ЧАСТЬ I День 1
Понедельники ещё со школы не вызывали у Ацуму приятных эмоций. Но к тридцати пяти годам ему пришлось свыкнуться с необходимостью рано подниматься на работу, чтобы, например, не умереть от голода. И с возрастом он понял, что важно не просто существовать, но и делать это со вкусом. Поэтому Ацуму ходит в тренажёрный зал по утрам каждые два-три дня, который расположен на первом этаже жилого комплекса, в котором он живёт, принимает душ в компании ток-шоу с глупыми шутками, слушает попсовые песни пока одевается и покупает кофе в кофейне в двух кварталах от места работы. Наполняет жизнь всем, чем только может, в будние дни. И утро уже не кажется таким отвратительным. Что-то вроде «вот, я продуктивный, на часах только восемь утра, а я уже столько сделал, разве что дерево не посадил, да дом не построил». С понедельниками сложнее. Особенно с теми понедельниками, которые сулят две недели практики, что придётся курировать по просьбе Ойкавы. И как бы тот не убеждал, что студент сообразительный и ответственный, да и проблем с ним не будет, Ацуму не легче. Мия кто угодно, но не куратор и наставник. Отказать Ойкаве было трудно, но Ацуму зарёкся, что это последний раз, когда он идёт тому навстречу. В кофейне Ацуму уже узнают и даже не ждут заказа, только уточняют на всякий случай — обычно он берёт латте, игнорируя огромное меню с не менее огромным выбором. Ацуму никогда не считал себя ценителем кофе, только вынужденным потребителем, иначе он не может выжить утром — в студенческие годы это была потребность, а теперь привычка, так что он никогда даже не порывается изучить меню. Разве что часть с десертами. Ацуму ждёт, когда выполнят его заказ, бездумно оглядывает помещение. Он никогда не остаётся выпить кофе здесь, всегда забирает его с собой в машину. Но кофейня выглядит мило. Хоть и странно. Для Ацуму. Слишком много людей, уткнувшихся в ноутбуки и предположительно работающих с самого утра удалённо. Ещё есть несколько студентов с тетрадями. Вроде бы недалеко отсюда педагогический университет. Ацуму, к слову, никогда не любил учиться, муторное дело. — Ваш заказ готов, — говорит уже знакомая девушка, и Ацуму с улыбкой опять поворачивается к ней, вынимает бумажник, чтобы расплатиться, между этим незамысловато то ли любезничает, то ли флиртует. В конце концов желает бариста приятного дня, берёт стакан с кофе, разворачивается и резко ударяется в чужую грудь. Крышечка слетает со стакана вместе с трубочкой, а содержимое выплёскивается уродливыми пятнами на бежевый жилет незнакомого парня. — Чёрт, — улыбка у Ацуму меркнет и становится неловкой. — Я не… Извините, я случайно, — говорит, наблюдая, как парень оттягивает жилет от тела, вероятно, чтобы кофе не впитался в рубашку под ней. И он напряжённо сжимает губы, но сдержанно отвечает: — Не извиняйтесь, вы не видели, это я должен был отойти. — Постойте, нет, я… — Ацуму ставит стакан обратно на стойку, глядя на девушку, заглядывающую ему через плечо. — Мы сейчас приберём, — говорит она, вежливо улыбаясь. — Нет, просто принесите, чем убрать, я сам, — говорит, а когда ему хотят возразить, тише добавляет: — Прошу, не заставляйте меня чувствовать себя ещё хуже. Когда он поворачивает голову обратно к незнакомцу, тот стягивает с тела жилет, оставаясь в одной рубашке. Ацуму выдыхает, успокаивается. Говорит: — Он же теперь не отстирается, — показывает на жилет в чужих руках. — Чёрт, я чувствую себя идиотом, — тянет Мия, поморщившись. — Можно я компенсирую стоимость? — Нет, не нужно. Всё нормально. Ацуму поднимает взгляд от жилета к лицу парня, скрытому наполовину чёрной маской. Видно только глаза с густыми опущенными ресницами, и прямые брови, и невысокий лоб, и вьющиеся волосы… И он такой красивый. Эта всего лишь