Шэнь Цзю не считал, что способен волноваться по случаю праздника. Свойственные любому грандиозному событию чушь и пафос, которыми себя окружали в предновогодний вечер другие горные Лорды, никогда не трогали его.
Пожелания долгой жизни сеяли в нем сомнение относительно наличия интеллекта у своих шиди — он ведь
уже достиг бессмертия, ну не идиоты ли? — а слова о крепком здоровье и семейном благополучии вызывали у него изжогу. Ему приходилось натянуто улыбаться, принимая поздравления, и неохотно отвечать на них, с невероятным усилием подавляя в себе очередной порыв благословить неугодных на мучительную смерть. Спасибо-спасибо, не стоит, благодаря нескольким своим ученикам любая болезнь будет обходить его дальней дорогой еще долгое время. Куда лучше было бы, пожелай кто-то из них достатка, хотя и такого добра, как деньги, у него тоже хватало. В общем, это был очередной ничем не примечательный год и, подобный ему, лишенный всякого смысла праздник. И пока все вокруг суетились, полные воодушевления и радости, Шэнь Цзю не ощущал ничего, что могло бы также свидетельствовать о его — хотя бы крошечной!— увлеченности новым годом.
Не позволяя всеобщему ажиотажу сбить себя с толку, Шэнь Цзю сохранял невозмутимое спокойствие, пока дети и адепты пика Аньдин в спешке пытались закончить все дела к полуночи. Красные фонари с пушистыми кисточками на концах передавались из рук в руки и уже вскоре ярко мерцали над его головой, будто силясь ослепить. Побоявшись, что этот чудовищный ураган броских красок и кружащихся людей унесет за компанию и его, Шэнь Цзю, понаблюдав за своими учениками какое-то время, при первой же возможности удалился к себе, чтобы спрятаться за дверями бамбуковой хижины до самого вечера.
И хотя он все еще на дух не переносил изобилующие мишурой шумные сборища, его скромное жилище должен был посетить, как минимум, единственный, но, словно рой насекомых, назойливый человек.
Шэнь Цзю долго боролся с собой, прежде чем решиться что-либо сделать. Какие бы отношения не связывали его с Главой пика Цюндин, он все также продолжал отказываться готовить для него. Шэнь Цзю абсолютно уверен в том, что не походит на прислугу, из чего следует, что Юэ Цинъюаню придется питаться исключительно той едой, которую для него сделают на общей кухне.
Но сегодня определенно особенный день, пусть Шэнь Цзю так до конца и не убежден в этом. Время чудес, поэтому, вероятнее всего, даже Глава пика Цинцзин мог бы снизойти до того, чтобы приготовить несколько фирменных блюд.
Без сомнений, такой легковерный дурак как Ци-гэ натянет на лицо идиотскую улыбку до ушей и выдаст какое-нибудь слащавое дерьмо, даже если в действительности готовка Шэнь Цзю не настолько хороша, как в его воображении.
Шэнь Цзю хотел провалиться сквозь землю, потому что неловкость делала его крайне неуверенным. Накрывая на стол, он нервничал, не забывая высмеивать себя за этот абсурдный страх. Он никогда бы не подумал, что такая вещь, как предпраздничный ужин, заранее вызовет у него столько дискомфорта. Даже пышущие жаром блюда, казалось, нагревали в помещении воздух. Шэнь Цзю так глупо задыхался от насыщенного аромата специй. Обжигающие струйки пара, тянущиеся вверх из каждой второй чаши, вызывали отвратительный зуд. И когда он перекинулся на шею, Шэнь Цзю едва не сбросил с себя верхний халат от злости.
В конце концов, почему он должен страдать, чтобы кто-то другой порадовался?
Оглядывая идеально сервированный стол, он считал, что постарался на славу. Ведь только человек исключительно придирчивый и требовательный к себе мог создать подобный шедевр.
Только...удовлетворение от проделанной работы — Шэнь Цзю назвал бы это подвигом с теми навыками готовки, что у него были — все не приходило. Сначала приготовленное казалось ему сносным, однако неспособным вызывать аппетит. Соус, капающий с рыбных плавников (стоило ли их вообще оставлять?), кольца лимона с помутневшей мякотью и разбросанная по белому фарфору зелень... Чувство несовершенства быстро зародилось внутри, и скоро Шэнь Цзю был абсолютно точно уверен: это ужасно. Теперь рыба казалась не странной, а отвратительной; на месте сладких рисовых шариков в бульоне плавали некрасивые ошметки; глубокие тарелки, в которых должна была быть лапша, выглядели заваленными мясом.
Шэнь Цинцю, вздыхая, разочарованно прикрыл лицо рукой. Для еды это не годилось. Страшно подумать, каково будет это уродство на вкус. Вряд ли нормальный человек отважится попробовать его, не опасаясь за жизнь.
Он не умел готовить, и глупо было надеяться, что в этот раз будет иначе. Юэ Цинъюань, можешь возвращаться, все равно ничего хорошего тебя здесь не ждет.
Рассматривая блестящие чаши для вина, он все гадал: исправит ли алкоголь положение? Между прочим, бутыль со столь дорогим и качественным напитком достать непросто. Кажется, он приобрел его на фестивале середины осени два года назад, когда спускался с горы, чтобы побороть докучавшего местным призрака. Один человек, держащий лавку с элитным алкоголем, предложил ему в качестве благодарности это вино. Конечно же, Шэнь Цзю, будучи не в состоянии проигнорировать этот широкий жест, любезно принял этот дар ему, как спасителю жалких людских жизней.
Однако как бы новый год не проходил мимо него каждый раз, он не думает, что отмечают его с одними только винными чашами, наполненными до краев, на столе.
Может, до того, как объявится глава школы, он успеет собрать весь этот кошмар в кучу и выбросить? Тогда он мог бы сказать, что совершенно не готовился к его приходу.
Но ему определенно стоило позаботиться об этом раньше, потому что уже через мгновенье за дверью раздался вежливый стук.
«Проклятье»,— о, Юэ Цинъюань был тем еще проклятьем. Шэнь Цзю хотел бы сделать вид, что не услышал.
Неспеша он пересекает комнату и, понимая, что этот человек слишком терпелив, чтобы не постучать снова, Шэнь Цзю со вздохом «как можно быть таким, небеса...» впускает его внутрь. Чрезмерно довольный и счастливый вид главы школы обескураживает, потому Шэнь Цинцю даже забывает про подобающее приветствие. Он стоит, не двигаясь, вынужденный лицезреть мягкую улыбку на озаренном светом и духом праздника лице. Юэ Цинъюань лучился теплом, и Шэнь Цзю до сих пор задавался вопросом, почему из всех людей мира именно он заслужил это.
Он замечает в его руках поднос с цзяоцзы, но как следует их рассмотреть не успевает — Юэ Цинъюань наклоняется вперед и легко целует его. Отстраняясь, он все еще ласково улыбается ему:
— Сяо Цзю, здравствуй.
Губы Шэнь Цинцю горят и он пытается найти ответ на вопрос, почему как только чужое лицо приблизилось к нему, он не уклонился. Все эти нежности и слюнявые лобызания выбивали из-под его ног почву. Не то чтобы он совсем терялся, но это было...странно. Зачастую он не знал, как ему стоит реагировать на это. Но, кажется, Юэ Цинъюань совершенно бесстыден, раз это его не смущало.
Вернув себе самообладание, Шэнь Цинцю кивнул и позволил гостю прошествовать к столу:
— Глава школы.
Неожиданно для себя он понимает, что действительно ждет реакции Юэ Цинъюаня. По прогнозам выражение наивной радости на его лице, сопровождаемой восторженным взглядом, не заставит себя ждать. Он представлял, как этот человек, взволнованный столь чутким проявлением заботы, начинает делать ему глупые комплименты, без которых он, гордый бессмертный, мог бы запросто обойтись.
Прежде ему не нравилось, что Юэ Цинъюань перехваливает и незаслуженно считает его совершенным. Когда его рот открывался, то начинал извергать возмутительные вещи, и внутренний перфекционист Шэнь Цзю буйствовал, ведь до желаемого результата было еще далеко, а Юэ Ци уже находил, чем восхищаться. Это оскорбляло его каждый раз, и только недавно он понял, что не за всей похвалой стояла лесть. Этот дурак в самом деле любил
все, что бы он ни сделал. И даже если это не соответствовало его ожиданиям, он лишь молча проглатывал, потому что...
Нет, он не хочет думать о том, что его могли бы жалеть. Юэ Ци только всячески старается ему угодить от большой любви, и пора бы перестать видеть в этом подтекст.
Он наблюдает за ровной спиной Юэ Цинъюаня и тем, как неподвижно он завис над столом. Шэнь Цзю не решается предположить, что его чудовищные кулинарные навыки способны смутить даже Главу школы, готового денно и нощно восхвалять его.
«Прекрасно,— во всем есть свои плюсы,— очевидно, утруждать себя готовкой этому мастеру больше не придется».
— Что-то не так?— спрашивал он исключительно из непреодолимого желания подразнить.
Он не держал обиду на Юэ Цинъюаня. Хотя определенно стоило бы, учитывая, сколько времени он потратил впустую.
Признаться, он подозревал, что трапезу придется отложить до момента, пока в бамбуковой хижине не появится что-нибудь съедобное.
Разумеется, Шэнь Цзю угнетало, что готовить было не его самой сильной стороной. Он, Бессмертный Мастер Сюя, запросто держал в руках меч, осваивал духовные практики, в совершенстве владел множеством музыкальных инструментов (главной его гордостью по сей день оставался гуцинь) и ораторским искусством, в конце концов, он был учителем! Каждый день он вел уроки у кучки несносных детей! И из всех этих вещей проблемы у него возникли именно с готовкой. Очевидно, это рисковало стать его постыдной слабостью в будущем.
