***
Ее превосходительство Наруками Огосё сегун Инадзумы и Электро Архонт сидела в идеальной позе сейдза и немигающим взглядом смотрела на наполненный до краев тяван, который держала в руках. Лицо сегуна не выражало ни единой эмоции и Тома, который только и желал, что провалиться сквозь землю, даже не пытался представить, какие мысли могли крутиться у самого бога Инадзумы. — Говорят, одного единственного взгляда достаточно, чтобы определить искусно заваренный чай, — наконец произнесла великий сегун после продолжительного молчания. — Но на самом деле достаточно вдохнуть чайный аромат, чтобы определить искусность мастера. Голос архонта был холоден и безразличен. Не зная, что ответить, Тома промолчал. Он не был даже уверен, что сегун обращалась к нему. Да что там, он вообще мало представлял, почему оказался здесь, ранним утром, когда заря только начинала заниматься, в чайном домике поместья Камисато с сидевшим на расстоянии вытянутой руки архонтом Инадзумы за чашкой заваренного самой госпожой Фурутой чая. — Этот секрет мне как-то поведал один старый чайный мастер. Он был слеп, но в искусстве чайной церемонии ему не было равных во всей Инадзуме. И даже спустя столько лет с его смерти еще не нашелся мастер, который смог бы превзойти его. Но этот чай… — сегун аккуратно поднесла тяван к лицу и медленно вдохнула, — думаю, Фуруяма оценил бы его по достоинству. Последовав примеру архонта, Тома сделал небольшой глоток. Вкус чая он совершенно не почувствовал. — Этот чай напомнил нам о дорогих сердцу временах. По возвращению в Тэнсюкаку мы отправим лучший чайный набор в качестве ответного дара. Лишь вся приобретенная с годами выдержка позволила Томе не поперхнуться. — Великий сегун слишком добра. Для всего клана Камисато и госпожи Фуруты ваши слова будут наилучшей наградой. В большем совершенно нет нужды. К тому же страшно представить, чем может вылиться такой подарок для и без того неровных отношений Трикомиссии. В последнее время Инадзума бурлила от пережитых потрясений: Охота на Глаз Бога и указ Сакоку, гражданская война с Сангономией, отмена Охоты и указа, архонт, гуляющий по Ханамидзаке и лично вмешивающийся во внутренние вопросы клана Кудзе — и все это чуть больше, чем за год. Сейчас, когда только-только наступило затишье и баланс сил в Инадзуме еще только устанавливался, страшно представить как отреагируют остальные кланы, если пойдет слух, что сегун лично отправила подарок клану Камисато. Инадзума не выдержит сейчас еще одну гражданскую войну, теперь уже между правящими кланами. Впрочем, архонт, кажется, была совершенно иного мнения. С тихим стуком тяван сегуна опустился на гладкую поверхность стола, архонт, впервые с начала чаепития, подняла на Тому свои полные безразличия глаза. В них не было ни гнева, ни раздражения, ни недовольства — ничего, и это куда сильнее чем что-либо другое выворачивало внутренности Томы наизнанку: с такими же глазами в тот день, на церемонии Охоты, его чуть не лишили Глаза Бога. — Любое искусство должно быть оценено по достоинству. Мы решили, что оно достойно ответного дара, но ты противишься. Вновь. — Великий сегун, я никогда… — В день праздника Охоты ты поднял против меня нагинату. Поднять оружие против меня значит поднять оружие против всей Инадзумы. За таким преступлением должно следовать немедленное устранение. Но… Это был хороший бросок. Точно в голову. Будь на моем месте обычный смертный, удар мог бы стать фатальным. Учитывая это и то, что ты выступил в защиту своего друга, я уважила твою смелость и отпустила вас. Тома с трудом сглотнул подошедший к горлу ком. Он не задумывался — очень старался не задумываться — почему они тогда не стали жертвами Мусо но хитотати. — Твое сопротивление в тот день мне… понятно, — все так же безразлично продолжила Архонт. — Но сейчас Охота на Глаз Бога прекращена, а комиссия Тенре во главе с кланом Кудзе возмещает убытки пострадавшим. С учетом твоего участия в церемонии Охоты, я посчитала, что будет справедливым принести извинения лично и отправила приглашение в Тэнсюкаку. Но мое письмо было проигнорировано. Почему? Сколько