половина лица такая красивая, что Ацуму весь выравнивается и снова улыбается. — Тогда… кофе? — Ацуму заигрывающе наклоняет голову к плечу. — Что? — парень резко вскидывает подбородок и вместе с ним взгляд — ох, поражение в самое сердце. Карие глаза, цвета горького шоколада, они почти чёрные. Он немного хмурится, не сразу понимает, что имеет ввиду Ацуму. — Я угощу тебя кофе. «Тебя»? Парень изгибает бровь. — Нет. Спасибо, — холодно отрезает он. — Хоть что-то же я должен сделать, — разводит руками Ацуму. — Ну же, я всего лишь хочу искупить свою вину… — Можете просто прекратить. И я буду очень благодарен. Пойдёт? — предлагает парень. Отказ прозвучит слишком грубо, а ещё чересчур настойчиво, поэтому Ацуму предусмотрительно выдерживает паузу и только тогда отвечает: — Не совсем. Парню это уже надоедает, поэтому он, качнув головой, обходит Ацуму, чтобы сделать свой заказ. У него не так много времени, чтобы сейчас ещё тратить его на неуклюжего посетителя, испортившего ему жилет и, по всей видимости, утро. Ацуму переглядывается с бариста, которая поджимает губы, мол, бывает. И он кивает. Ага, бывает.***
Вопреки утреннему инциденту, Ацуму чувствует себя превосходно, даже лучше, чем обычно, когда он заглядывает за своей утренней порцией кофе в кофейню. Может быть, вполне вероятно, что дело в том красивом парне, на жилет которого он выплеснул кофе. Оставшуюся дорогу до клиники Ацуму думает о его вьющихся, на грани кудрявости, волосах, а особенно той закрученной пряди, падающей ему на лицо. У Ацуму воображение хорошее: он так и видит, как парень, занимаясь учебой, — на вид он студент, у Мии глаз наметан; откуда ещё взялись бы эти синяки под его глазами (которые ни сколько не портят общего вида, разумеется) — постоянно отбрасывает прядь со лба назад, зачесывает длинными пальцами в волосы, убирает за ухо. И всё без толку. Она выпадает и продолжает привлекательно обрамлять лицо. Преодолевая путь от парковки до регистратуры, Ацуму прикидывает, на кого бы он мог учиться. На историка? На психолога? Может быть, на переводчика? Или на педагога? Недалеко от кофейни ведь педагогический университет. В любом случае это точно что-нибудь гуманитарное. Человек в жилете обязан учиться на гуманитарной специальности. Поднимаясь в лифте на нужный этаж Ацуму думает о том, как бы его могли звать. Когда двери лифта закрываются, в голову приходит Фумайо — ему бы подошло. Между первым и вторым этажом колеблется между Хидео и Мэзэру, а между вторым и третьим — останавливается на Сэтоши. В кабинете его встречает с улыбкой Мика и расспрашивает о практиканте, но о нём Ацуму хочется думать меньше всего. Зато он с куда большей охотностью рассказывает ей о Сэтоши с вьющимися волосами из педагогического.***
Сакуса не особенно верит в то, что вещи могут приносить удачу, но всё же без жилета, в котором он сдавал все экзамены на отлично, он чувствует себя не так уверенно, в чём стыдно признаться даже самому себе. Он проверяет время на мобильном телефоне, чтобы убедиться, что не опаздывает. Ему бы не хотелось портить первое впечатление о себе и вдобавок подставлять Ойкаву-сенсея, который постарался, чтобы его взяли на практику в хорошее место. Последнее волнует особенно сильно. Хочется достойно себя проявить, ведь если Сакуса правильно всё понял, Мия-сан приходится другом Ойкаве-сенсею. Первой его встречает девушка Мика, представляясь ассистенткой Мии-сана. На вид она совсем немногим старше Сакусы, будто сразу после выпуска из университета пришла работать сюда. Мика быстро перескакивает на ты, опуская все формальности; показывает, где можно сменить одежду; помыть руки; оставить еду, если он приносит ту с собой; обрисовывает, как будет проходить его практика, хотя в этом нет необходимости, Сакуса