От голоса до прикосновения

Et lux in tenebris lucet et tenebrae eam non conprehenderunt. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. (Ин. 1.5)

Вымотанный докладом, который более походил на допрос, Курт, едва переставляя негнущиеся ноги, добрался до отведённой ему комнаты. План на ближайшее будущее был прост: дойти до кровати, раздеться, упасть и проспать до следующего полудня. Скрип открывающейся двери резанул по ушам, болью впившись в висок. Курт шагнул внутрь, скинул перчатки и куртку на стул и замер: на дальнем от кровати краю стола стоял зажженный светильник. Поморщившись от повторного скрипа, он мысленно сделал отметку: велеть завтра прислуге смазать петли, – и прошёл несколько шагов дальше по коридору. На стук никто не отозвался. Незапертая дверь поддалась легко, и Курт даже успел подумать, что напарник ещё не вернулся, когда свет из-за спины упал на сидящую на кровати фигуру. Бруно застыл в неестественном напряжении и даже не шелохнулся. Остекленевшие глаза на бледном лице смотрели в пространство. “Как считаете, майстер инквизитор, как скоро помутится рассудок человека, запертого в темноте и одиночестве?” Курт дёрнулся к столу за огнивом и замер, обернулся через плечо: там в коридоре по стенам были развешаны подсвечники. Снять один… — Подвинься. Скрежетнул металл, рассыпав искры, и взметнулся язычок пламени, вынудив невольно отступить. Тишина, замешанная на усталости, висела удушливым мороком. Осколки мыслей острой стеклянной крошкой перекатывались в измученном мозгу. Спросить или оставить в покое? — Что ты хотел? "Чего тебе надобно, изверг?" — должно было, но не прозвучало, ни шуткой, ни смиренным упрёком. Курт проследил за взглядом, снова упёршимся в пустую стену. Напарник держался отстранённо: не задел плечом, подходя минутой ранее, не тронул за предплечье, привычно обозначая своё присутствие, пока возвращался к кровати. Бруно никогда не чурался прикосновений – не изменил этого и постриг. И теперь нарушение привычного порядка вещей выбивало из колеи, зудело россыпью муравьиных укусов там, где месиво шрамов переходило в обычную кожу. Хотелось расчесать или подставить запястья под чужие прохладные ладони. Последним прикосновением – клещами впившимися в плечо пальцами – Бруно выдернул его из-под удара меча, не позволив стать гротескной версией цыплёнка на вертеле. — Обсудим произошедшее в особняке? — Завтра утром ты получишь копию моего отчёта. Если вспомнить, последнюю эмоцию в этом голосе Курт слышал ещё раньше. — Курт, сзади! Дверь захлопнулась за спиной, отрезая от напарника, и, обернувшись на окрик, он лицом к лицу столкнулся с хозяином особняка, который не должен был столь скоро вернуться. — Приветствую, майстер Гессе, — тот неторопливо прошёл к стоящему в глубине зала столу и налил себе вина из графина. — Позвольте заметить, что не было никакой нужды вламываться в мой дом. Я бы не отказал вам в просьбе о разговоре. Зная ваш послужной список, пристальное внимание к моей особе, признаю, не может не льстить. Курт проигнорировал вопросительно поднятый в его сторону пустой бокал и тоскливо подумал, что предчувствие Бруно оказалось верным: быстрым обыском вечер не закончится. И где его носит? Коридор был не настолько длинным. Разве что хозяин вернулся не один… — Можете не дожидаться господина Хоффмайера – не люблю помехи. — Курт напрягся – он не чувствовал вторжения в свой разум. — О, не извольте беспокоиться, я не умею читать мысли, не моя, как это у вас принято говорить, specializatione. Полагаю, самое время представиться. Альфредо Гальярди, поставляю ткани, что общеизвестно, и являюсь Отворяющим двери, о чём знают немногие. Хотите, из этой залы попасть в сады понтифика? Любого из них. Курт поморщился на пренебрежительно-спокойный тон. — Если