— Нету местов лишних, милсдарь. Одна комната осталась, — развел руками трактирщик, — вы б пораньше зашли. И то — ярмарка же ж, много народу едет.
— Холера, — Койон оглянулся, натолкнулся на несколько привычных брезгливо-опасливых взглядов, — ладно. Давай свою комнату. Я сейчас вернусь.
Кинув на стойку несколько монет, вышел, не оглядываясь, ловко увернувшись от выставленного прямо на пути плеча. Годы шли, люди наглели и становились только злее по отношению к тем, кто хоть чем-то отличается. Приводить за собой ребенка в этот пьяный гадюшник желания не было никакого. Влезет же опять его защищать. Народ-то в честь ярмарки в основном добрый, разомлевший под весенним солнцем, да отчехвостить огрызающегося мальчишку желающие найдутся, а разгребать в итоге ему. В драку не хотелось.
На конюшне ждала Лис. Сидела, сверкая в полумраке глазами, на борту телеги и куталась в темно-синюю куртку.
— Надеюсь, одну ночь со мной в одной комнате ты переживешь, — усмехнулся Кот. Девочка под личиной фыркнула, закатила глаза, поднимаясь и потягиваясь.
— Тоже мне — испытание.
— Ай-ай-ай, вы поглядите, какой смелый ребенок, — хмыкнул ведьмак, — своими ногами в комнату к мутанту идти готов.
Настроение, стремительно поднятое короткой шуткой после побега от травницы, неуклонно сползало вниз. Надо же, всего одна зима без косых взглядов, в тепле и уюте — и он готов шипеть на каждое привычное ругательство в спину. К хорошему быстро, однако, привыкаешь. А плохое настроение равно язвительности.
Лис снова закатила глаза.
— Перестань. Ты еще скажи, что сейчас прям сам к мамке меня поведешь.
— Знал бы, где она — повел бы, — парировал с усмешкой Кот, снимая ремни перевязи и перехватывая ножны одной рукой. Лис развела руками.
— Знала бы, где она — десятой дорогой обходила бы. Вот туда меня пришлось бы волоком тащить.
Койон мысленно пожал плечами. Сам он своих родителей помнил отлично и, как ни странно для ведьмака, вовсе не таил на них обиду — история его попадания к Котам не была приятной, но их вины тут точно не было. Отец умер уже с два десятка лет как, а мать так и осталась модисткой в Повиссе. Он даже — что вовсе невообразимо для ведьмака — приезжал к ней несколько раз. Показать, что с ним все хорошо, что он выжил и справился.
— Я уже понял, что у тебя сложные отношения с родителями, — Кот пристально оглядывал таверну с тыла — крайне удачный штабель досок у стены, несколько выступов, невысокие этажи, — слушай. Ты в окно проберешься?
— А надо? — тут же заинтересовалась Лис, подошла, тоже задрала голову, — думаю, без проблем. Ты только скажи, в какое.
— Да было б неплохо. Нечего тебе в зале ловить, — Кот взвалил на плечо сумку с самыми ценными покупками, — стой и жди. Я в окно высунусь — и, если что, втащу тебя.
— Оке-ей, — девочка села обратно на борт телеги. Койон про себя пожал плечами — какие-то словечки из неизвестного им языка у нее еще прорывались, но Лис всегда спокойно объясняла их значение, если спросить. Сейчас интересоваться было недосуг, а вот в комнате можно.
Комнатушка, как назло, оказалась маленькой, тесной, крайне обшарпанной — в общем, именно та комната, которую представляешь, когда говорят, что самая распоследняя осталась. Кот скинул в угол сумку, поставил аккуратно ножны с мечами. Окно — ровно над изножьем кровати сбоку. Неудобно, ну да богиня с ним. Стоять рядом невозможно — в узкое пространство между изножьем и сундуком он влезал только боком, двигать сундук было лень. Поэтому ведьмак просто влез на кровать, сняв сапоги, коленями и несколько минут боролся с заевшими оконными ставнями. Когда дерево, наконец, поддалось и с мерзким скрипом удалось открыть окно — застекленное, что интересно, учитывая, что деревенька была в глуши и таверна была откровенно так себе — он высунулся на улицу по пояс, пытаясь разглядеть Лис.
