...В этот город меня Отпустила зима На свидание короткое с летом. Мне не нужен ответ, Чтоб увидеть рассвет, Словно заново надо родиться... Би-2 «Научи меня быть счастливым»
Город ничуть не изменился. Павел Семенович почувствовал это, едва сошел на узкий перрон. Город все так же пах липой и акацией, что сорок лет назад, что теперь. — Такси! Такси! — надрывался неподалеку молодой паренек в яркой панаме, распугивая толстых, лоснящихся голубей. На клумбе распускались яркие оранжевые цветы, которые в этом городе любили больше, чем розы, и сажали на каждом свободном клочке земли. В здании вокзала пахло дешевыми газетами, пирожками и пылью. Однако же Павел Семенович усматривал в этом некую романтику. Этот холл, покрытый потрескавшимся от времени мрамором, был завершающим аккордом путешествия, последним путевым столбиком. Гулкое эхо шагов отдавалось в самых отдаленных уголках зала ожидания, взмывало к неуместно высокому своду потолка, где путалось в паутине. Скрип тяжелой двери — и Павел Семенович вышел в зной проспекта. Приехал. — Пашка! Родион, маленький и одутловатый, не шел, а катился к нему, перебирая короткими ножками. — Пашка! Приехал-таки! — Да вот… — Павел Семенович неопределенно повел рукой, показывая не то на клумбу с огромными цветами, не то на трухлявую, наполовину засохшую акацию. — Как и не уезжал. — Ну ты хорош, конечно! Сразу видно, профессор. — Не прибедняйся, Родион Валерьевич. — Да я не жалуюсь, — Родион рассмеялся. — Сам виноват, что решил остаться доцентом. Мысль-то была для диссертации, но как внучка родилась, я голову-то и потерял. Оно ведь, знаешь, как, только сядешь, формулы разложишь, а она уж тут как тут. Глаза огромные, как у ее бабушки в молодости, ручонкой своей за пальцы схватит и просит: «Деда, сказку». Какие тут формулы? Да что я тебе рассказываю, у самого двое таких же! Павел Семенович натянуто улыбнулся и кивнул. Хоть у него и впрямь было двое внуков, просьб о сказках он не слышал. Да, они, бывало, забредали в его кабинет, но через миг в дверях появлялась Ирина Сергеевна и уводила их на кухню. Внуки, по мнению супруги, были Павлу Семеновичу неинтересны, а сам он и рад был, что не трогают лишний раз. От диссертации, опять же, не отвлекают, да и в целом от работы. — Идем, наши уже заждались, наверное. Голос Родиона Валерьевича выдернул его из пучины мыслей. — Какие наши? — Да все. Одноклассники, Паша. Я обмолвился паре человек, что ты в наш институт с лекцией приезжаешь, ну они и решили, что это отличный повод встретиться. Да их и не много-то, на самом деле. Человек пять. Мало нас осталось, Пашка. Марина вот, пару месяцев, как умерла — тромб. В прошлом году Сеню похоронили — рак у него был. Роза выехала к детям, Лешка Звягинцев … Ой, да от нашего класса и не осталось ничего. Павлу Семеновичу только и оставалось, что грустно вздыхать и кивать. — Ты прости, что я с печального начал. Но ты и сам хорош. Засел в столице, носу в родной город не кажешь. — Прости, Родион Валерьевич, — он в последний раз тяжело вздохнул, и они вошли в двери старого, скрипучего троллейбуса — уж не того ли самого, на котором они с последнего звонка ехали? — И где нас ждут? — спросил Павел Семенович, не отводя взгляда от окна. После серости бетона и асфальта, что неотступно преследовали его в столице, зелень родного города опьяняла. Хотелось впитать ее всю, наполниться ею до краев, надышаться чистым, без примеси газов, запахом акаций и лип. — В парке, конечно. — Парк это хорошо. По зелени соскучился. У парка их и впрямь ждало четверо человек. Павел Семенович с ужасом понял, что никого не узнает. —Родион Валерьевич, боюсь, тебе придется заново нас знакомить. Должен признать, все очень сильно изменились. — Кто это тут у нас! — седой, морщинистый мужчина всплеснул руками. — Никак, орел столичный! — чуть сгорбленная женщина, опиравшаяся на трость, хихикнула. Двое других стариков, довольно крупных, тоже заулыбались. Стоявшая рядом женщина