и так обо всём знает. От обходительности Мики ему становится немного не по себе, но, видимо, Ойкава-сенсей не соврал, когда сказал, что здесь о нём позаботятся. — Классная рубашка, — улыбается Мика, взглянув на него, — и халат тебе идёт, — не похоже, что она флиртует, скорее, старается быть милой и немного расслабить Сакусу. Однако он по опыту знает, что нужно быть осторожным с подобными проявлениями внимания. Не хочется снова попасть в неловкую ситуацию. В то время как они ждут, когда Мия закончит с первым утренним клиентом, Сакуса осторожно расспрашивает Мику о его кураторе, и та рассказывает о нем больше как о друге, чем о начальнике. — Не буду врать — он не особо радуется практикантам, но если уж Мия-сан согласился на просьбу, значит, действительно сделает, как надо. На самом деле, тебе не о чем волноваться. С ним очень легко общаться и если тебе что-нибудь понадобится для твоих отчётов или будут другие вопросы, к Мие-сану можно спокойно обратиться, он не кусается, ну, или по крайней мере делает это небольно, — пускает смешок Мика. — Вообще-то, я думаю ты сам это поймёшь, когда увидишь его. У него даже лицо доброе. Немного подхалимное, но да, в общем и целом доброе. — Надеюсь, — коротко отвечает Сакуса. Мика, вздохнув, продолжительно смотрит на него, стараясь спрятать улыбку, потому что все эти полчаса, что они провели вместе, её не покидает странная, почти безумная мысль, идея-фикс, если уж на то пошло, что Сакуса — тот самый Сэтоши из педагогического, который так запал в душу Ацуму этим утром. Мика в предвкушении. Они допивают кофе как раз в тот момент, когда Ацуму выходит из кабинета вслед за клиенткой, при этом улыбаясь и повторяя все рекомендации, как полагается хорошим дантистам, знающим своё дело. И Мика ведёт Сакусу в сторону кабинета, и у того замедляется шаг при виде Мии, который обращает на него внимание только в тот момент, когда окончательно прощается с девушкой. Сакуса тихо наблюдает за ним, и он совсем не похож на того мужчину из кофейни, у этого улыбка сдержаннее, белоснежный халат поверх рубашки, очки в тонкой оправе на переносице. Поэтому Сакуса почти уверен, что он обознался, но Ацуму, увидев его, ухмыляется, и он понимает, что нет, не обознался. — Здравствуй. Мия Ацуму, — он протягивает ладонь для рукопожатия, и Сакуса пожимает в ответ. — Здравствуйте. Сакуса Киёми, — он поджимает губы под маской, чувствуя, что Мия задерживает его ладонь в своей дольше необходимого. — Приятно познакомиться. — Взаимно. Мика, сложив два плюс два и ненавязчиво подмигнув Ацуму, быстро находит себе занятие в противоположной от них плоскости, а Сакуса смотрит ей в спину, как утопающий на бригаду спасателей, свернувших с верного пути, ведь помощь нужна здесь. И незамедлительно. Ацуму пропускает Сакусу в кабинет и тот, заинтересовано осматриваясь, проходит. Как бы то ни было — Ойкава-сенсей нахваливал этого человека как хорошего специалиста, и утренний инцидент всего лишь неприятная случайность, на которую можно закрыть глаза. Как и положено взрослым людям. — Что ж, Сакуса, Мика уже провела тебе экскурсию? Я не успевал с работой, поэтому пришлось попросить её. — Да, она мне всё показала. Ацуму указывает на стул возле своего стола, а сам располагается напротив Сакусы, не отрывая от него любопытного взгляда, — хочется всего его рассмотреть вдоль и поперёк, пока есть возможность. Он сможет держать (никак иначе не скажешь) его здесь всего лишь четыре часа в день на протяжении трёх недель (за исключением выходных), а этого очень, очень мало. Нужно больше. Почему практика длится так мало? Давно пора ввести правки в систему образования. — Она тебя не сильно утомила? Мика-чан любит поболтать. — Нет, всё в порядке. Спасибо ей. Ацуму снова улыбается. Нельзя