***
Питер был на семь лет моложе, в два раза безрассуднее и на голову выше. Питер любил науку, чувство полета и торжество справедливости. Питер восхищался репортажами Эдит, её мотоциклом и самой Брок. Он устроился в её редакцию фотографом и в первый же день оглушил Эдит своей быстрой сбивчивой речью, волнуясь. У Брок даже зазвенело в голове от его голоса, но раздражаться на Питера было невозможно. Он был еще совсем зеленый, и Эдит приглядывала за ним по мере возможностей, как за младшим братом. Каково же было её удивление, когда выяснилось, что кто-кто, а Питер не нуждается в опеке, он приглядывает сам — с крыш Нью-Йорка, за целым городом. Еще он ползает по стенам и бьется с плохими парнями разной степени опасности — от грабителей до пришельцев. И неплохо фотографирует, если только не пытается сделать селфи на лету для «Дейли бьюгл». Если бы Джей Джона Джеймсон знал, кто на самом деле поставляет ему эксклюзив, он бы лопнул от злости — мысль об этом Эдит неимоверно смешит. Но о том, что Питер Паркер — Человек-Паук, знает только она, и это накладывает определенную ответственность. Заводить с Питером романтические отношения в планы Эдит не входило. Ему было двадцать два, ей — двадцать девять, и эта разница казалась Брок слишком большой, чтобы о чем-то таком можно было хотя бы помыслить. Питер разницы между ними словно не замечал. Для того, кто впервые спас человека в шестнадцать и каждый день рискует умереть, разница в возрасте вряд ли имела хоть какое-то значение. Он смотрел на Эдит влюбленными глазами, сбивчиво звал на свидания и даже пытался дарить ей цветы, но к цветам, в отличие от сладостей, она была совершенно равнодушна. Своего чахлого кактуса ей вполне хватало. Тем не менее, Эдит стойко делала вид, что совсем не замечает оказываемых знаков внимания. Всего полгода назад расстроилась её помолвка с Хананом, и ей совсем не хотелось заводить серьезные отношения снова. А Питер, очевидно, был настроен серьезно. Для своего возраста он был поразительно ответственный, и, пока Эдит не узнала его тайну, это казалось удивительным. Питер был куда ответственней её самой. Но, несмотря на её отстраненность, он не сдавался. Питер не надоедал ей, но часто оказывался поблизости, и, попав в радиус его обаяния, Эдит не могла не смягчиться и нежилась в чистых лучах его внимания. Питер был полной противоположностью Ханана. Ханан был строг и сдержан, любил порядок, знал свое дело и больше всего на свете ценил стабильность. Его жизнь была расписана едва ли не по часам, зубодробительно идентичные рубашки всегда были отглажены и сверкали белизной, и порой Эдит казалось, что человеческим слабостям в его расписании попросту нет места. Ханан разубеждал её в этом два раза в месяц, по воскресениям, но даже эти «ленивые» дни были не исключением из правила, а подтверждением его. Эдит любила его таким — строгим, чуть насмешливым, властным. Ей нравились его официальные костюмы, лисьи черты лица и приверженность правилам. Все это было ей чуждо, но она находила очаровательным то, насколько сильно они непохожи. Сложнее стало, когда они окончательно съехались. Ханан был чересчур требователен и не оставлял попыток прогнуть Эдит под себя, но для этого она была сделана из слишком непластичного материала. Соглашаясь с Хананом, она все равно все делала по-своему, и это раздражало его, но к тому моменту он уже привык к Эдит достаточно, чтобы закрывать на это глаза. Ханан вообще был человек привычки. К тому же, им было хорошо в постели, да и щенячья влюбленность Эдит, привносившей в его жизнь хаос, не могла ему не льстить. Она говорила, что любит его, и он отвечал ей тем же, но, если Эдит озвучивала чувства, то Ханан — мысли. Он не был склонен к бурным эмоциям и, в общем-то, не знал, что такое любовь на самом деле, но все вокруг твердили о любви, родители мечтали о внуках, а брак всегда считался олицетворением стабильности и вроде как был необходим всякому состоявшемуся гражданину. Достойная работа с приличной зарплатой, послушная жена, красивый дом и здоровые дети — Ханану казалось, что