За дверями

— Беннет, — донёсся приглушённый голос. Пиро мечник как раз спешил на встречу с одним книжным червём. И раз того не было в библиотеке, значит он сидел у себя в спальне и опять тайно что-то писал. Но этот голос… — Беннет, пожалуйста, мгхм… — и снова этот голос, тон, срывающийся на стон. Что там такое происходит? Зря он поспешил на голос друга, зря тихонько открыл дверь, зря вообще решил, что это хорошая идея… Кровать Син Цю находилась параллельно окнам, и заходящие лучи солнца, словно софиты, очерчивали изящную фигуру торговца. Беннет сглотнул, вспыхнул алым не хуже, чем новенький Глаз Бога: Син Цю был полураздет, на нём оставалась лишь расстёгнутая рубашка да красная лента на глазах. На полу у кровати бесформенной тёмной кляксой валялся сюртук, а в ногах — шорты. Лишь серёжка в тени изредка кидала отблеск. — Беннет, пожалуйста, не медли… Честно, ему бы прекратить подсматривать так откровенно, так жадно за тем, чем занимается Син Цю. Выйти бы из комнаты и громко постучать, дать время, чтоб тот себя в порядок привёл, но нет… Искатель приключений бессовестно стоит и пожирает взглядом того, кому все сокровища Тейвата готов к ногам бросить. Да, к тем самым, что метаются по кровати, пятками сбивая простынь, пока рука… Ох эти изящные ладошки, хрупкие на вид, но сильные, блуждают по бледной шёлковой коже. Одна движется вверх-вниз, изредка обводя самый кончик большим пальцем, от чего Син Цю каждый раз вздрагивает, протяжно мыча. Светлая кожа блестит, но не от пота, а от гидро потоков, что змеями обвивают тело мечника. И когда он только научился такому? — Хочу большего, пожалуйста… Беннет вздрагивает, когда парень на кровати разводит ноги шире и выгибается дугой, голубоватые линии становятся отчётливее, сжимают поперёк груди, видно, как те струйкой играют с напряжёнными сосками. Син Цю делает это с собой и повторяет, молит Беннета из мира грёз о том, о чём стесняется попросить реального. Почему? Чем он, из плоти и крови, провинился, что Син Цю скрывает от него… — Ах, ещё, вот так… Его будто под дых ударили, к стенке припечатали. Внизу живота всё ухнуло и связалось тугим узлом, который становился всё больше. От него жар пульсацией по телу. Языки пламени на кончиках пальцев начинают играть, когда Син Цю одной рукой за подушку держаться пытается, пока второй, о Архонты, второй… — Да, ещё, ещё… А второй между ног движется, но куда глубже, куда запретнее. И стонет, Бездна, как же он стонет. Рукой двигает, готовит себя для того, другого Беннета, имя шепчет и молит о том, чтобы он не останавливался. Какой Селестии? Он его Син Цю или чей? Наверное, глупо ревновать к себе же, но Беннет же не железный. Он пламенный и неудачливый. У него в руках всё рушится. Его самоконтроль рассыпается. Мальчишка на кровати вскрикивает, когда чувствует прикосновение к себе. Ему ладонью, мозолистой, исполосованной шрамами, рот затыкают, а второй ласкают внутри горячими пальцами. Торговец мечется, выгибается навстречу, цепляется за простыни руками, пальцами её комкает. Кончиком языка по шрамам водит, он не хочет молчать, не хочет быть тихим. Зачем? Ведь так хорошо, так… — Сильнее, пожалуйста, Беннет, сильнее, — молит, чуть ли не хнычет. Ну как ему отказать? Парень контроль теряет, когда чувствует мелкие толчки. Медленно, плавно, ритмично, по миллиметру внутрь. Руки его ловят, пальцы переплетают и целуют везде: шею, плечи, грудь. Беннет хочет как можно больше следов оставить на нём, чтоб тот не смел больше скрывать чувства и желания. Зачем утаивать, если вот он, его весь и полностью? Если он за ним и в Бездну, и к Звёздам? А если Син Цю не верит, то он сейчас ему всё покажет и докажет. Он прижался вплотную к пареньку под ним. По щеке поглаживает пальцами, обжигая кожу прикосновениями. Син Цю плавится под ним, в пар превращается, растекается на кровати, но стоит сделать толчок, как весь собирается, чтоб всем естеством почувствовать Беннета в себе. А потом ещё один, ещё