постоянно потираясь о мошонку, но этого мало. Чуя определенно больше не настроен доставлять несговорчивому партнеру удовольствие, по крайней мере до тех пор, пока тот не перестанет упираться. – Я не хочу так! – Ты знаешь мои требования, Дазай, – рука вплетается в спутанные волосы, сжимает у корней и тянет. – И сейчас я очень разочарован. Дазай скулит не то от чужих слов, не то от болезненной хватки и сдается. Слишком невыносимым кажется то, как пульсирует подготовленный анус, как ощущается внутри пустота, как подрагивает член от этих невнятных толчков. Не для этого он приглашал бывшего напарника. – Черт… Вставь. Пожалуйста, – просит дрожащим голосом, надломившимся почти до шепота. Пытается лицом уткнуться в собственную руку, но за волосы сильнее тянут, оставляя только возможность смущенно зажмуриться. – Громче, – тон смягчается, хотя и звучит все еще требовательно. Чуя делает резкий толчок, до шлепка бедрами о ягодицы, поторапливает. Приходится опереться на локти, чтобы было хоть немного удобнее, облизать пересохшие губы, собираясь с мыслями. Он помнит фразы, осталось лишь произнести их. – Войди в меня, я хочу…, – запинается, чувствуя пальцы между ягодиц. Они касаются копчика, поглаживают ложбинку и мягко массируют края ануса, – тебя. – Меня? Я и так здесь. – Твой член, – внутрь толкаются, но медленно и всего одним пальцем, который после члена почти не чувствуется, только дразнит, вызывая жалобный стон, и Осаму не смеет даже кусать губы, в попытке заглушить его. Стыдно до дрожи в коленях, и хочется упорно игнорировать, что происходящее заводит все сильнее. И эта беспомощность его положения, и то, как ощутимо дергается чужой член от каждого произнесенного слова. И тон Чуи. Да, он определенно помнит, как вынудить Дазая выкрикивать его имя. – Ты же понимаешь, что это плохо? Я не верю тебе, – добавляет внутрь еще один палец. – Чуя, мне нужен твой член, трахни меня как следует, – уже плевать на голос. Дазай старается громче, утыкается лбом в диван, как только отпускают волосы. Подается назад на пальцы, старательно сжимает бедра, в попытке угодить. – Не хочу снова кончать от пальцев, этого мало. Чуя! Прошу. Я исправлюсь… – Снова? И часто ты дрочишь, думая о моем члене? – Чуя доволен результатом. Хотел уже было так и кончить на бедра, оставляя партнера, самое большее, насаживаться на пальцы, но тот явно заслужил поощрение. Отстраняется и вытаскивает пальцы, звонко шлепая ладонью по ягодице. Осаму тут же раздвигает ноги шире, прогибается и подставляется, пытаясь из-за плеча мельком посмотреть на Накахару. Взгляд едва осознанный, голова явно отключена, но он все же отворачивается перед ответом. – Да, часто… ох, да! – вскрикивает, едва Чуя начинает входить головкой, скребет ногтями по обивке. – Пожалуйста, глубже, Чуя! Хочу кончить от твоего члена… Можно мне? Резкий толчок, чтобы войти до основания. Приходится добавить смазки, еще пара пробных толчков, и Чуя берет привычный ритм, придерживает под животом, помогая удержаться на дрожащих коленях, хотя от криков, на которые наконец удалось вывести, у самого до боли сводит в паху. – Как же я скучал по твоему голосу, – прижимается к горячей, чуть влажной от пота спине, легко покусывает плечи, чувствуя, как от этого под ним начинают ерзать, – по тому, как ты сжимаешься, когда я с тобой говорю. Дазай только подставляется под укусы и тянет руку к члену, продолжая через раз вместо стонов выскуливать «Чуя». – Еще и такой узкий… Конечно, кончай, я долго не продержусь. Ритм сбивается, но и этого достаточно, чтобы с громким стоном запачкать спермой руку после пары рваных движений, едва удерживаясь на подкосившихся коленях. А когда бедра перестают поддерживать, и вовсе остается только устало распластаться на диване. Накахара с трудом убеждает себя не заканчивать прямо в податливое тело под ним, и выходит, чтобы довести себя до оргазма уже рукой, все же попадая на розоватые от сильных толчков ягодицы. Глубоко выдыхает, как только дрожь в теле проходит, поправляет упавшие на лицо пряди и отстраняется, чтобы сесть, укладывая ноги поперек чужих вытянутых конечностей. Довольно наблюдает за притихшим Дазаем, что, спустя пару минут отдыха, тянет руку к одному из бокалов на полу и отпивает еще прохладный, но разбавленный водой виски. – Что б твои чертовы фетиши, – все еще не поворачивается, но лениво огрызается, смочив немного горло. Уже неплохо, ведь голос определенно кажется довольным. – Так для чего ты меня звал? – насмешливый тон, и на него все же смотрят. На лице еще остался румянец, но уже не ясно, стыдливый или просто кровь прилила от недавней нагрузки. Наверняка у самого Чуи такой же. – Все еще, чтобы выпить с тобой, – игры на сегодня закончились, и Осаму мстительно, нагло врет, даже не скрывая этого, поворачиваясь на бок, протягивая руку со стаканом в сторону бывшего напарника. Тот со смешком выдает короткое «Ясно» и все же делает небольшой глоток.