Ах какая женщина

Грудь у сестры была мягкая, круглая, упругая. Не большая и не маленькая — простые оценочные слова не могли правильно отразить то, что обе груди Ацуму идеально помещались Осаму в ладони. Как будто их размер зависел от размера его рук, а сказать, большие или маленькие у него самого руки, он бы точно не смог. В самый раз — для того чтобы готовить, например, вполне подходящие. И для того чтобы, задумавшись, тискать и жать грудь сестры подходят ничуть не хуже. Ацуму обычно хихикала и подшучивала, что она для Осаму лучший антистресс, а он вяло отмахивался — мол, много чести, скажешь тоже. Скорее уж наоборот, вечный источник стресса и волнений. С ней никогда нельзя было предугадать, дождётся ли Осаму в холодильнике ужин, честь по чести приготовленный заранее, или он придёт к вопросу грязной посуды в раковине. Осаму ругался, Ацуму смеялась и отнекивалась в ответ, обнимала его — обычно сзади, и тогда та мягкая круглая грудь терлась о лопатки Осаму, прожигая ему кожу насквозь до самого сердца. — Давай тебе доставку закажем, — говорила Ацуму и чмокала его в щеку, словно от нежностей могло стать менее голодно. — И это не я! Логичный вопрос: «А кто тогда?» Осаму не задавал; может быть, он просто не признавался себе в том, что все поцелуйчики и объятия работали. Он вздыхал, разминал плечи и грозил Ацуму кулаком, но всё равно долго злиться не выходило. Они заказывали доставку: две порции ему, одну ей (так-то вторую, если считать бесчестно сожранное до его прихода). И потом всё плавно перетекало в обычную ситуацию, когда Ацуму валялась головой у него на ногах, а он листал накопившуюся за рабочий день переписку. Пока весь день готовил, вся корпоративно-булшитная часть работы только копилась и ждала шанса напрыгнуть на него вечером. Напрыгивала всегда безжалостно; никаких видимых нежностей, как у хитрой сестры, здесь не случалось. Осаму вполуха слушал дораму, вполуха — болтовню про события в волейбольном дивизионе, сочинял посты в соцсети от имени «Онигири Мия» и мял грудь Ацуму. Лучшая часть дня, на самом-то деле. Может быть, в рассуждениях про лучший антистресс было правды чуть больше, чем казалось им обоим. Ацуму сама всегда так откровенно млела от удовольствия, пока он её массировал, и жал, и сгребал в кулак, чтобы отпустить и рассеянным жестом нажать прямо на кнопочку соска. Осознанности во всех прикосновениях Осаму тоже было больше, чем виделось на первый взгляд. Сначала он правда трогал Ацуму только забывшись, но очень быстро нужда в подобных предлогах пропала — ему приятно, ей приятно, вот и всё. Иногда Осаму просто смотрел на её счастливую улыбку, на то, как сестра вытягивала руки и струилась у него на коленях, и думал, что тискал бы её хоть бы и только ради этих выражений лица вдоволь наглаженной кошки. Наверное, это было странно. Скорее всего это было странно. Осаму не думал о странностях — не видел причин из-за таких штук отказываться от чего-то дорогого им обоим. Думал о другом. Ацуму чесала ступнёй о ступню, потягивалась, и на ней задиралась домашняя футболка, открывая тонкую полоску кожи между одеждой. Тонкая домашняя пижама не особо мешала упиваться всеми прикосновениями, но Осаму всё равно раз за разом думал: что, если задрать футболку совсем? Что, если сгрести в ладонь её голую грудь, защипнуть пальцами обнажённые соски. Приоткроет ли Ацуму губы от удовольствия, от того, что кожей о кожу всегда ощущения ярче? Что, если она вздохнёт, пока её сердце бьётся под рукой Осаму, а он в этот момент наклонится и поцелует раскрытые губы? Осаму не решался. Он водил круги ладонью по