все это ему необходимо, чтобы «состояться», почувствовать собственную успешность. И он стремился к этому. Что ласковая Эдит станет послушной женой и заботливой матерью, он не сомневался. Нужно всего лишь еще немного «дрессировки», и женщина-хаос по имени Эдит Брок, такая податливая в его руках, идеально вольется в его упорядоченную систему. Он сделал ей предложение, и Эдит согласилась, не раздумывая. Она давно этого хотела. Все шло по плану. Но Ханан переоценил силу своего влияния на будущую жену. Эдит Брок не была бы Эдит Брок, если бы не поступила так, как считала нужным. И когда она, пытаясь добиться справедливости, предъявила обвинения в экспериментах над бездомными такому влиятельному человеку, как Карлтон Дрейк, она разрушила не только свою карьеру, но и карьеру жениха, который настойчиво просил её во все это не лезть. Выстроенная Хананом стройная система вмиг рухнула, а подобного он никак не мог ей простить. О браке больше не могло идти речи, и Эдит, разрушенная почти под основание и так и не сумевшая найти новую работу, решилась продать свою квартирку и переехала из Сан-Франциско в Нью-Йорк, сняв жилье на окраине криминального района с весьма красноречивым названием. Это был уже не первый раз, когда она пыталась сбежать от прошлого, все бросив, но оставаться там, где она своими руками разрушила все, что имела, было невыносимо. Да и найти работу на новом месте, где о её подмоченной репутации если и слышали, то краем уха, было все-таки проще. Как и Ханан, Эдит знала свое дело, и ей нужна была только возможность доказать это. Она начала жизнь с чистого листа, и в этот её «чистый лист» и вписался Питер — очаровательный мальчишка двадцати двух лет, так непохожий на Ханана. Питер почти всегда опаздывал, мило краснел и не умел завязывать галстук. Он приглаживал волосы рукой, не любил строгие рубашки и был поразительно хорош в математике. Как его занесло в редакцию с такими-то мозгами Эдит не представляла от слова совсем, но спросить не решалась — чувствовала, что этот маленький парадокс касается чего-то личного, а для копания в прошлом друг друга они все еще не были достаточно хорошо знакомы. Впрочем, периодически ходить друг к другу в гости это им не мешало. Эдит даже соизволила убраться в своем крошечном хламушнике ради этих посиделок, а уборку она не очень-то любила. В процессе общения Эдит выяснила, что Питер тоже обожает «Звездные войны», песни «AC/DC», «Kansas» и «Led Zeppelin» и острую пиццу. У него не было родителей, не было друзей (судя по выражению его лица, это было очень больной темой), и он действительно собирался поступить в Политехнический (как и предполагала Эдит), но не срослось. Еще он не был вегетарианцем, не начищал ботинки до блеска и не считал, что Эдит нужно сбросить вес. Кроме того, ему не приходило в голову ничего ей запрещать, и это оказалось весьма приятно. Он хотел поцеловать её — она чувствовала это всей кожей, когда он сидел рядом, едва касаясь плечом её плеча. В такие моменты Эдит переставала понимать, что происходит на экране, но все равно делала вид, что не замечает его взгляда. Она знала, что он бы смутился, если бы она повернулась, и это приятно поднимало настроение и самооценку. С самооценкой у Эдит были серьезные проблемы, но, как выяснилось, Питер вполне мог составить ей конкуренцию в этом. Она не понимала, что он в ней нашел, а он переживал, что она не посчитает его достаточно интересным, чтобы продолжить общаться. Она ждала подвоха, а он — прощания, но время шло, а в их отношениях ничего не менялось, только все больше совместно просмотренных фильмов оказывалось позади и все больше маленьких фактов они узнавали друг друге. Разница в возрасте действительно не оказалась помехой (то ли из-за взрослости Питера, то ли из-за некоторой инфантильности Эдит), и периодически Брок даже подумывала о том, чтобы поцеловать Паркера самой, хотя никогда раньше не делала первый шаг. Да, она не планировала заводить с ним романтических отношений, но никто еще не смотрел на неё так, как Питер, и это…будоражило. В конце концов, они