бы все малефики были такими же разговорчивыми, моя работа стала бы намного легче. Откуда такая тяга к откровенности? — В узких кругах вы знаменитость, майстер Гессе. Возможность встать в один ряд с теми, кто ушёл от вас живыми, многого стоит и заслуживает благодарности. — Где мой напарник? — оборвал Курт. — Не утруждался выяснить, — пожал плечами хозяин поместья, — где-то между планами Бытия. — В таком случае, Альфредо Гальярди, к списку обвинений я добавляю покушение на служителя Конгрегации. Спусковой крючок вжался в приклад арбалета, посылая стрелку в хищный полёт. Для простого торговца он слишком хорошо владел мечом, с легкостью переходя от классических связок к подлым приёмам, уместным в драках в подворотнях и совершенно недопустимым в благородном искусстве фехтования. Поднырнув под очередной выпад и слив лезвие чужого меча по своему клинку, Курт с благодарностью вспомнил уроки кардинала Сфорца и с разворота саданул навершием кинжала по предплечью малефика. Треск кости он и не рассчитывал услышать, но сдавленная шипящая ругань была приятным фоном краткой передышке. — Я передумал убивать вас быстро, майстер инквизитор. Надеюсь, вы очень хотите жить и развлечёте меня своей агонией. — Боюсь, вынужден буду вас огорчить, господин Гальярди, но умирать раньше вас я точно не намерен, — Курт разрубил летящую в лицо вазу, и черепки осыпались на ковёр. — И можете даже не рассчитывать на милосердие, оно не со мной. Противник попался на удивление достойный – Курт намеревался после обсудить пару финтов с Хауэром во время очередного визита в тренировочный лагерь, – но помимо парных мечей уворачиваться приходилось и от предметов обстановки, посылаемых в его сторону как точным пинком, так и неведомой силой. В разработанной Конгрегацией классификации малефиков не было Отворяющих двери, но способность к levitation едва ли была обязательным навыком. Скорее не в меру болтливый Альфредо успешно недоговаривал важные детали. Курт предвкушал обстоятельный, а главное познавательный разговор по душам сразу после того, как выбьет из мерзавца информацию о том, куда тот отправил Бруно. Он уклонился от падающего на голову гобелена и одновременно парировал восходящий удар, отступая на шаг – за спиной вновь оказалось злополучное зеркало, на которое он неудачно налетел в начале боя. Отголоском воспоминания прострелило левое запястье, в которое при столкновении впились чётки, а кисть на мгновение онемела. Пора было прекращать это кружение по залу. Отбив нацеленный в шею меч, Курт рванулся вперёд и оступился, когда под ногой разверзлась пустота вместо закрытого ранее люка в подвал. Увернуться от новой атаки он уже не успевал. Но вместо груди болью вспыхнуло плечо, и его отбросило в сторону под аккомпанемент звона разбивающегося о каменный пол стекла. Захрипел и рухнул сбитый с ног малефик, зажимающий правый бок ладонью, под которой быстро расплывалось на камзоле багровое пятно. Бруно впечатал каблук в запястье его руки, всё ещё сжимающей второй меч, и резко развернулся на грохот вынесенной двери. “А вот и кавалерия,” — подумал Курт и усмехнулся. — Ты не слишком торопился, Райнер, после того, как упустил нашего обвиняемого на приёме в ратуше. — Я смотрю, вы и сами справились, — следователь во главе ввалившейся в зал команды удручённо вздохнул: — Эх, зря вино не допил, сносить твоё самодовольство, Молот ведьм, было бы куда как приятнее. — Бруно. — Я заметил его в окно – шагающим через сад ко входу с галереи на первом этаже. Хотел предупредить тебя. Не знаю, как он оказался там раньше, — напарник запнулся, хмурясь, выискивая в памяти объяснение, — не мог. Я только крикнуть и успел, а когда добежал, за дверью вас не было. Повисла тишина, в которой удавалось различить едва слышимый шорох горящего