Когда умирают черти...

       Просторное, кажущееся просто бесконечным, помещение наполнено светом, воздухом и еле уловимым запахом краски, ремонт закончили всего несколько дней назад. Вдоль стен стоят нераспакованные коробки с аппаратурой и другими, необходимыми для работы, вещами. Мебели пока еще нет. Новые стеклопакеты точь в точь повторяют очертания старых окон питерской комуналки...        Рамы были древними, с потрескавшимся наслоением краски, которая отваливалась кусками и делала цвет выцветше-пестрым и каким то неопределенным. Щели, в которые запросто можно было просунуть палец, а окна при открытии издавали ужасающие звуки, похожие на вой из преисподней. Из за этих щелей, в квартире было отчаянно холодно даже летом. А сквозняки гуляли по просторной комнате, заглядывая во все углы и не давая ни малейшего шанса согреться.        Это место трудно было назвать домом, но другого у нее не было. Большая комната в комуналке, старая мебель, несколько предметов одежды и самая большая ценность - фотоаппарат, подаренный воспитателем интерната. Вот и все имущество, вот и вся жизнь.        Трудно жить, когда тебе всего шестнадцать и ты совсем одна, помощи ждать неоткуда, а вокруг враждебный мир, где каждый норовит толкнуть в спину и подставить подножку, в самый трудный и неожиданный момент. Очередной подножкой стал порезанный в метро рюкзак и украденный кошелек с зарплатой. А на следующий день приехали комунальщики и отключили свет, за неуплату. Промаявшись пару дней в холодной комнате и заработав простуду, пришлось принимать решение. У нее была только одна ценная вещь.        На толкучке торговали кто чем и в другой ситуации было бы интересно пройтись между рядами, рассматривая товар. Или потолкаться среди молодежи у прилавков с кассетами, плакатами и прочей музыкальной атрибутикой. В другой ситуации, но не сейчас. Она стала с самого края в ряду, где торговали радиоприемниками и прочей нехитрой электроникой и выложила на прилавок свою единственную ценность.        К глазам подступили слезы. Было жаль себя, свою бестолковую жизнь и единственный подарок, что она получила за шестнадцать лет. Было жалко, но делать нечего. Погрузившись в тягостные мысли, даже не заметила двух парней, самого угрожающего вида, что стояли перед ней. Очнулась только тогда, когда они заговорили.        - Это что еще такое у нас? Что за цыпленок? Я такого раньше тут не видел. - Она вжалась в прилавок и повернула голову, ища защиты у стоявших рядом мужчин. Но они предпочитали отворачиваться и делать вид, что ничего не происходит. Никто не хотел связываться с местными братками, себе дороже.        - А за место кто платить будет? А процент с прибыли?        - У меня нет прибыли. Я вот только пришла. И денег нет. Продам фотоаппарат и заплачу. - Молодчики противно заржали. Ничего хорошего этот смех не обещал. Один из них дернул за шлейку чехла и единственная ценная вещь, оказалась в его руках.        - А если нет денег, то товар мы конфискуем. Принесешь бабки, заберешь свою цацку. Или натурой отработаешь. Деньги то нужны?        Он подошел вплотную, гаденько ухмыляясь и ощупывая глазами хрупкое девичье тело. Но только потянул руки, как сработал инстинкт самосохранения, что не раз спасал в детском доме и интернате. Удар коленом в пах был точным и сильным.        - Ах ты ж сука... - Сильная рука схватила за волосы и впечатала лицом в холодный металический прилавок. На губах появился солоноватый привкус, а в глазах потемнело. Наверное, это конец. Не менее бессмысленный, чем вся ее жизнь. И вдруг хватка ослабла, а ее мучитель взвыл от боли.        - Девчонку отпусти. - Голос звучал тихо и как то очень спокойно.        - Черт, я тебе говорил, что рога пообломаю, если еще раз тут увижу.        - Черти грязи не боятся. Отпусти девчонку. - Рука отпустила волосы. В голове шумело и мутило, то ли от страха, то ли от удара.        - Быстро вернули все, что у нее забрали. Я два раза не повторяю, ты же знаешь. - На прилавок положили ее фотоаппарат. - Все вернули, я сказал!        - Да не было у нее больше нихуя. Что ты вписываешься за нее? Голодранка замызганая. Ни рожи, ни кожи.        Удар был коротким и резким. Во все стороны брызнула кровь, перемешиваясь с рыночной грязью и вызывая одним своим видом, приступ тошноты.        - Пошли вон отсюда, уроды. Еще раз попадетесь, я за себя не отвечаю.        - Черт, ты доиграешься когда нибудь. - В ответ раздался только веселый и задорный смех.        - Ты целая? - Перед глазами все плыло, но сил все таки хватило, чтобы посмотреть на своего спасителя.        - Вроде да.        - Идем отсюда. А то неровен час, вернутся с подмогой. Держи свой фотик. А че продавать надумала, вещь хорошая?       Чужому человеку бывает проще довериться, чем близкому. Особенно, если близких нет. И она доверилась и рассказала всю трагичную историю своей короткой жизни. Когда рассказ иссяк, они стояли у ее подъезда.        - Ты сиди дома и никуда сегодня не уходи. Поняла? Я вернусь и решим вопрос с электричеством. Не дрейфь, это все мелочи жизни. Все будет заебись. - Парень щелкнул ее по носу и подмигнул.        - Кто ты такой? - Крикнула она уже в удаляющуюся спину.        - Черт. - Ответил он не оборачиваясь и громко рассмеялся.        Вот он, тот самый первый фотоаппарат, с которого все и началось. Она сохранила его, как самую ценную реликвию. Теперь у нее была качественная и первоклассная техника и аппаратура, но старый фотик оберегался с нежностью и трепетом как первая любовь, которая давно изжила себя, но навсегда останется в памяти...        Он и правда скоро вернулся, с двумя мужиками в оранжевых жилетках, которые быстро и молча подключили электричество. Поверить в это было если не невозможно, то очень сложно. Проводив взглядом оранжевые спины, она недоуменно посмотрела на парня.        - Но как же? Я ведь не заплатила.        - Перетопчутся. Будут деньги, заплатишь, невелика потеря. И вот еще, держи, на первое время. - Он вытянул из кармана несколько мятых купюр и положил на стол.        - Нет. Я не возьму. Ты мне и так помог. А денег не нужно. - Внимательный взгляд светлых глаз пронзил насквозь.       - Я ведь не спрашиваю, или нужно. Я сказал, что это на первое время. И не дрожи, мне взамен ничего не нужно, я ведь не гоблин с рынка.        - А кто ты?        - Черт. - Засмеялся он и скрылся за дверью, оставив ее в недоумении разглядывать купюры, лежащие на столе.        Старые фотографии, пожелтевшие от времени и сделанные тем самым фотоаппаратом. Это и было началом. Началом долгого и сложного пути. На многих фото известные музыканты. Сейчас известные, а тогда это были молодые и улыбчивые парни. У них не было почти ничего, зато была мечта, стремление и бескрайнее море вдохновения и энтузиазма. Некоторых уже нет в живых.       На многих изображениях он. Светлые глаза блестят и отражают вспышку. Красивые пухлые губы почти всегда изогнуты в улыбке. Он всегда улыбался жизни и смеялся над судьбой. Выживший, как он сам о себе говорит сейчас.        Он ворвался в ее жизнь светлым, солнечным ураганом, перевернув все с ног на голову и превратил серое существование в яркий, цветной праздник. Он оказался настоящим чертом, что не боялся ничего и никого. Брал от жизни все и сейчас. Ярко горел и зажигал всех вокруг. Он научил ее улыбаться и замечать прекрасное в мелочах. И она научилась. Перестала зажиматься и втягивать голову в плечи. Просыпалась с улыбкой и всегда ждала приятных сюрпризов от начинающегося дня. Научилась любить и доверять.        