ни размышляла, не смогла найти причины для подобной дерзости. — Но великий сегун, — изумление Томы было столько сильно, что перебороло даже кипящий внутри страх. Должно быть это впитанное еще в детстве, в далеком Мондштадте, стремление к свободе, но возражения всемогущему божеству Инадзумы, вырвались у него сами собой, — я не получал никаких писем. — Правда? — на лице архонта не дрогнул ни один мускул, но Тома чувствовал: любое неверное слово — и он подпишет себе — а может и не только себе — смертный приговор. — Окудзумэсю заверили меня, что ты получил письмо лично в руки. Ты утверждаешь, что они солгали? Окудзумэсю… Желудок Томы свернулся в тугой ком. В поместье Камисато в последние несколько недель не посещали ни гонцы, ни посланники сегуната. Разве что… Память с отвратительной точностью нарисовала напуганное лицо молодого паренька в форме комиссии Тенре, наотрез отказывавшегося забрать врученное, как считал Тома, по ошибке суримоно. Что там о нем говорил Хякубэй? Словно в ответ суримоно, аккуратно сложенное во внутренний карман, обожгло его похлеще пылающего цветка. С того инцидента с офицером Тома всегда носил его при себе, ожидая гонца за неверно отправленной посылкой. Или возвращения господина Аято, который, конечно же, непременно должен был что-то знать. В итоге вместо гонца или господина к нему, кажется, явился сам отправитель письма. Осторожно, чувствуя напряжение в каждом мускуле, он достал из внутреннего кармана тонкий лист гравюры и положил на стол, перед архонтом. — Великий сегун имеет в виду это письмо? Мгновения перед ответом показались целой вечностью. — Значит ты все-таки получил приглашение, — наконец произнесла сегун после долгого молчания, — но посчитал возможным проигнорировать его. Почему? Теперь, лично придя сюда, я не уйду, пока не получу ответов. Впервые в жизни Томе было так сложно подбирать слова. Да, паззл со странным письмом и неожиданным ранним подъемом, когда обычно спокойная и мягкая экономка поместья Камисато чуть ли не пинками вытолкала сонного Тому из кровати, собрала и, ничего не объясняя, буквально затолкала в тясицу, где, словно в засаде, его уже ждала сама сегун Райдэн, наконец сложился. Но решение, которое обычно столь легко приходило в голову, стоило только узнать нужные детали, не находилось. — Клянусь, что у меня не было и мысли игнорировать приглашение сегуна, — наконец начал Тома, опасаясь, что его молчание затянулось. — Приглашение я и вправду получил, но, признаться, посчитал, что гонец просто ошибся с получателем. В письме мое имя не упоминалось, а поскольку Глаз Бога мне все-таки удалось сохранить, извинений от сегуната я и не ждал. — Вот как… Значит причиной подобного неуважения стало недопонимание, — архонт на секунду прикрыла глаза. — Я принимаю такой ответ. Поскольку ты сам показал письмо, у меня нет причин сомневаться в твоей искренности. Тома почти не сдержал облегченный вздох, но следующие слова сегуна чуть не заставили его поперхнуться: — И раз это недоразумение разрешено, мы на неделе ждем тебя в Тэнсюкаку для официального принесения извинений. Чем выльется для клана подобная выходка Тома даже не собирался думать. — Подобное приглашение величайшая честь, которой может удостоиться любой поданный сегуната… Архонт кивнула. И в этом движении не было ни грамма гордыни или самодовольства. Так соглашаются с общеизвестным и не подлежащим сомнению фактом. — Однако я не достоин подобной чести. — Не тебе это решать, — холод в голосе сегуна мог сравниться разве что с морозами Драконьего Хребта. — Покуда Инадзума находится под руководством сегуната, в ней будет царить закон. И закон в Инадзуме карает только виновных. Изъятие твоего Глаза Бога мы не считаем ошибкой. Но тебя принудили участвовать в Церемонии Охоты. И за это Бакуфу Инадзумы в моем лице обязан принести извинения. — Великий сегун конечно же помнит, что я сорвал Церемонию и не лишился Глаза Бога. Возражать сегуну в лицо можно быть или граничащей с глупостью храбростью, или безумием. Тома не был безумцем, да и храбрецом себя не считал. Но он не мог позволить