средних лет чему-то улыбнулась — наверное, умилилась встрече — и продолжила пристально рассматривать свое отражение в небольшом зеркальце. — Вова? — Павел Семенович прищурился. — Узнал-таки, старый прохвост! А Мишку с Юркой? А Катю? — Узнал, конечно, — Павлу Семеновичу пришлось соврать. — А это твоя дочь, Катенька? Он покосился на женщину с зеркальцем. Скорее всего, она была с ними, пятой — посторонние не стоят так близко к компаниям, и уж тем более не слушают чужие разговоры. Женщина захлопнула зеркальце и повернула голову. — Не узнал, да? — Арина? Сердце трепыхнулось, и Павел Семенович на миг задумался, как глубоко в чемодан Ирина Сергеевна положила нитроглицерин. Она выглядела моложе остальных лет на двадцать. И глаза… Все те же огромные голубые глаза, будто смеющиеся над ним. Да и с толстой косой не рассталась, вот только теперь она была не русой, а седоватой. — Здравствуй, Паша. Ну что, идемте? — Идем-идем, — Катя первой сдвинулась с места и довольно бодро заковыляла по дорожке. — Ох, Ариша, где бы мы были, если бы не ты! Ариша нам всегда помогает: то столик закажет, то с карточками этими поможет разобраться, дай ей Бог здоровья. Павел Сергеевич только хмыкнул. Он-то помнил, с каким жаром Катя выступала с докладами о том, что религия — опиум для народа. — Катюшка, ну что ты как бабка старая? Нам всего-то по шестьдесят! Ничего сложного нет ни в карточках, ни в телефонах, надо только старуху выключить. — Говоришь, как мой сын, — буркнула Катя. — Он, кстати, ругался, что я с этой ногой гулять потащилась. Сказал, в пять за мной приедет, и ни секундой позже. — Вот бы за меня дочь тоже так переживала, — вздохнул Миша. — А ты еще чаще зятя на рыбалку таскай, она тебя вообще от дома отлучит, — Юра назидательно поднял указательный палец. — А с кем мне рыбачить? С тобой? Так ты, хрыч старый, засыпаешь еще до первой поклевки. Кафе в центре парка встретило их музыкой. На летней площадке танцевали люди их возраста, и Павла Семеновича передернуло от того, как ужасно это смотрелось. — Тоже хочешь танцевать? — Арина проследила за его взглядом. — Исключено. В нашем возрасте нужно иметь хоть немного серьезности. Раньше надо было плясать. —Да? — Арина поджала губы. — Вот я бы сейчас потанцевала. В этой невинной фразе слышался легкий упрек. На последнем звонке Павел Семенович должен был танцевать с Ариной вальс, но в последний момент спасовал и уговорил Родиона, оставшегося без пары, поменяться с ним. Неужели она все помнила? — Ах да, ты же никогда не любил танцев. — Наверное. Не думал об этом. На самом деле думал. Ему даже казалось какое-то время, что он влюблен в Арину, и это было ужасно неправильно. Не по-товарищески. Не по-комсомольски. А потому Павел Семенович — тогда еще Пашка — решительно запретил себе думать об Арине, не говоря уж о танцах. — Я не умею танцевать, — тихо произнес он. — Не поверю, — Арина улыбнулась и покачала головой. — Быть такого не может, чтобы профессор Сизоненко чего-то не умел. Павел Семенович покосился на Вову, Родиона и остальных, но они, похоже, не слушали, увлеченно обсуждая наживки и крючки. Даже Катя поддерживала беседу. — Ладно, соврал. И, кажется, я должен тебе танец. — Там как раз дают вальс, — мечтательно произнесла Арина, глядя на кружащиеся пары. Товарищи уже тридцать лет, как канули в Лету. Да и кто его узнает в этом городе? Можно было не стесняться танцев — хотя бы перед самим собой. Он поднялся из-за стола и подал Арине руку. Они кружились по летней площадке, не обращая внимания ни на что. Павел Семенович будто бы окончательно опьянел от запаха акаций, музыки, ярко-голубого неба и хрупкой, почти невесомой Арины. — Как у тебя все сложилось? — он не удержался от вопроса. — В целом хорошо, — она улыбнулась. — Выучилась, вышла замуж, родила сына, устроилась на работу. С мужем разошлась, но потом оказалось, что это и к лучшему. Нам с сыном и вдвоем было интересно, а муж только и знал, что пить, особенно когда