Шэнь Цзю с неудовольствием представлял, как Юэ Цинъюань, желая посмеяться над ним, просит заняться ужином.
«Глава школы, признайся уже. Наблюдать за моим позором крайне весело, не так ли?»
Он не сдерживает бурный порыв сжать пальцами чужие плечи. Юэ Цинъюань вздыхает и оглядывается. Перехватывая узкие запястья, он укладывает их себе за шею, притягивая Шэнь Цзю ближе для объятий.
— Все замечательно, шиди не о чем волноваться,— заверяет он. — Он постарался на славу, и мне не терпится попробовать все это великолепие.
Шэнь Цзю недоверчиво смотрит на его улыбающийся рот и все больше сгорает от мысли, что хочет по нему ударить. Противный Юэ Цинъюань был на несколько цуней выше, потому он планировал врезаться в него лбом.
«Насколько же глупым ты меня считаешь, если думаешь, что какие-то нежности уберегут тебя от расспросов?»
Он хотел обсудить это сейчас.
— Ах, тогда с чего Чжанмэнь-шисюн хотел бы начать? — на шее, не скрытой высоким воротом, хорошо видно, как шумно ком скатывается под белоснежной кожей Юэ Цинъюаня. — С рыбы? Или, быть может, со сладкого?
— Я полагаю, меня устроит все, что Цинцю шиди предложит... — и неловко отводит взгляд.
«А ты только и ждешь предложений, ага», — фыркает про себя он.
Юэ Цинъюань с непередаваемой тяжестью смотрит на праздничный стол, как если бы его решили казнить, например. Его попытки скрыть страх перед неутешительными результатами готовки были смехотворными и откровенно жалкими.
Шэнь Цзю все это время внимательно разглядывал бледнеющее лицо перед собой; как дергались длинные ресницы; как поджимались сухие губы.
Хорошо, возможно, им стоит забыть о трапезе этим вечером.
Он закатывает глаза, а потом перемещает на мягкую щеку ладонь, обращая внимание Юэ Цинъюаня на себя. Он гладит его кожу пальцами и на потерянный взгляд отвечает глубоким вздохом.
Словно вынужденный обстоятельствами и до невозможного жалким видом главы школы, Шэнь Цзю подается вперед и касается его губ. Он беззастенчиво придвигается ближе и соединяет их рты еще крепче, как будто границы между ними стерлись и никакая незримая стена больше не могла ему помешать.
Юэ Цинъюань расслабляется — Шэнь Цзю чувствует. Его широкие плечи приопускаются и больше не так напряжены, как раньше. Он охотно льнет к нему в ответ и с жадностью старается вылизать каждый уголок его рта. Под его напором Шэнь Цзю млеет, и Юэ Цинъюаня охватывает дикий восторг от этой податливости. Ярый собственник внутри него ликует и проглатывает каждый драгоценный миг, который ему посчастливилось провести в объятиях шиди. Одна только возможность касаться его, как не касается никто другой, была сама по себе наградой. Он знал не по наслышке, как сложно Шэнь Цзю доверять людям. Этот удивительный человек мог быть знаком с тобой десятилетиями, но не подпустить ни на шаг. Любые попытки с ним сблизиться оказывались заведомо провальными — по неизвестным причинам он отвергал их все. Юэ Цинъюань был особенным не столько из-за того, что приручил опасного зверя в рекордно короткие сроки, сколько из-за того, что мог увидеть больше остальных. Окруженный непробиваемым панцирем, он тщетно пытался убежать от преследующих его призраков прошлого, от суровой реальности, где каждый второй хочет тебя раздавить. Шэнь Цзю достаточно натерпелся. Освободившись из-под гнета проклятой богами семейки, он стал преследовать другие цели, нежели стараться угодить другим. Больше никто не мог диктовать ему правила и он был волен жить так, как захочет.
Юэ Цинъюань был очарован его решимостью и несгибаемой волей еще в далеком детстве. Тогда он понял — в своем роде Шэнь Цзю единственный.
Заняв место Горного Владыки Цинцзин, он изменился мало. Пускай теперь он одевался в дорогие шелка, носил самые изысканные украшения, его спесь не поубавилась. Заслуженное кровью и потом звание Бессмертного Мастера он с особой яростью охранял. Его путь к вершине был тернистым и долгим, и позволить лишить себя гордого имени он без боя не позволил бы никому.
Люди говорили разное. Их злые языки не оставляли попыток побольнее ужалить — Юэ Цинъюань не единожды становился этому свидетелем. Море неоправданных слухов стремились подорвать авторитет Мастера Сюя, этого высокомерного наглеца. Каждый, кому не лень, считал своим долгом найти на него управу.
Но все они неизменно терпели поражение — Шэнь Цзю не давал поймать себя. Его поступки могли понимать превратно, причислять все смертные грехи к его злодеяниям и осуждать, но он попросту не позволял этой грязи замарать себя. Все, кто хотел его сокрушить, сталкивались с пугающим равнодушием и его удаляющейся спиной.
Юэ Цинъюань поймал ртом все томные вздохи, срывающиеся с дрожащих в улыбке губ и — должно быть, Шэнь Цзю уловил его раззадоренное неторопливыми ласками настроение и теперь бесстыже ухмылялся, торжествуя — охваченный бушующим пламенем, углубил поцелуй. Откровенность между ними росла, и скоро их языки стали беспорядочно сталкиваться.
Шэнь Цзю чувствовал, как по подбородку бегут вязкие капельки слюны — Юэ Цинъюань, очевидно, хотел засунуть свой язык ему в глотку, иначе он не понимает, откуда в нем столько пылкости и отчаяния. Этот дурак и близость с ним делил как в последний раз. Хотя Шэнь Цзю его старания выходили боком, ему даже... нравилось это.
Сильнейший Бессмертный своего поколения, чья слава опережала даже имя. Единственный и неповторимый, известный своим благоразумием и обязательностью Лорд Цюндин, теряющий всякое самообладание лишь в его присутствии. Власть над этим человеком кружила голову и кормила его самодовольство всякий раз, когда он думал об этом.
Юэ Цинъюань, как главный почитатель его тела, забывал обо всех приличиях, когда его руки были развязаны. В большинстве случаев инициатива исходила именно от него и, хотя Шэнь Цзю был этому несказанно рад — ведь отпустить себя первым было ужасно сложно — его настойчивость временами обескураживала.
Прижатый к разгоряченному телу, он тихо стонал над ухом Юэ Цинъюаня, старательно покрывающему мокрыми касаниями изящную шею. Влажные следы от его губ блестели на белоснежной коже, а ближе к краю высокого ворота, где он осторожно смыкал зубы, расцветали багровые следы. Он щекотал их кончиком языка и посасывал, заставляя пожар внутри Шэнь Цзю разгораться сильнее и взрываться в его жилах снопом безумных искр.
Юэ Цинъюань обладал поразительной способностью делать его тело уязвимым и невероятно чувствительным. Шэнь Цзю никогда не назвал бы шею своей тайной слабостью, но стоило дыханию этого человека очутиться вблизи, его ноги позорно слабели и едва не разъезжались в стороны.
Шэнь Цзю беспомощно вцепился в его плечи, пока руки, до этого путающиеся в его волосах и комкающие на спине изумрудные одежды, плавно опустились, огладив узкую талию и бока. Обе ладони замерли на его бедрах, в опасной близости с твердым, как камень, членом.
— Сяо Цзю такой отзывчивый,— заметил Юэ Цинъюань и уточнил,— мы собираемся продолжать?
— А что, ты хочешь прерваться на ужин? — в ответ с придыханием поинтересовался Шэнь Цинцю.
Он упрямо старался свести к переносице надломленные от переизбытка ощущений брови и выглядел скорее комично, чем по-настоящему сердито. С претензией он смотрел в глаза Юэ Цинъюаню.
— Этот мастер напрасно сделал первый шаг? — решил убедиться он. — Если Чжанмэнь-шисюн не в силах бороться с голодом прямо сейчас, он может пойти прочь.
Обманчиво мягкая улыбка легла на румяное лицо. Проследив, как уголки губ Юэ Цинъюаня продолжали бесконтрольно ползти вверх, Шэнь Цзю распрощался с выдержкой окончательно. Поймав несколько гладких прядок, выбившихся из-под увесистой короны, он беспощадно дернул за них. Но Юэ Цинъюань, ожидаемо, все покорно стерпел и Шэнь Цзю, не найдя ничего лучше, чем плюнуть ядом, решил напомнить:
— Глава школы ничего не делает, так почему он все еще здесь? Кажется, слова этого мастера были предельно ясны, — хотя навязчивое желание неизменно зудело под кожей, его настрой был уничтожен.
Скрытая слоями черно-белых одеяний, грудь Юэ Цинъюаня встретилась с узкими ладонями, которые с усилием попытались его отпихнуть. Худые пальцы вонзались в его тело через ткань, как если бы на их концах были острые иглы.
Больше всего Шэнь Цзю раздражало, когда сначала этот человек в интимный момент говорил глупости, а потом без зазрений совести оставлял его наедине с этим бредом. Серьезно, собираются ли они продолжать? Он, должно быть, смеется!
Тысячу раз он повторял, что играть с его терпением не стоит, ведь это грозило обернуться неизбежной катастрофой. Столько раз предупреждал, что из принципа не станет делить с ним ложе, если в пределах их постели услышит это... это!..
— Цинцю шиди, но я и правда ужасно голоден...
Шэнь Цзю моментально вспыхнул:
— Значит, оставь меня в покое и разберись с этим сам!