Тут же послышался шорох, сдавленный шепот — слова непонятные, но явно нецензурные. Девочка ловко влезла наверх, вынырнув почти перед его лицом — ведьмак соскочил с кровати, Лис без его помощи перевалилась через подоконник и растянулась на соломенном матрасе. Перевела дух. Сказала еще пару слов.
— Горазда же ты ругаться, — фыркнул сидящий на полу Койон. Лис поморщилась.
— Да не ругаюсь я. Честное слово. Просто у вас такого еще нет, вот и перевода для этих слов нет.
— Какого — такого? — Кот положил на край кровати предплечья и уперся в них подбородком. Лис в темноте махнула рукой.
— Помнишь, я когда тебе море показывала, там такие высокие стеклянные дома были? — дождавшись короткого «ага», она продолжила, — есть люди, которые все эти стекла моют. Вот. Это название того, чем они занимаются. Промышленный альпинизм. Хотя конкретно это, скорее, проникновение без взлома.
— Звучит не слишком благонадежно, — зевнул ведьмак.
— Так потому что это название вида преступлений.
Лис валялась на матрасе, раскинув руки, согнутые ноги упирались в пол. Маленькая фигурка в позе, выражающей безнадежную усталость. Спускаться вниз с каждым мгновением хотелось все меньше — хотелось остаться тут, у маленького, живого и греющего огонька, осколка тепла Каэр Морхена — чужого и уже почти своего.
Осколок тепла в маленькой девочке явно был чем-то сильно недоволен.
— Какие же все они идиоты, — буркнула Лис, переворачиваясь на бок лицом к нему и стягивая сапоги нога за ногу, Кот фыркнул, — мне говорили никогда не считать всех вокруг глупее себя, но вот как-то не получается. Вот какое плохое зло ты им сделал?
— Появился в их поле зрения. Не бери в голову.
Не говорить же ребенку, что все эти взгляды, шепотки, плевки в спину, отвращение в глазах перед собой — настолько привычное зрелище, что без них в первые дней десять в Каэр Морхене было даже неуютно? Не признавать же, что в тот день, когда она только приехала — и почти сразу преспокойно заснула на нем — он не стал выкарабкиваться не потому, что не мог, а потому что просто не хотел сам уходить от настолько искреннего жеста доверия.
Ребенку не нужно было этого говорить — она сама все видела и понимала. Заметила, как окаменели чужие плечи и выпрямилась пружинисто спина, едва они ступили на землю около ярмарочной улицы. Все видела — и оттого психовала.
— Ложись-ка ты спать. Не думай об этом. Завтра уедем. Хотя нет, подожди минутку, — Койон подтянул к себе одну из сумок, начал в ней копаться. Лис лежала на боку, подложив под голову ладони, и с неясной тоской на него смотрела.
— Вот. Вроде свежие.
Лис удивленно моргнула, глядя на протянутый пирожок. Тут же запахло выпечкой.
— Как знал, что в таверну спускаться не захочется. Давай, поедим, завтра выйдем отсюда, купим еще чего-нибудь и поедем обратно.
Лис пирожок взяла, коротко скользнув взглядом по чужой улыбке, села, подтянув к себе колени и сжавшись в комочек, отвернулась к окну, принимаясь жевать. Пирожок был вкусным.
Даже если потихоньку плакать, пока его ешь.
Стараться не спалиться — в полумраке ведьмаку, сидящему рядом на полу, все же видно хорошо, дышать ровно, не вытирая сползающие по щекам соленые капли. Грудь неритмично сжимало короткими спазмами, она попыталась проглотить комок в горле вместе с кусочком пирожка. От собственного бессилия хотелось орать, бить стекла и всячески заниматься вандализмом. Потому что она ничего-ничего-ничего не могла для них сделать. Для всех бывших детей, которые защищают от чудовищ тех, кто их искренне ненавидит и боится. Для всех, кто теперь живет с клеймом «мутант» и «выродок», кто уже давно с этим смирился, кого удивляет хорошее отношение. Кого никогда не обнимали просто так, кто может спокойно поговорить только с такими же, как они. Кто может умереть от ран или от яда после сражения с чудовищем, и только жалкие единицы вроде Ируты протянут руку помощи. Она пугающе четко осознала, что будь Ирута чуть, может, старше или в чуть более плохом настроении, Геральт мог умереть там. Еще под Вызимой. А кто может умереть этим летом? Кто не вернется зимой, потому что не справился с заказом?