так много улыбаться, думает Сакуса и лезет в рюкзак за бумагами, которые должен отдать Мие, тот забирает, бегло просмотрев наличие всего необходимого, и спрашивает: — Отчёт можно посмотреть? Что от тебя там хотят? Может быть, я смогу дать тебе какую-то информацию. Сакуса, кивнув, отдаёт и отчёт. — Прежде чем я взгляну на него, могу я всё-таки поговорить с тобой, не делая вид, будто мы видимся впервые? Сакуса вопросительно поднимает брови. Ладно, он не особенно сговорчив. Ойкава не говорил, что парень будет таким тихим. Если так подумать, он вообще ничего о нём не говорил. Сказал только, что студент сообразительный и не доставит хлопот. Лучше бы доставил. Лучше бы Сакуса загрузил его хлопотами, чтобы они вместе только ними и были заняты. — Просто хочу убедиться, что между нами не будет неловкости. Сакуса выдыхает. — Это пустяк, давайте не будем об этом. Я бы не хотел уже возвращаться к этому, — говорит он и добавляет: — Пожалуйста. — Как скажешь, — подозрительно легко отвечает Ацуму и открывает тетрадь. Он просматривает её содержимое. Задания не очень изменились со времён последнего студента, которого ему подсунул тоже Ойкава, поэтому Мия быстро ориентируется, какие источники может подсказать Сакусе, который всё это время рассматривает новое помещение. Потом они обсуждают организационные вопросы — вроде расписания, обмена номерами телефонов, правил. Ацуму обрисовывает Сакусе, как будет проходить практика, и потом случается страшное, непоправимое, вопиющее безобразие: Сакуса меняет маску. То есть, Сакуса вынимает из кармана рюкзака зип-пакет с кучей новеньких, чистеньких масок, берёт одну и снимает свою поношенную — а это ключевой момент! Потому что теперь Ацуму знает, как выглядит лицо Сакусы Киёми из медицинского. И теперь Ацуму остаток дня будет думать только о его мягких — он уверен, что они мягкие, — губах, красных, немного сухих от холода, не очень пухлых и не очень тонких — идеальных губах Сакусы. А если он не будет думать о них остаток дня, то будет думать о красивой линии челюсти, плавной и чёткой. Он убьёт Ойкаву. Прихлопнет и мокрого места не оставит. Кто он после этого?.. Сорокалетний кретин без стыда и совести — вот кто он, в восторжённо-расстроенных чувствах, думает Ацуму. А потом на совершенном — если подобное признает Мия, это уже о чём-то говорит (возможно, о его сумасшествии) — лице Сакусы снова такая же дурацкая, неуместная, ненавистная теперь для Ацуму маска. Она ему не нужна, нельзя скрывать такое лицо душным куском черной ткани, чтобы задыхаться приходилось только от взгляда в глаза и на вьющуюся прядку — это неполная картина, оказывается. Ацуму ловит себя на мысли, что было бы неплохо находиться с Сакусой каждый раз, когда он меняет маску, чтобы наглым образом воровать этот момент, когда его лицо ничем не защищено. И сколько людей удостоились этого события?.. Нет, лучше пускай никогда не снимает. А то уведут. Лучше пускай приклеит эту маску к лицу, но никогда не снимает, чтобы только Ацуму знал, что там под ней. — Всё нормально? — спрашивает Сакуса, потому что Мия задумчиво кусает внутреннюю сторону щеки, глядя на него последние пару минут неотрывно, а это сильно напрягает. — Ага. Да. Отлично, — говорит Ацуму. У них уходит не мало времени на организационные вопросы, и Сакуса отрицает, но он устал, слишком много информации вывалилось на него в первый день, поэтому Ацуму отпускает его домой.***
Поздним вечером Ойкаве приходит сообщение от Ацуму. Он ждёт что-то вроде требования хорошего коньяка взамен на услугу, ну, или пожеланий смерти, поэтому очень удивляется непредсказуемому: «Знаешь, иногда от тебя есть польза, Дуракава. С меня причитается».День 2