Несмотря на его трепыхания, Юэ Цинъюань не давал ему и шанса высвободиться из железной хватки. С бедер его руки ловко скользнули к Шэнь Цзю за спину и тот на мгновение заколебался, когда о низ его живота с возмутительной настойчивостью потерлось внушительных размеров достоинство. Кипящей волной возбуждение захлестнуло его с новой силой. Энтузиазм в его сопротивлении заметно поубавился.
— Сяо Цзю... — томный шепот против воли обезоруживал и вынуждал возведенные барьеры рушиться.
Юэ Цинъюань склонился ниже, чтобы мягко прижаться к его виску и сквозь шелковую завесу черных, как смоль, волос, сказать:
— Лишь мой Сяо Цзю может совладать с моим аппетитом, — лепестки губ даже мимолетно не касались его, однако Шэнь Цзю чувствовал опаляющее жаром ушную раковину дыхание.
Удостоверившись, что его непокорный и упрямый шиди в замешательстве, Юэ Цинъюань неспеша продолжил:
— Никакой деликатес не сравнится с моим Цинцю. Он самый сладкий, самый вкусный, самый восхитительный, самый...
Шэнь Цзю шумно втянул через нос воздух и с вызовом поинтересовался:
— Ты собираешься взять меня или нет? Или, быть может, предлагаешь подождать до
следующего года? Надеюсь, глава Юэ не забыл: «как новый год встретишь, так его и проведешь». И конкретно для него оный рискует обернуться таким же
мучительным ожиданием, как для этого Сяо Цзю сейчас.
— Все, что пожелает мой дорогой шиди, — без труда он вновь отыскал его губы и с ошеломительной пылкостью принялся терзать изумительно нежные лепестки.
Этот поцелуй разительно отличался от того, с чего они начали. Раскованный и мокрый, он был полон страсти и похоти.
Это плохо поддавалось воображению, но глава школы был невероятным любовником. Из благородного бессмертного с кротким нравом в постели он превращался в дикого зверя, который никак не мог насытиться своей жертвой.
Неутомимый, он подобно самому настоящему животному подолгу вколачивался в распростертое под ним тело Шэнь Цзю в сумасшедшем темпе. Он не был груб, наоборот, чертовски обходителен. Обычно к концу Шэнь Цзю был до отказа заполненный, до поджимающихся яиц заласканный и вымотанный.
Одним словом, Юэ Цинъюань прекрасно справлялся. Единственное — болтал так много, что временами приходилось бороться с соблазном отрезать его говорливый язык.
Когда пояс на верхнем халате ослаб, дыхание Шэнь Цзю в предвкушении остановилось. По правде, он не мог дождаться, когда край его штанов будет оттянут вниз. Легкая ткань едва ли давила на его член, но с растущим возбуждением ему становилось тесно в ее плену. Если Юэ Цинъюань не собирается положить конец этой утомительной пытке, он ударит его.
И все же глава школы был коварным негодяем! Шэнь Цзю раскусил его — мерзавец намеревался его спровоцировать, чтобы в последствии он вешался на него, точно влюбленная девица. Но стоило этой мысли только обрести плоть, полы зеленых одежд небрежно задрались и подтянутые ягодицы подверглись подлой атаке. Их бессовестно сжали и, пораженный такой бесцеремонностью, Шэнь Цзю подавился прерывистым стоном.
«Что...»
Алый цвет окрасил его лицо, когда вопреки всей холодности, за которую он по привычке цеплялся, развратные образы наводнили собой его разум. Юэ Цинъюань мог бы проигнорировать преграждающую ему путь легкую ткань и неспеша раздвинуть в стороны округлые полушария, мешающие вторгнуться в спрятанную в сердцевину сомкнутого бутона.
Юэ Цинъюань подходил к его подготовке с особой тщательностью: его пальцы двигались плавно и проникали поразительно глубоко. Нередко оргазм для Шэнь Цзю наступал гораздо раньше положенного — непрерывные ласки и размеренные движения внутри приводили его к пику чрезвычайно скоро. Юэ Цинъюань не оставлял без внимания точку наслаждения ни на мгновение. И сейчас, почувствовав, как пальцы кружат вокруг самого сокровенного, он невольно занервничал.
Он не хотел, чтобы все время, что было у них в запасе, ушло на игры для разогрева. Кроме того, они непременно пропустят празднество по случаю нового года. Хотя конкретно этот аспект мало волновал Шэнь Цзю, отсутствие в рядах Горных Владык первых по старшинству пиков вызовет всеобщее негодование.
Разговоры пойдут с удвоенной силой и тогда уж колких замечаний не избежать. Пускай каждая живая душа в пределах Цанцюн уже наслышана о подозрительно близких отношениях главы школы со своим шиди, с правдой знакомы были лишь их дорогие братья по оружию (и сестра) и наиболее внимательные ученики (что касается обучающихся на Цинцзин и Цюндин — там об этом знали все без исключения).
Шэнь Цинцю не был зависим от мнения окружающих, потому не видел смысла скрывать их с Юэ Цинъюанем отношения. Однако он не хотел, чтобы это как-то сказалось на его частной жизни.
Ответственный и пунктуальный, он считал себя обязанным посещать даже те мероприятия, которые считал абсурдными и бессмысленными. Он не понимал, почему Юэ Цинъюань не был таким. Подобное замечалось за ним нечасто — собрания он проводил вовремя, не лажал в наставлении учеников. Он не только делал все в срок, но и мог дать слабину, предпочитая долгу чувства к нему.
Шэнь Цзю такая роскошь могла только присниться.
Хотя его шиди заметно к нему потеплели, а с разоблачением их с главой школы отношений холодной войне пришел конец... Они все еще отказывались ему доверять полностью.
Он не удивится, если узнает, что многие до сих пор придерживаются мнения, будто это он, гнусный развратник, соблазнил Чжанмэнь-шисюна.
«Кто еще кого соблазнил...» — мелькнуло у Шэнь Цзю в голове. Юэ Цинъюань только прикрывался образом честного и добросердечного праведника, ведь как-никак, именно он был тем, кто первый полез с лобызаниями.
— Сяо Цзю, могу я... попробовать тебя?
Прежде чем он сообразил, в чем была суть вопроса, Юэ Цинъюань вскользь огладил мягкое место напоследок и запустил руку ему в штаны, нащупав подтекающий член.
— Вот здесь, — чарующая взор улыбка снова выбила из-под ног Шэнь Цзю почву.
«Как ты можешь говорить об этом с таким лицом?!» — убеждение, что Юэ Цинъюань обнаглевший извращенец, крепчало.
— Обещаю, шиди не пожалеет, — на пробу он задвигал ладонью вверх-вниз.
Шэнь Цзю застонал и подался ему на встречу, заставив сжатые вокруг ствола пальцы задеть набухшую головку.
Его колени подгибались, и острая необходимость в опоре росла с необычайной скоростью. Возможно, для продолжения им стоило сменить место и позу, иначе, изнуренный возбуждением, он рухнет на пол. Выносливость в моменты близости не была его сильной стороной. Обычно, поддерживаемый под бедра Юэ Цинъюанем, он не тратил силы на то, чтобы удерживать устойчивое положение.
— Может, глава Юэ хотел бы переместиться на кровать? — если он был намерен работать ртом сегодня, то Шэнь Цзю хотел бы получать удовольствие в комфорте, не заботясь о том, когда тело решит его подвести.
— Но зачем? Разве здесь не удобно?
— Только при условии, что глава школы издевается над несчастным шиди, — скрипнул зубами Шэнь Цзю. От смерти Юэ Цинъюаня отделял только его член, который он продолжал с усердием потирать, — тяжело будет стоять... так долго.
— Тогда я потороплюсь, — как ни в чем не бывало прозвучало возмутительное заявление.
Хватка на члене Шэнь Цзю пропала и он почувствовал себя до противного беспомощно. Теперь руки Юэ Цинъюаня не ублажали его, а элегантно поддерживали рискующие помяться в беспорядке края собственного ханьфу. Осторожно подминая их под себя, он опустился перед ним на колени.
Шэнь Цзю проглотил свое недовольство и тут же сдержал рвущиеся наружу ругательства, когда увидел блестящий взгляд из-под приопущенных ресниц. В нем бурлили неутолимая жажда и желание угодить.
Не прерывая зрительного контакта, Юэ Цинъюань приспустил его одежды снизу. Ткань складками собралась на обнаженных плавным движением коленях. Для удобства он опустил одну руку на худое бедро, пока вторая снова овладела аккуратным членом, теперь представшим на обозрение им обоим.
Шэнь Цзю чувствовал на себе теплые пальцы; видел, как они соприкасаются с переплетающимися под тонкой кожей венками, как блестят от липкого прозрачного семени.
Он не считал себя бесстыдником, который без единой крохи неловкости мог любоваться подобной картиной. Его стеснение себя попросту исчерпало.
Он относится с большей паникой к проявлениям этой безумной любви, которой его одаривали. Хотя заботу и беспокойство он научился принимать, они все еще казались ему малость чуждыми.
Ужасно смущающими.
— Кроме того... — чтобы приблизить к его члену лицо, Юэ Цинъюаню даже не приходилось наклоняться и горбиться лишний раз — высокий рост позволял держать спину прямой.
Приоткрытые губы снова зашевелились, когда Юэ Цинъюань заговорил; влажная головка скользнула к их уголку и уперлась в мягкую щеку:
— Я знаю своего Сяо Цзю лучше всех. Уверен, ему очень нравится смотреть на Ци-гэ сверху вниз.
