Бутерброды

Может, действительно будет лучше не сидеть тут и не ждать чего-то, а пойти и просто проблеваться в туалете? — Ты как? — Баттерс гладит Кенни по спине и ободрительно улыбается, чтобы хоть слегка поднять тому настроение. У Кенни бледнеют губы, взгляд становится все более затуманенным, а дыхание — глубоким и судорожным. Как знал: все-таки не надо было есть те бутерброды на обед. Его руки напряженно елозят по обитой скамье, которую успели исшоркать тысячи задниц, в попытке отвлечь себя от накатывающей тошноты и странного ощущения в желудке. Куда уж тут — отец ведь наверняка не удосужится купить новый майонез, и завтра история повторится вновь: Кенни случайно намажет им безвкусный хлеб, положит сверху маленький кусочек ветчины, завернет это в бумажный пакетик и будет наивно есть эту бурду, не подозревая о том, что ожидает его спустя каких-то полчаса. Какой-то пятиклашка порезал палец, а медсестра, — вот честно! — латает его так долго, будто тому оторвало ногу. — Может, мне еще раз постучаться? — заботливо спрашивает Баттерс, смотря слегка взволнованно Кенни прямо в глаза. — Бедный… Принести тебе чего? Хочешь, водички налью, вон, из кулера? Он ненадолго замолкает, получая в ответ лишь отрицательное движение головой, и, чуть погодя, снова лепечет: — Как же тебя так угораздило? Ну ничего, совсем немножко осталось, и медсестра освободится. А я тут с тобой посижу. Только надо бы, конечно, успеть до урока, а то нас с тобой будут ругать… Кенни это не забавит, как позабавило бы большинство его знакомых — это даже немного успокаивает. Приступ тошноты с новой силой подкатывает к горлу, и на лице Баттерса загорается такое сильное беспокойство, что хочется просто сказать: «Да ладно, дружище, не так уж плохо я себя чувствую», лишь бы он не волновался так самоотверженно. — Ничего, Кенни, потерпи еще немножко! — восклицает он снова, невинно сжимая его ладонь. — Все будет хорошо. А ведь Кенни далеко не истекающий кровью воин, который умирает у друга на руках: он всего лишь наелся протухших бутербродов и сейчас сидит весь бледный и боится, как бы его не стошнило прямо здесь, перед кабинетом медсестры. Ему нравится, как наивно Баттерс за него переживает, и просто не может удержаться от улыбки одним лишь краешком губ. — Спасибо, — говорит он, вкладывая в это слово всю возможную искренность. Кенни и не замечает, как у него перед носом прошмыгивает раненый пятиклассник, а из-за двери выныривает добродушное лицо медсестры. — Заходи, дружок, — говорит она, вновь скрываясь в проеме. Кенни, наконец, встает и следует за ней, слегка разминая ноги на ходу. Ему плохо помнится, как было внутри. Скорее всего, так же светло и противно, как и обычно, со всякими вонючими баночками-скляночками на столе, от которых несет спиртом и еще какой-нибудь ерундой. — Тошнит, говоришь? Он кивает головой. — Живот крутит? Снова кивает. Медсестра роется в шкафчике, извлекая оттуда полосатую коробочку, и из тонкой блестящей пластины она выдавливает ему на ладонь маленькую таблетку. — Запьешь водой из кулера потом, это от тошноты. Стой… Ты же приходил ко мне пару недель назад, да? Опять что-то не то съел? Кенни так хочется уйти и так не хочется отвечать на ее дурацкие расспросы. Она достает уже из другого шкафа плоский квадратный пакетик с порошком и так же протягивает ему. Кенни уже знает — эту гадость нужно растворить в воде и быстро выпить, чтоб не успеть почувствовать вкус. — Почему ты постоянно ешь что попало? — сочувственно вздыхает медсестра. — Ты бы хоть ел какую-нибудь здоровую пищу, было бы меньше проблем, правда? В школе ведь часто дают салаты, например. Жаль, что прихватить из дома хороший перекус вместо дохлой крысы бывает так сложно, а от школьных салатов Кенни тошнит еще больше, чем от дохлых крыс. Хотя, может быть, ему и правда стоило бы питаться лучше, а то он и так выглядит как тощий рыбий скелетик. Медсестра что-то быстро чиркает на бумажке и придвигает ее на край стола, чтоб Кенни взял. — Вот, отнеси своему учителю. Тебе сейчас будет лучше пойти домой, а если ты серьезно отравился и тебе станет хуже, лучше сходить в больницу. Хорошо? Милый, мягкий Баттерс все еще ждет его снаружи. Когда Кенни выходит и, чуть согнувшись, семенит к кулеру, тот сразу бежит к нему, будто бы теряется ненадолго, не зная, стоит ли его тревожить, и поэтому просто сочувственно смотрит на него своим преданным щенячьим взглядом. — Домой, говоришь, отправили? — спрашивает он, пока Кенни щурится от отвращения, когда, наконец, выпивает воду с гадостью из белого пакетика. — Прости пожалуйста, но я не смогу тебя проводить, ты же дойдешь до дома сам, да? Ну, сам понимаешь… Кенни устало смотрит на него с мгновение, а потом зачем-то ерошит его светлые мягкие волосы. — Не беспокойся, — говорит он Баттерсу, и, слегка толкнув дверь, выходит в коридор, в котором, благо, еще кипит оживление перемены.