могли бы стать друзьями с привилегиями. У неё бы наверняка получилось объяснить ему всю прелесть подобного вида отношений. Единственное, что смущало Эдит в Питере — он почти всегда ходил с синяками. Это было странно с учетом того, что он был неконфликтным и жил один. Да и представить его участвующим в чем-то вроде подпольных кулачных боев было сложно. Если бы это было разовым случаем, Эдит бы могла закрыть на это глаза, списав на уличное нападение (все-таки, они жили не в самом благополучном районе), но «боевая раскраска» была привычным атрибутом Питера, так что разумного объяснения она так и не нашла. На прямо заданный вопрос Питер ответил, что он Человек-Паук и ловит преступников по ночам, на что Эдит рассмеялась и больше не донимала его расспросами. Было очевидно, что он не готов ответить честно. Когда она заставляла его снять футболку, чтобы обработать его синяки и ссадины мазью, он с преувеличенным интересом рассматривал потолок, и это тоже смешило Эдит. Перед ней сидел одновременно молодой мужчина и ребенок, и она не могла сказать точно, кем делает её желание поцеловать его. Питер был отлично сложен, у него была горячая кожа и родинки на спине. Когда Эдит в первый раз коснулась его позвонков губами, он вздрогнул и резко сел прямо, словно она его обожгла. Кажется, это случилось в марте. Эдит помнит, что окно было распахнуто нараспашку, и шум города разбавлял негромкую музыку, доносящуюся из кухонного радиоприемника. Питер обернулся к ней медленно, и, столкнувшись с его взглядом, Эдит впервые почувствовала себя на его месте — ей вдруг стало страшно, что она поторопилась и все испортила или вообще сделала что-то не так. Но стоило первому извинению сорваться с языка, Питер подался вперед и уронил её на диван, навалившись сверху. Эдит оставалось только подтянуть ноги и обхватить его бока коленями, ухватившись руками за плечи, пока он с упоением исследовал её рот, водя ладонями по изгибам её талии и бедер. Для порядочного скромного мальчика Питер был удивительно страстным и напористым. Может, сказалось длительное воздержание, а может, он действительно так сильно её желал все это время. В тот момент это не имело значения. Значения не имело вообще ничто, кроме его прикосновений и тепла. Питер делился ими охотно и брал её жадно — совсем не так, как Ханан. В том, что было между ними, не было никакой системы — только природа, бурлящая кровь и жажда, только трепетная нежность и магнетическое притяжение. Питер остался до утра, и Эдит это абсолютно устраивало, хотя каких-то три месяца назад она обещала себе придерживаться тактики отстраненного дружелюбия и не соглашаться на отношения. В жизни Эдит ничто и никогда не шло по плану — она была совсем не такая, как Ханан. Но в этот раз ей впервые за долгое время не пришлось об этом жалеть. И вот, как-то незаметно её квартирка стала обрастать вещами Питера. В ванной появилась вторая зубная щетка, в шкафу Эдит освободилась полка, а среди её одежды затесалась пара мужских футболок, которые она без угрызений совести присвоила себе (одна была с Дартвейдером!). На стенах стали появляться снимки, кактус в кои-то веки был полит и в кухонном шкафчике появились хлопья, которые Питер любил есть по утрам. Его присутствие не напрягало. И пусть они не торопились съезжаться, их присутствие в квартирах друг друга уже обозначилось с безапелляционной однозначностью. Однажды ночью, когда Эдит не могла заснуть, думая о Питере, и ворочалась с боку на бок, в её окно залез Человек-Паук. Цензурно выразить её чувства в тот момент, пожалуй, было бы невозможно. Если бы Эдит не сомневалась в том, что это не сон, она бы точно завизжала, а так только села на кровати и подтянула одеяло к подбородку. Но потом герой в красно-синем молча стянул маску и завалился на пол. В тот момент Эдит стало так страшно, что она даже перестала дышать. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что надо было учиться на врача, но тема болезни всегда была для неё слишком тяжелой, а от вида крови ей становилось нехорошо. Но Питер был ранен и, кажется, вот-вот собирался отключиться, и ей надо было что-то делать, несмотря на парализующий страх и шок. Она потянулась за телефоном, чтобы позвонить в скорую, но тут жгут паутины вырвал мобильник у неё из рук, и Питер прохрипел с пола: — Нет. Все не так страшно. Неси аптечку. Эдит оставалось только послушаться. Теперь она отчетливо поняла, зачем Питер пополнил её аптечку бинтами и медицинскими иглами. Её руки дрожали, пока она помогала ему избавиться от костюма, пока обрабатывала его раны текилой за неимением спирта, пока пыталась вдеть нитку в иголку и никак не могла. — Не бойся, я регенерирую быстрее обычного человека, — сказал Питер, и, если бы он выглядел чуть лучше сейчас, Эдит точно залепила бы ему пощечину. Когда они в четыре руки подлатали его, Питер выпил обезболивающее и Эдит смыла с него кровь влажной тряпкой, она уложила его в кровать, и только после того, как он провалился в сон, наконец позволила себе разрыдаться — по-детски горько и безутешно, заглушая звуки прижатой к лицу подушкой. Для одной ночи было слишком много впечатлений. Эдит пролежала без сна до рассвета, прислушиваясь к дыханию Питера, а утром позвонила на работу, чтобы взять больничный за свой счет и сообщить о том, что Питер не придет тоже, потому что во время их ночной прогулки на них напали грабители, и его нужно отвезти к травматологу, чтобы проверить на наличие переломов. Начальник сочувственно поохал, не усомнившись в рассказе из-за надтреснутого голоса Эдит, усердно пытающейся на расплакаться снова. К тому же, пусть они это и не афишировали, в отделе все знали про то, что они с Питером вместе. К тому моменту, как Питер проснулся, он и правда выглядел лучше. Должно быть, не соврал про ускоренную регенерацию. Зашитый и постиранный костюм Человека-Паука сушился на двери, а Эдит сидела в кресле рядом с кроватью, мрачно глядя в чашку с кофе. Она чувствовала себя усталой и запутавшейся, и у неё было много вопросов, но она никак не могла решить, какой задать первым и стоит ли вообще что-то спрашивать. Может быть, все это окажется жутким реалистичным сном, и она скоро проснется и забудет его? — Наверное, мне следует сказать, что мы должны расстаться в целях твоей же безопасности, — сказал Питер, внимательно глядя на Эдит. Опухоль прошла, и теперь левая половина лица его была насыщенно-сливового цвета. — Но? — сипло спросила Эдит. — Ты выглядишь, как щенок, нассавший хозяину в тапки. Тебе явно хочется добавить что-то еще. — Не бросай меня, пожалуйста. Эдит закатила глаза и, поставив чашку на пол, залезла к нему в кровать. Питер потянулся обнять её, но тут же поморщился, охнув. Его грудь была плотно стянута бинтом, и Эдит не была уверена, что его ребра целы. — Дурак, — припечатала Брок и спрятала лицо в его плече, чувствуя, что к горлу снова подкатывает комок. — Ты напугал меня до усрачки. А если бы ты… И что это вообще было? Питер коснулся губами её волос. — Я тебе все объясню чуть позже. Давай пока просто полежим? Эдит не стала спорить, осторожно его обняв. После той злополучной ночи их отношения вышли на тот самый серьезный уровень, которого так опасалась Эдит. Но теперь ей казалось, что иначе и быть не могло. Эдит Брок стала подружкой супергероя («Какой нахрен подружкой? Нам что, по тринадцать? Зови меня своей женщиной!»), и это было одной огромной проблемой. Но она не собиралась бросать Питера. Что-то подсказывало ей, что лучше она никого не найдет. Он относился к ней бережно, как коллекционер к редкой фарфоровой вазе, уютно вписывался в интерьер её квартирки и приносил ей кофе в постель, потому что утренний подъем приравнивался для Эдит к маленькой смерти. Еще он не раздражал её чрезмерной бодростью и свежестью, что было свойственно Ханану. Питер с утра был растрепанный, сонный, заторможенный и часто не мог попасть в штанину с первого раза или надевал футболку задом наперед. В общем, вел себя как нормальный человек, а не как робот, и рядом с ним Эдит не боялась быть неидеальной. Еще ему нравилось её тискать, и это было одновременно смущающе и приятно. Эдит никогда