Его портупеи на груди

      Запах свежесваренного кофе с едва уловимыми нотками миндалевого молока и овсяного печенья всегда делают кухню Чуи по утрам особенной. Он распространялся по всей квартире и, казалось бы, мог разбудить любого в его многоквартирном доме, лишь долетев до их окна. Вообще сам Чуя всегда уделял особое внимание вкусной качественной еде, аккуратности, опрятности и нежным сладковатым ароматам. Если бы он не был в Портовой Мафии, то выбрал бы свой одеколон со вкусом лаванды и зефира, нежели с табачно-мятными отголосками. Но по статусу не положено.       Дазай всегда обожал эти качества в напарнике, потому что обладал хорошим обонянием. Это приятно — просыпаясь утром в чужой квартире, ощущать запах кофе и печенья. Сам он особо не следит за деталями своего образа: классические брюки и пиджак с галстуком для него — это база. Сильно выделяться не хочет. Также и в еде: что лежит в холодильнике и хлебнице, то и ест. Правда, иногда приходится пропускать некоторые приёмы пищи из-за отсутствия чего-либо дельного в них.       Чуя сидит на подоконнике в одной лишь белой рубашке, которая ему немного великовата, в длинных чёрных носках и хлопковых розовых штанах, подогнув одну ногу под себя. Даже шляпу и кожаные украшения не надел. Ветер из окна слегка колышет его рыжие взъерошенные волосы, которые не заделаны в хвост по обыкновению, а свободно покоятся на плечах, немного щекотя кожу. Он пьёт свой кофе из прозрачного стакана и берёт одно за другим печенье, обмакивая его в подогретом молоке. Хоть Накахара и любит наряжаться, по утрам всё же предпочитает более домашний вид.       Дазай выходит из спальни и шокируется зрелищем — впервые ночуя на квартире у напарника, он ожидал увидеть утром что угодно, но только не это. Чуя всегда казался ему несколько высокомерным, с жёсткими требованиями к самому себе и другим, хотя он достаточно хорошо знает парня. Но распущенные волосы, светлые штаны и отсутствие дорогих аксессуаров, никак не вписывались в представления Дазая. Впрочем, можно было догадаться, какой Накахара не на людях, поэтому Осаму быстро заменяет удивление улыбкой и потирает лоб руками.       — Утречко, Чуя, — зевая, приветствует Дазай.       — Заткнись. Ещё хоть раз ты будешь недооценивать врага, и я тебя собственноручно прирежу, — не поворачивая головы и всё также смотря в окно, отвечает Чуя.       — Вот уж я не думал, что ты меня притащишь к себе на квартиру. Но это приятно, что ты не кинул меня там одного. Наверное, стоит тебя поблагодарить, но язык не повернётся сказать “спасибо” тебе, поэтому считай, я у тебя в долгу, — плюхаясь на выдвинутый стул у стола, продолжает Осаму.       — Мне бы влетело от босса, оставь я тебя там. Честно сказать, я думал, что ты уже умер и хотел было открывать свою дорогущее вино из коллекции, но вот незадача. Ты начал шуршать в комнате, поэтому эту идею пришлось отложить, — язвит рыжий и разворачивается, делая маленькие глотки, чтобы не обжечь язык.       На это ему ничего не отвечают, и он видит, как янтарно-шоколадные глаза прожигают его, словно пытаются достать какую-то информацию изнутри. Не поменяв позы, Накахара тянется за неоткрытой пачкой зефира, которая лежит на полке рядом с подоконником, и берёт оттуда розовую мягкую сладость. Глаза его гостя смотрят всё также, не отрываясь. Он предлагает одну Дазаю, протягивая ему упаковку, но, получив отрицательное мотание головы, возвращает её себе на колени.       — Хватит на меня так смотреть. Если ты хочешь позавтракать нормально, то делай себе сам. Всё в холодильнике, я не буду для тебя мамой или домработницей, — подгибая под себя вторую ногу, предлагает голубоглазый.       — Чуя, ты выглядишь так...       — Странно? Я знаю, что дома я не...       — Обычно. Ты выглядишь так обычно, — Дазай не отводит взгляд, впиваясь им в чужие худые руки и кисти. Он судорожно глотает скопившуюся во рту слюну.       — О, эм... ну... спасибо? В рабочее время я выгляжу необычно? — удивлённо спрашивает Накахара.       — Ну, нет, — бесцеремонно открывая чужой холодильник, отвечает Осаму, — ты всегда выглядишь так, словно собираешься на встречу вдов, а после на ужин с президентом, а не со мной убивать людей.       Дазай слегка удивляется количеству еды в холодильнике, потому что такое видит у себя, только если у него остаётся кто-то из знакомых на небольшое пребывание, либо перед Новым годом. Но сейчас 30 апреля, и до нового года точно ещё далеко. Свои шокированные глаза он не показывает Чуе, иначе тот будет постоянно подкалывать его, что он бомжара. Есть особо не хочется. Честно, особо ничего не хочется, только снова спать. Однако Осаму берёт сыр, который, по-видимому, стоит дороже его одежды, и хлеб.       — Зато на твоём фоне я выгляжу более статусно.       — Просто имей ввиду, — Дазай издает тихий смешок, — сейчас ты хоть похож на человека, с которым хочется поговорить.       — Отлично, — встаёт с прежнего местоположения парень, — значит, мой обыкновенный образ отталкивает тебя от меня. Нужно будет подумать, как сделать его ещё лучше, чтобы ты вообще не подходил.       — Где у тебя кофе лежит? Есть растворимый?       — В верхнем ящике, я не пью растворимый, он по вкусу напоминает мочу, — включает воду и начинает мыть кружку мафиози.       — Откуда ты знаешь вкус мочи? — улыбается Дазай, но, когда не получается никакого ответа, продолжает, — ну мне так ле-е-ень варить его, — по-актёрски кладя руку на лоб.       — Сделай тогда себе чай, что ты ноешь? Будто я тебе его варить буду.       — Чуя! — широко распахивая ресницы, вскрикивает Дазай, — это было бы прекрасно с твоей стороны!       — Даже не проси, я скорее вылью тебе на голову кипяток, чем сделаю кофе, — садясь за стол, говорит Чуя.       Сейчас Дазай без бинтов на своих руках и шее, потому что на ночь всегда снимает их, дабы его шрамы и рубцы могли “дышать”. Не то чтобы Накахара вовсе не видел его без них, но такое действие немного приятно рыжему, ведь тот не делал этого перед другими людьми. Хотя что тут говорить, он и сам сейчас выглядит совсем не так, как его привык видеть Осаму. Таким он ещё никогда не представал перед ним.       — Ладно, конечно, я всё сделаю сам, мне же это не сложно, — искусственно надувая губки, берёт в руки сотейник Дазай. Он всегда делал эти дешёвые манипуляции с Чуей, как будто тому не 22 года, а 2.       — Ради Христа, ты и так испортил моё утро, можешь хотя бы сейчас заткнуться, — кладёт голову на руки Чуя.       — Что ж ты тогда сидишь тут, чиби. Иди в комнату, раз поел.       — О, давай ты не будешь указывать мне, что делать в моём доме, и не называй меня чиби, твою мать! Я не хочу, чтобы ты спалил мне кухню своими кулинарными способностями, балбес.       — Тогда что ты жалуешься, придурок.       После этого оба замолкают и пребывают в своих мыслях. Дазай варит себе кофе, хотя прежде никогда этого не делал: в кафе всё делают за тебя, дома он пьёт растворимый, а в офисе стоит аппарат. Но сейчас нельзя показывать вида, что он не умеет, тут же Чуя. Они постоянно ведут эту никому не нужную борьбу между собой. Проходит 2 минуты, как Дазай снова разрушает эту звенящую тишину:       — С днём рождения, кстати, — говорит так, словно это пожелание "Приятного аппетита".       — Спасибо, конечно, но он был вчера.       — Я знаю, но вчера я не мог тебя поздравить, иначе это было бы слишком любезно с моей стороны.       — Как ты меня бесишь. Но кто тут теперь чиби, а? — парень задирает голову, словно красуясь.       — Боже, ты меня старше всего на 2 месяца, а делаешь вид, словно на 20 лет.       После этих слов Чуя чувствует запах горелого, который нарушает эту гармонию вкусов на его кухне, а затем слышит небольшое шипение на плите. За широким телом Дазая он не может увидеть, что же произошло, но обладать сверхдедукцией не нужно, чтобы это понять. Чуя быстро вскакивает и отталкивает боком напарника.       — Я же говорил, что не умею, — немного виновато отвечает Осаму.       Чуя своей макушкой достаёт лишь до плеча Дазая, и это выглядит немного мило, потому что шляпа и ботинки прибавляют ему сантиметров 7 в росте. Кареглазый только сейчас замечает, какие шелковистые волосы у Чуи, потому что обычно они убраны под головной убор и забраны в хвост. Милая картина, но не чтобы думать о ней сейчас.       — Боже, уйди уже, давай я сам всё сделаю, иначе ты и правда мне взорвешь не только машину.       — Ты такой гостеприимный! — радостно отвечает Дазай и садится на тёплый стул, который успел нагреть сытый Чуя.       Кофе наконец-то доварен, а плита вымыта, потому что тот ненавидит беспорядок. Он ставит на стол кружку этого несчастного крепкого чёрного — яблока раздора — и садится напротив.       — Спасибо, ты очень любезен, — с улыбкой говорит Осаму.       — Дазай, заткнись.       Он встаёт из-за стола, чтобы достать из микроволновки бутерброды с плавленым сыром, а затем снова садится на место, наконец-то приступив к трапезе. Может быть, не настолько эстетичной и гармоничной, как у Чуи, но всё же к ней. Бинтованный мельком оглядывает кухню: всё в стиле минимализма. На столе стоят две миски: одна с какими-то дорогими шоколадными конфетами, вторая с овсяным печеньем. Дазай делает вывод, что это любимое Чуи, потому что оно везде. Решив, что съесть одну сейчас ему не помешает, он тянет руку к миске, но чувствует преграду — чужая рука. Они слегка дотрагиваются друг до друга боковой стороной ладони и кончиками пальцев и резко одёргивают руки, словно только что потрогали горячее.       Этот жест им обоим кажется таким интимным. Когда они на поле битвы совмещают способности, бьют друг друга в офисе, несут на руках до безопасного места, касания кажутся обычными. Но, когда ты сидишь в максимально домашнем обличии, проснувшись час назад, они такими не кажутся. На лице Чуи Дазай замечает небольшой румянец и внутренне усмехается, что тот засмущался.       Закончив завтракать, он встаёт из-за стола, благодарит за столь радушный приём (конечно же, сарказмом) и собирается идти в комнату, чтобы отправиться домой. Чуя решает последовать такой же тактике. Но внезапно в ногах путается кошка, Дазай спотыкается об неё и хватается за что-то, чтобы не упасть. Рыжий тоже начинает падать из-за давления на него, поэтому одной рукой держится за плечо кареглазого, а другой сзади пытается нащупать стол.       Чужая нога резко оказывается между бёдрами Чуи, который уже прижат к шкафчику и держится за плечи своего напарника, в то время как чужие ладони располагаются по бокам его головы. И если то действие показалось им обоим несколько интимным, то это уже таким не казалось. Оно таким было.       Это происходит за секунду, так что никто не может осознать, что случилось. Проходит ещё 10, пока один из них приходит в себя. Дазай, видя напуганные глаза Чуи, которые смотрят прямо в его, решает не упускать возможность для чудесной шутки и с улыбкой спрашивает:       — Давно ты кошку завёл?       Хватка на его плечах слабнет, ноги выпрямляются, и Накахара слегка отталкивает виновника торжества:       — Я не могу заводить собаку из-за плотного графика.       И хоть это подразумевало собой язвительный и грубоватый ответ, он прозвучал достаточно мягко и неуклюже. Чуя выскальзывает из-под тела Дазая, поправляет волосы, которые ещё больше взъерошились, и продолжает:       — Ты вроде домой собирался. Или решил остаться на обед? Учти, я тебе готовить супы уж точно не буду.       — Не знал, что ты любишь розовый.       — Что? — останавливаясь на полпути и поворачиваясь, спрашивает Чуя. За такой короткий промежуток времени случилось столько всего, что он просто не успевает обрабатывать происходящее.       — Ну, штаны. Не думал, что ты делаешь выбор в пользу розового цвета.       — А... они удобные, на цвет я не обращаю внимания.       — А где твой чокер и портупеи?       — Это имеет значение?       — А ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?       — А ты? — язвит Чуя, не в силах проиграть этот спор.       Но ему ничего не отвечают. Он поворачивается, однако не успевает ничего увидеть, потому что тут же оказывается прижатым к стене. Его руки плотно сжаты в чужих и покоятся на уровне головы, а бёдра снова не даёт сомкнуть друг с другом чужое колено. Дазай смотрит на него сверху вниз, сильно возвышаясь, а Чуя смотрит ему в глаза таким взглядом, словно он брошенный щенок. Но сквозь недоумевание Осаму замечает в его глазах нотки желания и интереса. Поэтому он наклоняется к голой шее рыжего, на которой обычно покоится чёрный чокер, и опаляет кожу горячим дыханием:       — Всегда, если в этом есть смысл.       После этого действия он чувствует, как тело под ним покрывается мурашками, а дыхание лишь слегка учащается, и слышит ответ:       — В шкафу около кровати, а что?       Честно, Дазай удивился тому, что рыжий ещё не попытался вырваться и даже ответил на вопрос, но он продолжает игру, сильнее сжимая запястья и опаляя дыханием уже другую сторону шеи Чуи:       — А что ж ты их не надел?       Ответная реакция парня на этот жест не заставляет себя долго ждать, потому что его кадык подрагивает, а руки пытаются вырваться. Значит, правая сторона шеи, там, где она плавно переходит в плечо, у Чуи более чувствительная, чем левая. Они ещё ничего не сделали, а Дазай знает чуточку больше, чем раньше.       — А есть необходимость?       После этих слов он резко переворачивает их и уже Дазай оказывается прижатым к стене. Рыжий высоко поднимает свои руки, но достаёт лишь до головы напарника: они плотно сжимаются около его шеи. Это выглядит смешно, потому что Осаму и так возвышался над ним на 20 сантиметров, а теперь кажется, что на все 30, поэтому он слегка улыбается и отвечает:       — Сейчас уже есть.       Не успевает он закончить, как его щёку тут же опаляет сильный жар и жжение, а после она начинает заметно краснеть в форме чужой маленькой руки. Резко давление с собственных запястьев пропадает, и Дазай чувствует прохладу в области груди из-за того, что к нему больше никто не прижимается. Но так не пойдёт. Чуя уже успел допустить сильную оплошность, показав, что не против такой игры.       — Не делай вид, что тебе не понравилось, Чуя, — специально тянет его имя Дазай, — ты может и кажешься таким агрессивно-активным, но глаза и сосуды на лице тебя предательски выдают.       — О, как жаль. Это же была моя мечта, проснувшись, накормить какого-то идиота, чтобы потом он меня выебал в собственной, мать его, квартире.       — Ну, я так-то не утверждал, кто будет снизу, — широко улыбается и снова тянет руки к запястьям Накахары.       — Что? — удивлённо распахивает глаза и смотрит в глаза напротив, которые мысленно уже его нагнули.       — Но твой вариант мне нравится однозначно больше.       Чуя не успевает что-либо предпринять, как его уже отрывают от земли, подхватывают за бёдра и несут обратно на кухню, усаживая на стол и целуя шею. Ноги не слушаются и от лёгкого давления чужих рук немного раздвигаются, чем тут же пользуется Дазай, встающий между ними, плотнее прижимаясь к чужому телу.       — Давай я тебе их принесу, и ты наденешь, — опаляя кожу шеи горячим дыханием и тут же целуя её, предлагает Дазай. Его руки уже расстёгивают свободную рубашку Чуи и спускают с плеч.       — Нет, я н-не буду тебе подчиняться... даже не проси, — хриплым голосом отвечает рыжий, чем вызывает улыбку у Дазая.       — Не хочешь по-хорошему, значит, будем, как всегда.       Чуя тут же чувствует руки, которые хватают его под ягодицы и поднимают до уровня груди. Парень уже несёт его в обратном направлении от кухни. Он понимает, что зря язвил и выдал местоположение своих несчастных портупей, но сейчас уже ничего не поделаешь.       