Сила воли была у нее развита хорошо — но одинокий жалобный всхлип все же прорвался. После всего сегодняшнего, растравившего в ней злые, обреченные и грустные мысли, эта капля спонтанной доброты от ведьмака стала последней каплей.
Кот, дожевавший уже второй пирожок, удивленно поднял голову.
— Лисенок, ты чего?
Она не ответила — только помотала головой, сжалась сильнее, пытаясь скрыть дрожь в плечах, съежилась. Стало стыдно за то, что распустила сопли, но успокоиться не выходило.
— Ну, тише, — теплая ладонь коснулась бока, — где болит? Кто обидел?
Лис просто кинула свое тело в сторону, заваливаясь набок, обеими руками обхватила чужую тяжелую голову и прижала к себе. Не могла сказать ни слова — слезы и эмоции душили — и делала то, что еще могла. Ведьмак, внезапно оказавшийся в захвате и прижатый носом к чужому животу, вздохнул и провел ладонью по вздрагивающему боку под рубашкой.
— Ну, будет тебе. Никто тебя не тронет.
— Да я-то тут при чем, — просипела Лис, нервно начиная на автомате перебирать темные волосы под пальцами, — не меня же… я же… короче. Пошли они все в жопу. Вот. Плохие люди.
Койон тихо, мурчаще рассмеялся, толкнул ее лбом в плечо.
— Так вот из-за чего ты расстроилась. Говорю же — не бери в голову. Привык уже.
— Это нечестно, — обиженно пробурчала Лис, запуская пальцы в волнистые темные волосы. Кот только вздохнул — он понял, что ее расстроило, и от этого понимания его затопило такой неожиданной волной тепла, что он сам удивился. Вот лежит ребенок и искренне, до слез негодует, что какие-то люди даже не в драку полезли — а просто обзываются на него. Страшно подумать, что было бы, если бы кто-то решил помериться с ним силами — девочка, наверное, испепелила бы наглеца. Маленький живой комочек, неровно бьется человеческое быстрое сердечко, тонкие холодные руки обхватили голову, — и это хрупкое существо готово рваться и скалиться от злости, стоит кому-то вякнуть в их сторону. Котенок, защищающий почему-то взрослых и подранных жизнью котов.
Тихое мурчание началось само собой, завибрировало в воздухе, окутывая ребенка. Лис чуть потянула тяжелую голову вверх и на себя.
— Лисенок, если ты внезапно хочешь свернуть мне шею — это делается не так, — пропыхтел Кот, пытаясь чуть крутануть головой. Девочка фыркнула и снова потянула.
— Нет. Лезь.
— Неа. Я на полу сплю.
— Почему это? — тонкие пальцы несильно дернули за прядь волос.
— Потому что я так сказал. А то ты еще спать не будешь.
На самом деле предлагать улечься вдвоем на узкой тахте с его стороны выглядело как просто верх наглости, еще и с мерзким намеком. Ребенок такого точно не заслужил. А он уже кучу раз спал на полу и от еще одного точно не рассыплется. Тем более было бы естественно немного позаботиться о ней после такого внезапного порыва, теплом затопившего грудную клетку.
— Лезь, — настойчиво потянула чужую голову на себя Лис, упрямо надув губы.
— Нет.
— Я буду реветь и не дам тебе спать. Лезь.
— Маленькая шантажистка, — хмыкнул Койон, но все-таки уступил и влез на низкую кровать, — и какой тебе с этого плюс?
— Ты теплый, — она тут же быстренько забралась под чужую руку и прижалась к боку. Ведьмак на автомате потрепал ее по макушке. За зиму стало понятно, что из двух девочек именно Лис — самая тактильная: она стремилась к прикосновениям и каждый раз им радовалась. Цири больше рада была поболтать, в то время как Лис могла прийти специально помолчать, просто сидя рядом — как сейчас. А Койон не дистанцировался от всего вокруг, как поглощенный заботами Геральт, не щетинился, закрываясь от всего мира, как Ламберт, и не был скован какими-то своими мыслями и привычками, как Эскель — он мыслил проще. Хочешь обнимашки — пожалуйста.