не была худенькой — у нее были полные бедра, мягкий округлый животик и большая грудь. Собственная фигуристость всегда была поводом для комплексов, но Питеру так очевидно нравилось, что у неё есть за что подержаться, что она уже не сопротивлялась, когда он просил не выключать свет. Ему хотелось смотреть на неё, хотелось её трогать, и, видя влюбленность в его глазах, Эдит волей-неволей чувствовала себя красивой. А еще его «паучье чутье» оказалось весьма полезным в быту. Питер очень вовремя мог заметить, если на плите что-то собиралось подгореть или перелиться через край, что у Эдит, никогда не проявлявшей на кухне особых способностей, случалось сплошь и рядом. Периодически Питеру приходилось менять работу, потому что его увольняли за «недисциплинированность» или «внезапные исчезновения» (не так-то просто совмещать жизнь Питера Паркера с жизнью Человека-Паука). Время от времени он вынуждал Эдит седеть раньше срока, возвращаясь раненым домой. Порой ей доводилось узнавать о его подвигах из новостей, и это будило внутри чувство гордости и детское веселье одной ей известной тайны. Но как бы не было сложно, они разбирались с этим вместе. Через два года, подкопив денег и взяв кредит, они переехали в приличную квартирку, которая была уже только их. Еще через год Питер сделал Эдит предложение, и у нее случился приступ паники, потому что очень трудно было поверить в то, что все не закончится, как в прошлый раз. Питер ужасно испугался, когда она горько разрыдалась, стоило ему встать на одно колено и достать коробочку с кольцом (в её слезах не было никакой радости), и только дезориентированное выражение его лица заставило Эдит взять себя в руки. Стало вдруг невыносимо смешно (должно быть, у нее случилась-таки истерика), но Брок сдержала порыв расхохотаться и опустилась на колени рядом с Питером, обняв его за шею. — Я что-то не понял…это значит да? Ты согласна? — спросил он через пару минут, отложив коробочку и ласково гладя её по подрагивающей спине. — Или я поторопился? Или ты не хочешь? Мы можем все оставить, как было, ты только не плачь, ладно? — Не бросай меня, пожалуйста, — шепнула Эдит. Питер не стал возвращать ей должок и называть её дурой, как она его когда-то. Он вообще был удивительно тактичный мальчик. Потом они все-таки поженились, и Питер даже уговорил Эдит на фотосессию приватного характера за закрытыми дверьми и задернутыми окнами, хотя раньше она никогда не баловалась подобными вещами. А потом Мстители забрали его в космос — на секретную операцию, в детали которой Эдит, естественно, никто не посвятил. За три года Брок уже и забыла, какого это — жить без Питера. Но самое страшное было не то, что его не было рядом, а то, что их напрочь отрезало друг от друга. Они не могли связаться по телефону, о супергеройских операциях, в отличие от военных, ничего не говорили по телевизору, и даже обсудить тяжесть ожидания в неведении Эдит было не с кем. Все валилось из рук, квартира казалась слишком пустой, а кровать — слишком холодной. Эдит пряталась в свитера Питера, листала его фотографии в телефоне вечерами и обливалась слезами под «Carry on, my wayward son», заедая одиночество шоколадками. На самом деле, у неё не было абсолютно никаких гарантий, что Питер вернется живым. И мысль о том, что ей, возможно, даже нечего будет хоронить, мучила её ночами, не давая нормально спать. Вечером, выходя в магазин, вынести мусор или попросту проветрить голову, Эдит каждый раз смотрела в темное небо, но над городом почти никогда нельзя было разглядеть звезды, не говоря уже о чем-то большем. И все же, что-то заставляло её раз за разом поднимать голову, всматриваясь в темноту. Как там её молодой муж? С какими опасностями ему приходится сталкиваться? Страшно ли ему? Думает ли он о доме? Вспоминает ли о ней? Некому было ответить на эти вопросы. Дни шли, а Эдит с каждым часом скучала все сильнее. Сердце было не на месте. Она чувствовала, что вот-вот произойдет что-то — что-то, что изменит их жизнь навсегда. Через сорок два дня с момента отъезда Питера, талым апрельским