«Если я когда-нибудь нарушу закон нашего великого отца, прошу, убей меня собственной стрелой, брат!»
— Ненавижу тебя! Слышишь, ненавижу! — молодой человек захлебывался в собственном гневе. Глаза покраснели от той ярости, что он источал, глядя на своего родного брата, который равнодушно наблюдал за истерикой младшего. — Я знаю, — непоколебимо произнёс он, блеснув глазами. Старший сын великого хана Тимуджина, Джучи, шагнул навстречу к брату, кричащему о ненависти к своей персоне, раскинув руки. Несколько уверенных шагов — и он оказался перед ним так близко, что старший слышал прерывистое дыхание вмладшего. — Отпусти его, Тулуй. — Джучи взглянул на самого младшего из братьев, державшего истерившего мёртвой хваткой. Младший взглянул сначала на Чагатая, сжавшего челюсть до скрежета зубов, дабы не выплеснуть очередной яд, впивавшийся прямо в сердце. Он больше не дёргался, а стоял смирно, словно он воин, что смирился со своей казнью и ждёт исполнения. Затем Тулуй провёл взгляд на старшего, осматривавшего Чагатая с ног до головы. Тулуй сразу же выпустил брата на волю, который тут же отпрянул, гордо расправил широкие плечи. Джучи начал приближаться к нему, неспешно и с явным наслаждением наблюдая за реакцией. Джучи остановился только тогда, когда понял, что этого расстояния между ними достаточно для того, чтобы Чагатай смог услышать и почувствовать каждое его слово, каждый выдох, обжигавший лицо, каждую букву, пропитанную издёвкой и наставлением по отношению к Чагатаю. — Ты можешь устраивать сцены, но когда открываешь рот и выплёскиваешь слова, не забывай об одной очень важной детали, Чагатай, — он замолк, глядя прямо в глаза, словно выбирая подходящие слова, которые хоть как-то смогут остудить нрав брата. — Ты сын Великого хана, и такое поведение считается крайне унизительным для нас, понимаешь, о чём я? Джучи надавил на больное⁚ Чагатай просто ненавидел, когда он напоминал о общем отце, который, как ему казалось, просто не замечал его долгие годы, пока не удосужился взглянуть на него хоть немного и заметить хоть какие-то отличительные способности. — Настанет день, когда я наконец смогу насытиться твоей кровью сполна, так и знай… — прошипел он, сглатывая ком горечи, что так сдавил глотку. Джучи ничего не ответил, лишь, слабо ухмыляясь, похлопал брата по плечу. Чагатай развернулся, собираясь наконец покинуть эту юрту, в котором было слишком тесно для троих. — Что, даже не назовёшь меня Меркитским зародышем на прощание? — с издёвкой промолвил Джучи, вызвав улыбку у младшего брата. Чагатай застыл на месте. Всё это походило на очередную попытку удержать брата у своего шатра, возможно, хоть немного поговорить без всяких ссор и драк. Но дети хана прекрасно знали, что ненависть их велика настолько, что они не могут её обуздать. Чагатай развернулся к старшему, выдавив из себя грустную улыбку. — Для отца ты всегда будешь Монголом, Джучи. Но только не для меня… Ничего не добавив, Чагатай покинул шатёр брата, оставив после себя невыносимую тоску и убивающее напряжение. Тулуй молчал, лишь глядя в одну точку и поджав губы в одну тонкую линию. Этот взгляд Тулуй помнит с самого детства. Именно таким взглядом Джучи глядел на Чагатая⁚ холодный, словно самый могучий буран, что может пройти по великой степи, но такой опечаленный, словно у матери потерявшего ребёнка, самого дорогого и самого любимого. Тулуй беспокоился за брата, ведь он почти не спал, ночами расхаживая и измеряя собственную юрту неспешными шагами. Несмотря на то, что он настойчиво утверждал о том, что находится в полном здравии, младший ему совсем не верил. Видел он, как Джучи страдает от неугомонного Чагатая и от их нескончаемой вражды, которой он хочет положить конец. Но увы, не может. — И давно вы так? — Тулуй осмелился прервать тишину, взглянув на Джучи. Младший действительно не знал, что именно сподвигло их начать эту холодную войну, так как ему было всего несколько месяцев от роду, а может, это всё началось гораздо раньше. — С давних пор, — изрёк хан, шумно вздыхая. Джучи направился к своему трону, так же медленно, словно