Он широко лизнул подтекающую вершинку, и Шэнь Цзю, вместо того, чтобы прикрыть рукой рот хотя бы для вида, вцепился в густые волосы на его голове и шумно задышал. Зарождающийся в его груди блаженный трепет прокатился до самых ступней, согревая кровь. В паху сладко тянуло, и жалобные стоны все больше норовили разорвать хрупкую тишину. Шэнь Цзю пребывал на грани потери чувств каждый раз, когда гибкий розовый язык давил на узенькое отверстие, спускался до самого лобка, оставляя на ровном стволе невидимую дорожку слюны и неуклюже стараясь особенно близко приникнуть к основанию. Растерявший привычные невозмутимость и самообладание, бесстрастный Мастер Сюя, чья холодность могла бы заморозить бушующий океан, ведомый нетерпением, пытался толкнуться в горячий рот глубже.
Юэ Цинъюань его попытки полностью игнорировал. Незаметно придерживая его член рукой, он контролировал ситуацию. Он не собирался брать его полностью сейчас и Шэнь Цзю это жуть как злило.
Он не собирался позволить тому вести, когда возвышается над ним он, вообще-то. Руки Шэнь Цзю обняли его за затылок, чтобы притянуть ближе, однако он надеялся встретить хотя бы слабое сопротивление. Юэ Цинъюань снова обманул его! Грязный, грязный любитель унижений и послушания, это был твой план, верно?!
Упругая головка беспрепятственно двинулась меж припухших губ и, выплескивая новую порцию густой жидкости, проехалась по небу.
— А-а-ах, — за неповторим наслаждением последовал громкий удовлетворенный стон.
Шэнь Цзю чувствовал, как окутанный приятным теплом и влагой, его член затягивает в сжимающееся горло. Желая продлить миг головокружительного удовольствия, он насадился на рот Юэ Цинъюаня сильнее, притягивая его ближе.
Невыносимо тесная глотка сковала его со всех сторон; язык с усердием продолжал гладить его, а слюна текла вниз нескончаемым потоком по его плоти.
Юэ Цинъюань не был гением в области отсосов. Когда он брал в рот, Шэнь Цзю кончал невообразимо быстро совсем не от его превосходных навыков. Во-первых, выдержка при таких ласках всегда подводила его, а во-вторых — Юэ Цинъюань обожал его дразнить. Он оттягивал момент когда сможет принять его член на всю длину как можно дольше, чтобы подогреть желание, распалить и в конечном итоге позволить пользоваться собой, когда он будет на пределе, изможденный и с безвозвратно утерянным здравомыслием.
На красивом лице Юэ Цинъюаня сверкали крохотные слезинки. Шэнь Цзю, пропуская очередной сдавленный стон, завороженно наблюдал, как они скатываются по щекам и скапливаются под подбородком. Казалось, Юэ Цинъюаню действительно было трудно.
Стоящий на коленях с членом во рту, он выглядел измученным и униженным. Возможно, если бы кто-то стал свидетелем этой пикантной сцены, то обязательно бы решил, что его, бедняжку, принудили.
Но Шэнь Цзю как никто другой знал, что внешность обманчива. Юэ Цинъюань в который раз и его едва не одурачил.
Хотя из-за длинных рукавов Шэнь Цзю, которыми Юэ Цинъюань был окружен точно непроглядной завесой, хороший обзор был практически невозможен, даже человеку с самым отвратительным зрением было бы замечательно видно, как топорщились его одежды между ног.
Его член, до боли напряженный, каменно стоял, и Шэнь Цзю, на самом деле, не сомневался, что брать в рот ему доставляло неземное удовольствие.
В конце концов, он
любил его. А также с превеликой радостью лелеял каждую его частичку.
Раньше ему было нелегко это признавать и даже как-то... стыдно, наверное, но он тоже дорожил им. Шэнь Цзю был привязан к Ци-гэ так сильно, что это ощущалось до странного явно: только в его присутствии он обретал покой, только с ним рядом ему не приходилось переживать за свою жизнь. Даже засыпать в его объятиях было... не страшно.
Шэнь Цзю тоже любил его. Возможно, он все еще злился на него за эту глупую ложь, за дурацкое молчание и за то, что он решил все за него, но совсем немного. И конечно, когда был шанс, он тихонечко мстил ему. Но не то чтобы это было из-за реальной обиды. Может быть, ему просто нравилось издеваться над ним.
Сильные толчки заставляли член Шэнь Цзю порой задевать чужие зубы. Юэ Цинъюань, чтобы такое больше не повторялось, раскрывал рот шире. Он почти не слышно мычал, когда в его горле застревал спазм от глубокого проникновения. Шэнь Цзю же в эти моменты был в шаге от той самой грани, которую поскорее хотел пересечь, потому делал особенно резкое движение бедрами.
Юэ Цинъюань судорожно сглатывал скопившуюся во рту вязкость, но она все равно выплескивалась наружу и хлюпала, когда Шэнь Цзю в очередной раз толкался до основания.
Надрывные стоны все чаще слетали с его губ. Юэ Цинъюань чувствовал в его стройных ногах дрожь. То, как Шэнь Цзю самозабвенно трахал его рот, было по истине великолепным.
— Юэ Ци...цинъю...
Он мелко затрясся и Юэ Цинъюань почувствовал, как головка врезалась в его горло последний раз, выплескивая тонкой струей на чувствительные стенки порцию семени.
Шэнь Цзю, задыхаясь, всхлипнул. На ватных ногах он отступил назад, отстраняясь от Юэ Цинъюаня. Оргазм настиг его с такой сокрушительной силой, что теперь тело отказывалось его слушать. Занимайся они этим делом, как подобает, в спальне, он мог бы без задних мыслей рухнуть на мягкие простыни, облокотиться на гору подушек и забыться. Сейчас же, чтобы не щеголять с голой задницей по кухне, он должен был, вопреки усталости, натянуть штаны обратно и пойти привести себя в порядок.
Переодеться.
Но стоило ему слегка наклониться, Юэ Цинъюань разгадал все его намерения и, слизнув остатки спермы с губ и прокашлявшись, одернул его:
— Сяо Цзю, не торопись, я помогу тебе.
Он вернул его нижние одежды на положенное им место и, отряхиваясь, поднялся на ноги.
— Глава школы настоящий садист, ха-ха, — хрипло рассмеялся Шэнь Цзю. Он все еще старался выровнять сбитое дыхание.
— Ты так думаешь? — уточнил тот, подхватывая его на руки, как если бы он ничего не весил.
— Определенно.
Шэнь Цзю смотрел на удаляющийся стол с кучей яств, которые он приготовил.
Блюда наверняка остыли и теперь представляли собой зрелище еще более плачевное, чем до этого. Зато у них появился повод не есть все это... великолепие. Конечно, если Юэ Цинъюань не захочет построить из себя отважного и готового идти на встречу смерти героя.
Он ведь действительно мог.
— Почему Чжанмэнь-шисюн вдруг решил доставить удовольствие этому шиди именно, м-м-м, таким образом?
Его уложили на пышное одеяло и Шэнь Цзю, как сытый кот, потянулся, зевая. Лениво прикрывая ладонью рот, он продолжил:
— Мы куда-то торопились или что? До того, как мы должны собраться на Цюндин, еще целый шичень.
Он сдвинулся немного в сторону, когда Юэ Цинъюань сел на край рядом с ним. Шэнь Цзю тут же поймал его за рукав и предупреждающе произнес:
— Я жду.
Глава школы под его взглядом съежился и виновато пролепетал:
— По дороге к Сяо Цзю этот повстречал Ци шимэй...
Начало ему уже не нравилось. Любое, даже случайное столкновение с этой особой сулило неприятности, как он привык думать. Ци Цинци раздражала своей проницательностью и любознательностью. Она лезла туда, куда ее не просили, и с того самого момента, как их отношения стали достоянием общественности, она возомнила своим долгом следить за тем, чтобы Юэ Цинъюань не тратил слишком много времени на него, смутьяна.
— Она сказала, что собирается перед праздником посетить Цинцзин со своей первой ученицей. Разве мог я прогнать ее?
«О, ещё как мог», — кто-кто, а Ци Цинци бы это пережила.
— И когда ее ожидать? — невесело поинтересовался он.
— Палочка благовоний, может быть...
— Чудесно, — Шэнь Цзю прикрыл глаза.
Мысль о том, чтобы дать отведать этой женщине своей божественной готовки была донельзя привлекательной. Возможно, если бы она отравилась... Жаль, кто-то считает, будто смерть в преддверии праздника — плохой знак.
Сквозь пальцы он мельком глянул на Юэ Цинъюаня.
Хотя этот человек наверняка помог бы ему спрятать труп, если понадобится.
— Но, Сяо Цзю, если ты все еще хотел бы... — его рука легла ему на грудь и стала опускаться вниз.
Шэнь Цзю нахмурился и откатился по просторному ложу к стене. Он повернулся к дураку Юэ Цинъюаню спиной. Тот опешил и обеспокоенно позвал:
— Сяо Цзю?
— Нет. Уже не хочу.
— Но...
«А это уже твои проблемы».
— Чжанмэнь-шисюн, почему ты отказываешься меня понимать сегодня? Этот мастер непонятно выразился? Нет, нет и нет, — повторил он для особо одаренных, — все, уйди.
Шэнь Цзю услышал за спиной печальный вздох и теперь ликовал. Но разумеется, вида он не подал.
— Сяо Цзю хотел бы вздремнуть? Тебя разбудить, когда Ци шимэй придет?
— Нет необходимости, этот мастер просто хочет... полежать.
— Хорошо.
Шэнь Цзю не мог его видеть, но все равно знал, что Юэ Цинъюань согласно кивнул сейчас.
— Я скоро вернусь и помогу собрать тебе волосы.
Одеяло позади зашуршало и когда чужой вес опустился совсем рядом, Шэнь Цзю обернулся.