воскресеньем в окно Эдит постучался некто в черном костюме. Постучался из вежливости — окно было открыто и впускало в квартиру яркие солнечные лучи, ломаными полосами ложащиеся на пол. Увидев гостя, Эдит взвизгнула от неожиданности и выронила чашку. В следующее мгновение она вооружилась первым, что оказалось в поле зрения — ноутбуком. Но гость в непроглядно-черном костюме из непонятного материала и жуткими белыми глазами на маске поднял руки в защитном жесте, а потом маска исчезла с его лица, слившись с остальным костюмом. — Что за… Питер?! И давно ты… почему ты не позвонил? Ты хоть представляешь, как я…? — зачастила Эдит, отложив ноутбук, но все еще не до конца понимая, что происходит. — В чем ты вообще? И…Боже! Питер, ты вернулся! Но… Тут жгут вылетевшей паутины прочно прикрепился к её толстовке, и через секунду она уже была в объятьях мужа, заткнутая его ртом. — Я решил, что так быстрее, — обезоруживающе улыбнулся он, на миг оторвавшись от её губ, и тут же припал к ним снова, собственнически опустив ладони на её задницу. Эдит не стала спорить. Уже после, когда они лежали на кровати в обнимку, Питер рассказывал ей о возможностях своего нового костюма, которым ему пришлось заменить повредившийся старый. По его словам, тот был из какого-то особого материала, и откликался не только на его движения, но и на мысли. Словно живой. Эдит стало не по себе, но она отогнала неприятное чувство, попросив Питера рассказать о его космических приключениях. Рассказ обещал быть долгим и увлекательным — самое то, чтобы отвлечься. Эдит устроила голову у мужа на груди, вслушиваясь в его голос и стук сердца, и эти звуки, как и тепло его кожи, успокаивали её. Она и не заметила, как заснула. Ей снился космос — бескрайний, сверкающий мириадами звезд, точно расшитый серебром и золотом темный бархат. Этот космос не был пустым или мертвым, и даже его тишина звенела. Эдит мерещилось, что он пытается заговорить с ней. Вселенная сгущалась вокруг неё, как черничный сироп, подбираясь все ближе своими скользкими гибкими щупальцами. Эдит не могла ни пошевелиться, ни закричать. Она могла только смотреть, как черные щупальца тянутся к ней и начинают медленно обволакивать её тело, змеясь по обнаженной коже, заползая в рот и уши. Потом у неё потемнело в глазах, и Эдит проснулась. Сердце бешено стучало, но следов щупалец нигде не было. И только брошенный на пол новый костюм Питера напоминал о космосе, который навевал на Эдит такой животный ужас во сне. Питер обнаружился на кухне варящим спагетти. Эдит обняла его со спины, ткнувшись лбом в лопатки. Странное чувство чужого присутствия никак не хотело покидать её, но напрягать этим Питера не хотелось. В конце концов, его почти два месяца не было дома, ему нужно было отдохнуть от проблем хотя бы пару дней. — Все хорошо, пироженка? — спросил Питер. — Я спиной чувствую, что в твоей голове ворочаются мрачные мысли. — Просто очень соскучилась по тебе. Боялась, что ты можешь не вернуться. Все еще не верится, что ты снова со мной. Питер отложил вилку, которой мешал спагетти в кастрюльке, и обернулся, обхватив ладонями лицо Эдит. — Я всегда буду с тобой. Обещаю. Эдит потянулась к его губам, чтобы не смотреть ему в глаза. Космос далеко, а Питер рядом, и, пока это так, ей нечего бояться. Совсем нечего.***
У всего есть цена. Она есть у супергеройской жизни и у жизни с супергероем. И, порой, она куда выше, чем ты готов заплатить. Эдит знает, что, встречаясь с супергероем, нужно быть готовой к тому, что тебя могут использовать для шантажа, покалечить или убить, а могут оставить у закрытого гроба с останками того, кто еще вчера думал, что может спасти мир. Теперь Эдит знает, что это не самое страшное. Она смотрит в надтреснутое зеркало и видит белые миндалевидные провалы на месте своих глаз, видит черные щупальца, вырастающие из-за её спины. Желудок скручивает от болезненного голода, от страха тошнит, а в голове раздается голос — слишком громкий, чтобы его можно было игнорировать, и слишком чужой, чтобы его можно было принять за собственные мысли. Эдди. Эдди. Эдди. Эдит