— А вот тебе плюсов нет, кроме того, что это не пол, — продолжила Лис, успокаиваясь, — потому что я пинаюсь во сне.
— Не храпишь — уже хорошо, — пожал плечами Кот.
На узкой тахте устроиться вдвоем тяжело было даже с учетом миниатюрности Лис. Девочка подобрала к себе колени, лежа на боку и пристроив голову на чужой груди. Мерно засопела. Уснула. Кот закинул руки за голову, глядя в деревянный потолок и старательно размышляя о чем угодно, кроме спокойно и ровно дышащего ребенка под боком. Спать рядом с кем-то было не в новинку: холодной зимой караван, останавливающийся на постой где попало на несколько снежных месяцев, отапливаться мог очень хреново, и Коты периодически сбивались в кучки, греясь друг об друга, чтобы не замерзнуть. Но все же это был не ребенок, рвавшийся его защищать.
Кот едва слышно замурлыкал, поворачивая голову набок и утыкаясь носом в серебряные волосы, пахнущие прохладной лавандой, мятой, водой. Мурчание всегда успокаивало — еще один маленький эффект от измененных мутаций, кроме нестабильного эмоционального фона. Умение издавать длинный вибрирующий звук было присуще только Котам — неудачным результатам опытов чародеев, отбившимся от всего мира, одиноким и потерянным. У них были только они сами, и они мурчали, чтобы успокоить друг друга.
***
много лет назад
— Гезрас.
— Нет, Айден.
— Гезрас, вставай. Уже поздно.
Рыжий ведьмак тихо-тихо заурчал, лежа в повозке и обнимая неподвижного ребенка. Непримиримо глядел на собрата, сверкая темно-золотыми глазами в полутьме под пологом.
— Гезрас, ну же. Ты ему уже не поможешь.
Мурчание оборвалось, полуэльф оскалился, прикрыл глаза, приложив ухо к чужой узкой груди. Коротко, по-звериному зарычал. Тишина. Не бьется. Завозился, поднимаясь и вытягивая свое тело из повозки вместе с ребенком, который так и не стал ведьмаком. Светловолосый тощий мальчишка. Запавшие белые щеки, осунувшееся лицо, безвольно висит холодная рука.
Их небольшой, убегающий от замка Стигга, из дома давно ставшего тюрьмой, отряд остановился на короткую передышку. Гезрас ушел в лес с ребенком, прихрамывая — его никто не останавливал. Айден подошел проверить остальных мальчишек — из тех пятерых, которых они вытащили из подвала замка, остались двое. Один погиб в тот же день. На следующее утро взрослые ведьмаки — потрепанные, раненые, но оставшиеся в живых, вырвавшиеся из когтей смерти — решили, что те, кто не могут держаться в седле, будут ехать с детьми, интуитивно поняв, что их надо греть, пока организм ослаблен. На удивление, их рыжий командир не протестовал и полез спокойно в одну из повозок. В течение трех следующих дней умерли еще двое. И двое — остались.
На лес опускалась осень, стылый воздух обжигал щеки. Айден выдохнул облачко пара. Солнце алыми искрами рассвета расчерчивало золотые листья, качающиеся над головой и медленно опадающие на землю. Из леса сбоку послышался треск и глухие ругательства — ведьмак покачал головой. Гезрас буянил, злился, ломая ветки — именно он после того, как все чародеи были мертвы, настоял на том, чтобы вломиться в лабораторию, где проходили Испытание Травами пятеро мальчишек, именно он набил сумки всеми книгами, которые смог найти — «чтобы эти чародейские суки потом до них не добрались» — и сам, хромая и с трудом держась на ногах, тащил одного из мальчишек из замка — наверх, к свободе.
Тот мальчишка еще был жив. Айден согнал с его повозки Кайна, который ранен не был — просто отлеживался, и сел рядом сам. Махнул, высунувшись из-под полога, вернувшемуся из леса перемазанному в грязи рыжему собрату.
— Нахрен. Еще одну смерть я не высижу, спасибо.
— Ты ранен, — это было убедительно — рубашка и куртка полуэльфа давно потемнели от крови, и хромал он выразительно, — так что не выебывайся, Гезрас, ты лежишь. Командовать можно и лежа.