один, и ещё, и ещё, и ещё. Раскачивается на волнах, море волнует, шторм приближает. Уверенными и точными движениями выбивает из паренька стоны, словно на инструменте каком-то играет, а ведь раньше не умел, но это Син Цю… Беннет его вдоль и поперёк изучить хочет, исследовать, что сделать, где поцеловать, как погладить, чтоб парень ещё больше распалялся. У него внутри голодное пламя пылает, с каждым мычанием, с каждым «Не останавливайся», будто масло подливают, разгорается ещё сильнее. Оно же его целиком поглотит и Син Цю заодно. Он под ним безоружен, уязвим, льнёт, как будто на Драконьем Хребте фею огненную встретил. Цепляется за него пальцами, оставляет полумесяцы, полосы красные. Пускай, это куда лучше любых шрамов, это приятная боль. Это боль на грани, когда так крепко, так в душу, так осколками по сердцу, что приятно, что ещё хочется. Беннет готов эти полосы потом повторять снова и снова, сколько Син Цю вздумается. — Не хрустальный, резче, пожалуйста, хо-о-о… — слово тонет в стоне. Он стонами этими захлёбывается, они его топят, тянут на самое дно удовольствия порочного. Беннет послушно не даёт ему всплыть, повинуясь каждому слову, каждому жесту. Они сливаются, теряют себя и находят друг в друге. Смешивают запахи, путаются в руках, губах. Лента давно уже спала с глаз, что горят ярче пылающего цветка, ярче кор ляписа в лучах заката. Этот взгляд полностью заволокла дымка желания, чистейший огонь похоти. Беннет смотрит в них и тонет, видит себя, видит, как Син Цю его хочет, как умирает в гидро своём, как сгорает в его пиро. Его слишком много, переполняет, выливается наружу. Он всего себя отдаёт Беннету, на блюдечке преподносит. Отдаёт душу и тело, сердце и разум, будущее и настоящее. Всё, что есть у него, всё для Беннета. — Беннет. Беннет. Беннет. В ритм толчкам шепчет, хрипло, протяжно. Искатель не стесняется, закидывает ноги на плечи, стараясь показать тому Звёзды, потому что в Бездне они уже были. Толчок. Стон. Пиро видит, как гидро мечется, как готов гейзером к Звёздам. Наклоняется к нему и целует жарко, мокро, покусывая губы, посасывая язык, играясь с ним, будто карту рисует, как до этих самых вершин добраться, как к Селестии на ужин залететь. Син Цю его понимает, Син Цю только с ним согласен возвыситься, перейти выше — обнимает за плечи крепко, прижимает к себе, он его больше никогда не отпустит, никому не позволит встать между ними. Он одержим, зовите экзорциста. Он предал религию Тейвата. Он поклоняется одному пиро мечнику, валяется у него в ногах, ложится под него, будто в жертву приносит. Ему не страшно сгореть в руках возлюбленного. Син Цю готов стать пеплом, прахом. Он уже познал и тёмные углы Бездны, когда Беннет пальцами в ягодицы и бёдра впивался, насаживая резко, до конца. Син Цю готов стать гейзером, вулканом. Он вот-вот познает царство Селестии, он вот-вот познает Звёзды. Прикоснётся к ним… Вот… Сейчас… Ещё толчок. — Беннет! — вверх, с именем бога на губах. Он демон, он злой дух. Он забрал у этого мира одного торговца. Обвёл вокруг пальца, выманил свободу, сковал столь любимым тем контрактом. Беннету не стыдно, он из Бездны рождён. Он с неудачей помолвлен. Его руки не умеют создавать, они умеют только разрушать. Они, руки его, берут жертвенного агнца, и забирают с собой, чтоб показать, как любит неудача, как сжигает огонь. Он его спалит без остатка в себе. Беннет сожжёт Син Цю, чтоб тот из пепла восстал. Любовь безграничную, ласку и нежность бескрайнюю впитал, как путник пустыни, солнечной, душной, оазисом напился. Он его по всем кругам Бездны проведёт, чтоб тот ничего не боялся, чтоб навсегда с ним остался. — Что-то выходит из-под контроля Госпожи Неудачи, когда ты со мной, Цю, — едва касаясь, ласково гладит утомлённого возлюбленного по волосам слипшимся, но всё ещё прекрасным, в простыню кутает. — Не бросай меня, будь со мной, ведь ты не боишься меня. Ведь я то, чего ты так желаешь. Ведь я то, без чего ты уже не можешь.