Он всегда сваливался, как снег на голову, в моменты, когда она меньше всего ожидала. Врывался смеющимся ураганом и старая комната в комуналке наполнялась улыбками, музыкой и веселыми рассказами. Он помогал чем только мог и ничего не требовал взамен. На прощание целовал в лоб и звал сестренкой. Таскал ей конфеты, водил в парк и катался вместе с ней на каруселях.        А она смеялась, гладила его по растрепаной голове и с замирающим сердцем заглядывала в голубые глаза. Ей нравилось и было интересно все, чем занимался и увлекался он. Она часами могла слушать его. И было совершенно неважно, он говорит о музыке, читает стихи, или посвящает ее в тонкости и философию буддизма. Она слушала и впитывала его слова, как губка, а потом сутками просиживала в библиотеке, глотая толстые тома, в желании не отставать, дотянуться до его уровня и быть ему интересной.        Он смотрел ее немногочисленные фотоработы и говорил, что у нее настоящий талант. Приносил пленки и необходимые мелочи, на которые у нее вечно не хватало денег. Когда они выходили из ее квартиры, неизменно требовал, взять с собой фотоаппарат. А потом оплатил курсы у известного фотографа, сказав, что это подарок ко Дню рождения. Жизнь изменилась и заиграла новыми красками. Черт стал ее ангелом-хранителеи, как бы странно это не звучало.        Кипа старых журналов и газет. Все они покупались и бережно хранились. Любое издание, где появлялись ее фотографии. Эти журналы были материальным доказательством ее успеха, пусть небольшого и едва проклюнувшегося, но успеха. Они стали ее дипломами и грамотами. А орденом и главной наградой был блеск голубых глаз и солнечная улыбка человека, что ураганом врывался в ее квартиру, со свежим номером музыкального журнала.        Он таскал ее за собой на все концерты и фестивали. Она работала в группе, начинающей набирать обороты, на всех должностях сразу. Они не могли много платить, но она готова была работать бесплатно, лишь бы быть рядом с ним. Его мир стал ее вселенной, а он центром этой вселенной. Ни длительные переезды, ни дешевые гостиницы, ни отсутствие элементарных удобств, ее не останавливало ничего. Он всегда был рядом, трепетно заботился и оберегал. На любые вопросы отвечал неизменное - "Это моя сестренка. Кто обидит, голову оторву". Нрав Черта знали все, а девчонка и вправду была хорошей, светлой и доброй. Ее любили и относились с теплотой и заботой. Она стала сестренкой всей группы. Оберегая ее от всех и всего, самую жестокую рану он наносил ей сам.        Каждая, виснущая на нем, фанатка. Полуголая, сидящая на его коленях, девушка. Скрип старого дивана в гримерке, услышанный под дверью. Несмолкающие до утра стоны, в гостиничном номере. Все это разрывало изнутри, сбивало пульс и не давало дышать. Она терпела и улыбалась сквозь стиснутые зубы. Он любил жизнь и брал от нее все, что она предлагала. Он был молодым, веселым, талантливым и чертовски красивым. Такого невозможно не любить. Наверное, только такого и можно любить. Страстно, неудержимо, до боли в висках и спазмов в груди, до сжатых кулаков и рвущихся наружу рыданий. Любить жертвенно и по настоящему.        Большая фотография в обычной деревянной рамке. Он и она, подоконник в старой комуналке, за окном задумчивый питерский двор. Первый кадр, сделанный новой цифровой камерой. Камеру ей подарили на Новый год, от всей группы. Переодетый в Деда Мороза Черт, усадил ее к себе на руки и требовал рассказать стишок. Еле вспомнив какое то четверостишье, она получила здоровенную коробку. Камера, объективы, штатив... Она подняла полные слез глаза на улыбающихся ребят, а потом перевела взгляд на него...        