Лютики для Лютика

Они шли уже четыре дня. Лютик всё это время находился в каком-то особенно хорошем настроении, вызванным необычайно хорошей для этих мест погодой: дождя не было уже несколько дней, редкие облака медленно плыли по высокому небу, позволяя насладиться таким редким и не палящим солнцем. Было не жарко и не холодно; было хорошо. Прохладный ветер лениво раскачивал сосны, и бард постоянно пытался повторить шум леса переборами лютни. «Это музыка природы, Геральт, кому как не тебе её знать, ты же буквально живёшь в лесу!». Геральт всё равно не понимал, но, разомлевший от тепла, не возражал против ненавязчивой мелодии за спиной. Во время их последней остановки в небольшом городишке их встретил удачный заказ: какого-то фермера так сильно беспокоило поедающее его посевы чудище, что он заплатил втридорога, а монстр будто даже не пытался сопротивляться, когда ведьмак отрубал ему голову. В последнее время вообще всё складывалось как-то слишком хорошо: погода, лёгкие заказы, Лютик не жаловался на долгую ходьбу и не просился залезть на Плотвичку. Никто не попадался им на пути, кроме редких пастухов и торговцев, переезжающих с места на место. Из-за этого в груди у привыкшего к чёрной полосе Геральта поселился мерзкий червячок тревоги, постепенно проедающий свою дорогу к мозгу, всеми силами пытаясь испортить умиротворённое настроение. Не могло всё быть так хорошо. Он живёт слишком долго, чтобы поверить в благосклонность судьбы и насладиться размеренным путешествием, что-нибудь обязательно произойдёт. Что-нибудь очень, очень плохое, и он никак не мог перестать думать об этом. Сейчас он даже завидовал беспечности барда — того будто ничего не смущало. Он болтал без умолку, играл свои песни и подставлял лицо солнцу, купаясь в солнечных лучах, от чего его улыбка становилась ещё лучезарнее (если это вообще было возможно). Геральт старался не смотреть на него лишний раз. Как будто если он остановит на нём свой взгляд, всё покатится кубарем, всё, от чего он так долго старался убежать накатит на него смертоносной волной, и ничего уже не будет как прежде. Ведьмак всегда считал себя существом рассудительным, ведь с его работой лучше всегда знать, что у тебя в голове, чтобы сохранять её чистой в сражении, но эти мысли были за гранью. Он убегал так, как никогда в своей жизни, пропуская очевидные вещи мимо себя, лишь бы не останавливаться, лишь бы не задумываться, лишь бы не глядеть на Лютика, когда он смеётся со своих же шуток, ловко срывая растущие на их дороге цветы. Но в глубине души он чуял — это не надолго. Скоро волна обрушится, и тогда что-то плохое захлестнёт его целиком. — Геральт, что это там? — голос барда выдернул его из мрачных мыслей. Не глядя на него он ждал продолжения, надеясь, что Лютик не решил умилиться очередному не очень милому и очень смертоносному существу. — Геральт, ну, стой же ты! Смотри, там поле! Геральт, поле! Мы должны пойти! — Лютик, — вздохнул ведьмак, заведомо зная, что если музыкант увидел что-то красивое, то не двинется с места, пока они не посмотрят. Он обернулся, и тот уже бежал к выглядывающему из-за деревьев жёлтому полю. Раздражённо вздохнув он слез с Плотвы и повел её следом за бардом. Полем назвать это было трудно — скорее небольшая полянка, плотно скрытая ветвями деревьев, однако заходящее солнце ярко подсвечивало жёлтые цветы, которые смущённо выглядывали сквозь зелень леса. Поляна вся была покрыта всевозможными цветами, но эти жёлтые, лютики, не слишком-то раздражённо заметил Геральт, были самыми выделяющимися, они словно светились, маня к себе таких путников как Лютик, хвастаясь своей красотой. Бард быстро, но всё ещё аккуратно скинул свою лютню и с радостными криками принялся бегать по поляне, нарушая покой насекомых, безуспешно пытаясь поймать улетающих от него бабочек. Геральт не умел ценить красоту природы в отличие от своего спутника. Лютик постоянно восхищался закатами, небом, тёмным лесом и перекошенными деревушками. Ведьмак никогда не понимал, почему эти вещи так волнуют его, вроде обычное небо, обычная деревушка, но, видимо у барда была настоящая