растягивая момент, в котором он мог бы изложить всю суть вражды и хладнокровия по отношению к друг другу. Но он понимал, что рано или поздно ему придётся это сделать, и момент уже настал. Он уселся на свой трон, поморщив лицо от боли. — Беспокоит рана? — Не волнуйся, брат, она заживёт, вот увидишь. — Джучи мягко улыбнулся, обхватывая левый бок. Тулуй не поверил, но кратко кивнул, дабы хоть как-то вывести старшего на столь серьёзный и важнейший разговор в своей жизни. Тулуй терпеливо ждал того момента, когда старший заговорит своим хриплым голосом, что наводил страх на врагов. — Нам было всего по шестнадцать, брат мой, — начал Джучи. — Но уже тогда мы обнажили свои мечи против друг друга. Но когда-то всё было совсем по-иному…***
— Так нечестно! Лук полетел на землю, а мальчик, что держал этот самый лук, обидчиво надул губы, отворачиваясь от соперника. Победивший Джучи растянул уста в радостной улыбке, оглядывая свой лук, с помощью которого только что одолел брата. Вновь судьба оказалась на его стороне, снова он сразил брата своей стрелой, которая, казалось, попала не в мишень, а прямо в сердце проигравшему ему Чагатаю. — Чагатай, неужто ты обиделся на меня, брат мой? — с удивлением молвил старший, глядя на то, как брат поджал коленки. В ответ он покачал головой. — Нет, я… не обиделся, лишь немного расстроен. Знаешь, я ведь много тренировался, а в итоге проиграл, — младший шмыгнул носом, на что Джучи, усмехнувшись, сел рядом. Джучи сразу понял, что он врёт, однако предпочёл промолчать. Старший прекрасно знал, насколько его младший брат не любил проигрывать, особенно ему. Он был похож на отца, который также ненавидит проигрывать, до ужаса не хочет оставаться в тени остальных. Вот он — настоящий хан великой империи. Старший осторожно дотронулся до плеча***
— Шакал! — рявкнул хан, влетая в родную юрту. — Маркитский зародыш, предатель. Хранитель не находил себе места. Ярость вновь застилала его разум. Она была настолько сильна, что хотелось вырвать Джучи сердце из груди, а голову его бросить там, где оно будет гнить под палящим солнцем. — Успокойся, Чагатай, — отрезал Угэдей, схватив его за локоть. — Ты ведь знаешь, что он воспринимает всё не так, как должен. — Да, но на этот раз он обвинил меня в несоблюдении правил Ясы, — шепнул Чагатай, пытаясь вырваться из цепких рук младшего брата. — Меня! Угэдей томно выдохнул, сжав локоть сильнее. — Я не знаю, что ты натворил, брат, однако если можешь — расскажи, я всё пойму. — Отпусти, — Чагатай огрызнулся. — Сначала расскажи, — не унимался младший. — Только так мы сможем опровергнуть ту клевету, которую он тебе предъявил. Старший гневно взглянул на младшего, сжав челюсть, выдохнул сквозь зубы. В глазах Чагатая виделись сожаление и… страх? Страх, которого Угэдей не видел ни у одного из братьев, а у Чагатая его не было и в помине. До этого момента… Угэдею тут же стало ясно⁚ дело крайне серьёзное. — Что же ты такого натворил, Чагатай?— с ужасом прохрипел младший.***
— Чагатай! Старший брат с гневом окликнул младшего, а затем влетел в шатёр, словно беркут, охотящийся за жертвой. Брат вскочил с места и предстал перед братом, что чуть ли не покраснел от ярости. Рука его была сжата в кулак так, что она была похожа на камень, которым он вот-вот врежет по лицу. Вся эта картина не могла не вызвать у хранителя злорадную улыбку. — Да, брат мой? — своё обращение к гостю Чагай-хан вытянул с особой радостью смешав её с привычной насмешкой. — Плюёшься ядом, да? А ты попробуй успокоить воинов, которым ты не дал выручку, выйти к ним вместо того, чтобы расхаживать тут! Куда делась вся их выручка, Чагатай?! — А тебе-то какое дело, а, Джучи? — усмехнулся хан. — Не твоё ведь войско. — Верно, не моё, — процедил он. — Однако ты и меня в свою грязь впихнул, мол, мои воины всю выручку себе взяли! Будто бы я приказал им сделать это, чтобы насолить тебе! Джучи покраснел ещё сильнее. Казалось, что теперь он готов растерзать брата на месте, но отчаянно держался, однако выходило это всё у него явно с большим трудом. Чагатай же застыл на месте, не веря своим ушам. Он