Don't call me Sir

      — Господин…       Мягкий, томный голос разрушал тяжелую тишину, в промежутках с отголоском рвущейся ткани. Ладонь парня неуверенно сжимала одеяния главы клана Камисато. Светлые волосы спутанными волнами обрамляли шею, то и дело прилипая от жара к телу, усыпанному собственническими засосами. Господин Аято никогда не мелочился, помечая своё изначально, чтобы видел каждый. Как давно он хотел запустить ладонь под майку Томы, нежно обвести ореол пупка и с придыханием прошептать в ухо прислуги единственную фразу, жаждущую вырваться так давно:       — Раздевайся. Немедленно.       Парень мелко задрожал, пока ладонь Аято поднималась выше, сжимая между пальцев розоватый сосок. Тома глотал развратные стоны, не позволяя себе лишних звуков. Если их услышат — что подумают о выходце из Мондштадта? Голову посещали весьма неприличные слова, но любой намёк на забывчивость возвращался жаром руки господина. Длинные пальцы дразняще обводили талию, поднимаясь к рёбрам, словно пересчитывая каждое, заботясь о мальчишке. Вдоль шеи ощущались прикосновения зубов, доводящих до слепого экстаза, ярких вспышек перед глазами.       — Ты не расслышал приказа?       Голос доминирующего мужчины давил, напоминал, кто здесь главный, а кто ведомый в их игре. Тома был слепцом наяву, ведь наивно позволил скрыть свой взор. Теперь же, пожиная плоды своей ошибки, парень пьяно дышал ртом, то и дело задыхаясь от жарких прикосновений. Сквозь повязку ни черта не видно, губы Аято опускаются к ключице, обжигая жаром и бросая в холод, стоит лишь забыться с кем именно он занимается пошлостями. Как до этого дошло? Хм, одна Селестия в праве знать истину.       — Д-да, конечно, — Тома кусает губы, сводит брови и всячески пытается вывернуться от прикосновений Камисато. Вдоль хребта скользит ладонь, лишь ближе прижимая к себе, давая понять — ты не сбежишь. Непослушная капля пота скользит в ложбинку между ключиц, содрогаясь в такт сбитому дыханию. — Полностью?       — Сними это, — длинные пальцы оттягивают ворот майки, опасно натягивая ткань до грани с окончательной испорченностью. Вдоль шеи вновь скользит мокрый язык, нежно обводя каждый расцветающий засос. — И это.       — Хорошо.       Тяжелый вздох, настойчивый аромат цветков цинсинь, доставленных последним кораблем из Ли Юэ, дрожание свечи, одиноко озаряющей комнату теплом. Тома чувствует лишь пальцы господина, скользящие вдоль его напряжённого торса, пытается быстро стянуть тёмную майку и путается в собственных пальцах. Аято заботливо поправляет повязку на глазах, сильнее затягивает её узел на затылке и зарывается пятерней в светлые пряди, с нажимом оттягивая их.       Тома забывает о дыхании, снова. Сквозь приоткрытые губы срывается предательский стон, стоит господину натянуть сильнее, запрокинуть подбородок вверх и предоставить место для новых укусов. Мондштадец вздрагивает, отчётливо слыша приказ у мочки уха, смешанный с заботливым поцелуем у волос. Вдоль спины бегают колючие мурашки.       — Ты забыл кое о чём, — ладонь главы подцепляет пояс с сумками, по-хозяйски отстёгивает его, совершенно не чувствуя сопротивления. Потёртая кожа с глухим звуком ударяется о дощатый пол особняка. — Штаны, дорогой. Сними их.       Тома на ощупь опускает дрожащие пальцы, упираясь собственным возбуждением в бедро господина. Сколько разврата скрыто за этими светлыми одеяниями? Сколько хитрости таится за взглядом узких бледно-синеватых глаз, сколько чёртовых раз мальчишка засматривался на аккуратную родинку ниже губ того, о ком все его влажные сны?       Отнюдь — не сосчитать.       А теперь эти длинные пальцы скользят вдоль обнажённой кожи, сжимают, царапают короткими ногтями в порывах несдержанной страсти. Насколько всё происходящее окажется глупой шуткой судьбы ближе к утру? Важно ли? Всё, о чём думает Тома в данный момент — неоспоримые приказы господина, кои он готов выполнять до скончания веков. Нет, он не просто прислуга. Тома — член семьи, замечательный друг для спокойной госпожи Аяки, и объект страсти главы клана Камисато. Он — отдушина прихоти господина. Идеальный со всех сторон, как ни посмотри.       