Дазай бросает немного разгорячённое тело на ещё не заправленную постель, которая от веса Накахары пружинит. На него тут же наваливаются сверху и прижимают к матрацу, который покоился ещё секунду назад. Юноша инстинктивно скрещивает ноги на талии Дазая, но понимает это лишь тогда, когда чужая рука уже оглаживает бедро и слегка приподнимает, прижимая к себе.       Осаму начинает облизывать шею рыжего, стараясь повторить своим языком чокер, ставит небольшие засосы на молочной коже, которые тут же становятся бордовыми и алыми, а их хозяин запускает руки в волосы напротив. Глаза его зажмурены, потому что он старается не сбивать настрой, ведь знает, что сейчас его напарник выдаст какую-то шутку или издёвку, всё испортит и вернётся домой ни с чем.       Но на удивление Дазай лишь постепенно начинает поцелуями подниматься выше, дольше останавливаясь на линии челюсти, которая у Чуи особо выражена, а после поднимается к уголку губ и приподнимает голову, чтобы встретиться глазами. Но когда видит, что они плотно прикрыты, брови сведены друг к другу, рот приоткрыт, а дыхание сильно сбито, то решает вернуться к прежней работе.       Его тонкие руки с длинными изящными пальцами, которые сейчас не скрывает ткань перчаток, сжимают затылок Дазая, и плавно переходят на спину, отчего тело сверху издаёт сдавленный стон. Он не хочет показывать, что ему тоже нравится, когда человек под ним буквально извивается, словно змея, выгибаясь в талии и подаваясь навстречу. Кареглазый касается своими искусанными высохшими губами губ Чуи и подмечает интересную деталь: даже по утрам они, хоть и сухие к этому моменту, но с привкусом вишни и карамели. Неужели он настолько любит ароматы и запахи? Сразу же получая ответ на свой робкий поцелуй, Дазай бесцеремонно проникает языком в чужой рот и переплетает их языки. Чуя начинает немного царапать спину Осаму, задрав его футболку, но Дазай лишь усмехается и подавляет в себе желание сказать, чтобы он оставил эти действия на потом.       Щёки краснеют, зубы прикусывают язык, слегка посасывая, но тут же снова возвращается свой, который облизывает чужой рот изнутри. Чуя настолько обмяк в чужих руках, что практически не двигает своим языком, а вот бёдрами всё же ёрзает. Внезапно от него отстраняются, отчего приходится опустить задранную голову и задать немой вопрос взглядом. Дазай хватает руку Чуи за запястье, на котором настолько нежная кожа, что на ней обязательно останется след от этой хватки, и подносит к своему паху.       — Посмотри, что ты наделал, болван, — зрачки Чуи расширяются ещё сильнее, когда он чувствует под своей ладонью чужой твёрдый член внушительных размеров. Рыжий уже открывает рот, чтобы что-то сказать в своё оправдание и немного намекнуть, что не сильно-то отстаёт, но его перебивают мурчанием:       — А сейчас есть необходимость?       Чёрт, он слишком хорошо его знает. Настолько, что даже предположил, где лежат кожаные ремни, потому что уже вытащил их из ящика и держит в руках. Дазай снова подходит, уже развязно целуя, не вкладывая в это действие особых чувств, потому что это лишь отвлечение внимания. Он окончательно стягивает рубашку с плеч Чуи и штаны, отбрасывает куда-то в сторону, ловко переворачивает их, и вот уже Накахара сидит на его коленях, а Дазай лишь углубляет поцелуй.       По тому, как его плечи сжимают чужие миниатюрные руки, он понимает, что пора действовать и вслепую пытается надеть портупеи на грудь напарника. Сам сильно впивается в бёдра, слегка приподнимая Чую за них и отвешивает несильный шлепок по ягодице.       — М-м-м... — хнычет Чуя, — всё еще нет.       — Но ты же сам сидишь на мне, — низким голосом отвечает Осаму.       — Это уже твоя оплошность, — произносит рыжий и заваливает того на кровать, сжимая запястья около головы мёртвой хваткой. Чего-чего, а силы в его теле хватало. Дазай по-садистски улыбается, когда чувствует, что в штанах напротив тоже видно явное напряжение, но лишь с заинтересованностью смотрит в голубые глаза и ждёт продолжения.       