У него были потрясающие светло-голубые глаза. Они были весенним небом, отражающимся в лужах с неровными кусками талого льда. Они были глубоким, прозрачным озером, в глубине осеннего парка, что ловит поверхностью последние солнечные лучи. Они были бескрайним морем, что темнело и поднимало бурю в своем гневе... Они были уникальными и неповторимыми, затянутыми пеленой и нереально блестящими, с большими и глубокими, словно бесконечные омуты, зрачками.        Она всегда думала, что блеск его глаз, это какая то особенность. Она заглядывала в черные зрачки, что иногда скрывали собой почти всю радужку и сердце замирало. Тонкая, серо-голубая полоска, едва показывалась из за черного омута, искрилась и притягивала, сильнее любого земного притяжения.        - Илья, инструменты собрали и машина ждет... Черт... - Он сидел на диване в гримерке, левая рука перетянута ремнем, голова откинута на спинку дивана. На низком столике, между бутылками, стаканами и полными пепельницами, валяется шприц. Он поднял голову и открыл глаза. Впервые, за все время, этот блеск больно полоснул по сознанию. Бегающие, огромные зрачки пытаются сфокусироваться на одной точке. На красивых губах, блуждающая улыбка. Ее мир рухнул и окрасился в черный цвет. Еще мгновение назад он был цветным и освещался блеском невероятных глаз, а сейчас покоился под уродливыми обломками ее иллюзий. Он тяжело выдохнул и опять откинувшись на спинку дивана, похлопал рукой, рядом с собой.        - Иди сюда. - Она не могла подойти. Ноги отказывались передвигаться, а глаза застилали слезы. - Только не бойся. Сестренка, это все еще я. Подойди.        Пересилив себя, она присела рядом и сняла с его руки ремень. Осторожно провела ладонью по сгибу локтя. Следы от уколов, много. Старые и совсем свежие. Он внимательно наблюдал за ее действиями.        - Страшно? - Легко погладила его по колючей щеке, изо всех сил сдерживая, рвущиеся наружу слезы.        - Зачем? - Вопрос словно вывел его из дурмана и оцепенения.       - Чтобы выжить. Я не нашел другого способа выжить в этом дерьмовом мире. Я не видел цели, точки опоры.        - Илья, это смерть. - Заявление вызвало приступ смеха.       - Вся жизнь, это дорога к смерти. Не заморачивайся, все будет заебись. А это... не бери в голову. Но если ты не сможешь смириться, я пойму.        Он улыбнулся и подмигнул ей. Сердце сжало болезненным спазмом. Ничего не поменялось. Это был все равно он. Человек перевернувший ее жизнь, вытащивший ее из трясины печали и беспросветного существования. Он стал для нее точкой опоры, потому что знал, как трудно в жизни без нее. Как легко потерять смысл существования и как приятен и прост путь забвения и искусственного ухода от проблем. Она погладила его по голове и покачала головой.        - Мне все равно. Я все равно люблю тебя. И это все, оно не имеет никакого значения.        - Не дотянул Черт до рыцаря на белом коне. - Улыбка вышла грустной и горчила, как пережаренные кофейные зерна. Она посмотрела в мутные, блестящие глаза. Невысказанные слова повисли в воздухе. Она не могла сказать ему, что он нужен ей как воздух. Нужен таким, как он есть. Что она не сможет любить другого. Ее сердце умеет любить только Черта, со всей его чертовщиной.        Маленький фотоальбом хранил самую сокровенную тайну. На всех снимках они. Все та же питерская комуналка. Старое панорамное окно. На подоконнике он и она. Из одежды только потертый клетчатый плед, скрывающий пылкие и разгоряченные тела. Голубые, блестящие глаза, на губах улыбка. Даже на фото видно, что губы сухие и расстрескавшиеся, местами с мелкими капельками проступившей крови.        