— Отдыхай, — Юэ Цинъюань поцеловал его в лоб и перед уходом заправил за ухо падающие на его лицо черные пряди.
Шэнь фыркнул:
— Этот мастер в состоянии позаботиться о себе, — хотя он мог бы позволить этому человеку взять на себя все хлопоты, язва внутри него до одури хотела ему насолить за спешащего к ним незваного гостя. — А вот вам, глава Юэ, рекомендую как можно скорее разобраться со своей, гм, деликатной проблемой.
Он многозначительно посмотрел на его ни чуть не убавившееся возбуждение.
— Да, кхм, точно.
Он проследил, как с видом побитой собаки Юэ Цинъюань покинул комнату. А чего он, собственно, ожидал? Если взял на себя ответственность за его удовольствие, то и не лезь теперь со своим. Он и так слишком много потакал ему. Кроме того, он мог выпроводить его за порог еще тогда, когда этот бездумный идиот захотел сделать это на кухне. Его великодушию не было границ!
Шэнь Цзю действительно рассчитывал отдохнуть немного. Близость лишила его сил и даже короткая передышка была бы очень кстати.
Однако вместо заслуженного покоя он был вынужден теряться в догадках, в какой части его несчастной бамбуковой хижины Юэ Цинъюань примется удовлетворять себя.
Он уверен, что он это
непременно сделает. Не столько из-за неудовлетворенного желания, сколько из решимости заставить его об этом думать.
О, да. Юэ Цинъюань был еще тем мстительным гадом.
«Если ты думаешь, что я забуду об этом...».
Отчаянно краснея — не то от злости, не то от смущения — Шэнь Цзю нащупал под своей головой подушку и бросил в дверной проем.
///
Когда палочка благовоний догорела и Ци Цинци в сопровождении Лю Минъянь вторглась в его многострадальную обитель, они постарались оказать ей самый радушный прием из всех. К величайшему для Шэнь Цзю облегчению, обмениваться подарками не пришлось. Ему повезло, что Юэ Цинъюань, как предусмотрительный старший брат, отправил все дары, предназначенные ей, со своими адептами еще утром. Он уже позаботился об этом, а значит, ему не придется пытаться корчить дружелюбные гримасы, чтобы угодить капризному женскому нраву. Судя по опыту, у него все равно выходило безнадежно плохо.
Шэнь Цзю не улыбался тем, кто не был у него на особом счету. И ради уважения и снисхождения к нему Ци Цинци — которые ему вообще не сдались — он не был готов поступаться своими принципами. Менять отточенную за годы манеру поведения? Нет уж, увольте. Ци Цинци, какой бы она благородной госпожой не была, его покорности не заслуживала. По установленной на Цанцюн иерархии, она все еще находилась гораздо ниже, чем он. Шэнь Цзю считал, она не имела права что-либо с него требовать. Кроме того, даже скрипя зубами, но она обязана проявлять к нему должное почтение и звать никак иначе, чем шисюном.
Однако каждый их разговор превращался в попытки никчемного зятька угодить сварливой теще... Как будто эта женщина навещала его, чтобы убедиться, что он не стал хуже, чем в прошлый раз. Она язвила, делала двусмысленные намеки и просто пользовалась своим положением!
Шэнь Цзю чтил традиции и воспитание, потому просто не мог позволить себе ударить женщину.
На праздные разговоры он был скуп, как правило. Но, приветствуя свою дражайшую шимэй, не преминул поинтересоваться даже такой будничной, казалось бы, вещью, как чрезвычайно важный визит на его пик. Что ее, такую занятую заклинательницу, привело сюда?
Но Ци Цинци стала хозяйкой Сяньшу далеко не за красивые глаза. По ней не скажешь, но она была изворотливой змеей, которую невозможно поймать. На обрушившийся на нее шквал вопросов она отвечала терпеливо и так, словно собеседник, едва открыв свой рот, уже утомил ее.
Шэнь Цзю ее ненавидел.
По настоянию Юэ Цинъюаня он предложил ей угоститься едой (которую, на минуточку, он даже повторно разогрел!). Все же в канун нового года принято быть щедрым и гостеприимным.
И Шэнь Цзю
был.
Он любезно проводил очаровательных дам к столу, где их с Ци Цинци молчаливому противостоянию пришел конец.
— Должно быть, Шэнь шисюн шутит? Ты хочешь, чтобы мы не дожили до рассвета?
И хотя с его языка упрямо рвалось ядовитое «Да» на открытое обвинение, вместо того, чтобы прикрикнуть, он нашел в себе силы спросить в ответ:
— А что, собственно, не так, Ци шимэй? Все блюда свежие, этот мастер может поручиться за это,— веер по большей части скрывал его лицо, однако прямого зрительного контакта с ней он избегал.
Признаться, он не планировал сообщать ей о том, кто был автором всех этих шедевров.
— Предположим,— не унималась она,— но что насчет продуктов, из которых это было приготовлено?
— Исключительно высокого качества.
— Тогда мне еще больше не понятно, как из качественных ингредиентов могло получиться нечто столь...чудовищное.
Кисточка на ручке веера при каждом взмахе виляла из стороны в сторону.
Шэнь Цзю, бесспорно, мог бы сказать, что весь этот ужас вышел непосредственно из-под его рук, но...он не мог. Не столько из-за страха опозориться, сколько из желания заставить презренную пожалеть о своих словах. По правде, у него уже было в запасе одно решение.
И пока Ци Цинци с нескрываемым отвращением рассматривала эти своеобразные чудеса кулинарии, а Минъянь стояла чуть позади нее, застенчиво смотря себе под ноги, он, нисколько не сомневаясь в своей неподражаемой способности обманывать, сложил веер и, хлопнув им по раскрытой ладони, приблизился к Юэ Цинъюаню, чтобы ободряюще положить на его плечо руку:
— Ох, Ци шимэй. На твоем месте этот шисюн подбирал бы выражения.
Ее густые брови съехали к переносице:
— Что ты хочешь этим сказать?
«Я говорю то, что думаю»,— повисло непроизнесенное в воздухе.
Он усмехнулся:
— Неужели сегодня твоя сообразительность не с тобой, шимэй? Все это приготовил Чжанмэнь-шисюн.
Ее глаза округлились и едва не полезли на лоб.
Шэнь Цзю был хорошо осведомлен об отношениях глав пиков между собой.
Никто не удостаивался чести попробовать еду, приготовленную Юэ Цинъюанем лично. Он был уверен, что она проглотит эту ложь, ведь конкретно для него глава школы мог бы готовить.
— Гм, в самом деле?— не ожидавшая такого поворота, она искала у Юэ Цинъюаня поддержки.
Тот с небольшим промедлением ответил ей:
— Да, все как сказал Шэнь шиди.
— Это...довольно впечатляюще.
Колеблясь, она села за стол и произнесла:
— Хотя эта совсем не голодна, из уважения к Чжанмэнь-шисюну немного я все же отведаю,— она щелкнула покрытыми лаком палочками и позвала,— Минъянь?
Девушка покачала головой и вежливо отказалась:
— Учитель, прошу прощения, но я уже обещала разделить трапезу с Нин шимэй, поэтому сейчас вынуждена отклонить любезное предложение,— она повернулась к Юэ Цинъюаню и поклонилась,— прошу Юэ шибо извинить эту ученицу.
Шэнь Цзю едва не рассмеялся вслух. Эта бездарная отговорка была полным бредом. Нин Инъин встречает новый год с родней в городе и сейчас находится за пределами Цанцюн. Право слово, он даже не знает, что больше его удивило: то, что самая образцовая ученица, не моргнув глазом, лжет своей наставнице (да еще и в присутствии своих шибо) или то, что она пошла на крайние меры, так испугавшись его стряпни.
Сложив руки на груди, он наблюдал, как Ци Цинци неуверенно протягивает в глубь стола руку и...
Накладывает в тарелку цзяоцзы! Те самые, что Юэ Цинъюань принес с собой!
Хорошо, это...было предсказуемо. Из всего обилия кушаний, которые она могла бы попробовать, ее взгляд пал на самое безопасное. Шэнь Цзю, к своему разочарованию, мог дать адекватную оценку своим навыкам — его блюда значительно уступали румяным и аппетитным на вид цзяоцзы.
Желание утереть высоко задранный нос Ци Цинци сыграло с ним злую шутку.
Когда самодовольное заявление прозвучало, она ведь наверняка решила, что он подставит ее. Она ожидала, что это будет плохо.
И плохо
должно было быть.
О, нет, Мастер Сюя просто не мог переживать о том, насколько эта вопиющая выходка очернит его светлый облик. Ци Цинци покинет их с убеждением, что с его головой точно что-то не в порядке, ведь еда Чжанмэнь-шисюна хороша, а он, гнусный червь, своим отвратительным вкусом пыль ей в глаза пустил.
Он смотрит на Юэ Цинъюаня так, как будто это он был виновен в непредвиденных обстоятельствах, пока Ци Цинци, всячески не давая маске непоколебимого спокойствия на ее лице треснуть, пробует цзяоцзы. Кусочек за кусочком в ее рту исчезают тесто и мясная начинка. Не торопясь, она пережевывает. Шэнь Цзю готовится к нападкам с ее стороны и даже собирается заговорить раньше, чем это сделает она, но...
Щеки Ци Цинци нездорово розовеют. Она подносит дрожащую ладонь ко рту и кашляет.
Признаться, Шэнь Цзю тоже опешил. С немым вопросом он слабо тянет Юэ Цинъюаня за рукав. Лю Минъянь взволнованно зовет наставницу:
— Учитель?
Ци Цинци жестом ее останавливает и качает головой.
