***
Не совсем осознавая, как именно это произошло, после долгой ночи, проведенной за выпивкой, Жан, сам того не замечая, соглашается отправиться к Гарри домой, чтобы посмотреть порно из «Видео Ревашоль». Находясь возле Гарри, Жан все также, «не замечая», соглашается на многие вещи. Гарри обладает особого вида харизмой, подкрадывающейся к тебе, пока ты не смотришь. Во всех выбранных Гарри видео, похоже, так или иначе фигурировали минеты, и либо Жан достаточно опьянел, либо он наконец привык к Гарри, но он не так уж и удивляется, когда Гарри, внезапно повернувшись к нему, говорит: — Я тоже так умею. Это не так сложно, как кажется. — То есть ты говоришь, что сосал член? — фыркает Жан и, не выпуская из руки бутылку пива, указывает на экран двумя пальцами. — Ты говоришь, что сосал член именно так? Женщина на экране глубоко заглотнула внушительных размеров член. Горло ее заметно напрягается. Камера приближается, акцентируя изгиб на ее горле. Ее глаза слезятся от старания. Гарри вскидывает бровь: — Да, Жан. Именно это я и говорю. Ведь это для тебя не проблема, а? Жан чувствует себя застигнутым врасплох. Что это, признание? Он полагает, что так и есть. — Нет, никаких проблем, — говорит он и отворачивается, снова уставившись на экран. Подходящая точка для остановки взгляда. Он чувствует, как рука Гарри опускается на его ногу, крепко ее сжимая. Ох. Так вот для чего была устроена вся затея с просмотром фильмов. — Хочешь, покажу, как я это делаю? — говорит Гарри. Это был не вопрос. На следующий день в участке Жан ожидает ощутить неловкость при встрече с Гарри, но, к его удивлению, все как обычно — по-рабочему. Они обсуждают детали дел. Они выносят новые предположения и идеи. Они намечают план действий, решают кого им опросить в первую очередь. Рабочий процесс проходит до странного гладко. Жан не понимает: каким образом разница между Гарри, находящимся вне офиса, в приватной обстановке, и Гарри на работе может быть так велика? И почему после происшедшего Жан не ощущает себя более странно? Гарри относится к нему с уважением, принимает во внимание идеи Жана, относящиеся к делу, и добавляет свои собственные. Будто прошлой ночи вовсе и не было. Они раскрывают дело до конца недели. Прайс публично высказывает им свои поздравления, говоря о том, насколько многообещающим станет их партнерство. Одно за другим раскрываются дела, пополняя продолжающий расти список. Несмотря ни на что, они действительно неплохая команда. Проклятье, думает Жан. Он сомневается, что найдется хоть один офицер, с которым бы он сработался настолько хорошо.***
Гарри удивительно терпелив по отношению к частым вспышкам скверного настроения Жана, тех самых, которые заставляют на окружающих его людей. Гарри обладает возможностью просто сбросить со счетов, держать удар — понять, сказал ли Жан очередную гадость по какой-то конкретной причине или же из-за плохого расположения духа. Жан это очень ценит. Он подозревает, что Гарри, наверное, это известно. Гарри всегда умеет сказать нужную фразу, фразу, которая поможет ему успокоиться, или же вызовет внезапный громкий смешок, чтобы разрядить обстановку. В этом и дело — он всегда видит разницу между ситуациями и инстинктивно понимает, какого подхода требует Жан. Это на удивление приятно. Жан это ненавидит.— Несколько месяцев спустя –
Гарри становится на колени перед Жаном, приподнимая его ноги. За головой Гарри женщина на экране дрочила два члена одновременно. Руки Гарри скользкие от смазки, капающей на задницу Жана и на диван. Видимо, в данный момент это его не волнует. Жан, широко разведя перед ним ноги, чувствует себя просто смешно, поэтому он решает следить за происходящим на экране, а не действиями Гарри. Пальцы и язык Гарри и раньше бывали в заднице Жана, но сейчас ему удалось уговорить его пойти дальше. Жан не уверен, как именно это произошло. Возможно, глубоко красноречивое и будто бы безграничное восхищение его задницей могло как-то на это повлиять. Гарри толкает кончик члена в Жана и останавливается. Он касается себя, пока головка его члена лишь едва внутри. Когда Жан понимает, что происходит, он чувствует себя почти оскорбленным. Гарри даже не собирается по-настоящему его трахать. Он всего лишь подрочит в него. Будто бы он думает, что Жан не сможет вобрать в себя весь его член или что-то вроде того. Сможет ли Жан действительно это сделать или нет — совершенно неважно. — Ты так хорошо справляешься, Жан, — хрипит грубый низкий голос прямо у него под ухом. — Ты что, серьезно собираешься только по-, — начинает жаловаться Жан, но тут Гарри останавливается и делает руками то, что всегда так хорошо ему удается; Жан забывает, что именно хотел сказать.— еще позже –