и не понял, о чём идёт речь, пока не вспомнил об этом настолько ярко, что тонкие губы содрогнулись. — Джучи, я… — выдавил хан из себя, но его тут же заткнули. — Молчи, просто молчи! — выпалил старший, сделав шаг навстречу. Теперь два брата стояли лицом к лицу. Они были настолько близки, что оба чувствовали дыхание друг друга перед лицами. Чагатай вновь ощущал себя тем самым мальчишкой, который сгорал от стыда и не мог посмотреть прямо в глаза своему брату. Ему снова было страшно, ему снова было стыдно за себя, сердце вновь колотилось, а глаза вновь по-мальчишески наполнились слезами. — Не плачь, Чагатай, прошу, не плачь, брат мой… — Джучи провёл по щеке брата, утирая капли слёз. — Я плохой человек, Джучи, прости меня! Я… моя н-ненависть… ненависть к тебе возросла настолько, что мой разум перестал подчиняться мне! Чагатай вновь шмыгал носом, бился об грудь старшего брата, совсем как маленький ребёнок. — Т-ш-ш, Чагатай, тише, я здесь… — Джучи прижал брата к груди. — И ты прости меня, брат, за всё то, что я сделал тебе, за ту злость, что также затуманила мой разум. Мой маленький братец, я здесь, я с тобой! Старший поцеловал младшего в макушку, теперь утирая собственные слёзы. Хан не мог поверить, что взаправду обнимает своего мальчика, своего брата, свою кровь. После стольких лет вражды он смог прижать его к себе, назвать братом без всякой издёвки, согреться. — Джучи, — тихо начал Чагатай. — Да? — Я люблю тебя, — выпалил он вдруг, высвобождаясь из его тёплых объятий. — И я тебя люблю, брат мой, — усмехнувшись, ответил старший брат. На это Чагатай покачал головой. — Нет, ты не понимаешь. Я… не о… — он запнулся, опустил взгляд. — Не о братской любви, Джучи. От этих слов Джучи опешил и побледнел. Старший хан вдруг поджал губы, а его сердце и вовсе ушло в пятки. Ему хотелось думать, что он ослышался или не так понял, однако это прозвучало слишком громко. Настолько громко, что, казалось, оно вылетело за пределы этого шатра. — Чагатай… — шепнул он, на что брат уверенно произнёс⁚ — Прошу, Джучи, не спрашивай! Просто дай мне сделать кое-что, а потом хоть убей как собаку. Без всяких объяснений младший тут же накинулся на старшего, аккуратно, даже с некой опаской накрыл уста Джучи-хана. Этот миг длился недолго, однако для старшего сына хана казалось, что он не закончится никогда. Он не мог сдвинуться, его сковывали цепи ужаса и… страсти? Да, именно так! Чагатай целовал брата со всей страстью, что у него осталась. Вся ненависть, весь яд будто бы испарился в этом поцелуе. — Если хочешь объяснений, — шепнул хранитель, отстраняясь. — Приходи сюда, только ночью, да так, чтобы никто не видел тебя. Объяснения действительно были нужны, но Джучи не знал, сможет ли он вновь войти в этот шатёр, сможет ли вновь посмотреть в глаза своего брата, которые пылали от счастья. Сможет ли он пересилить себя? Старший ничего не ответил. Он лишь, развернулся и быстрым шагом направился к выходу, чтобы хоть как-то прийти в себя. — Джучи, — несмело окликнул брата хранитель. Брат остановился, однако разворачиваться не стал — просто не мог. — Принеси с собой стрелу, будь добр, — добавил Чагатай после нескольких мгновений молчания. Хан молча вышел из шатра, оставив брата без всякого ответа.***
— То есть как? — удивлённо спросил Угэдей. — Ты и вправду… — Да, Угэдей, я сделал это, — кивнул старший, глядя на застывшее от ужаса лицо. Угэдей рывком отпустил старшего брата, и схватился за голову, не понимая, что к чему. — Ты… ты… Ты подписал себе смертный приговор, Чагатай. Джучи ведь тебя просто убьёт! — Я знаю, — смиренно кивнул он. — И это будет моим единственным спасением. Он прекрасно знал, что после всего гибели ему было не избежать, и что это действительно его единственное спасение от муки, которую он будет испытывать каждый день, сгорая в собственном огне. Смерть была решением всего этого огромного недоразумения под названием «чувства», чувства, от которых нужно было поскорее избавиться. — И что же нам делать, Чагатай? — хрипло спросил брат, всё ещё не веря всему услышанному. — Ничего, — бросил хранитель. — Но… — Мы ничего не будем с этим делать, Угэдей, — осадил его Чагатай-хан. — Мне нужно лишь ждать своего часа и последней встречи с ним. «Придёшь ли ты ко мне, мой дорогой брат?» — вопрос, который хан задавал себе до самой глубокой ночи. «Конечно приду, ты ведь меня знаешь», — отвечал ему голос в голове.***