Возвращаясь вчерашним вечером домой, Ацуму по привычке заехал за продуктами в супермаркет по пути и, выбирая между двумя йогуртами (с манго и дыней), ему пришла в голову гениальная, по мнению Мии, разумеется, мысль. Уже было не до йогуртов — взял оба. И отправился в ближайший торговый центр, и это была самая сложная покупка из всех им совершаемых — нужно было что-то простое (не в плохом значении этого слова), желательно в светлых оттенках (но не белое) и приятное к телу. Ацуму не помнит, когда он в последний раз тратил столько сил и времени на поиски идеального подарка — как хочется выразиться, или компенсации — как придется выразиться, скорее всего, вручая пакет Сакусе. Ещё одна проблема, с которой столкнулся Ацуму, это размер. Он не уверен, не льстил ли он себе, когда думал про себя, что у них схожие с Сакусой параметры. В последний момент решил, что не время тешить своё самолюбие и взял на один размер больше. Зато не прогадает. — О, это милашке-практиканту? — умилённо протягивает Мика, без стеснения заглядывая в крафтовый пакет. — Да, поэтому убирай свои загребущие ручонки. Всё равно тебе велико. — Оверсайз сейчас в моде, — пожимает плечами Мика. — Вообще-то, очень умно, — говорит, — будет носить и думать о тебе. — Будет носить и не думать о том, что какой-то старый идиот вылил на него кофе. — Тоже вариант! — кивает Мика, щёлкнув пальцами. — Кстати, не такой уж ты и старый… Это кашемир?! Всё-таки залезла своими ручонками вовнутрь, воспользовавшись тем, что Ацуму совсем не до неё сейчас. Он третий раз повторяет мужчине, чтобы тот держал рот шире. — Цуму, я точно не в твоём вкусе? — ноет Мика, щупая приятную ткань. — Может, ты и на меня что-нибудь прольёшь? — Мика… — Ладно, молчу. — Спасибо. — А если он не примет? Жалко будет, если… — Мика, — с нажимом повторяет Ацуму, на секунду повернувшись к ней и выразительно взглянув. — Дай мне закончить работу, пойди лучше купи нам кофе. И Мика, закатив глаза, идёт покупать им кофе, потому что весёлый Ацуму, обычно готовый мечтательно посплетничать с ней, во время работы превращается в серьёзного и скучного Мию.***
— Что мы будем делать сегодня? — спрашивает Сакуса, переодевшись, и Ацуму старается не думать о том, что он снова одет в рубашку и жилет. Хоть и другой, но жилет. — У меня запись на одиннадцать. Сможешь провести диагностику и осмотр? — решительно предлагает он Киёми. Сакуса недоверчиво прищуривается. — Доверите мне это в первый день? — Второй, — поправляет Ацуму, натягивая очки на переносицу. — Не существенно меняет дело. Совсем не переживаете, что я сделаю что-то не так? — Во-первых, Сакуса, — говорит Ацуму, откинувшись на спинку стула, — Ойкава о тебе слишком хорошо отзывался, думаю, мне не о чем волноваться. — Он меня переоценивает. Он смущается? Господи, он смущается. Ацуму сейчас так и растает на стуле, весь расплавится и стечет бесформенной лужицей под него, как пломбир под солнцем. Мика права — Киёми (какое же милозвучное имя, виновато это мягкое «оми» на конце) милашка. — Сомневаюсь, — усмехается Мия. — Он может преуменьшить чьи-то достижения, никак не преувеличить. И, судя по всему, это ты переоцениваешь его. Так вот, во-вторых, это всего лишь диагностика в любом случае. Сакуса смотрит на время — пациент должен быть через десять минут. — А ты что, волнуешься? — Ацуму подаётся вперёд и складывает руки на столе, поднимая голову к задумчиво разглядывающему муляж зубной полости рта Сакусе. — Не особо, — отмахивается он. — Уверен, ты справишься. — И откуда такая уверенность? — заинтересованно оборачивается на него Сакуса и пристально смотрит. — Ты слишком, ну, знаешь, серьёзный для студента своего возраста. Много времени посвящаешь учёбе, посещаешь советуемые конференции, семинары, не пропускаешь ни одной пары, не спишь ночами и потому пьёшь кофе чаще, чем