Иногда в баре они выбирают мужчину, с которым потом отправляются домой. Иногда — женщину, если удастся найти ту, которая будет достаточно открыта для такого. В каком-то смысле второй вариант им нравился больше. Это было редкостью. Что-то новое. Но, в конечном итоге парней подцепить было намного легче. Звонкий шлепок плоти о плоть, напряженные мускулы врезаются друг в друга. Жан начал подозревать, что именно это и требовалось Гарри, чтобы заполнить пропасть в себе, которая все никак не заполнялась наркотиками и алкоголем. Гарри явно предпочитает изящных, молодых и привлекательных мужчин. Жан не может определить, чем именно он представляется в глазах Гарри. Может, Жан — всего лишь удобная для траханья дыра, слишком глупый, чтоб убежать, как и поступили все остальные, мрачно думает он, очередной раз будучи не в духе. Гарри, наверное, вставил бы свой член в любого назначенного ему партнера. Видимо, так оно и было, если услышанным им слухам можно доверять. Череда партнеров, все как один в скором времени желавших перевестись в другие отделы — их запросы без замедления были одобрены Прайсом. Картина складывается не лучшая. Чудо, что Жан продержался все это время. Вот, что ему говорят на участке, однако слова они используют иные. Поэтому Жан удивлен, когда он, отвернувшись от бара, замечает, как Гарри разглядывает мужчину, возраст которого явно выходил за рамки его обычных предпочтений, и в котором не было определенной утонченности, привычной для фаворитов Гарри. В груди у Жана что-то замирает — от шока, когда он узнает, кто это. — О нет, нет, нет, — тихо бормочет он и, в спешке оставляя напитки на рядом стоящем столике какой-то напуганной пары, направляется к Гарри. Он хватает его за плечо и резко разворачивает к себе, лицом к лицу: — Гарри, нет, только не он. — Почему нет? Тебе не нравятся парни-солийцы? Мне кажется, с ним бы могло быть довольно весело, — Гарри окидывает мужчину оценивающим взглядом, на его лице уже явно проступает то самое выражение. По мнению Жана, солиец, с его стройным телом и белой футболкой, выглядывающей из-под расстегнутой черной летной куртки, не был тем, с кем могло быть так уж и весело. — Он не для нас, Гарри. Мужчина оглядывает толпу с нечитаемым выражением лица и, сидя за барной стойкой, неспешно потягивает свой напиток. Лицо его напряжено и неприступно. Нечитаемо. Он не смотрит в их направлении, за что Жан благодарит богов, едва не перекрестившись по привычке. — Что-то в нем заставляет меня думать, что… я его знаю, — бормочет Гарри, все еще не отводя взгляд. — Ты знаешь его? Это что, снова одно из твоих пугающих ощущений из ниоткуда? Посмотри, вон, видишь то, под его курткой? — Это же… — щурится Гарри, замечая ремешок наплечной кобуры под курткой, едва различимый в приглушенном освещении… Мужчина вооружен. И, так как он не выглядит, как член мескийской банды, это может значить только… — Он из РГМ, Гарри. Поэтому тебе и кажется, что ты его знаешь. Поэтому ты и должен знать! Этот мужчина, можно сказать, знаменит; во всяком случае, по меркам офицеров РГМ. — Да? — Гарри наконец переводит взгляд на Жана. — Это Кицураги из 57-го. Ты же слышал о нем, а? — Кицураги… это разве не тот коп-пинболист? Но если он здесь, то это значит… — его взор, будто примагниченный, снова обращается на мужчину. — Ни хрена не важно, что это значит, Гарри. Нельзя срать там, где ешь. Об этом мы договаривались, ты же помнишь? По отделу и так ходит достаточно сплетен. Лучше нам на этот раз отказаться. — Но выпивка… — В жопу выпивку. Ее продают и в других местах — но вот офицеров не при сраном исполнении в других местах нет, — шипит Жан ему прямо в ухо, крепко схватив за плечо. Однако, хоть выпивка в других заведениях и была, там не нашлось никого, кто бы захотел отправиться к ним домой. Этой ночью, когда Гарри трахает его, он ведет себя тише обычного, и Жан думает, хотел бы ли тот сейчас трахать кого-то другого. Да насрать, даже если это так. Жан тоже хотел бы трахать кого-то другого, но Гарри — тот, с кем он застрял.***