Чуя выгибается в пояснице, сидя сверху, уже не держит чужие запястья и принимается надевать кожаные ремни на голую грудь и торс. Он издаёт едва слышимый стон, когда чувствует, что сидит на каменном стояке Дазая, и собственный член немного дёргается от этого осознания. Его бёдра снова оказываются в чужих руках, которые их сильно сжимают. И опять сильный шлепок. Стон. Бесстыдно громкий стон.       — Ещё раз шлёпнешь, и я не знаю, что с тобой сделаю, — зло говорит Чуя.       Снова шлепок, ещё сильнее прежнего.       — А ты, видимо, не понимаешь пр... — не успевает договорить Накахара, как оказывается снизу, и с него уже снимают боксеры.       — Знаешь, ты слишком разговорчив не по теме, мне это не нравится, займи свой рот чем-нибудь более полезным, — и тут же вставляет ему два пальца в рот, активно двигая внутри.       Пока Накахара хорошо справляется со своей работой, активно смачивая длинные пальцы своей слюной, Осаму уже начинает целовать его тело, постепенно спускаясь ниже. Когда он доходит до места, ниже пупка, то чувствует, как впалый живот втягивается ещё больше, и облизывает его, слегка кусая. Чуя издаёт смешок и извивается под ним. Понятно, боится щекотки. Обязательно примет то к сведению, но сейчас пытать не будет. Не хочет сбивать настрой.       Когда Дазай чувствует, что его пальцы обильно смочены, то достаёт их изо рта Чуи с громким чмоком и ниточкой слюны. Кареглазый переворачивает его на живот и подставляет их к анусу Накахары. Парень издаёт тихий стон, предвкушая продолжение событий.       — А они выглядят лучше на голом теле, — и не поймёшь то ли подкол, то ли откровенное признание, — где у тебя смазка?       — У меня нет, — стыдливо прячет покрасневшее лицо Чуя, понимая, что теперь его будут подкалывать, называя не только придурком, но и девственником.       Дазай резко отстраняется, выходя куда-то из комнаты, и Чуя успевает перевернуться к его приходу. Осаму всегда носит смазку во внутреннем кармане плаща, даже когда идёт на задание, потому что, кто знает, когда удастся подцепить красивую девушку.       Накахара снова оказывается перевёрнут на живот, его шлёпают со звонким звуком и подносят пальцы ко входу.       — Стой!       — Что?       — Ты ещё не разделся, — поворачивая голову, говорит Чуя.       — Хочешь этим заняться? — с улыбкой и прищуренными глазами спрашивает Дазай.       — Хочу, потому что меня раздел ты.       Опять это соревнование. Они оба не отстают друг от друга. Накахара не хочет уступать своему товарищу ни в чём, поэтому уже сейчас демонстративно снимает футболку с его плеч, тут же впиваясь в губы. Он опускает руки, чтобы начать стягивать льняные штаны песочного цвета, и как бы невзначай резко проталкивает руку под них. И сразу под боксеры. Хватает член у основания, отчего глаза Дазая мгновенно расширяются, и вырывается слишком громкий стон со словом “Чуя!”.       Чуя внутренне уже очень удовлетворен, потому что он первый дотронулся до члена, а Дазай издал скулёж от этого действия и выкрикнул его имя. Кинк на стоны и мольбы у Накахары присутствовал, и тот знает его слишком хорошо. Поэтому сейчас лыбится во все 32 зуба и снимает штаны до конца.       Он сам принимает прежнюю позу, сильно выгибаясь и шире расставляя колени, когда чужие пальцы наконец-то могут в него проникнуть. Дазай опять смазывает их и вставляет средний на одну фалангу. Выдох. Но Чуя расслаблен, это радует. Осаму постепенно вставляет его до основания и ждёт ответной реакции. Когда Накахара немного привыкает, то сам начинает вилять бёдрами. Юноша двигает внутри, проводя по каждой стенке, ощупывая и изучая. Ответной реакции в виде вздохов, ахов и охов пока нет, но бёдра слегка ёрзают. Это бесит, хочется взять и прижать его к кровати, чтобы не своевольничал, но нельзя. Пока что нельзя срываться.       Постепенно Дазай проталкивает второй палец, отчего тот издает тихое шипение, и осторожно начинает двигать внутри и вперёд-назад. Когда Чуя уже сам начинает насаживаться, Осаму раскрывает их ножницами у самого входа и резко вставляет обратно. Приятнее, чем думал Чуя. Допустим.       