Небывалое желание поговорить

Убежище 101, 2267 год — Сегодня у нас в гостях самый юный врач! Здравствуйте, расскажите нам о себе. Бледнолицая девочка с растрепанными кудрявыми волосами стоит на перевернутом тазике перед зеркалом в ванной. Она серьезно смотрит на себя большими карими глазами. Синий комбинезон с желтыми цифрами ей до безобразия велик. Вчера вечером она вычитала в старом журнале о таком увлекательном явлении, как интервью. Нужно обязательно рассказать Амате, и тогда они смогут взять интервью друг у друга! — О, оказаться здесь — большая честь для меня! Я из убежища 101, мне девять, и да — у меня вот-вот появятся первые пациенты. Она лучезарно улыбается в идеально вычищенное зеркало, ничуть не стесняясь отсутствия пары молочных зубов. Дверь в ванную с тихим лязгом открывается, и она видит отца за своей спиной в отражении. — Папа! Я же просила тебя не входить, когда я в ванной комнате! Я уже взрослая! — возмущается она, поспешно слезая с тазика. — Простите, юная мисс, — улыбается он. — Я услышал, что ты тут явно не водными процедурами занимаешься. Мы с Джонасом хотели показать тебе кое-что интересное. Конечно, если ты не против. Она соглашается, мигом забыв о своей обиде. Мегатонна, 2277 год Она смотрит в тусклый осколок зеркала в свои тусклые запавшие глаза, и все кругом такое же тусклое, особенно свет пыльной лампочки. Она не понимает, реальность это или бредовый сон, и зачем-то говорит вслух: — Я из убежища 101, мне девятнадцать, и да — я понятия не имею, какого черта проживаю день за днем. Она вымученно улыбается обветренными губами мутному осколку. Дверь в комнату с протяжным скрипом открывается, и ей не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто это. — Харон, — устало выдыхает она, — я же просила тебя не входить. — Я услышал, как ты что-то говоришь. Просто решил убедиться, что ты не обдолбалась до полусмерти. — Как мило. Он тихо хмыкает и закрывает дверь. Она усмехается ему вслед. Придумал же. Будто бы ему не наплевать. Она, как никто другой, знает, что всем, всем, всем друг на друга наплевать. Чего можно ожидать от мира, где ее бросил собственный отец, единственный близкий ей человек? Теперь все, что у нее есть — это Харон. Большой сварливый гуль. Телохранитель, напарник и друг в одном лице. Другом, правда, его можно назвать с большой натяжкой. Ведь с друзьями, наверное, положено много разговаривать, а они ограничиваются лишь сухими диалогами, перебрасываясь односложными фразами. И, как ни странно, ее такое положение дел вполне устраивает. Она сама не может до конца разобраться, зачем наняла его. Это было спонтанным решением, словно импульсивная покупка красивого, но абсолютно бесполезного револьвера. А Харон, в отличие от револьвера, совсем не бесполезный. Как бы она ни старалась убедить себя, что ей никто не нужен, это не становилось реальностью. Ей нужен кто-то, с кем можно молчать. Она нашла отца, но лучше бы не находила. Он оказался настолько одержимым своим долбаным проектом, что она послала его к черту, когда он попросил ее зачистить мемориал от супермутантов. Теперь ей не хочется выходить за пределы города, да и вообще ничего не хочется. Наверное, было бы разумно отпустить Харона, но тогда она в два счета слетит с катушек. Даже если он просто рядом — такой же угрюмый и молчаливый, как она сама, — ей становится чуточку легче. Харон. Ее единственная отдушина. А она даже не может представить, как он к ней относится. Нормально? Никак? Тихо ненавидит и пристрелит, едва эта мятая бумажка, контракт, окажется в его руках? Может, стоит как-нибудь узнать у него. Неделю (или две? или месяц?) назад она чуть не откинулась от мед-Х, не рассчитав дозу. Он притащил ее к местному доку, за что она ему благодарна, пусть он и не упускает возможности припомнить ей этот случай. Смысла умирать она не видит, равно как и смысла продолжать жить. Он сам латал ее раны, когда они еще не сидели безвылазно в этой дыре. Давал советы по выживанию. Учил стрелять. Носил почти все ее снаряжение. Теперь он ходит в «Латунный фонарь» за