себе доставлять проблемы комиссии Ясиро или клану Камисато. Пока гнев будет направлен только на него, он способен возражать даже самому Архонту. — Поэтому меня нельзя считать пострадавшим. К тому же теперь, когда великий сегун в милости своей отменил Охоту, большего я и пожелать не могу. Сегун молчала. Тяжелый, пронизывающий до самого нутра взгляд придавил Тому к месту, не давая возможности даже шевельнуться лишний раз: все его силы уходили на то, чтобы выдержать взгляд Архонта. В наступившей тишине был слышен далекий крик пролетавших где-то над горой Ёго птиц. — Я вижу, ты упорствуешь, — наконец произнесла сегун. — Но и я не отступлюсь. В таком случае есть единственный выход. Легко встав, она бросила не оборачиваясь: — Проведи меня в додзе. — Конечно, великий сегун, я вас провожу, — Тома, скрывая недоумение, встал. — Но… Я могу узнать, что именно великому сегуну понадобилось? Быть может будет быстрее, если я это принесу сюда? Архонт смерила его нечитаемым взглядом. — Поскольку ты столь яростно противишься нашим добрым намерениям, нам не остается ничего иного, кроме как проверить твою волю. Одного спарринга будет вполне достаточно. — Вы… Хотите провести спарринг сейчас? — не ожидавший такого поворота Тома даже забыл об базовом этикете. Но Архонт даже не заметила. Смерив его тяжелым взглядом, она все же ответила. — Ты заставляешь меня повторяться. Но в этот раз я тебя прощу. Мы устроим спарринг. Сейчас. Или есть что-то, что может нам помешать? Ответа на этот вопрос у Томы, к его огромному сожалению, не нашлось.***
— Эта стойка… Ее не использовала ни одна из школ, когда-либо практиковавших нагинатадзюцу. И все же я не могу назвать ее совсем уж чуждой. Каким оружием ты привык пользоваться? — Копьем, — в иной ситуации Тома бы поразился, как можно лишь по одной стойке сказать так много, но ситуация не располагала к лишним размышлениям. — В Мондштадте, городе откуда я родом, большой популярностью пользуется копье. Им владеют большинство членов Ордо Фавониус, защитников города. — Вот как… — сегун опустила деревянную нагинату, еще секунду назад направленную точно в горло Томы, — отрадно слышать, что спустя столько лет жители Мондштадта по достоинству оценили это оружие. Еще не так давно владение копьем в вашей стране всесторонне порицалось. Интересно, чего достигло монштадское боевое искусство с тех пор. — Прошу великого сегуна не судить о нем на основании моих скромных навыков. Меня обучили лишь основам. — Отнюдь. Основ вполне достаточно, чтобы сказать многое о любом боевом искусстве. Если знать, куда смотреть. Вот только, — Архонт смерила тяжелым взглядом сжатую в руках Томы такую же как и у нее деревянную нагинату, — весь бой теряет смысл, пока ты не держишь в руках копье. — К сожалению, в имении нет деревянных копий. Не только в имении. Во всей Инадзуме после указа Сакоку найти оружие из других регионов было практически невозможно. Чему Тома, должно быть, впервые был так рад. — Не страшно, — сегун спокойно прошла мимо Томы к дальней стене додзе, где в оружейной стойке среди боккэнов, синаев и нагинат стояло боевое копье, которым обычно пользовался Тома во время тренировок с Аякой. — Это тоже вполне подойдет. — Пусть оно и затуплено, я не посмею поднять боевое оружие против сегуна. — Ты отказался от моих извинений. Теперь оскорбляешь своим отказом от спарринга? — Ни в коем случае, великий сегун, но… — Тогда бери свое оружие и сражайся. Конечно же его размазали по стенке. Хоть Тома, по его собственному мнению, никогда не блистал талантами в боевых искусствах, но постоянные спарринги с братом и сестрой Камисато подарили ему неоспоримый опыт, который не раз пригождался в вопросах, которые ему приходилось решать для комиссии Ясиро. Но то, что могло сработать против простых похитителей сокровищ, нобуси или даже кайраги становилось бесполезным, когда противником являлся сам сегун Инадзумы. От первых ударов он увернулся скорее случайно: даже господин Аято, как никто другой любящий завершать бой несколькими несомненно быстрыми ударами, не мог сравниться в скорости с архонтом. Удары сыпались