Телефонный звонок вырвал из сладких объятий сна. За окном темно и непонятно, то ли поздний вечер, то ли раннее утро. Не открывая глаз, она ответила на звонок.        - Сестренка, встреть меня в метро, на твоей станции. Я сам уже не выйду...        - Илья, что с тобой?        - Двадцать минут. Я постараюсь продержаться...        Не помня себя и не разбирая дороги, она неслась к метро. Каким то необъяснимым предчувствием поняла, ей нужно спуститься вниз. Перед глазами мелькали лица и освещенные вагоны. Где его искать? Как найти единственного нужного человека в этом копошащемся муравейнике? Очередной поезд. Она увидела его сразу. Бледный до синевы, под глазами синяки. Он сидел и старался не закрывать глаза. Расталкивая локтями людей, бросилась к нему. Он был в сознании, но тело абсолютно недвижимо. Закинула его руку себе на плечо и придерживая за поясницу, попыталась поднять.        - Илья, помоги мне, совсем чуточку. Давай, родной. Нужно идти. Игнорируя осуждающие взгляды, смогла поднять его только с третьего раза. Она не знала, откуда у нее взялись силы, но смогла вывести его наверх и довести до своей квартиры. Десятиминутная дорога заняла почти час. Ноги подкашивались, болела спина, а руки совсем онемели, но она упорно продолжала идти. Она должна спасти его, чтобы не случилось, чтобы он не натворил.       Из бессвязного рассказа, она поняла, его взяли менты с несколькими дозами, которых вполне хватило бы на срок за распространение. Выслушав его объяснения, что это для личного пользования, в качестве доказательства, потребовали уколоть все сразу. Выбор был небольшой.        Она всю ночь просидела на полу у дивана, на котором он спал. Прислушивалась к неровному, прирывистому дыханию и считала пульс. Рядом телефон с набранным номером неотложки. Уже утром веки начали тяжелеть. Она уснула прямо на полу, уткнувшись лицом в руку со страшными дорожками, оставленными безжалостной иглой.        Холодно и неудобно. Болит шея, а босые ноги лижет сквозняк. Болят руки и ноет спина. Хочется согреться и спать. Долго и сладко, удобно вытянувшись под теплым одеялом. Но голову легла тяжелая теплая рука. Она открыла глаза и встретилась с внимательным взглядом голубых глаз.        - Как ты? - Он молчал и продолжал смотреть и гладить ее по голове. Она потянулась к его лицу.       - У тебя руки холодные. Ты чего там всю ночь просидела?        - Я боялась, что ты умрешь. Я боялась, что ничем не смогу помочь. Я...        Одним движением он поднял ее с пола и уложил рядом с собой. Горячая, гладкая кожа, частые и гулкие удары сердца, красивые губы, покрытые мелкими кровавыми трещинками. По телу прошла дрожь. Он гладил ее, все сильнее прижимая к себе. Дыхание учащалось, тела притягивались, словно магниты с разными полюсами. Все меньше расстояния, все больше точек соприкосновения. Прикосновение мягких и шершавых губ вызвало стон, что снес последние преграды и уничтожил все сомнения. У нее тоже был свой наркотик. Этим наркотиком был он и сопротивляться ему она больше не могла...        На самом дне коробки, под фотографиями, журналами, старыми пленками и камерой, лежала древняя толстовка. Их первый мерч. Он забыл ее, когда выходил последний раз из ее квартиры.        - Я уезжаю. - Новость была громом среди ясного неба. Она училась в университете и работала без остановки. Брала любые заказы, зарабатывая себе репутацию, чтобы зацепиться в зыбком мире фотоискусства. Она хотела добиться успеха. Сама, без его помощи и протекции. Она хотела, чтобы он смог гордиться ею.        - Куда?        - Далеко. И надолго. Скорее всего навсегда.        - Илья, а как же группа, ребята, ваш альбом? - Она натолкнулась на холодный взгляд уставших глаз и замолчала. Он все решил и она ничего не сможет изменить. Он бросает всех, чтобы начать все с начала. И ее в том числе.        - Так нужно. Ты только не здавайся. Слышишь? Обещай мне, что добьешься всего, о чем мечтаешь. - Она не умела ему сопротивляться, но говорить сейчас тоже не могла. Только кивнула и сжала зубы. Он уходит и она должна быть сильной. Она должна выстоять и выбороть свое место под солнцем.        - Все будет заебись. Прощай, сестренка... - По лицу прошелся холодный поток воздуха. Сквозняк. Хлопнула дверь. В окно она видела, как он уходит. Уверенной и твердой походкой, ни разу не оглянувшись. Внутри было пусто и гуляли сквозняки, такие же холодные, как и в ее комнате. Согреть от этого холода мог только один человек, но он ушел не оглядываясь. Он хотел уйти побыстрее и так торопился, что забыл на стуле ярко-желтую толстовку с логотипом группы.        Она сложила все вещи обратно в коробку и убрала ее в угол. Человеку, которого она ждала, совсем ни к чему видеть это все. Достала ноутбук и новенькую камеру. Посмотрела на часы и подошла к окну. Рамы были новыми и гладкими, никаких щелей и сквозняков. Темный плиточный пол с подогревом, окутывал ступни уютным теплом. Она закурила и выдохнула. Все сложилось, она добилась всего, о чем мечтала, как и обещала ему.        Есть вещи, что случаются благодаря, а есть те, что происходят вопреки. Она боролась, вопреки всему. Она должна была доказать ему. Пусть даже ему и все равно. Он исчез, как будто его и не было. Молчали все телефоны. Репетиционная точка была закрыта. Все, кто мог хоть как то прояснить ситуацию, молчали и опускали глаза. Ответ был один - "Он уехал".       Тяжело, больно, бессмысленно... До крика и спазмов, сжимающих горло. До трясущихся рук и накатывающей приступами тошноты. До опустошенных в одиночку, бутылки вина и пачки сигарет. До жгучего желания затянуть на руке ремень и забыться, как это делал он. Чтобы выжить в этом дерьмовом мире без него. Она кричала и лупила кулаками стены, сдирая тонкую кожу рук в кровь. А потом сидела на холодном подоконнике и рассматривая кровавые трещинки, вспоминала красивые, вечно обветренные губы...        Стук в дверь был полной неожиданностью. К ней давно никто не приходил. Когда то приходил Черт, но он врывался без стука, а иногда, ей казалось, просто проходил сквозь стены. На пороге стоял барабанщик группы.        - Привет, сестренка. Впустишь? - Почему то ей стало страшно. Ушли злость, обида и боль, остался только страх. Липкий и густой, заполоняющий все естество и не дающий сердцу биться, а легким дышать.        - Проходи. - Он прошел в комнату и остановился у окна. Покрутил в руках ее пачку сигарет.        - Давно курить начала?        - Ты пришел поговорить о моих вредных привычках и недостойном поведении. Так ты немного опоздал. Примерно на два года. - Парень посмотрел ей в глаза и горько усмехнулась.        - Ты изменилась. Злая стала.        - Учителя хорошие были.       - Я пришел поговорить о Черте. - Прозвучавшее имя больно полоснуло по сердцу, жестокой рукой сдирая тонкую кожицу с только чуть затянувшейся раны.       - С чего ты взял, что я буду о нем говорить? - С языка чуть не сорвалось что то злое и язвительное, но посмотрев в глаза музыканта, она осеклась.        - Я думаю, ты должна знать. Он умирает. Рак крови, последняя стадия, метастазы. Он никуда не уезжал, он два года прожил в институте онкологии. Ему сделали химиотерапию и выписали домой, умирать. Врачи ничем не могут помочь.        - Где он? - Мужчина только покачал головой.       - Я не скажу. У него жена и ребенок, приемная дочь. И ты ничем не сможешь помочь. Прости.       