Всю его идеальность портит собственное желание, смешанное со стонами, предательски рвущимися наружу. Щеки пылают смущением, колени дрожат в предвкушении, а член болезненно упирается в ширинку.       — Ну же, Тома, — ладонь главы скользит вдоль шеи, сжимая её совсем нежно. Но даже этого хватает для отчаянного всхлипа со стороны прислуги. — Не вынуждай меня к крайностям.       За дверью слышны приближающиеся голоса других жителей особняка. Ладонь Аято отпускает волосы парня, резко опускается вниз и сжимает упругие ягодицы. И, прежде чем Тома успеет возразить, шею сожмут снова, резко перекрывая доступ кислорода. Даже сквозь повязку он чувствует прожигающий взгляд господина, застывший на губах мальчишки. Немой вскрик, движение бедрами, стремление быть ближе. Пересохшие губы, втянутые в мокрый поцелуй, женский смех прямо за тонкой дверью.       А после наступает темнота. Тома чувствует, как его ведут в сторону низкой кровати, прижимают ближе к себе, внезапно горизонт теряется. Возбуждённая кожа покрывается мурашками, стоит лишь соприкоснуться с простынями, укрытыми отборным шёлком. Всего лишь утром он сам прибирался в комнате, перестилал кровать и наивно грезил о мужчине. Каково же было его удивление обнаружить коробок, сокрытый под постелью главы клана. Какой же был азарт подсмотреть внутрь, прежде чем тебя поймают с поличным.       Попался он так же быстро, как и обнаружил находку. Вероятнее всего, теперь и страдает из-за этого. Страдать бы так почаще.       — Снимай, живо. — Где-то снизу доносится отзвук спадающей одежды, тяжелый вздох Аято не сулящий ничего хорошего, и Тома опасливо тянется ниже, пытаясь быстро стащить собственные штаны. Шнуровка на ботинках разрезается остриём, опасно задевая ткань брюк парня. Водный клинок переходит на ладонь Аято, обволакивая её, словно перчаткой.       — Господин, — раздаётся жалобный звук, вовсе не схожий с тем Томой, коим он предстаёт перед другими. — Пожалуйста.       — Посмотри на себя. — Аято издевается, лишь слегка насмехаясь над мондштадцем. — Признавайся — тебе так понравились мои игрушки? Мм? — Щеки Томы вспыхивают стыдом, парень сжимает губы, придумывая, чем бы возразить. Вот только возразить совершенно нечем. — Хотел бы попробовать что-то на себе, да?       В коробке совершенно разные приспособления, вводящие Тому изначально в ступор, а позже в откровенный стыд, пылающий на кончиках ушей. Ну не может господин Камисато быть… таким. Не может ведь?       — Я, кхм, да. — Признаётся светловолосый, протягивая ладонь в поиске своего слепого искупления. Мозолистые пальцы копейщика натыкаются на гладкую кожу господина. Тома, борясь с искушением кончить здесь и сейчас, мотает головой по сторонам, желая сбросить возбуждение. Этим он лишь сильнее стягивает повязку с глаз, вызывая разочарованный вздох старшего.       — А кто сказал, что я позволю? — Приглушённый голос Камисато скользит выше, как и его ладонь, обтянутая водной перчаткой. Тома совершенно теряется в ощущениях, вздрагивая от влаги и тут же сгорая от страсти поцелуев, идущих вдоль груди. Язык влажно обводит солнечное сплетение.       — Господин Аято!       — Назовёшь меня так еще раз, — ладонь тормозит у причинного места, обводя полоску светлых волосков ниже пупка. — И будешь вымаливать прощение, дорогой.       — Прощение? — Переспрашивает Тома, нарываясь на явное наказание. Чего только не сделаешь ради удовлетворения. — Из-за слова госпо…       — Замолчи. — Шею сдавливает тяжелая ладонь, надавливая на кадык с диким предвкушением. Телохранитель виновато моргает глазами, надеясь кое-как стащить мешающую ткань. — Еще одно слово — и ты покинешь мои покои.       Мондштадец молчит, кусает губы до боли и скользит дрожащими пальцами вдоль прекрасного тела Аято. Мускулы мечника напрягаются, дыхание мужчины предательски сбивается с ритма, светлые пряди щекочут кожу вдоль шеи. Укус приходится на плечо, совсем рядом с незаметной родинкой Томы, пока ладонь Аято сжимает естество парня, давно требующее внимания. Из-за воды, вокруг ладони главы Камисато, Тома сдавленно стонет, чуть выгибая спину.       Ещё, пожалуйста.       