выворачивает кран и плещет ледяную воду себе в лицо. Ей хочется отмыть черные разводы с кожи, но разве можно отмыть то, чего нет? Если бы от галлюцинаций можно было избавиться так легко, психбольницы лишились бы половины своих пациентов. Ты знаешь, что мы не галлюцинация, Эдди. И мы голодны. Эдит сжимает края грязной раковины пальцами, не решаясь взглянуть в зеркало. Ей совсем не хочется видеть это опять. МЫ ХОТИМ ЕСТЬ! Нет, нет, нет, только не снова. Эдит теряет контроль над телом, и оно толкает её на выход из туалета отвратительного вида забегаловки, вытаскивая на воздух. Эдит не знает, где она, и не знает, как оказалась здесь. Последнее, что она помнит перед помутнением — напуганное лицо Питера и как он хрипел, пока черная рука непреклонно сжималась на его горле. Её рука! Эдит не понимала, что происходит. Сон, мучавший её на протяжении нескольких недель, начал воплощаться в реальность, и она никак не могла помешать этому. Могла только взмолиться о пощаде. Оно слушало её причитания внимательно. Оно было удивительно разумным. И очень голодным. Эдит уговорила его уйти искать еду. Оно просило человеческих голов, и Брок тошнило от одной мысли об этом, но она готова была мириться с этим, пока оно не просило голову Питера. Мы не будем есть Членистоногое, если Членистоногое не будет нам мешать, — пообещало оно. — И нас зовут Веном! Эдит было все равно, как его зовут. Она хотела свое тело назад, хотела вернуться к мужу и забыть о произошедшем, как о страшном сне. Оно считало, что Эдит хочет слишком многого. Питер, конечно же, искал её и нашел — он всегда её находил. Сейчас Эдит жалела об этом. У них с Веномом был договор, и безопасность Питера зависела от его невмешательства в их дела. Но разве может муж не вмешиваться в дела своей жены? Может ли муж, привезший инопланетную заразу из космоса, не вмешиваться в дела жены, чье тело это инопланетная космическая зараза заселила? Подобное предположение даже в голове звучало абсурдно. Мы не зараза. Мы — симбиот. Да хоть розовый пони. Ищи уже себе ужин, пока я не передумала. Членистоногое преследует нас, — рыкнул Веном, взбираясь по стене здания мощными прыжками. — Оно начинает нам надоедать. Сосуществовал же ты с ним как-то все это время. Ничего тебя не смущало. Нам нужен был носитель. Его тело не отторгало нас. Но Членистоногое — не идеальный носитель. Эдди — идеальный. У нас симбиоз. У нас чистой воды абьюз. Ты знаешь, что такое абьюз, розовый пони? Мы знаем то, что Эдди знает об этом. Эдди врет. Абьюз — это плохо. Симбиоз — хорошо. Что ж хорошего? Ты откусываешь людям головы. Угрожаешь моему мужу. Контролируешь мое тело. Да ты себя видел вообще? Веном красивый. Боже. Мама в детстве тебя явно слишком много хвалила. У Венома нет мамы. У Эдди тоже нет. Веном похож на Эдди. Веном совсем не похож на Эдди. Между нами нет ничего общего. Эдди врет. Эдди слишком много врет. Врать — это плохо. Тебе-то откуда знать? Это знает Эдди. Эдди много чего знает. Например, что откусывать людям головы — это ненормально. Для нашего вида нормально. Ты за этим прицепился к Питеру? Захотелось посетить человеческую ферму, полакомиться мозгами? Человеческих ферм не существует, Эдди. Ты уходишь от ответа. Членистоногое первое пристало к Веному. Веном адаптировался. Почему не съел его? Съешь носителя — не будет носителя. Питер был не один, ты мог съесть кого-то другого. Или ты испугался, мм? Они ведь не просто люди. Может, они могли уничтожить тебя? Эдди задает много вопросов. Нам надоело на них отвечать. Членистоногое вот-вот нас догонит. Сердце Эдит сжалось от вновь нахлынувшего страха, но все, что ей оставалось — смотреть. И говорить. Чтобы уйти от Питера, тебе не обязательно его убивать. Ты можешь просто его вырубить. Членистоногое — шустрое. Но Веном ведь шустрее, верно? Никто не может составить конкуренцию Веному. Эдди говорит не то, что думает. Но нам нравятся слова Эдди. Вот видишь, нам удалось в чем-то сойтись. Нам удалось. Эдди привыкает к симбиозу. У Эдди нет выбора. Кстати, это и называется абьюз. А абьюз — это плохо. Зато мозги — хорошо. Люди говорят, что мозги — хорошо. Когда они в голове, а не в желудке. Чувствуешь разницу? Несущественная. Вырубаю Членистоногое. Не будешь реветь? Да какая разница. Нам не нравится, когда Эдди плачет. Веном никогда не плачет. Эдди тоже не нужно плакать. Веном и тампонами не пользуется. Что ж мне теперь тоже ими не пользоваться? Веном не даст Эдди истечь кровью. Безопасность носителя превыше всего. Как великодушно с твоей стороны. Питер остался на крыше без сознания, а Веном помчался дальше. Женские крики в переулке привлекли его внимание, и он замер на крыше, с любопытством наблюдая сцену ограбления. Вот тех ребят можешь съесть, если хочешь. Женщину не трогай. По рукам. Веном спрыгнул вниз, и асфальт пошел трещинами под его ногами. Напуганные люди не успели ни закричать, ни разбежаться. Веном пережевывал их головы с жутким чавканьем и хрустом. Эдит замутило от отвращения, но отвернуться у неё не было возможности. Почему ты не ешь тела? В телах нет мозгов, Эдди. А как же спинной мозг? Почему Эдди хочет, чтобы мы ели тела? Эдди просто любопытствует. Надо же мне на что-то отвлекаться, пока ты… Ем? Если ты так это называешь. Я бы выразилась иначе. Жрать — некрасивое слово. Зато отлично описывает происходящее. Эдди шутит? Когда люди шутят, у них хорошее настроение. У Эдди хорошее настроение? Лучше не бывает. Значит, теперь Эдди понимает, как важно вовремя поесть мозгов. Эдди понимает, что зря отпустила мужа в космос. Это было очень глупо с её стороны. Членистоногое слушает Эдди? Питер никого не слушает. В этом мы с ним похожи. Эдди любит Членистоногое? Зачем ты спрашиваешь? Мы хотим понять. Да, я люблю Питера. Если Членистоногое не будет приставать к нам, мы можем оставить его себе. Погоди, что ты имеешь в виду? Членистоногое не шумит и не мешает есть головы. Веном не трогает Членистоногое. Эдди возвращается домой. Предлагаешь поиграть в счастливую семью? Семья — это хорошо. Эдди знает, что семья — это хорошо. Эдди…да. Ладно. Это звучит…сносно. Ты не трогаешь Питера и не мешаешь мне. А я не пытаюсь от тебя избавиться и буду периодически тебя…кормить. Мозгами! Мозгами. Но только плохих парней. Очень плохих. А плохих женщин? Что? Есть только плохих парней — это сексизм, Эдди. Сексизм — это плохо. Господи. Ладно. Я неправильно выразилась. Ты можешь есть плохих людей. Они вкуснее хороших? О, они гораздо вкуснее. Те, кого мы съели сегодня, были плохими людьми? Да. Значит, Эдди не врет. Зачем бы ей врать? То есть мне. Эдди знает, зачем. Что ж ты спрашиваешь тогда, раз такой проницательный? Нам нравится говорить с Эдди. Эдди смешная и похожа на нас. Совсем не…хорошо, давай просто вернемся домой. И захватим Питера по дороге. Домой — это хорошо. Не буду спорить. Домой — это определенно хорошо. Мы знали, что Эдди привыкнет к симбиозу.***
Объяснить Питеру ситуацию было не так-то просто. Одно дело сообщить мужу, что хочешь завести собаку или ребенка, но совсем другое — сообщить ему, что теперь с вами будет жить зубастый инопланетянин, захвативший твое тело и едва не прихлопнувший самого мужа в процессе. Эдит чувствовала себя сбежавшей пациенткой дурдома, и Питер, судя по выражению его лица, думал примерно о том же. И только Веном был абсолютно доволен ситуацией. Наверное, потому что Эдит ела шоколадку в процессе разговора с Питером. Её всегда тянуло на сладенькое, когда она нервничала. — Пироженка, тебе не кажется, что мы сошли с ума? — наконец спросил Питер. — Даже не знаю, — хмыкнула Эдит, забравшись к нему на колени. — Давай прикинем. Ты ползаешь по стенам, стреляешь паутиной и можешь поднять машину. Из секретной космической операции ты привез инопланетянина, который теперь живет во мне и откусывает людям головы. Какой из этого можно сделать вывод? Жизнь — интересная штука. Питер тяжело вздохнул. — Ты права, пироженка. Мы абсолютно точно психи. — Заешь, полегчает. Кусочек шоколадной плитки отправился в рот Питера. Эдит улыбнулась, облизнув пальцы. Веном заурчал где-то внутри. Ну, психи и психи. Кто без греха. Правильный настрой!