Лето в Ревашоле прохладное и влажное; жаловаться на погоду, в действительности ею наслаждаясь, — почти национальное развлечение. Ночью, наконец, достаточно тепло, чтобы оставить окна открытыми. Жан всегда переживает, что во время секса Гарри будет вести себя слишком громко, что соседи услышат. Но он все равно оставляет. В этот раз Гарри лишь приоткрывает их — летний воздух, свежий после недавнего дождя, еле задувает в комнату — и нежно целует лицо Жана, пока тот кончает себе в руку, тяжело дыша. — Тебе нравится? Со мной ты так хорошо кончаешь, м? — бормочет Гарри у него за спиной и, вжавшись носом ему в шею, продолжает его трахать. — Не с тобой я, блядь, хорошо кончаю, а с собой, — говорит Жан, будто раздражаясь, но он бы соврал, если бы сказал, что член Гарри не помог хотя бы самую малость, что теперь, привыкнув к новым ощущениям, было довольно приятно. Поначалу Жан дрочил, отвлекая себя от члена в заднице и кряхтящего сверху Гарри. Но теперь все по-другому. Гарри вытаскивает член и стонет, кончая, сперма льется ему на живот. Жан встает и направляется в ванную, не дожидаясь, пока тот закончит. Где-то Жан должен был провести черту — сперма Гарри не будет вытекать из его задницы. Им следовало бы использовать презервативы, думает Жан, но он старается не зацикливаться на этой мысли. Он смотрит на свое отражение в зеркале ванной комнаты. От правого нижнего угла откололся небольшой кусочек стекла. Магическим образом откололся после ночи, когда Гарри остался у него. Надо бы заменить, думает Жан. Он думает о замене многих вещей в своей жизни, но руки до этого все никак не доходят. Позже этой ночью Жан просыпается, не понимая, что же его разбудило. Место Гарри возле него пустует. Сквозь темноту Жан пялится в потолок и слушает — из ванной комнаты доносится едва слышное бормотание Гарри. Единичный случай, думает он, но все повторяется снова. Еще одна ночь — то же самое. А потом это начинает происходить и днем: Гарри, притаившись в углу, держит свой галстук и разговаривает, будто ведя с ним полноценный диалог у себя в голове. Когда это происходит в рабочее время, Жан старается отвлечь остальных, чтобы они ничего не заметили.***
Жан знает — когда Гарри начинает говорить на своем родном языке, дело плохо. Общаться на весперском уже вошло в привычку, поэтому переход на сюренийский всегда нервирует. Из уст Жана его можно услышать лишь когда тот злится; Гарри же обращается к родному языку, когда он очень, очень пьян. — Va te faire foudre, — бормочет Гарри. Отъебись. — Нет, говнюк, не отъебусь, — говорит Жан, помогая ему встать. Гарри позволяет, все еще озвучивая невнятные оскорбления. Жан отказывается отвечать на сюренийском. Почему-то ему кажется, что так он сдастся. Они детективы РГМ, черт побери, а рабочий язык РГМ — весперский. Почему это — именно та деталь, к которой он так крепко привязался, его принцип номер один, он не уверен, что знает. Да, это — рабочий язык, навязанный Коалицией, но Жан к нему уже привык, и теперь, спустя года, он ощущает себя странно, разговаривая с Гарри на сюренийском. Что-то слишком личное, что ли. Напоминание о их совместной истории, совместному детству. Общаться на родном языке что-то значит. Что-то, чего бы с Гарри он не желал. — Vic. Vic, Je t’aime, — бормочет Гарри ему в ухо. Его дыхание настолько пропитано алкогольными парами, что теперь стало практически огнеопасным. — T’es le seul’homme… — конец этой фразы затерялся в нечленораздельном шепоте, чему Жан был рад, но смысл определенно был ему понятен. Единственный