завод разорился. Так в пьяной драке и погиб. Жаль его, мог быть хорошим человеком, если бы не водка. Сына вырастила, выучила. Он программист у меня. — Так вот, почему ты с техникой на короткой ноге. — А как иначе? Костик ведь так интересно рассказывает. Слушаю его и понимаю, как сейчас все удобно стало, просто прелесть. — Да, для тех, кто разбирается, — Павел Семенович улыбнулся. — Ты на них не похожа. На наших. — Не выдумывай. — Констатирую сухие факты. Выглядишь ты лет на сорок. Арина звонко рассмеялась. — А я-то думаю, почему со мной все познакомиться пытаются, куда бы я ни поехала: хоть на море, хоть в горах. — Ты еще и в горы ходишь? — О, нет-нет. Мы с дочерью подруги ездили кататься на лыжах. Павел Семенович только хмыкнул. — А у тебя как? Слова застряли комом у него в горле. Что ей рассказывать? Что женился на дочери профессора — не от великой любви, а скорее из корыстных побуждений? Это открыло ему путь на кафедру, да и в целом в мир науки. Впрочем, семьянином он был примерным: прижил двоих детей с Ириной Сергеевной, относился к ней с безграничным уважением, на студенток не заглядывался, аспиранток не щипал. Ирина Сергеевна, в свою очередь, свято чтила его увлеченность работой и не позволяла сначала детям, а потом и внукам донимать его и мешать заниматься исследованиями. Да и сама Ирина Сергеевна лишний раз не подходила ни с вопросами, ни с просьбами. — У меня все неплохо. Много работаю. — Да, Родион рассказывал. Столько научных работ! Ты молодец, Паша. Мы все очень гордимся, что учились с тобой в одном классе. Павел Семенович улыбнулся и поудобнее перехватил ее руку. Он привык к таким словам — часто слышал их от бывших однокурсников. Но все они завидовали, а вот Арина — она была совершенно искренней. — Во сколько завтра твоя лекция? Я бы хотела послушать, хоть и не разбираюсь в химии. — Я хорошо объясняю. В час пополудни. — Замечательно. Я как раз успею завезти домой вещи и переодеться. Не хотелось бы ходить по институту в спортивном костюме. Павел Семенович смерил ее удивленным взглядом. — Всего лишь утренняя йога на берегу речки, ничего неподобающего возрасту. — Это была всего лишь шутка, — он покачал головой. — В танцах в парке есть определенное очарование. — Я рада, что ты оценил. А еще здесь неподалеку делают восхитительную сахарную вату. Не хочешь попробовать? — Честно говоря, предпочту салат, который нам, наверное, уже принесли. — Точно. Ты же голодный с дороги. И все же Павлу Семеновичу стало немного жаль, что вальс закончился, и пришла пора возвращаться за стол.***
Когда Павел Семенович добрался, наконец, до своего номера в гостинице, то долго не мог собраться с мыслями и начать готовиться к лекции. Сердце выскакивало из груди, хоть иди искать врача. Нитроглицерин нашелся в боковом кармашке, и Павел Семенович торопливо отправил в рот одну таблетку, после чего прилег на кровать и стал ждать, пока лекарство подействует. Мысли в голову лезли самые разные. Разговор с Ариной сдвинул что-то внутри. У нее все было так интересно: йога, лыжи, поездки, театры, выставки. Жизнь била из нее ключом, в то время, как его собственная прошла в четырех стенах то домашнего кабинета, то кафедры. Нет, он не собирался врываться в жизнь Арины: слишком много прошло времени, слишком разными они стали. Зачем ей, бодрой, энергичной женщине, нужен угрюмый, нелюдимый старик? Да и это было бы бесчестно по отношению к Ирине Сергеевне и тем годам, что она посвятила ему. Таблетка подействовала. Павел Семенович достал из чемодана папку со своими конспектами и раскрыл ее. Ответ был на поверхности: Арина умела быть счастливой, а он — нет. Эта командировка оказалась коротким отпуском. Парк, акации, вальс, смех и улыбки. Впереди — лекция и возвращение назад, в царство бетона и асфальта. Может быть, настало время узнать за сорок-то лет, где в столице хоть один парк. Сходить туда с внуками. Возможно, даже попробовать сахарную вату. Научиться быть счастливым.