душа поэта. Однако сейчас представшая перед ним картина тронула даже такого бесчувственного ведьмака как он. День склонялся к концу, солнце опустилось уже достаточно низко и можно было разглядеть его золотые лучи, старательно проделывающие себе путь к цветам сквозь ветви деревьев. Насекомые беспорядочно кружили в них, лютики и одуванчики отражали свет, и создавалось впечатление, что поляна сияет. Деревья по бокам плотно скрывали место, не пропуская свет дальше и от этого казалось, что они на какой-то другой планете, огорожены от остального мира. Будто и не было дороги, города, людей. Только они на этой тихой поляне в лесу. Геральт отчего-то не хотел выходить на неё. Он оставался в тени деревьев, куда уже не дотягивалось солнце. Плотва потянула его дальше, но он отпустил её, и лошадь принялась радостно жевать цветы: целый пир для неё. Ведьмак будто даже побаивался разглядеть полянку получше, да и незачем ему это, подождёт, пока бард наиграется, и они спокойно поедут дальше. Как будто ничего не было. Червячок тревоги принялся с двойным усилием грызть его внутренности. Внезапно Лютик обернулся и в этот же момент Геральт случайно посмотрел на него. Закатные солнечные лучи освещали его со спины, подсвечивая золотом разлохмаченные каштановые волосы, и казалось, будто его освещает яркий золотой нимб. Венок из жёлтых лютиков на его голове съехал чуть-чуть в бок, и он поправил его неаккуратным движением руки. Бард пьяно улыбался во весь рот и немного подпрыгивал на месте, неразборчиво хихикая, будто не мог сдерживать внутри своё счастье и оно вырывалось наружу, озаряя поле похлеще солнца. Природа вокруг тут же перестала казаться такой красивой. — Геральт! Это лютики для Лютика! — он указал на венок у себя на голове, но его внимание тут же что-то отвлекло. — Геральт, смотри, тут стая божьих коровок! Что ты встал, как истукан? Интересно, почему божьи коровки так называются? Они не похожи на коров. Ладно, «божьи» я могу принять, но коровки? Коровы как минимум воняют. Может, это пятна, которые… Геральт перестал слушать. Он хотел бы и перестать смотреть на него, привычно поворчать и развернуться, найти еды для ужина, но он просто физически не мог пошевелиться и даже вздохнуть, будто если он хотя бы моргнёт, морок развеется, и он окажется один среди тёмного дремучего леса. Лютик сиял. Его звонкий смех трелью разносился по полю, убегая в глубину деревьев. Он слегка щурился, когда остатки золотых лучей попадали ему на глаза, и морщинки пробегали по его оживлённому лицу; он наклонился, чтобы получше рассмотреть что-то на земле и внезапно чихнул так сильно, что поскользнулся на цветах и упал, запнувшись о собственную ногу и, о боги, рассмеялся так звонко и счастливо, что Геральту вдруг захотелось заплакать. Будет очень больно, — внезапно осознал он, и его ведмачье сердце так сильно сжало стальными тисками, сдавило грудную клетку, и ему показалось, что он сейчас задохнётся. Будет невозможно больно его терять, и эта мысль растеклась по его венам раскалённым серебром. Когда-нибудь, может через год или через тридцать лет, Лютик исчезнет. Уйдёт навсегда. И он больше никогда не услышит этот жемчужный смех и никогда не согреется в этой улыбке. Никакое солнце не способно осветить его путь ярче этой улыбки. Будет больше некого спасать от монстров, некого пихать по ночам за украденное одеяло. Никто не будет надоедать бесконечными бессмысленным вопросами и не будет бренчать на лютне, действуя на нервы. И Геральт снова останется один. В конце концов, Лютик всего лишь человек. Геральт чертовски сильно боялся его потерять. Возможно, волна настигла его прямо здесь, среди спокойствия засыпающего в закатных лучах леса. Внезапно Лютик с неприсущий ему скоростью и ловкостью подбежал к нему и водрузил на голову хлипкий лютиковый венок и тут же улыбнулся, обнажая зубы (Геральт не понимал, как тот мог так много и сильно улыбаться, у него еще не болели скулы? Потому что у Геральта уже болело сердце). — Ты чего такой грустный? Теперь у нас одинаковые венки, — бард отодвинулся, окидывая его оценивающим взглядом и одобрительно