Третий палец входит уже не так затруднительно, как предыдущие два, и напарник всё же нащупывает простату, проведя по ней подушечками пальцев, не сильно надавливая. Чуя тут же прогибает поясницу до хруста костей, издаёт громкий протяжный стон и даже не стесняется его. Ладно, это очень приятно.       Но не успевает Накахара прийти в себя, как чувствует, что пальцы убрали и подставили что-то более горячее и склизкое.       — Что ты... — поворачивая голову назад решает узнать Чуя, — де-е-е-лаешь?       На это ему не отвечают, широко проходясь языком по анусу, слизывая капельки клубничной смазки. Ощущения новые, и голубоглазый начинает двигаться навстречу, но, когда чувствует, что язык проник внутрь, лишь выстанывает имя напарника. Дазай просовывает его всё глубже, активно шевели внутри, облизывая стенки, пытаясь достать до простаты. Мышцы Чуи настолько расслаблены и слегка подрагивают, что можно грубо брать его прямо сейчас.       Постепенно темп ускоряется, а комната наполняется всхлипами, стонами, причмокиваниями и матом. Осаму всё-таки дотрагивается кончиком языка до простаты, и Накахара больше не может оставлять свой сочившийся смазкой член, поэтому сильно хватает себя у основания и начинает размашисто двигать по всей длине.       Дазай тут же выходит из него, переворачивает обратно на спину, смотрит чётко в глаза и спрашивает:       — Тебе кто-то разрешал себя трогать?       — Д... да, я разрешал, — пытаясь всё ещё язвить, отвечает Чуя, но его дрожащий голос и невозможность строить нормальные предложения заводят Дазая больше.       — Отлично, тогда разреши войти в тебя.       — Разрешаю, — убирая прилипшие ко лбу рыжие пряди, кивает Накахара.       В него неспеша вводят член, и останавливаются, когда входят наполовину. Глаза Чуи с каждым сантиметром закатываются всё сильнее, а Дазай до сих пор подавляет в себе желание вдолбиться в это тело, оставляя синяки на бёдрах. Он начинает снова целовать и кусать шею, тянуть за портупеи, давая привыкнуть к собственному размеру, и, когда ответная реакция получена, тут же входит до упора.       Чуя издаёт слишком громкий крик, которого даже Дазай не ожидал. Он начинает двигаться, видя лёгкий дискомфорт с прикрытых глазах и сведённых к носу бровях, но постепенно вставляет глубже. Со временем темп перерастает в более привычный, а стоны становятся всё громче. Наконец Дазай снова проезжается по простате, отчего Чуя срывает голос и просит:       — Арх... а, Дазай, ещё, сильнее, — завтра он явно будет корить себя за то, что позволил опуститься до такого, но сейчас это не волнует.       Когда шлепки двух тел друг о друга уже слышны достаточно отчётливо, но стоны рыжего заглушают их, а собственные в унисон поют с ними, Дазай останавливается, полностью выходя. Чуя издаёт очень разочарованный хнык, по его щекам текут слёзы (но явно не от боли, это Осаму распознал давно), и он непонимающе смотрит на товарища.       — Чт-что-то... случилось? — пытается спросить он, когда к его проходу снова подставляют головку.       — Нет, но ты какой-то непослушный, чиби, — с издёвкой улыбается Осаму, — попроси.       Спустя минуту Чуя приходит в себя, вытирает слезинки, закатывает глаза уже от абсурдности ситуации, зажмуривается и говорит:       — Дазай, пожалуйста.       — Пожалуйста что?       — Пожалуйста, я... ты знаешь, что, — гордость не позволяет перешагнуть и выдать такую бесстыдную просьбу. Конечно, она оставлена где-то далеко, ещё тогда, когда он позволил прижать себя к стене, но это чересчур.       — Ммм... хочешь попить? Я могу тебе принести, если ты...       — Нет! Я... пожалуйста, повтори это снова, — опускает глаза.       — Снова сварить кофе? Я не думаю, что это хорошая...       — Пожалуйста, вставь в меня свой чёртов член и оттрахай, как должен, твою мать, — не выдерживает Чуя, и шоколадные глаза напротив мгновенно загораются.       