с такой силой и скоростью, что Тома только и успевал, что подставлять древко копья в не самой удачной попытке блокировать их: уклониться от такой атаки казалось просто невозможным. Чувствуя, что его планомерно зажимают в угол, Тома решился рискнуть: приняв особенно сильный режущий удар нагинаты на гарду, он резко дернул в сторону и вверх, пытаясь выбить нагинату из рук противника. Всего на долю секунду ему показалось, что замысел удался, но потом додзе резко завертелось, и Тома сам не понял, как оказался прижатым лопатками к татами с острием нагинаты у горла. Копье отлетело на несколько метров в сторону. Тома хотел было подняться, но стоило ему двинуться, как деревянный наконечник ощутимо надавил на горло. Райдэн возвышалась над ним такая же неизменно спокойная и безразличная. За время короткой схватки у нее, кажется, даже не сбилось дыхание. — Я оценила твои навыки. Чудэн. Тебе стоит больше поработать над стойками. Слишком сильно перенося вес назад ты быстро потеряешь равновесие и легко позволишь противнику загнать себя в угол. Ударам не хватает силы и точности. При косом ударе используй свой вес. Уходя же в глухую защиту, старайся использовать вес противника против него самого. И… Посреди разгромной оценки боевых навыком Томы сегун неожиданно замолкла. Вечно безразличное лицо едва заметно вытянулось будто бы в немом удивлении, и, впервые с начала поединка отвела от Томы свой тяжелый пронзительный взгляд. Удивленный, Тома проследил за взглядом Архонта: на искусно вышитом рукаве сегуна виднелся тонкий, едва заметный надрез. В причине его появления можно было не сомневаться: даже великолепное кимоно великого сегуна не могло противостоять острию пусть и затупленного, но боевого копья. Тома не успел выдавить из себя ни слова, когда сегун неуловимым для взгляда движением поставила нагинату у стены и, больше так ничего и не сказав, покинула додзе. Тихий стук закрывшихся седзи заставил Тому вздрогнуть. Кажется лишь тогда он наконец вспомнил, как дышать.***
Ни госпожа Фурута и никто другой из домочадцев поместья Камисато ни разу не спросили Тому о неожиданному визите сегуна. Чуть позже, немного придя в себя, он понял, что нежданное чаепитие и спарринг продлились не больше полутора часов и даже не разбудили никого из прислуги. Причиной тому была госпожа Фурута, не сомневался Тома. Но задавать лишние вопросы старой экономке, которая всю жизнь прислуживала самой Гудзи Яэ, Тома не решился. Он и без того был благодарен, что все произошедшее осталось только между ними двумя. Это позволило с почти спокойной душой окунуться в домашние хлопоты, готовясь к скорому возвращению брата и сестры Камисато после заседания Трикомиссии и делая вид, что никаких неожиданных визитов и не было вовсе. Когда спустя пару дней в поместье Камисато от имени сегуна пришел бесценнейший набор для чайной церемонии, Тома даже смог выдавить из себя вполне правдоподобное удивление. Впрочем, на него в тот день никто не обращал внимания: подарок от имени самого Электро Архонта произвел фурор. Общими размышлениями был сделан вывод, что это ответный дар на одолженный не так давно сервиз. И Тома с огромным облегчением эти размышления поддержал. Когда же на следующий день сегун Райдэн вновь прибыла в поместье Камисато, Тома даже не удивился: после пережитой за последние дни суматохи удивляться просто не было сил. — Я прибыла сюда, чтобы совершить небольшое путешествие среди людей, — Электро Архонт была все так же бесстрастна, но должно быть впервые рядом от нее не исходила та аура силы и опасности, что могла мгновенно поставить на колени любого, кто сомневался в силе Инадзумы. — В прошлый раз я проверила твои навыки и сочла их удовлетворительными. Поэтому до возвращения в Тэнсюкаку ты будешь моим личным телохранителем. Эти слова были подобны удару обухом по голове. Не ожидавший такого поворота Тома всего на мгновение потерял равновесие, но сегун Райдэн каким-то неведомым образом тут же оказалась рядом и, не слишком деликатно подхватив за подмышки, поставила прямо перед собой. — Не волнуйся, в случае опасности я помогу.