За тонкими стенами вновь слышен женский смех, стоны парня заполняют покои господина, пока тот отодвигается в сторону, совершенно теряясь из виду. Рядом на простыни тихо приземляется ёмкость с маслом.       — Аято, — просит парень, протягивая ладонь наощупь. Его пальцы зарываются в белесую шевелюру господина, нежно тянут выше. Губы вновь сплетаются в поцелуе: жарком, как температура помещения, мокром, как ладонь Аято на члене парня, отчаянным, как желание ощутить долгожданную развязку.       Ещё.       — Тише, мой мальчик. — Смех Аято отрезвляет, пока его же ладонь нежно скользит вдоль всего ствола. Тома виновато сводит ноги, пытаясь прикрыться, за что получает собственнический укус. — Не хочу, чтобы твои стоны достались кому-то ещё.       Ещё!       — Тогда стоит закрыть, мм, — Тому прошибает мелкая дрожь, стоит пальцам господина опуститься ниже, сжимая яички, — дверь закрыть. Аято, пожалуйста!       — Боишься, что нас заметят?       Аромат масла из шелковицы смешивается с цветком цинсинь, повязка предательски сползает с глаз. Дрожащий свет одинокой свечи мелькает по подтянутому торсу мечника, вынуждая Тому вспыхнуть желанием сильнее. Чего стоит только ощутить влажные пальцы Аято, ласкающие ягодицы.       — Всё-таки снял, — недовольно выдыхает Камисато, засматриваясь в слезливый зеленоватый омут глаз. Как же прекрасен. — Какой плохой мальчишка.       Аято хитрит, дразнится и тянет прислугу в мокрый поцелуй. Сквозь тяжелые стоны Тома не сразу замечает, как внутрь него проникает один палец. Медленно растягивая, заполняя до отчаянных мольб не прекращать ласку. Блондин мотает головой, окончательно избавляясь от повязки, пьяно смотря перед собой на господина. Белесые пряди заведены на ухо, под нижней губой соблазнительная родинка и столь родной аромат дома, обволакивающий теплом.       — Госпо...       — Не смей.       Тома тянется ближе, насаживается уже на два пальца и стыдливо опускает взор на штаны господина. Столь явное желание к своей персоне ударяет в голову в разы сильнее, чем мысли о игрушках в коробке.       — Не медли, Аято.       — Не сломаешься, да? — Глава Камисато возвышается над парнем, размазывает масло вдоль всего достоинства и хитро смотрит из-под ресниц. Цокает языком, притягивая парня за бёдра ближе. — Какой же ты испорченный, Тома.       — Неправда, — смачный шлепок по заднице вынуждает замолчать, голоса за дверью стихают, напрягая давящей тишиной. Голова втыкается в подушку, ноги разъезжаются по сторонам, локти скользят по шёлку. Тома виновато кусает подушку, роняя все пылкие стоны в неё. Вдоль спины скользят маслянистые пальцы, выгибая спину парня ещё сильнее, оттопыривая задницу вверх.       — Ещё какая правда, дорогой. — Аято тяжело вздыхает, зарываясь пальцами в волосы прислуги. Оттягивает их, упиваясь откровенным смущением мальчишки. — Хочешь ощутить мой член, а?       — Гос.. Аято, пожалуйста.       — Молодец, исправился.       Член скользит внутрь, медленно заполняя собой. Тома достаточно возбужден, чтобы не ощущать боли. Аято слишком долго ждал, чтобы медлить хотя бы ещё мгновение. Медленное движение бёдрами возвращает обоих к реальности, создавая идеальную гармонию ощущений. Наполненность давит на сокровенное, пока ладонь господина нежно массирует затылок, расслабляя.       — Господин, — Тома глупо двигает бёдрами навстречу, пока руки Аято не сжимаются до боли на его талии. Это отрезвляет, как и последующий удар по ягодицам, сопровождаемый долгожданным движением. Удовольствие на грани боли. — Это запретное слово?       — Нет. — Аято тяжело дышит, проникая глубже, заполняя собой без остатка. Тома жалеет, что не может видеть его красивого лица, ведь единственная свеча уже догорела. Было весьма опрометчиво с его стороны не зажечь остальные. — Это звучит слишком соблазнительно из твоих уст.       Парень вздрагивает, расслабленно прикрывает глаза и искренне улыбается. Что может быть лучше, чем признание своего господина? Вот только теперь он будет вкладывать другое значение в это слово, стоит им остаться наедине. Можно представить, как ты вновь и вновь замечаешь хитрый взгляд главы, стоит мелькнуть мимо его рабочего кабинета, либо покоев. Можно предположить, как этот горячий взгляд прожигает насквозь, пока ты выполняешь роль управляющего клана Камисато комиссии Ясиро. Гидро мечник с душой несдержанного пылкого доминанта.       