— Оставь это, Минъянь, все, кхм, в полном порядке.
Она поднимается и через весь стол тянется к сосуду с вином. Когда она наполняет чарку практически доверху, Шэнь Цзю хочет ударить ее по рукам. Это его алкоголь! Причем, очень дорогой! Растрачивать его на то, чтобы унять в горле першение, как минимум, грубо.
Она с поразительной скоростью осушает емкость до дна и укоризненно стреляет в них гневным, разочарованным взглядом из-под густых ресниц. Однако ее слова совершенно не соответствуют этому грозному и осуждающему виду:
— Хотя я уверена, Чжанмэнь-шисюн приложил все усилия, пока готовил, ему определенно есть, куда расти.
Так это было
настолько паршиво?
Ци Цинци славилась своей прямолинейностью. Но пускай она не имела склонности умалчивать о чем-то, лебезить или терпеть грызущее ее изнутри недовольство, к главе школе она относилась снисходительно. Не исключено, что она, как и другие горные лорды, невольно побаивалась его. Шэнь Цзю представлял ее реакцию совершенно иначе. Согласна его плану она, сквозь слезы ярости, оскорбленная, все равно должна была сделать комплимент неудачной готовке, а потом убраться восвояси.
Но... Ого, Юэ Цинъюань, похоже, так облажался, что даже ее безграничное уважение к нему не смогло этого перекрыть.
— Спасибо, Ци шимэй, я приму твои слова к сведению и постараюсь больше практиковаться,— отозвался Юэ Цинъюань и благодарно улыбнулся.
Кажется, провал его не расстраивал. Выглядел он вполне себе бодро.
— Нет! То есть... Чжанмэнь-шисюн, тебе не стоит браться основательно за такое такое деликатное дело, как кулинарное искусство, вот так сразу. Возможно...тебе стоит сделать перерыв и подарить другим возможность поспевать за тобой.
Вообще Шэнь Цзю было любопытно, каким образом можно было испортить блюдо настолько, что даже хозяйка Сяньшу прозрачно пытаются намекнуть оставить попытки сделать что-нибудь съедобное.
В оплошностях их дражайшего главы школы хотелось копаться. Не то чтобы Шэнь Цзю сидел в ожидании, когда он ударит лицом в грязь, просто... Юэ Цинъюань был таким идеальным (в большинстве случаев).
Шэнь Цзю, удостоенный чести стать возлюбленным этого человека, не смел жаловаться. Ведь он был до тошноты добрым, внимательным и чутким. Эта мягкость отнюдь ему не претила, ведь изо дня в день он купался в океане нежности и в лучах самой преданной и искренней любви, которая только могла у него быть. По правде, это все в сотни раз превосходит то, что Шэнь Цзю заслуживал. Юэ Цинъюань никогда не просил такой же отдачи, ведь он верит в его счастье рядом с ним и не пытается его активно переделать. Помимо этого он терпит все его капризы. Что бы он не выкинул, отношение к нему не менялось.
Юэ Цинъюань слишком хорошо его знал и тревожное чувство, что он откусывает от пирога больше, чем ему предназначалось, порой истязает его.
Поэтому когда он видит, как Юэ Цинъюань дает волю своим не самым положительным чертам и потаенным желаниям, а также так по-человечески ошибается, это переводит его в неописуемый восторг. Это словно...делало их гораздо ближе, чем они уже были. Шэнь Цзю считал себя кладезем всего самого грязного и мерзкого, но, увы, не способного запятнать ядовитой скверной какого-то столь чистого и праведного, как Юэ Цинъюань. Они были как небо и земля и ему казалось, что это так странно...тянуть руки к солнцу.
Возможно, он слишком идеализировал его образ. От того, наверное, на любое его — даже самое крохотное — падение было так приятно смотреть.
Возможно, он хотел бы его поцеловать прямо сейчас. Возможно, не заботясь о присутствии посторонних в его доме.
Он раскрыл веер, чтобы провести языком по пересохшим губам и до боли смять нижнюю из них зубами.
Ци Цинци, шурша, копалась в своих рукавах, пока не достала оттуда небольшую коробочку. Фыркнув, она протянула ее Шэнь Цзю:
— Остальные подарки будут к утру,— объяснила она,— Мои ученицы — хрупкие девушки, и от того не могут похвастаться такой впечатляющей силой, как твои ученики. Мне пришлось попросить адептов с Аньдин заняться этим.
Узорчатое дерево в его ладони казалось тяжелым. Хотя он знал, что подобная вещь не может много весить, она норовила упасть на пол.
Подарок от Ци Цинци.
Ежегодно главы всех пиков обменивались не только любезностями в предпраздничный вечер, но и подарками. Но и то, и другое было чистой формальностью и почитанием связывающих их уз. Обычно много внимания этой традиции не уделяли. Шэнь Цзю и сам не гнушался посылать своих учеников вместо себя, чтобы присмотреть товар.
Разумеется, если ты был достаточно близок с кем-то из своих боевых братьев и мог называть их друзьями, то можно было рассчитывать на подобную милость с их стороны.
Но у Шэнь Цзю не было друзей.
Такой широкий жест в его сторону, да еще и от кого? Это не может не шокировать.
Он ощутил себя подлым и неблагодарным. Чувство вины не душило, этот горький этап давно минул его, однако, нечто другое умудрялось ворошить его внутренности — он самый настоящий злодей.
И то была неопровержимая истина.
— Шэнь шисюн, и долго мне ждать? Когда ты собираешься открыть и посмотреть?
Ци Цинци, казалось, так несвойственно для себя оставила инцидент с предложенными им цзяоцзы позади. Она стояла перед ним и ждала, когда он заглянет внутрь.
Шэнь Цзю не знал, следует ли ему осторожничать. Его привлекали дорогие и красивые вещи (но не броские!) и, судя по всему, в коробочке было украшение. Но зачем шимэй дарить ему украшения? Не думает же она, что он не в состоянии приобрести их сам? На самом деле, у Шэнь Цзю была целая коллекция из сережек, самых разнообразных шпилек, заколок и подвесок. В его арсенале также хранилось и несколько ожерелий, но их носить он не любил — тяжелые камни и толстые цепочки не выглядели элегантно. Кроме того, его одежды имели довольно высокий ворот, был ли смысл надевать их поверх?
Вырезанный на поверхности изящный феникс, казалось, вот-вот упорхнет. Его пышный хвост спускался на боковые стенки, обвиваясь вокруг металлической защелки.
Шэнь Цзю хотел потревожить подозрительно притихшего Юэ Цинъюаня, чтобы спросить, завидует ли он его подарку, но передумал — кое-что другое притянуло его внимание.
Этот, как он успел его обозвать, ларчик, имел одну странность — хотя чудесная птица на нем, бесспорно, прекрасна, одно из ее роскошных крыльев заканчивалось на краю, как если бы его обрезали. Оно не уходило вниз, как делал это хвост.
С тихим шелестом он сложил веер и заткнул его за пояс, чтобы было удобнее возиться с крышкой. Он отодвинул защелку и приподнял ее.
Гребень.
Сверкающий камнями топаза, стекающими по редким зубьям, словно водяные капли, на подкладе из белого шелка лежал гребень!
Несколько потрясенный таким изысканным выбором, он взял украшение в руку.
— Нравится?— усмехнулась она.
Ему нравилось. Эта вещь — тончайшая работа, как ему могло не нравится?
Вырезанные по краям цветы тянули гибкие стебли вниз, образуя затейливый узор. То, как серебристые нити гармонировали с белым нефритом было...завораживающе. Этот гребень был похож на скромную диадему. Шэнь Цзю трепетал.
— Вкус Ци шимэй...весьма многообещающий,— проглоченная благодарность так и не сорвалась с его уст. Он поинтересовался,— где ей посчастливилось отыскать такое сокровище?
— Это тайна, извини, Шэнь шисюн,— она развела руками.
Он промолчал и она переключилась на Юэ Цинъюаня. Он не вслушивался в их диалог, потому что украшение никак не отпускало его взор. Единственное — злосчастная коробочка не давала ему покоя. Чтобы не забыть разобраться с ней позже, вместе с гребнем внутри он спрятал ее в рукаве. Прощаться с такой драгоценностью было сложно.
Юэ Цинъюань провожал Ци Цинци и Лю Минъянь к дверям, когда Шэнь Цзю отмер. В два шага он нагнал их и, решая выразить свою благодарность, на прощание он все же склонил голову.
— Этот мастер крайне признателен Ци шимэй за подарок. Он...полностью соответствует моим предпочтениям.
— Я польщена, но не стоит.
То есть, он с таким трудом отыскал в себе смелость сказать ей что-то не гадкое, а она так легко возвращает это обратно? И все же Шэнь Цзю ненавидит ее. Эти самодостаточность и гордость... Она ведь не только доблестный воин-заклинатель, но и отличающаяся неземной красотой дева, так, почему ее характер не может быть менее скверным?
Дверь распахнулась и с улицы в хижину хлынули прохладный ночной ветерок с огненным светом фонарей, подвешенных у его порога. Лю Минъянь попрощалась с ними и двинулась вперед. И прежде, чем хозяйка Сяньшу последовала за ней, она многозначительно улыбнулась и посоветовала:
— Ты можешь причесать им волосы*.
«Что?»
Эти слова, он хотел верить, не имеют подтекста. Однако Юэ Цинъюань рядом побледнел и отметать самое разумное и напрашивающееся предположение уже не получалось.
— Глава школы?— как ни в чем не бывало он обратился к нему, когда Ци Цинци, наконец, покинула их.
— Д-да, Сяо Цзю?