кивнул. — Тебе удивительно идёт жёлтый цвет! Наверное, дело в твоих седых волосах. Знаешь, — тут он заметил, как ведьмак поднял руку, и тут же принял свой самый грозный вид, зло ткнув пальцем ему в грудь. — Геральт из Ривии! Если ты сейчас выкинешь мой наипрекраснейший венок с твоих удивительно седых волос, я… я… я больше никогда с тобой не заговорю! А хотя нет, я буду разговаривать с тобой так долго, что ты забудешь, как звучит тишина! Но Геральт лишь приподнял цветы на голове Лютика и аккуратно заправил лохматые каштановые пряди, а затем так же аккуратно и даже трепетно вернул венок на место, задержав на нем пальцы. Лютик замер, боясь вздохнуть. Глядел на него своими идиотскими сверкающими голубыми глазами, в которых скрывался непонятный, живой, бесконечный мир. Геральт чувствовал всепоглощающую боль от его потери уже сейчас, держа его лицо в своих громадных мозолистых ладонях. Его сердцу вдруг стало тесно в грудной клетке, и оно захотело всеми силами оттуда выскочить прямо Лютику в руки. Он ведь так не хотел, чтобы это происходило. Он ворчал, грубил, игнорировал, оскорблял, лишь бы спровадить Лютика подальше, пока он не успел прорасти в нём слишком глубоко. Глупый наивный ведьмак, будто его язвительность могла перекрыть теплоту. Ему надо отпустить его срочно, прямо сейчас, отпустить, выкинуть этот дурацкий венок под ноги Плотве и ускакать так далеко, где его даже Предназначение не найдёт, и это будет правильно, это будет безопасно. Но ему так не хотелось. Ему хотелось держать Лютика в своих руках так долго, пока солнце не сядет, пока города будут жить вокруг них, чудища убивать, короли править, а он будет держать его здесь, у самого сердца, пока руки не отвалятся, пока мир не рухнет. Сейчас Геральту казалось, что всего мира нет. Он здесь, прямо перед ним, такой тёплый в его руках. — Г-геральт?.. — пролепетал бард. Его голос всегда нравился ему, такой звонкий и яркий, всё в нём было ослепляюще ярким, но Геральту сейчас почему-то захотелось ослепнуть, если тогда он сможет поглядеть на него подольше. — Лютик, — с щемящей нежностью он провел большим пальцем по скуле барда, почувствовав, как тот нервно сглотнул. Его пригвоздила страшная мысль: а может, боль от потери стоит того, чтобы держать это лицо в ладонях столько, сколько он сможет? Может, если позволить волне разбить его сейчас, то потом и не надо будет собирать себя по кускам. Геральту показалось, что он сейчас умрёт. Лютик умел ценить природу. Геральт хотел научиться ценить Лютика. Поэтому он позволил волне разбить себя. Повинуясь порыву он подался вперед и впечатался губами в барда. Тот сдавленно ойкнул и застыл, перестав даже дышать, он совершенно не двигался, словно его выключили. Геральт оторвался также внезапно. — Э… — произнёс Лютик. И тут ему в голову пришла ещё более ужасная мысль: вдруг Лютик этого не хотел? Вдруг он неправильно считал все знаки, и бард просто эмоциональный человек и поэтому так себя ведёт рядом с ним, вдруг он сейчас всё испортил своим абсолютно эгоистичным действием? Он резко убрал подрагивающие руки с его лица и отошёл на шаг назад, пытаясь придумать, что сказать, но он никогда не мог найти подходящих слов. — Лютик, я… Прости, слушай… Это… Нет, не так, но… И тут Лютик ожил. Он глубоко вдохнул, протянул удивленное «ооо», ещё раз вздохнул, неловко взмахнув руками, огляделся и уставился на Геральта. — Ты что, поцеловал меня? — Слушай, я… — Нет-нет-нет, ты действительно меня поцеловал? Что? Сейчас? — бард произносил какие-то совершенно не связные слова, и Геральту показалось, что тот сошёл с ума. Не то что бы он всегда был очень вменяем, но… — Ладно, — бард глубоко выдохнул, явно пытаясь успокоиться и уже увереннее посмотрел на ведьмака. — Знаешь что? Заткнись, Лютик. Не успел Геральт удивиться такому заявлению, как Лютик снова прижался к нему и глубоко поцеловал, запуская руку в волосы и смахивая на землю свой венок. Волна поглотила его, но Геральт вовсе не чувствовал себя разбитым. Лютик мурлыкнул в поцелуй, потянув рукой за его волосы, и Геральт почувствовал себя самым сильным существом на Земле.