Он начинает неспеша и размашистыми движениями, и Накахара такому повороту событий явно не рад. Он уже попросил, что опять не так?       — Дазай, пожалуйста, быстрее.       — Я не уверен, что стоит.       — Стоит, я не...       Ноги Чуи быстро хватают где-то под коленками, не давая тому договорить, закидывают себе на плечи и резко входят до основания, сразу задевая простату. Рыжий уже не то, что стонет или скулит, он буквально кричит. Кажется, будто член стал длиннее и вошёл ещё глубже. Дазай набирает достаточно быстрый темп, когда тело под ним извивается и сильно царапает спину, отчего, он уверен, остаются кровавые подтёки, но из-за этого лишь сильнее рычит тому в шею.       — О-осаму, быстрее, я скоро конч....       Снова остановился. Когда-нибудь он его точно убьёт.       — Как ты меня назвал?       — Осаму?       — Угу, продолжай, — и почти у самого уха и шеи говорит максимально низким бархатным голосом, — но меня больше устроит сейчас “папочка” или что-то в этом роде.       — Только после моей смерти.       И если стонать, представать в бесстыдной позе, просить, молить это ещё куда ни шло, то называть Дазая в постели папочкой, это уже за гранью.       Хотя Чуя сейчас сам на грани, он чувствует чужую руку, которая начинает размазывать выступившую смазку по головке и двигать по всей длине в такт толчкам. Он благодарил бога за то, что Дазай додумался это сделать.       — Я... скоро... — словно в бреду повторяет Чуя.       — Ты плохо просишь.       — Выеби меня, я хочу кончить, — без единой запинки произносит Накахара, но снова чувствует небольшое замедление.       — Уже лучше, но всё равно не так.       — Осаму, я... ты издеваешься! Просто дай мне спокойно кончить, прошу тебя, — он хватается за пульсирующий красный член и сам начинает быстро водить по нему, немного сжимая. Но его руку перехватывают и смотрят в глаза.       Дазай начинает буквально вдалбливаться в тело напротив, одной рукой сжимая бёдра до посинения, другой прижимая шею, отчего глаза небесного цвета заполняются пеленой, словно туман наплывает, закрывая ясное солнце.       — Кхк... папочка... к-конч... — сам от себя такого не ожидая, не успевает договорить Чуя, как его буквально прошибает оргазм, мозг отключается, также и зрение, он видит перед собой лишь звёзды и весь трясётся. Он всё ещё чувствует, как член Дазая не снижает темп, проезжаясь по простате, и от этого оргазм ощущается ещё более ярко.       С громкими криками, словно у них опять соревнование, кто кого перестонет, следом кончает Осаму, выходя в последнюю секунду из ануса Чуи, прикинув, что, если кончит внутрь, обязан будет выслушать ругательства напарника по этому поводу. А это последнее, чего он желает.       Придя в себя, они смотрят друг на друга, осознавая, что только что сделали. Возбуждение отходит на второй план, дыхание более-менее приходит в норму, взгляд становится ясным, и они одновременно начинают неистово смеяться, будто только что услышали самый смешной анекдот.       — Ты такой приду-у-урок, зачем ты это сделал? — вытирая глаза от слёз, спрашивает Чуя. И то ли это нервы, то ли подавленные эмоции, то ли ситуация, но смех действительно искренний.       — Нечего было нарываться, — повторяя действие за Накахарой, отвечает Дазай, — ты сам-то прогибаешься не хуже любой проститутки.       — Спасибо за комплимент, буду знать, что я в чём-то лучше тебя, — немного успокаиваясь подкалывает Чуя. И спустя пару минут, когда оба точно пришли в себя, он предлагает:       — Хочешь кофе?       Квартира Чуи всегда обладала особой утонченностью, он постоянно уделял внимание ароматам. Теперь без всякой иронии рыжий варит в сотейнике новую порцию, стоя за плитой лишь в одной рубашке, которая едва ли прикрывает ягодицы, поставив одну ногу на другую. Его оппонент сидит за столом на прежнем месте. Оба молчат. Слова не нужны, каждый думает о своём, пытаясь выкинуть этот инцидент из головы. По кухне разносится запах свежесваренного кофе и миндалевого молока.