едой для нее, если она весь день не в силах подняться с кровати. Муторными вечерами шатается вместе с ней по городу, когда у нее появляется настроение проветриться. Чинит абсолютно дурацкое, вечно ломающееся кресло. Даже если все это он делает только потому, что она владелица его контракта, у нее все равно никого больше нет и не будет. И самое главное — с ним можно молчать. За мерзкой ночью наступило мерзкое утро. Она открывает глаза. Ей кажется, что в доме душно, несмотря на то, что стены испещрены дырками. Сквозь них в комнату пробивается бледно-серый свет. Настроение у нее препоганое. Отвратительный дом. В отвратительном городе. В отвратительном мире. Цепочку можно продолжать бесконечно. Она спускается на первый этаж и обнаруживает, что Харона нет. Она недоуменно хмурится — раньше он всегда предупреждал, если куда-то уходил. И уж точно не покидал дом, пока она спала. — Уодсворт, — поворачивается она к роботу-дворецкому, — Харон не сказал, куда ушел? — Прошу прощения, мадам, я не понимаю, о ком вы, — жизнерадостным тоном отзывается тот. — Мой напарник. Живет здесь со мной. — Но вы ведь живете одна. «Бестолковый робот, — раздраженно думает она. — Вечно глючит». Она вздыхает и возвращается наверх, чтобы натянуть куртку. Но Дженни Стал из «Латунного фонаря» тоже понятия не имеет, кого она ищет. — Что, снова кого-то потеряла? Сначала батя, теперь приятель — че ж они все от тебя сбегают? — противно смеется какой-то пьяница на соседнем стуле. Раздражение сменяется нарастающей тоской. В полной растерянности она идет в магазин Мойры. Шаткий металлический мостик, ведущий наверх, как обычно, опасно скрежещет под ее весом. А в следующий миг, как она всегда боялась, рушится под ней. И она летит вниз. Она открывает глаза. Моргает несколько раз и выдыхает. Угораздило же увидеть такой бред. От нелепого сна все кажется смешным: прорехи в стене около ее кровати, изъеденная черт знает кем простынь, ее всклокоченные волосы, которые она безуспешно пытается причесать пальцами, растоптанные кеды, которые она носит в качестве домашней обуви. А смешнее всего то, что внизу сидит ее напарник, с которым она практически не общается. Она спускается на первый этаж. К ней подлетает Уодсворт: — Доброе утро, мадам! Не желаете выпить очищенной воды? Она машинально забирает у него бутылку и делает несколько глотков — от отца она слышала о пользе стакана воды натощак по утрам. Спустя секунду приходит осознание, что, учитывая ее нынешний образ жизни, это просто нелепо. Она прячет бутылку в холодильник. Харон устроился на диване с какой-то книгой. Она смеется от мысли, что выкупила его контракт за две тысячи крышек, а теперь они уже третью неделю торчат в Мегатонне. Он поднимает на нее вопросительный взгляд. — Подумала, что наняла тебя для сожительства. Ее охватывает небывалое желание поговорить. То ли одолела наконец скука, то ли виноват странный сон, то ли нахлынул спонтанный порыв все-таки узнать его получше. Он фыркает и возвращается к своей книге. Она опускается на диван рядом с ним. Ей становится еще смешнее, когда он чуть отодвигается от нее. — Да не бойся ты так. — Я и не боюсь. — Вижу. Еще в угол бы зажался. Он садится обратно со страдальческим вздохом. — Мне приснилось, что ты исчез, — сообщает она. — И как впечатления? — флегматично осведомляется он, глядя в книгу. — Во сне было грустно, а сейчас — смешно. Она рассеянно скользит взглядом по столику перед диваном с початой бутылкой водки и открытой пачкой кексов — остатками ее вчерашнего ужина. Поняв, что ответа не последует, она спрашивает: — Что читаешь? Он молча показывает ей обложку, и она, склонив голову, произносит по слогам: — «По-чин-ка э-лек-тро-ни-ки». Полезная вещь. Интересно? — Не слишком. — Тогда убирай ее к чертям собачьим. — Чего ты от меня хочешь? — Капельку внимания. Он откладывает книгу и поворачивается к ней: — Весь к твоим услугам. Под его хмурым взглядом она тянется к бутылке на столе. — Давай поговорим, — предлагает она, свинчивая крышку. — О чем? Она улыбается и делает глоток. — Обо всем.