мужчина, которого Гарри когда-либо будет любить. В этом он сомневается. И даже если это было бы правдой, Жану бы ни за что не хотелось оказаться в одном списке с Дорой, чье имя обречено без конца оплакиваться как великая любовная потеря прошлого. — Ta guelle, Harry, — резко обрывает его Жан, не давая закончить. Заткнись, Гарри. Иногда, когда Гарри застает его врасплох, он переходит на сюренийский, но позже ненавидит себя за каждое слово. — Ты не любишь меня, тебе просто нравится, когда я нахожусь в достаточной близости, чтобы ты мог засунуть в меня свой член, — Жан слышит, насколько грубо прозвучал его собственный голос. — Ты любишь лишь свои страдания, — добавляет он, но Гарри уже в отключке. Позже Жан думает, помнит ли Гарри что-либо с того момента. Гарри больше никогда так не говорил.***
Когда к ним присоединяется Жюдит, Жан понимает, что она действительно ему нравится, что сразу же заставляет его существенно обеспокоиться о ее будущем в участке. — Мы не можем позволить себе потерять еще больше хороших людей с нашего участка, — говорит он Гарри. — Ты слышишь? Я, блядь, не шучу, Гарри. Никакой странной фигни с твоей стороны, понял? Побудь нормальным хоть один сраный раз! И, к его удивлению, это сработало. С Жюдит Гарри ведет себя удивительно нормально. До такой степени, что бедной женщине начинает казаться, что они вдвоем на самом деле друзья. Такое поведение кажется Жану еще более подозрительным, чем обычная неуравновешенность Гарри, что, в свою очередь, заставляет его чувствовать вину за свою недоверчивость. Но его подозрения подтверждаются, когда Гарри, манипулятивный ублюдок, напивается и за ее спиной говорит, что она похожа на лошадь. Раньше Жана веселили едкие комментарии Гарри о их коллегах — он и сам его в этом поддерживал. Иногда Гарри был довольно остроумен, отпуская по-дружески колючие шуточки. Но сейчас это начинает раздражать. Да и Жюдит такого не заслужила. Может, никто из их коллег такого не заслужил, думает Жан. Он говорит Гарри заткнуться и уходит, когда тот отказывается воспринимать его всерьез.***
Пока они на работе, Жан хранит наркотики Гарри у себя — чтобы хоть немного его замедлить. Минимизирование ущерба. Вот к чему свелись его партнерские обязанности. — Почему ты не уходишь? — спрашивает Джудит, узнав, в какой он ситуации. — Ты всегда можешь перевестись в другой участок, ты же знаешь. Интересно, как много людей это заметили, но не решились ничего сказать, думает Жан. — Не могу. Посмотри на него. Этот грустный засранец нуждается во мне, — говорит Жан. Гарри снова стоит где-то в углу, и Жану удается услышать примерно половину беседы, которую тот ведет сам с собой. — Он нуждается в помощи. Ты, дающий ему наркотики — не помощь. Жан думает, с уже успевшим ослабнуть чувством вины, о пакетике со спидами в своем нагрудном кармане. — Теперь он хотя бы не пьет. Ты же знаешь, вся проблема в алкоголе. Она окидывает его пронзительным взглядом: — Теперь он хотя бы не пьет так часто.***
Иногда, когда на работе дела идут совсем плохо, они трахаются по грубому — жестче, грязнее, и после Жан чувствует себя так же, как после действительно хорошей тренировки, очищенным от роящихся в голове мыслей. Именно такие разы доставляют ему больше всего удовольствия.***
Джи Беви — Гийом Беви — присоединяется к оперативной группе. Участок будто оживился — все действительно надеются, что его перевод позитивно повлияет на авторитет 41-го округа. Беви — будто сгусток чистой энергии, заядлый курильщик со светлыми волосами и солнцезащитными очками, которые он никогда не снимает. Гарри смело приобнимает его за плечи, дает прикурить — и дружеское расположение уже обеспеченно. Они быстро находят общий язык, учитывая их общую нескончаемую ностальгию по Новому и амбициозные идеи Джи Беви о потенциальной помощи следственной группе. Спустя месяц даже Жан начинает чувствовать себя более оптимистично. Беви — полезный сотрудник. Всем он нравится. Продолжается это недолго. Проходит лишь три месяца, и вот, в уборной он встречает Гарри, развалившегося в углу в процессе так называемого «диско-сна» («Если ты просто свалился в отключке — никакой это не «диско-сон»!», не раз пытался сообщить ему Жан). Между ними что-то происходит. Жан так и не узнает, что именно, но Беви увольняется, оставляя о РГМ откровенно нелестный отзыв. Гарри нелегко с этим справляется. И не только с этим. Как-то Жан покупает дешевый желтый парик и решает удивить им Гарри, имитируя при этом напоминающий радиокомментатора голос Беви, тогда их это здорово повеселило. Смеяться сквозь боль — вот и все, что теперь остается. Немного напоминает старые времена.***