фитиля. Бруно по-прежнему невидящим взглядом пялился в стену, но Курта вдруг – ознобом по спине – продрало ощущением близкого края пропасти и выскальзывающей из ладони верёвки, утягиваемой в жадную глотку бездны. Задушив зарождающуюся неуместную панику и представив коптящегося над углями малефика, он сжал кулаки, не собираясь отдавать своё. — Ты успел предупредить и смог вернуться. Спас меня и обезвредил виновного. Комментария “невзирая на все доказательства, до окончания следствия – лишь обвиняемого” не последовало. Растрёпанные жёсткие волокна, мокрые от пота, стёсывали кожу со сведённых усилием пальцев. — Там было темно и пусто. Здесь, — Бруно неопределённо повёл рукой, — решил проверить. Нет, обошлось без новых фобий. Повезло. Иначе пришлось бы тебе водить меня за руку по тёмным переулкам и охранять, пока зажигаю вечерами светильники. Вот была бы потеха, — в голосе не было ни весёлого облегчения, ни злости. Таким тоном подмастерье мог бы зачитывать неизменный список закупок на следующий месяц. — Там я слышал голоса: они сливались в неразборчивый гул, будто церковный хор вздумал шептать вразнобой, ввинчивались в голову, заглушали мысли. И только твой звучал ясно. Не твой. Оказалось на удивление легко распознать обман. Тот отлично подбирал слова, в той же манере, и бил по больному, как ты умеешь, и всё же… Даже подначки, даже беспокойство. Каждая фраза отдавала фальшью: не задевала, не выводила из себя. Не успокаивала. Это был не ты. От кривой чужеродной ухмылки Курт едва не отпрянул, едва удержал в узде внезапный порыв агрессии, неведомо на кого направленный. — Но я его слушал и шёл следом. Поначалу думал добраться до гада. Позже – не хотел терять единственный ориентир. Там ничего не было: ни стен, ни потолка. Я не уверен, что и пол-то был. Стоило опуститься на колени, и ладонь проходила сквозь густой туман: ещё немного – кувыркнёшься следом. И странное творилось со временем, я бродил, казалось, часами, в какой-то момент очнулся, будто ото сна, и снова шёл, шёл, шёл, уже без цели, лишь бы не остановиться. Звучит жалко. А потом из ниоткуда и посреди ничего появилась светящаяся трещина, и из неё тоже звучал голос, твой. И я прыгнул. Дальше ты в курсе. “Мёртвым на костёр эта мразь не попадёт”, — решил Курт и сосредоточился на том, кого можно и нужно было спасти. — Бруно. Бруно, посмотри на меня. Тот повернулся резко. Так, на выдохе, ныряют в ледяную воду. Промелькнувший в глазах напарника отчаянный ужас, перемешанный с надеждой, кровящей недоверием, полоснул раскалённым ножом. Пришедшая на смену отстраненность, отгораживающая стеной, вогнала лезвие по рукоять, проворачивая в ране. Не уберёг. Курт потянулся вперёд раньше, чем осознал, что делает. Положил ладони на бледные щёки, притягивая к себе, поглаживая большими пальцами скулы. — Бруно, чувствуешь, я реален? — прокладывая прикосновениями путь обратно. — Разрешаю съездить мне по морде, и это даже покушением на инквизитора считаться не будет. Тишина звенела перетянутыми нервами и расползающимися нитями перетёртой верёвки. — Неужто я тебя не раздражаю? А если велю сейчас же написать копию отчёта? — Да пошёл ты, — хохотнул напарник тускло и устало. Стена треснула, натяжение исчезло, и в камни на краю обрыва вцепились ободранные руки, вытягивающие измученное тело в безопасность. А следом ладонь легла поверх груди Курта, ровно над сердцем. — Можешь что-нибудь рассказать? — ледяные пальцы бездумно выводили круги на обнажённой коже в распущенном вороте рубашки. — Только не цитируй Писание, не сейчас. — Согласно докладу, составленному двадцать два года назад инквизитором, работавшим здесь до Райнера… — Фанатик, — тихо фыркнул Бруно, опалив шею выдохом, и затих, заново запоминая, как голос переплетается с биением пульса.