Широкую степь окутала ночь, всё затихло и погрузилось в сон, лишь два брата в одном шатре безмолвно глядели друг на друга, стоя на расстоянии вытянутой руки. — Ты пришёл всё же, — уста растянулись в улыбке, — и стрелу захватил. В левой руке Джучи держал стрелу, а в правой — продолговатый лук, которую сжимал с такой силой, будто он был готов его сломать или ударить об землю, что от орудия остались бы лишь обломки. — Говори. — Чёткий, краткий, жёсткий… приказ. Приказ великого Джучи-хана. Чагатай облизнул засохшие губы, на которых до сих пор остался этот сладкий привкус кожи, к которым хотелось прильнуть вновь, но теперь он не позволит. Чагатай сам не позволит сделать это снова. — С самого детства ты был для меня примером для подражания, — без всяких колебаний, чётко и ясно. — С самого детства ты был лучше меня во всём. Меня это очень задевало. Очень, ты просто не представляешь насколько. Отец держал тебя подле себя. Куда бы он ни пошёл, куда бы ни пришёл, ты был всегда с ним, брат. Джучи сжал челюсть до скрежета зубов, однако молчал, лишь медленно натягивая тетиву со стрелой. Он прицелился прямо в сердце, как велел Чагатай, но отпускать стрелу не собирался. Хан слушал внимательно, вслушиваясь в каждое слово, сказанное братом. — Мою душу заполонила обида. Обида на всех⁚ на тебя, на отца, на Тулуя, что поддерживал тебя всё это время. Я обозлился на мать, которая родила тебя на этот свет, я обозлился на свою семью! — На мать… На мать, что любила нас одинаково, и ценила, какими бы мы ни были. Ты и на неё обозлился, Чагатай! Всё из-за моего рождения. Пальцы сжались, стрела требовала высвобождения, всё ждала, когда пробьёт его сердце. Но Джучи ждал. — Но я ценил тебя, Джучи, правда! — Брат перешёл на крик. — Я ценил тебя как мог, ведь я помнил те моменты из нашего детства. Помнишь, как я проиграл тебе в стрельбе из лука? — Конечно помню, как же это забудешь… — Я сказал, что у меня слишком длинные пальцы, а ты сказал, что… — Что это хорошо, но не для стрельбы, — тихо дополнил Джучи. Чагатай тихо усмехнулся, словно вновь возвратился в детство, а затем сделал шаг навстречу. Джучи не двинулся с места, лишь наблюдал за тем, чтобы брат не схватился за нож, но, похоже, он и не собирался делать этого. — Я дорожу тобой, Джучи, знаешь, я не зря называл тебя Меркитом, — он сжал руку в кулак, пытаясь сдержать дрожь, что пробирала его до самых костей. — Так я хотел убедить себя в том, что мы не братья вовсе, что в наших жилах не течёт кровь великого хана, что моя любовь к тебе… возможна. Но, увы, ты мой брат, и я тебя… люблю! Чагатай сделал ещё несколько шагов навстречу, улыбнулся, а затем кратко произнёс⁚ — Это всё. Руки Джучи дрожали, глаза вновь наполнились солёными слезами. Перед ним стоит его собственный брат, и лишь расслабив руку, он решит судьбу своей родной крови, своего кровника. Он одержит сокрушительную победу над врагом, но потеряет близкого ему человека. Как правитель, как хан улуса, Джучи обязан покончить с ним, но как простой смертный, сын хана возьмёт на себя большую, болезненную ношу. Нет, старший не прольёт кровь младшего, брат не убьёт брата, ни за что на свете! Он не отец. — Мой маленький воин, мой Чагатай, мой брат… Вместо стрелы в груди Чагатай почувствовал на своих устах тот самый сладкий привкус мягкой кожи, горячая плоть соприкоснулась с такой же холодной плотью, как и сам Джучи-хан. Распахнув глаза, хранитель опешил от ужаса. Неужели он жив, неужели брат простил его? Неужели принял, неужели это не сон? — Джучи, ты… — сглотнув, выдохнул хан. — Ты умрёшь, — твёрдо заявил старший, проводя большим пальцем по припухлым губам младшего, который до сих пор сверял его удивлённым взглядом. — Но явно не от моих рук и не от своей собственной стрелы, мой возлюбленный брат.