Рыжий фыркнул — и Айден быстро вымелся из повозки, спрыгнул на землю, давая ему забраться внутрь.
— Отправляемся!
Громкий окрик разлетелся по импровизированному лагерю — Коты зашевелились, быстро дожевывая недоеденное, хлопая лошадей по шеям, проверяя сбрую и вещи, затаптывая костер. Повозок осталось две — во второй лежал полубессознательный Лександр и вовсе бессознательный русый мальчишка, и в полумраке их легко можно было перепутать.
Гезрас быстро узнал того самого ребенка, которого вытащил сам. Различил среди гомона снимающегося лагеря тихое, неровное дыхание рядом — мальчишка лежал на боку, согнувшись, темные отросшие волосы падали на щеку. Ведьмак подобрался ближе, игнорируя рванувшую ребра и левое бедро боль, зашуршал соломой, накиданной на дно повозки. Улегся рядом, практически оборачиваясь вокруг ребенка, согнув ноги так, что в грудь уперлись чужие худые коленки, пошарил одной рукой над своей головой у переднего края повозки — там были в беспорядке накиданы вещи: куртки, плащи, штаны и рубашки — все, что могло пригодиться. Вытянул что-то большое и теплое, накинул сверху, укрывая себя и маленького будущего ведьмака. Уложил руку на чужой нервно вздымающийся бок — мальчишка был тощим и жилистым, наверняка юрким и проворным.
— Борись, — тихо сказал он, — не прекращай бороться. Выживи.
Мальчишка вздохнул — будто мог его услышать. Ведьмак тихо заурчал.
Гезрас старался не засыпать, боясь упустить момент, когда неровное дыхание рядом стихнет совсем, но кровопотеря и тепло сделали выбор за него — он провалился в темный, тревожный, но глубокий сон до того, как успел это осознать. Проснулся уже глубокой ночью — Кайн влез в повозку, протягивая ему миску с едой. Рыжий полуэльф сел, поморщившись, подоткнул мальчишке одеяло — тот заворочался, будто недовольный тем, что грелка исчезла.
Всю ночь он прислушивался к чужому дыханию, иногда нервно дергая заостренными ушами, чтобы утром под мерное покачивание повозки снова уснуть.
И снова проснуться вечером — под громкое, требовательное и непривычно высокое мурчание под боком. Ошалело заморгал со сна, все еще лежа на боку, глянул вниз.
Блеснули, отражая редкие клочки пробивающегося под полог света от костров, кошачьи зрачки около его груди.
— Ты пахнешь кровью и землей. Ты ранен?
Мальчишка моргнул — погасли на миг и снова зажглись огоньки отражающих свет зрачков. Гезрас спешно пытался привести в порядок мысли, среди которых набатом гремел восторг. Очнулся. Выжил.
— Плевать, — он сгреб мальчишку в объятия, утыкаясь носом в непривычно пахнущую чем-то сладким макушку, — ты молодец.
Мальчишка поерзал, горячими худыми руками обхватывая чужое тело под импровизированным одеялом.
— Больно.
— Знаю, — он чуть ослабил хватку, хоть и речь шла не об этом, — знаю. Скоро пройдет. Обещаю.
— Как тебя зовут?
Тихий-тихий голосок — кажется, что его просто глючит, а на самом деле он лежит без сознания рядом с еще одним неподвижным ребенком, не пережившим Испытание в пути. Но нет — ребра болят, как им положено, мальчишка неровно дышит, теребя дрожащими пальцами его куртку на спине, и ждет ответа.
— Гезрас. Гезрас из Лейды.
— А я Койон. Из Повисса, получается. А мы где?
— Честно или вежливо? — хмыкает рыжий ведьмак, мальчишка коротко хихикает, — где-то у черта на рогах.
— А что, — ребенок прижимается щекой к его груди, глядя снизу вверх, — что с замком? Со Стиггой? Мы же туда не вернемся, правда? А где остальные? Тан, Далин?
Сам собой вырвался тяжелый вздох — и Койон понял. Мгновенно. Но плакать уже не мог — Испытание осталось позади, и он просто тихо дрожал рядом с молчащим рыжим ведьмаком.