— Почему эта расфуфыренная курица вдруг решила одарить меня таким вниманием? Я что-то пропустил? Когда мы стали так близки с ней? Какого черта только что произошло?— все свое негодование, что он сдерживал до сей поры, он вылил на Юэ Цинъюаня.
Его губы растянулись в слабой улыбке.
— Сяо Цзю слишком категоричен к себе. Многие считают, что он хороший человек. Думаю, Ци шимэй хочет наладить ваши отношения. Новый год — превосходная возможность.
— Наша вражда длится несколько лет,— настаивал Шэнь Цзю.
— Люди меняются,— просто отвечали ему,— возможно, она не хочет больше воевать с тобой. Вы оба довольно гордые, Сяо Цзю. Я...думаю, ты представляешь, как тяжело ей было сделать первый шаг. Будь снисходителен к ней, пожалуйста.
«Допустим, так и есть»
— Ладно. Может быть, хорошо. Но почему она подарила подарок только мне? У главы Юэ есть ответ на этот вопрос, м?
Шэнь Цзю подошел к нему вплотную, чтобы проверить, насколько его догадки правдивы. Ожидаемо, Юэ Цинъюань, этот проклятый любитель интриг и секретов, попятился назад.
— Не знаю? Ци шимэй крайне внимательная. Возможно, она не смогла упустить из виду твою красоту? Ведь мой Сяо Цзю такой прелестный.
«Лжец. Лесть тебе не поможет»
— И ты вот так просто об этом говоришь?— что ж, он подыграет.
— А не должен? Сяо Цзю уже мой, разве она может что-нибудь предпринять?
— Глава Юэ считает, что у Ци шимэй нет шансов?
— Никаких.
Сердце в его груди сделало кульбит и забилось быстрее. Каков наглец...
Шэнь Цзю не знал, какая именно черта Юэ Цинъюаня привлекала его больше всего. Но он полагал, что это ревностное собственничество. Юэ Цинъюань был добродушным и легким в общении, однако он и не моргнув глазом мог устранить любого потенциального соперника со своего пути. Тихо, без единого следа.
Не то чтобы они были, на самом деле...
— Ци-гэ.
— С-сяо Цзю?
Он почти не обращался к нему таким образом. Когда Юэ Цинъюань слышал свое имя, произнесенное...так, всякая рассудительность покидала его. Шэнь Цзю собирался воспользоваться преимуществом, которое давало ему это знание. Раз этот упертый осел не собирался раскрывать карты сейчас, он с радостью окажет ему услугу.
— Поцелуй меня.
Юэ Цинъюань моргнул. Затем еще и еще.
— Все, что Сяо Цзю пожелает,— сдался он.
Когда он подошел достаточно близко, Шэнь Цзю приготовился схватить его за рукав, чтобы, наконец, разоблачить его замысел. Однако Юэ Цинъюань никогда не был прост.
Он прикоснулся к его губам всего лишь мельком и у Шэнь Цзю было меньше, чем пролетающий перед глазами миг. Мертвой хваткой он вцепился в его левую руку.
Юэ Цинъюань панически дернулся, смазал и без того короткое касание и едва не отпрыгнул от Шэнь Цзю на целый чжан.
«Да твою же мать!» — он не знал, как отругать Юэ Цинъюаня в своей голове, чтобы это не звучало так противоестественно. Ведь ни у кого из них не было матери.
— Как Сяо Цзю смотрит на то, чтобы выпить?
Ладно. Он готов смириться с тем, что Юэ Цинъюань поклонник всего этого фарса.
Он не будет ему больше мешать и подождет. Уступит.
Раз сюда была замешана даже Ци Цинци (но он подозревал, что не только она. Ему все еще предстоит выяснить это), это было куда важнее, чем он мог представить себе. Как бы не старался, Шэнь Цзю не поймет его — но, так уж и быть, соизволит пойти на встречу — потому что ответ, который он даст, ему наверняка известен заранее. Они вместе уже довольно долго.
С самого детства у него не было нужды заботиться. Шэнь Цзю не думал, что его отношения с кем-то будут достаточно продолжительны и крепкими, чтобы засвидетельствовать их перед Небесами. Не думал, что у него
вообще могут быть отношения.
Но вот он, здесь, собирается пить с мужчиной, который спустя долгие годы знакомства стал ему
еще ближе.
Шэнь Цзю не задумывался о браке. Они уже делили ложе, тонули в рутине и жили исключительно ради друг друга. Чем не семейная жизнь?
Бросив последний пристальный взгляд на чуть оттянутый вниз темный рукав, он с глубоким вздохом ответил:
— Сяо Цзю не против.
Юэ Цинъюань поспешил вернуться к столу. Чистые, нетронутые Ци Цинци бокалы, он наполнил пахучей багровой жидкостью. Опасаясь, что Шэнь Цзю попробует напасть на него снова, он протянул ему вино через стол.
Шэнь Цзю принял бокал. Принюхавшись, он собирался сделать глоток, но гениальная, поразившая его, словно молния, мысль, заставила его сказать:
— Этот бокал неудобный. Дай мне свой.
Но заметив, что Юэ Цинъюань уже сделал пару глотков, он, поразмышляв, повторил за ним.
Алкоголь обжег ранки на его губах, осел приятной кислинкой на языке. А вкус ведь и правда отменный!
— Сяо Цзю, ты...
— Давай сюда уже,— и закатил глаза.
Он коснулся бокала аккурат в том месте, откуда пил Юэ Цинъюань. Тот, в свою очередь, ошеломленно замер. Его щеки слегка покраснели и, заметив это, краешек губ Шэнь Цзю самодовольно дернулся.
Скоро вино в его бокале закончилось и со звоном он поставил его на стол. Глаза Юэ Цинъюаня, все не решившегося вернуться к напитку, были полны непролитых слез.
— Сяо Цзю.
— Что?
— Я...я так сильно люблю тебя. Больше всего на свете. Ты просто поразительный, знаешь?
— Знаю.
///
Сегодня из привычного ритма выбился весь Цанцюн: огромное количество дел едва было завершено к назначенному часу, занятия были отменены в связи с праздником, а всех, кто остался в школе, чтобы встретить его, не пытались разогнать по комнатам так поздно.
Их горная гряда с вершины Цюндин походила на оранжево-красного дракона с искрящейся чешуей — так много фонарей было зажжено в эту ночь. Теплому свету даже удавалось озарить собой непроглядную темноту в небе.
Голова Шэнь Цзю побаливала от такого количество ярких красок. Днем они были практически незаметны, однако сейчас, когда светлое время суток миновало, во всем своем великолепии они, как огненные шары, были разбросаны по двенадцати пикам.
В поисках одиночества он спрятался от преследующей его шумихи под раскидистыми деревом, вросшим извилистыми корнями в скальный уступ недалеко от главной лестницы. На самом деле это место не было тайным — вдохновленные духом праздника дети и горные Лорды были всего лишь в чжанах семи-восьми от него. Шэнь Цзю не мог уйти в самую глушь пика — ее попросту не было здесь. Местность на Цюндин открытая, прерываемая лишь зданием резиденции и постройками для учеников. Как на Цинцзин здесь не было сада или бамбукового леса. По этой причине было принято решение собраться здесь, где ничего не будет мешать наслаждаться необъятными далями и разноцветным фейерверком. Он не уходил слишком далеко, ведь Юэ Цинъюань мог его потерять и начать доставать расспросами других.
Шэнь Цинцю не любил суету, не любил эти послабления, которые сегодня развязывали всем шебутным детям руки. Сегодня беспрепятственно каждый ученик мог посетить абсолютно любую вершину, повидаться с друзьями и насладиться праздничной атмосферой. Со всех сторон только и раздавались громкий смех да восторженные вопли.
Шэнь Цинцю невольно начинал переживать и за своих не путевых подопечных. Хотя он не сомневался, что под присмотром Шэнь Юаня много хлопот они ему не доставят, он предпочел бы не знать, что эти оболтусы вино, небось, собираются распивать. Потому что если он разоблачит их, поутру, когда все они будут страдать от страшного похмелья, он пройдется по их общежитию с колокольчиком, вытащит их из постелей и заставит бегать вокруг пика пять кругов. Нет, десять даже, чтоб неповадно было.
Послышались тихие шаги.
— Сяо Цзю,— Юэ Цинъюань обнял его со спины, нагло укладывая подбородок на острое плечо.
— Главе школы стоит быть осмотрительней. Что наши ранимые шиди о нас подумают?— Шэнь Цзю запротестовал для вида и тут же случайно пересекся взглядами с Лю Цингэ, который только что спустившись с меча, застал их в таком положении. Его лицо было по истине забавным; весь спектр эмоций передать не представлялось возможным. Он словно сдерживал рвотный порыв и скалился одновременно. Замедлив шаг на пути к сборищу неподалеку, он все равно неуклюже споткнулся. Его воинственная поступь стала менее уверенной, пока он с подозрением на них глазел.
Небожители...словно они чем-то непристойным занимались и прогневали своим вызывающим поведением прославленного Бога Войны!
«Иди куда шел»,— флегматично подумал Лорд Цинцзин и, вздохнув, погладил Юэ Цинъюаня по голове.
Недовольство Лю Цингэ не стоило его внимания, как и его мнение, собственно, о котором он его явно не спрашивал.
Этот дикарь, не слышавший о манерах, всегда искал его вину даже в том, к чему он априори причастен быть не мог. Шэнь Цзю уже ждал, когда его чересчур бдительный шиди заявится к нему на порог и обвинит в плохой погоде, падении с меча или в еще каком-нибудь бреде...
Если другие мастера могли привести в качестве доводов хоть что-нибудь, то слова Лю Цингэ зачастую были необоснованными и зиждились исключительно на личной неприязни к его скромной персоне.
— Скажи, Цинцю, если бы...если бы я предложил тебе...то есть нам...
