｢Холодно.｣
Свет проникал через полупрозрачные белые шторы, попутно разбрасывая цветные блики по их спальне. А Ю Джонхъюк же, должно быть, уже ушёл на встречу этим утром — в конце концов, те часто проходили у него за неделю до важного турнира. Это был выходной день Кима Докчи после окончательного завершения огромного проекта. Беспокойные месяцы поздних поездок на метро, полуночных дежурств и частых нагоняев за пропуски пищи привели к тому, что он рухнул от истощения, как только миновал дверной проём прошлой ночью. Мужчина смутно помнит звук торопливых шагов и тепло груди Ю Джонхъюка, относившего его в спальню.｢Он, скорее всего, был очень взбешён.｣
В поисках тепла Ким Докча свернулся калачиком под грудой серых простыней. Это практически не имело никакого значения для тех, кому не хватало тепла, в особенности для таких, как он. Мужчину поражало, как он мог такое долгое время вести жизнь алмазной пыли. А потому Ким Докча был безмерно благодарен за то, что повстречал человека, обладающего достаточным количеством тепла на двоих. Казалось невероятным, что ему посчастливилось столкнуться со своим единственным спутником в тесном вагоне поезда три года назад. Словно всю жизнь он копил свою удачу ради этой одной-единственной встречи. И с тех пор его жизнь кардинально изменилась. Ким Докча взаправду считал, что ему крупно повезло. Всё началось с обмена саркастическими замечаниями и пристальными взглядами, затем последовали внезапные конфликты и случайные стычки, потом — разговоры, после — запланированные встречи, обеды, и, наконец, — ключи от обеих квартир… У Кима Докчи появился тот, кто готовил для него горячую еду, тот, кто уютно устраивался с ним на диване, пока он сам читал последние обновления своих веб-новелл, тот, кто взаимно обменивался с ним всеми «спокойной ночи» и «доброе утро» каждый день — вне зависимости от того, слышал ли то другой, — и разделял его проблемы и тревоги — или хотя бы часть из них. У него был кто-то, кто любил его всем своим существом. В голове Кима Докчи вновь пронеслись все воспоминания, связанные с Ю Джонхъюком. Он помнит их хорошие времена, а также лучшие из них. Иногда они ссорились, и в основном эти ссоры оканчивались тем, что Ю Джонхъюк неохотно извинялся — даже если это была не совсем его вина. Они также много смеялись — или, по крайней мере, Ким Докча смеялся бы, а Ю Джонхъюк время от времени показывал лёгкие смешки. Однако большая часть времени была на удивление спокойной. Они могли бы легко раствориться в уюте от присутствия друг друга. Словно они понимали друг друга лучше всех на свете, и это, вероятнее всего, было правдой. В конце концов мысли Кима Докчи поплыли дальше. Он думал о своей жизни до всех этих перемен. Тусклые дни, безвкусный обед из круглосуточного магазина и сварливые коллеги. Даже находясь в переполненном метро, он чувствовал себя одиноким в этом поезде, безмолвно дрейфующем по нескончаемой бездне. Наверное, так было бы лучше. Его жизнь до настоящего момента не была тем, о чём ему нравилось говорить или вспоминать. И даже если бы Ким Докча старался достаточно долго не думать об этом и мир начал являть собой пустой шум, он всё равно бы ощущал призрачное присутствие синяков, покрывавших его подобно второй коже, слышал бы эхо криков и воплей за тонкими стенами и содрогался бы от страха из-за собственной травмы. Те, кто говорил, что «счастье может затмить плохие воспоминания», лгали. Наши жизни подпитываются бесчисленными историями, связанными вместе тяжёлой цепью, идущими рука об руку, где одна приводит к другой, как в 35-миллиметровой ленте целлулоидной плёнки. Внезапные приступы радости вернули бы вас к тому моменту, когда вы повернули бы голову, чтобы взглянуть на скалу, с которой вы спустились, вспоминая жизнь, которую вы там прожили. Так заслуживает ли подобного тот, кто никогда не знал счастья? Не лучше ли для них было бы прожить свою жизнь, не имея ничего общего вообще? У них не было бы стремлений, они не испытывали бы отчаяния в поисках чего-то лучшего или не жаждали бы даже частички отражённого света, отбрасываемого осколком стекла. Они не стали бы в конечном итоге такими жадными. Несмотря на годы уюта и радости, самоуничижение Кима Докчи всё ещё раздавалось у него шёпотом в ушах.｢Возможно, я этого не заслу-｣
— Что ты делаешь? Звук глубокого голоса Ю Джонхъюка резонировал внутри него. Он пришёл в себя прежде, чем стал нерешительно выпутываться из смятых покрывал. — Завтрак готов, — произнёс Ю Джонхъюк. — Хотя это мог бы быть обед, но я знал, что ты проснёшься поздно, — добавил он. Увидев, как его спутник выглядывал из-под серых простыней, не проявляя никаких признаков вставания, Ю Джонхъюк пересёк комнату и сел на край кровати. Он нежно провёл рукой по волосам Кима Докчи, но внезапно остановился и прищурился, увидев его бледный цвет лица, контрастирующий с мрачными простынями. В его тёмных зрачках читалось беспокойство. — Ты… плакал?｢Что? ｣
Ким Докча дотронулся кончиками пальцев и — действительно — ощутил наличие лёгкой влажности у края глаз. Он ничего не сказал в ответ. Его разум испытывал потрясение из-за внезапного исчезновения мыслей, и из-за того теперь он был так опустошён. Мозолистая рука Ю Джонхъюка шарила между тканями в поисках тонкого запястья Кима Докчи. Мужчина спокойно перевёл его в сидячее положение, обхватив руками стройную фигуру. Ответом на подобные действия вновь послужило молчание. Ким Докча знал, что Ю Джонхъюк был человеком с терпением того, кто прожил тысячи жизней. Он подождёт. Ю Джонхъюк, надавливая, рисовал круги на спине Кима Докчи, словно хотел запечатлеть каждое своё прикосновение так, чтобы Ким Докча не забыл о нём.｢Тепло.｣