***
Койон проснулся от того, что его осторожно гладили по голове. Приоткрыл один глаз. Лис приподнялась на локте, сосредоточенно глядя на него. Заметила проблеск — отразивший серый рассеянный предрассветный свет из окна зрачок. Но руку не отняла, остановив где-то на макушке.
— Ась? — спросонья не понял происходящее ведьмак, щурясь.
— Ты дрожишь.
И правда — чуть осознав себя в своем теле, он понял, что по рукам, груди и спине бегает нервное колотье. Попытался расслабить мышцы, сгоняя дрожь.
— Нормально. Собираемся?
— Точно? — он кивнул под пристальным взглядом девочки, — ладно. Рассвет уже. Мне здесь не нравится, кстати.
— Мне тоже. Каэр Морхен лучше, — зевнул ведьмак. Караван Дын Марв, в общем-то, тоже лучше, но Лис там еще не была, и он не знал, хочет он, чтобы она когда-то увидела, во что превратилась Школа Кота, или нет. Кот из Йелло, скажем, вполне способен напугать кого угодно — слегка съехавший ведьмак и его пугал периодически, а Лис-то и не знает, что Котам свойственно съезжать с глузда со временем.
Койон надеялся, что ему еще до этого далеко.
***
Fleur — Железо поет
Она пришла в ночь перед отъездом из Каэр Морхена, привычно стукнув в дверь один раз. За трое суток до этого Лис начала просто дни и ночи проводить в бывшей комнате чародея, иногда забирая с собой Весемира. Чем она там занималась — Койон не знал, а чутье говорило, что узнавать еще не время.
Лис замерла, нервно выпрямившись, но опустив голову.
— Лисенок, не грусти. Я же договорился с Весемиром, что приеду летом.
Она не ответила, приблизилась порывистым шагом к сидящему на краю кровати ведьмаку, протянула что-то в ладони.
Несколько ярких, сине-фиолетовых цветков лаванды застыли в прозрачной смоле, как живые. Небольшой, чуть больше лесного ореха неровный шарик, оплетенный металлическими нитями.
Спокойствие.
Кот осторожно забрал шарик, положил в крохотный кармашек на куртке, выпрямился — и подхватил ребенка, закружив по комнате.
— Спасибо.
— Береги себя.
И с рассветом он вышел на улицу. Оглянулся, прощаясь с Каэр Морхеном, начал спускаться вниз.
— Ночь вытекает из щелей и впадин, становится свет в темноте беспощаден…
Коту было интересно — а что она отдала другим ведьмакам? Приходила ли она к ним? Должно быть, приходила.
— Облака неподвижно глядят вдалеке на свои отраженья в реке…
Высокий голос взвился, плетью хлестнул прохладный утренний воздух.
—
А поезд идет, и железо поет, знает железо всего пару нот…
Интересно, что такое «поезд», отвлеченно подумал он, закрепляя седельные сумки. Чутье твердило, что оборачиваться нельзя, хоть и очень хотелось — так тоскливо и надломленно звучал высокий голос.
—
Пробирая до дрожи, лишая покоя — под железною кожей бьется сердце живое…
Рассвет золотил серый камень и яркую молодую траву — а в песне звенела холодная осенняя ночь, пахнущая железом и водой.
—
Навстречу деревьям, навстречу туману — пока бесполезным не стану!
Весемир, стоящий на балконе, покачал головой. Девочка все поняла верно — они просто не могут не уехать. Они должны. Это смысл их жизней — защищать мир от чудовищ. Но отпускать кого-то, не зная, удастся ли увидеться вновь, молодому сердечку было больно.
—
Я к дому бегу, он в тумане чернеет, безлюден, усыпан ракушками берег весь в шрамах от в море впадающих рек — я совершаю побег!
Койон взлетел в седло, тронул пятками лошадь, разрывая стуком копыт звенящий песней воздух.
—
Пробирая до дрожи, лишая покоя под железною кожей бьется сердце живое…
Кот глядел перед собой на тропу и думал, что вся их якобы бесчувственность, присущая ведьмакам, не стоит и ломаного гроша — одна девочка вывернула их всех наизнанку за одну зиму, увидела насквозь, почувствовала каждого, как себя.
Это стоит того, чтобы вернуться.