Шэнь Цзю оставил свои размышления. Не мешало еще, чтобы его неугомонный шиди беспокоил их в столь важный момент.
Отвечая, он не упустил возможности поддеть Юэ Цинъюаня:
— И куда же подевалось твое хваленое красноречие, Глава школы?
— Ты беспощаден,— послышалось обиженное и сокрушенное,— зачем Сяо Цзю меня дразнит? Он же прекрасно понимает, что я хочу сказать ему.
Шэнь Цзю считал, что его спектаклю еще рано сворачиваться, потому не без издевательства ответил:
— Этот мастер без малейшего понятия.
Юэ Цинъюань спрятал горящее лицо в складках его ханьфу и застонал:
— Сяо Цзю...
— Что?
— Если бы я предложил сделать наши отношения...более...близкими?
— Юэ Цинъюань,— раздраженный, он перешел на обращение по имени,— за один только сегодняшний день мы продемонстрировали друг другу свои убогие кулинарные навыки и превратили в бордель мою кухню. И, о, даже сейчас ты прилюдно зажимаешь этого мастера. Куда
еще ближе?
Юэ Цинъюань, прижатый к плотной ткани ртом, промычал что-то невнятное.
— Если глава школы будет тратить мое время впустую...
— Фейерверк начинается,— кричит им выглядывающая из толпы Ци Цинци, собравшейся у крутого каменистого спуска, откуда открывался потрясающий вид на горы и мириады трепещущих огоньков.
Она ждет, когда Юэ Цинъюань с неохотой выпустит его из объятий, перестанет наваливаться ему на спину и обернется.
— Или уважаемые шисюны предпочтут нашей компании уединение?— хмыкает она.
— Этот будет признателен Ци шимэй, если она оставит нас ненадолго,— с надеждой на понимание он просит ее.
Как будто она могла не согласиться. Ци Цинци закатывает глаза и, прежде чем исчезнуть, ее сетование тонет в потоке чужих голосов:
— Бесстыдники...
Кажется, Юэ Цинъюань снова собирается заговорить, но его взгляд приковывает взметнувшаяся в небо желтая искра. Она шумно взрывается, оглушая, и они с Шэнь Цзю одинаково этого не ожидают. Хотя хозяйка Сяньшу предупредила их, никто из них не думал, что фейерверк начнется
прямо сейчас.
Над их головами распускается бесконечное море цветов. Россыпь звезд с грохотом разлетается в стороны, стремительно падает вниз и, догорая, исчезает. Тяжелые облака подсвечены негаснущим блеском и Шэнь Цзю, по-детски задрав голову, любуется как по ним ползут разноцветные тени.
Юэ Цинъюань не пытается перекричать буйный грохот, однако Шэнь Цзю легко может его расслышать:
— Сяо Цзю, я хочу, чтобы ты знал кое-что...
На тонких губах играет озорная улыбка. Шэнь Цзю бесцеремонно его прерывает, складывая руки на груди:
— Что Ци-гэ хотел бы звать этого мужем и прожить с ним до глубокой старости?
— Да, пока...
— Пока наши волосы не поседеют**?
Юэ Цинъюань изумленно на него смотрит, а потом, под дождем осыпающиеся искр над их головами, лихорадочно ищет что-то в своем рукаве.
Шэнь Цзю так и лучится самодовольством. В этот раз победа была за ним. Он не уверен, было ли это каким-то соревнованием. Во всяком случае, Юэ Цинъюань слишком расслабился.
— Не это ли ищешь?
Поочередно он достает из рукава две почти полностью идентичные коробочки. В своих ладонях он соединяет их так, чтобы превратить в единое целое. Теперь рядом с величественным фениксом красуется могучий дракон.
Как он и ожидал, потерянная часть крыла была найдена рядом с ним.
В момент, когда Юэ Цинъюань прилип к нему сзади и завел разговор, он беспечно скрестил у него на груди руки. Он так разнервничался, что и не заметил, как Шэнь Цзю проскользнул ему под верхний халат, чтобы выудить оттуда подарок, так поразительно схожий с его собственным.
Он гордился проделанной работой, хотя стоит признать, его непременно бы уличили в "краже", если бы не вмешавшаяся Ци Цинци. Когда Юэ Цинъюань повернулся к ней, чтобы ответить, он ловко переложил завоеванный трофей уже к себе в рукав.
— Я согласен,— просто говорит он.
Вопреки положительному ответу, лицо Юэ Цинъюаня опасно темнеет.
— Таково окончательное решение Сяо Цзю?— уточняет он.
Ну что за человек!
— А ты хотел бы, чтобы я сказал «нет»?
— Нет, просто... Если Сяо Цзю согласится, то назад взять свои слова он уже не сможет. Что бы не произошло, я не отпущу тебя.
— Юэ Цинъюань,— он вздыхает,— то есть если бы я ушел до...этого всего, ты бы позволил мне уйти?
— Нет, но...
— Вот и все тогда,— он торжественно возвращает коробочку с летящим на ней драконом своему владельцу и убирает подальше свою.
Мгновение он наблюдает за отражением фейерверка, плещущимся в глубине глаз напротив, а потом тянется к Юэ Цинъюаню за поцелуем.
Его талию судорожно сжимают, и Шэнь Цзю хватает его за щеки и отрывает от себя. Он дышит в его губы, облизывает собственные и предупреждающе шепчет:
— Надеюсь, Ци-гэ представляет, на
что он идет? Сомневаюсь, что даже всех побелевших волос на твоей пустой голове мне будет достаточно,— а потом интересуется,— Или как только последняя прядь поседеет, ты оставишь меня?
— Нет,— Юэ Цинъюань приникает к его лбу,— больше нет. До самой смерти.
— А если я умру раньше?— смеется он.
— Тогда Ци-гэ ляжет в могилу рядом с тобой,— решительно, однако.
— Ага. Нужна мне в гробу твоя туша.
Пронзительный звук фейерверков стихает, и Шэнь Цзю снова целует его.
— Дождись, когда я найду тебя в следующей жизни.
— Конечно.
Шэнь Цзю думает, что немного спешит с этим. Да, может быть, его уровень совершенствования довольно посредственный, — даже по сравнению с Юэ Цинъюанем, который сжигает годы жизни обнажением одного только клинка — но он планирует пережить каждого из своих шиди и учеников. Он будет злым и сварливым стариком, если когда-нибудь не сможет поддерживать свою молодую внешность. И он действительно хотел бы пугать своим сморщенным лицом и беззубой улыбкой всех встречных детей.
Шэнь Цзю не задумывался о браке, но куча вопросов так и разрывала его изнутри.
У них могли бы быть с Юэ Цинъюанем дети? Как бы он их воспитывал? Хотя он считал, что даже будучи учителем, который изо дня в день подтирал детям сопли, воспитание и присмотр за таким непредсказуемым существом как ребенок, стоит поручить его
мужу, Юэ Цинъюаню. Но он также не мог утверждать, что их чадо не очарует его сразу после рождения.
На кого их ребенок мог бы быть похож?
Он надеялся, что на него, потому что двоих таких блаженных в одном доме он не потянет. Кстати, будут ли они жить вместе? Юэ Цинъюань навещал его каждый день, задерживался на ночь, но... Если они будут постоянно рядом? Но с другой стороны, ему не предлагали съехаться и спать под одной крышей...
Юэ Цинъюань выпустил его из объятий, но тут же вцепился в его руку, переплетая их пальцы.
— Пойдем?
— Хочешь обрадовать остальных?
— Да.
Шэнь Цзю очень сомневался, что выбор Главы школы одобрят. Разве он был достойной партией для него? Но только он захотел об этом сообщить, Юэ Цинъюань, как будто прочитал его мысли, сказал:
— Мы всегда можем никого не приглашать, если на то будет воля
моего супруга.
— Тогда я против Лю Цингэ.
— Хорошо.
— И Ло Бинхэ.
— Ло Бинхэ..?
— Я хочу, чтобы ты сообщил Шэнь Юаню, что этот звереныш не должен появляться на торжестве.
Юэ Цинъюань засмеялся.
— А если он не послушает?
Шэнь Цзю без колебаний заявил:
— Тогда и его не позову.
Когда этот день начинался, Шэнь Цзю счел его невыносимым. Праздники его по-прежнему не впечатляли и никакие развлечения не могли его сподвигнуть потратить на них незаслуженное количество моральных сил и энергии. Если бы не повод, который у него внезапно появился, он бы даже не стал тратить свое время на то, чтобы выпить в компании своих шиди. Он бы так же не стал реагировать на поздравления, потому что еще утром устал от них и чувствовал, как свирепеет, когда повторы — ни чуть не оригинальные — раздавались на на каждом шагу.
Но...
Теперь, когда ему желали долгих лет жизни бок о бок с его супругом, семейного благополучия и счастливого брака... Он не видел в этом катастрофу. Это не раздражало его, потому что он на самом деле хотел, чтобы его брак был самым лучшим (пусть он и не верил, что их с Юэ Цинъюанем отношения переживут колоссальные изменения. Вряд ли что-то изменится
настолько). Конечно, не все теплые слова были произнесены искренне, но большинство из них точно.
Он, не переставая, любовался радостной улыбкой своего мужа, что светилась ярче пламени в бумажном фонарике. Они еще не сделали три поклона, но два брачных ритуала уже успели совершить***.
Кажется, он так любил этого человека, что даже ни чем не примечательный день, окрашенный в темный унылый цвет, мог сделаться светлым и полным блаженства.
Шэнь Цзю знал, что начал оттаивать еще тогда, когда Юэ Цинъюань рассказал ему правду, но сейчас...толстый слой льда на его сердце трескался.