её телу — уже не только по груди, а спускаясь на твёрдый от постоянных тренировок пресс, нащупывая рёбра на боках. Ацуму фыркнула от щекотки. Ацуму схватила его руку и укусила. В тот момент Осаму показалось, что золотистые глаза сестры заволокло туманом; как будто изменение обычного ритуала значило слишком много. Он не отнял у неё руку, не обругал за болезненный укус. Ацуму не разжала зубы сразу, но и разжав — успела едва заметным, почти что воображаемым движением провести языком по подушечке пальца. Когда через пару дней Осаму снова пришёл домой позже неё, его встретили грязные тарелки — ничего необычного. — Хоть предупредила бы, блин, — крикнул он вглубь комнаты. Тоже как всегда. Ацуму повисла у него на плечах всем своим телом под метр девяносто — как будто бы как всегда. — Сюрприз, — шёпотом сказала она, и Осаму выдохнул. Какой, нахрен, сюрприз, выдумала какую-то ерунду, лишь бы отмазаться от своих же дурацких поступков. — Ты… — начал он и осекся, потому что Ацуму вжалась в его спину, потерлась — голая. Совершенно точно без футболки, без лифчика, без его старой полинявшей майки. Вообще без всего, её грудь от спины Осаму отделяла только его собственная футболка. Сестра, судя по всему, догадалась, что до него наконец дошло, в чём сюрприз, и влажно коснулась языком мочки уха. — Может быть, сегодня это и я, — хихикнула Ацуму, и её грудь прошлась у него между лопаток ещё раз. Вверх, вниз, в стороны, просто прижаться и обхватить его руками за живот. Ладони Ацуму поползли прямо к застёжке джинсов. Осаму хотелось застонать на весь дом, настолько не терпелось просто взять и сунуть её сбитую подачами ладонь себе в трусы и отдаться волне чувств. Только то была Ацуму, а не кто-то ещё, и Ацуму не могла оказаться настолько предсказуемой и сразу дать ему то, о чём мечталось. Вместо того, чтобы расстегнуть Осаму джинсы, она подцепила его футболку и потянула вверх. Он снял футболку, развернулся и наконец-то оказался с полуголой Ацуму лицом к лицу: в глазах знакомый туман, щёки раскраснелись, губы действительно приоткрыты в ожидании. Осаму взял её лицо ладонями и поцеловал — сразу же с языком, глубоко, выплескивая в поцелуй всё накопившееся желание. Ацуму замычала, застонала ему в рот и коснулась его языка своим, запуская по всему телу Осаму горячую волну. Оторвавшись, Ацуму глубоко вздохнула; её грудь с потемневшими, растертыми об одежду сосками колыхнулась, и Осаму тупо пялился на её до пояса голое тело. Домашние шорты были на месте, из-под них небрежно торчала белая полоска трусов. Ацуму поймала его взгляд и ухмыльнулась. Шагнула ещё вперёд — оказывается, между ними было какое-то расстояние — и прижалась грудью к его груди, кожей о кожу, как Осаму мечтал уже несколько недель. — Так давно хотела это сделать, — мурлыкнула Ацуму ему в губы между очередными поцелуями. Осаму схватил её за ягодицы — тоже круглые, упругие, такие же идеально вписывающиеся в его руки — и приподнял. Длинные ноги Ацуму обвились вокруг его талии. — Пожалуйста, Саму, пошли в кровать, — сказала она и тронула Осаму за подбородок, пытаясь вжать его лицом в себя. Осаму с готовностью лизнул ложбинку между грудями, чуть солоноватую от пота, и в глазах потемнело от возбуждения. Ацуму охнула, он почувствовал, как она вцепилась ему в плечи со всей силой профессиональной спортсменки. Ему самому в джинсах было так тесно, так неудобно, Осаму вообще не помнил, когда последний раз настолько кого-то хотел. — К тебе, ко мне, неважно. — Ацуму тяжело дышала, глаза сверкали золотом. — Я просто умру, если ты прямо сейчас не сунешь мне член между сисек.