Стук в дверь. На пороге стоит молодой, привлекательный мужчина. Немного экстравагантный, но стильный образ ему к лицу. Голубые глаза смотрят спокойно и доброжелательно, в них больше нет чертовски притягательного блеска.       Он выжил, но изменился до неузнаваемости. И конечно он ее не узнал. Трудно было узнать в молодой женщине, знаменитом фотографе, хрупкую девочку-сироту, что с немым обожанием заглядывала ему в глаза.        Они познакомились. Пили чай и обсуждали подробности будущего проекта. Потом разговор перекатился на другие темы. Он рассказывал то, что она знала и сама, годами по крупицам собирая информацию.        - Пойду я. Ты не злись на нас, сестренка. И его прости. Вот такой он. Черт. - По лицу текли слезы. Все оказалось намного страшнее и необратимее, чем она думала. В одну секунду стало неважным все. Осталась только одна мысль - он умирает.        - Позвони мне, когда он... я хочу знать. - Барабанщик кивнул и скрылся за дверью. Она начала вздрагивать от каждого телефонного звонка. Ожидание смерти, хуже самой смерти. Дни проходили бесконечной вереницей, а страшных новостей не было. Она закончила университет и устроилась на работу. Упорно шла к своей цели, с мыслью о нем. Она должна была это сделать. Ради него, или в память о нем.       А потом информационное пространство разорвала новость - Илья Черт возвращается на сцену. Она сквозь слезы смотрела трансляцию пресс-конференции. Он стал другим. Спокойным и размеренным. Рядом с ним совсем другие музыканты. Он сменил прическу, отпустив длинные волосы, отрастил бороду. Руки покрыты татуировками, тоже другими. Он охотно отвечает на вопросы. Рассказывает, как исцелился с помощью восточных практик, говорит о философии, вере в бога и смысле жизни. Не скрывает своей зависимости, которая тоже в прошлом. Она смотрит на него и в голову приходит страшная мысль - Черта больше нет, Черт умер...        Она смотрит в окно. Видит, как он вышел из подъезда и остановившись у машины, посмотрел на ее окна долгим и внимательным взглядом. Он узнал. Не ее, он узнал эту квартиру, он помнил ее.        Нет больше маленькой, безнадежно влюбленной девочки, для которой весь мир сосредоточился в одном человеке. Есть успешная женщина, которая добилась всего, что хотела. Благодаря, или вопреки, уже не важно.        Нет старой комуналки, с вечно гуляющими сквозняками, щелястыми окнами и воздухом, в котором витала любовь и надежда. Есть новая и стильная студия, с новым дизайнерским ремонтом и легким запахом краски и грусти.        Нет больше Черта, веселого паренька с невозможно голубыми и блестящими глазами, что прожигал жизнь и брал от нее все, что можно и нельзя взять. Теперь он говорит, что та жизнь была страшным сном, который он хочет забыть. Тот Черт остался на старой репетиционной точке, на старом рынке, на аллеях питерского парка. Тот Черт живет в концертных залах и тесных гримерках, спит на неудобных сиденьях старых автобусов и уходит от дерьма окружающего мира, туго затянув ремень чуть выше локтя. Тот Черт навсегда остался бродить длинными, страшными коридорами института онкологии.        Есть Илья Леонович, который точно знает в чем смысл жизни. Он нашел свою точку опоры. Создал идеальную семью. Возродил свою группу и добился успеха. Читает лекции, пишет книги и играет квартирники. Он чудесный, светлый и просто потрясающий человек. Но он не Черт...        Черт умер, переродился и стал пророком. А ее сердце не умеет любить пророков. Да и пророкам нет никакого дела до возможной любви к ним обычных, приземленных людей. Они приходят в мир не для того, чтобы получать любовь. Пророки рождаются для того, чтобы нести любовь людям. Пророки рождаются тогда, когда умирают черти...