Несмотря ни на что, перед работой Жан, проснувшись пораньше, отправляется в спортзал. Гарри же решил больше не тренироваться. Он многое решил больше не делать. Но для Жана единственная возможность добиться хоть какой-то ясности ума — нагружать свое тело до изнеможения, стать настолько уставшим, что на размышления сил просто не хватит. Ему не понятно, почему Гарри не чувствует себя так же. Очевидно, у мужчины есть свои грехи, но способа искупить их — никакого. Когда штанга начинает подыматься слишком легко, настолько, что ее тяжесть больше не отвлекает от лезущих в голову мыслей, он добавляет больше веса. Со временем это, конечно, дает свои плоды — тело становится крепче, рельеф мышц заметен даже под рабочей униформой. Наблюдая за его ежедневными походами в спортзал, коллеги восхищаются его дисциплинированностью. Жан даже не может насладиться их комплиментами. Он делает это не потому, что хочет выглядеть хорошо. Не потому, что ему хочется что-то доказать, пройти какую-то ментальную проверку. Он делает это от отчаянья, потому что он должен — чтобы выжить. И чем же тут гордиться? Гарри принимается за поиск зацепок, работая ночи напролет, даже когда Жан в связи с окончанием рабочего дня уходит домой. Теперь они практически не трахаются, ведь Гарри безвылазно торчит на работе; цеплять парней в баре они перестали. Жан не чувствует вины за то, что Гарри остается на работе без него. Ни один здоровый человек не вынесет столько часов без отдыха. Он наконец осознает — Гарри пытается заглушить все проблемы работой. Видимо, не очень успешно. Жан думал: может, если бы на то была хорошая причина, если бы он, например, начал встречаться с какой-то женщиной, ему бы удалось разорвать этот порочный круг. Гарри, обычно инициирующий их встречи, звонит ему все реже и реже, Жан же перестал совсем; постепенно их встречи и вовсе прекращаются, однако Гарри, кажется, до сих пор считает себя вправе полапать его за задницу пока думает, что никто не смотрит, или же, если они в раздевалке, выдает это за шутку. Все это, похоже, приближается к своему завершению, но оставшаяся неопределенность гложет Жана, оборачиваясь напряженным ожиданием — будто Гарри вот-вот позвонит, настырно зовя к себе домой. Но Гарри не звонит, и Жан не знает, что он чувствует больше — облегчение или разочарование. Как бы то ни было, высокая загруженность на работе не оставляет ему никаких шансов на какие-либо новые отношения.***
В ноябре 50-го Гарри делает последнее на ближайшие четыре месяца здоровое решение и отклоняет свое повышение. Жан старается не думать, как эти отношения, эти не-отношения, продолжавшиеся почти пять лет, стали самыми длинными, в которых он когда-либо состоял. Ревашоль за ним наблюдает. Наблюдает за двумя куда-то идущими, несмотря на дождь и снег, детективами-партнерами. В феврале 51-го намечается пятая годовщина Жана в 41-м участке, но ему не хочется ничего праздновать. Гарри вечно отсутствует, пропадая в вечном запое, и Жану остается лишь справляться самому. Когда до него доходят слухи о вечеринке-сюрпризе в его честь, он, по-тихому попросив Прайса, ее отменяет. Иногда город пытается заговорить с Жаном, но разум его слишком затуманен личными переживаниями, чтобы заметить это. Позже город заговорит с его партнером, и тогда, с чистым, как белый лист, сознанием, Гаррье Дюбуа наконец-то его услышит. Спустя месяц, в кафетерии хостела, находящегося в дыре под названием Мартинез, Гарри скажет Жану отъебаться. И в этот раз, больше не в силах терпеть, Жан действительно его послушает.