Шлепки разгорячённой кожи о кожу заглушали любую здравую мысль. Тома бесстыдно стонал, сжимая руками то подушку, то влажные простыни, кусая собственные пальцы и утопая в ароматах отборной шелковицы. На плече красовалось несколько новых укусов, пальцы ног сводило в предоргазменных судорогах. Тяжелое дыхание Аято нихрена не помогало справиться с ситуацией, лишь усугубляя и без того мучительное положение. Собственный член истекал предэякулятом, забытый в пылу страсти.       — Господин. — Каждое слово, брошенное невзначай, отзывалось спазмами ниже живота, скручивало и натягивалось струной. Глядишь ещё порвётся, совсем как одежда телохранителя. — Господин, Аято. Ах!       — Мм, Селестии ради, Тома, — член внутри проехался по чувствительной точке, совсем сбивая ритм. Копейщик плохо сдерживал стоны, за что однозначно поплатится завтра. По поместью слухи разносятся лишь дуновением ветра. Аято сдавленно простонал, наслаждаясь до безобразия соблазнительным парнем. Светлые пряди влажными линиями обрамляли скулы, пока за окном поднималась бледная луна, освещая мрачные покои. — Чёрт.       — Ахм! — Тома выругался явно не с инадзумским диалектом, бурно пачкая шелка под собой. Камисато, до покраснений сжимая ягодицы младшего, двигался лишь быстрее, методично растягивая напряжённые мышцы. Мондтшадец тяжело дышал в такт движениям, позволяя делать со своим телом всё, что угодно. Такой податливый, такой красивый. — Я не.. Ахг! Аято-о…       Грубоватый укус за плечо смешался со сладостью оргазма господина, наполняющего его изнутри. Аято довольно прорычал в ухо ласковые слова, успокаивая своего мальчика, обволакивая непередаваемым домашним уютом и… заботой. А после, нежно убирая прилипшие пряди у лопаток, золотом обрамляющие тело Томы, засмеялся. Парень, сонно прикрывая глаза после эмоциональной перегрузки, лишь усмехнулся в ответ. Убирать всё равно придётся ему — о сне можно забыть. Но, важно ли это, пока пред взором образ довольного, чертовски сексуального господина, а покои наполнены ароматами шелковицы?

***

      Бледно-синеватые глаза, то и дело наблюдающие за статным силуэтом телохранителя сестры, выдают всю хитрость будущих задумок. Длинные пальцы загибают страницу новой книги, привезённой из-за моря. «Легенда о клинке» получила своё долгожданное продолжение, заполнила полки книжной лавки леди Яэ. Но первым книгу доставили Аято, ведь он был заинтересованным лицом, согласовывая поставки меж регионами.       Правда, любая внимательность заканчивается там, где Тома стыдливо отводит взгляд в сторону, заламывая пальцы рук. На его шее алеют следы прошлой ночи.       Тебе… стыдно?       — Брат, тебя что-то беспокоит? — Юная девушка из-под пышных ресниц посматривает за главой клана, грея ладони о чашку ароматного чая. Юката старшего Камисато распахнута на груди, книга о мечнике отставлена в сторону. Вдоль светлой обложки медленно скользят аристократичные пальцы, пока думы господина совсем не о книге. Тебе правда неловко, Тома?       — Что-то? — Задумчиво переспрашивает Аято, переводя взгляд на напряжённого копейщика. Светлые волосы перевязаны привычной лентой, вся выдержка парня летит к чертям, стоит лишь ощутить внимание к своей скромной персоне. — Тома, как насчёт выбраться на горячие источники?       Домоуправитель удивлённо вскидывает брови, пока рот вытягивается в восторженном «о». Аято не нужно слышать ответ, читаемый в румянце на щеках и ярких бликах нефритовых глаз, наконец-то не отведённых в сторону.       Смотри на меня, всегда смотри на меня, мой дорогой мальчик.       Аяка прячет улыбку за глотком горячего чая, даже и не думая напрашиваться в компанию. Её ожидает встреча с путешественницей и долгая история о празднике Морских Фонарей, из столь далёкого, но прекрасного Ли Юэ. Отнюдь, даже цвет сакуры меркнет пред её обликом. Но, никому об этом знать не стоит. Верно?