дышишь, да? — Вы сейчас описали буквально каждого студента-медика, — Сакуса сдерживается, чтобы не закатить глаза только из-за субординации, хотя не похоже, что Ацуму в курсе этого термина. Либо он настойчиво игнорирует существование такого явления. — Неправда, — широко улыбается Ацуму. — Но это была хорошая попытка. Учишься на бюджете? Сакуса кивает, опять смотрит на часы, но уже с надеждой — ещё семь минут. Может быть, ему повезёт и пациент придёт немного раньше? Потому что разговор идёт всё больше не в том направлении, в каком ему хочется, лучше всего — ни в каком. Кажется, Ацуму понимает, что лучше не продолжать эту тему и поэтому молчит. Ну, как молчит — предлагает жвачку с дыней, обещает сбросить на почту файл для одной из тем в отчёте и быстро проходится по приготовленному Микой инструментарию. Сакуса и так прекрасно помнит что и для чего нужно, но всё равно внимательно слушает Ацуму, наверное, главным образом потому, что в моменты, когда ему надо сделать свою работу — настоящую или касающуюся кураторства — он внезапно становится серьезным и кратким, почти холодным. И это очень странные ощущения, когда после объяснений, Ацуму приятно улыбается и спрашивает: «Вопросы?», как будто не он только что чётко разложил у Сакусы всё в голове по полочкам. Если опустить тот факт, что Ацуму любит поговорить и смотрит… как-то странно, Сакуса доволен практикой. Для него это хорошая возможность набраться опыта.***
— Оми-кун, — да, Ацуму самому приятно слышать это от себя, вот настолько елейно звучит имя Сакусы; а сам Сакуса свыкся уже на третий раз, как Мия обратился к нему, — подожди. — Вы сказали мы закончили на сегодня. — Да, просто я хотел отдать тебе это. Сакуса опускает взгляд на пакет в руках Ацуму, хмурится и протягивает руку, спрашивая: — Что это? — Маленькая компенсация, — улыбается Ацуму. Сакуса быстро понимает, что лежит в пакете и его взгляд кажется Мие укоризненным, он даже приготавливается к тому, чтоб защититься и убедить, что обратно подарок не примет, но Сакуса только спрашивает: — Вы не дадите мне не принять это? Ацуму сжимает губы и вскидывает брови, мол, нет, не дам. — Тогда, если я приму, мы точно закрыли тему? — Точно, — кивает Ацуму. — Надеюсь, я не прогадал с размером, — говорит он, наблюдая за тем, как Сакуса надевает пальто и меняет маску перед выходом. — Вообще-то в этом совсем не было необходимости. Я отстирал пятна в тот же вечер. — О, правда? — Да, но всё равно спасибо, — неловко произносит Сакуса, почесав бровь, и Ацуму усмехается, кивая.День 3
На следующий день Ацуму по обычаю заглядывает в знакомую кофейню, но вместо того, чтобы взять один привычный латте, долго и упорно разглядывает меню, отбивая пальцами суетливый ритм об поверхность стойки. Ацуму понятия не имеет, какой кофе пьёт Сакуса или какой мог бы пить. Добавляет ли сироп? Если да, то какой? Апельсиновый или, может, миндальный? Просто молоко? Он вообще разбирается в этом? Может, заказывает, как и Ацуму, что-то простое и понятное? Ему нравится кофе в принципе? Может быть, лучше чай? Ацуму тратит на выбор кофе минут двадцать, если не больше и уж точно не меньше. Здесь же ему помогает знакомая уже бариста, в конце концов, отпуская его с четырьмя стаканами в холдере и одним в руке — обычным латте для себя. Ацуму приходит к девяти, хотя было назначено на половину девятого, когда Сакуса уже скучает под дверью и едва ли не засыпает. И он соврёт, если скажет, что разок не послал Мию в своей голове, потому что вообще-то Сакуса очень пунктуальный, настолько пунктуальный, что лучше прийти раньше, чем позже, и подождать, что он и сделал, перетерпев адскую толкучку в метро. А потом Ацуму приходит, с ключами в одной руке, холдером и бумажным пакетом в другой, светится широкой улыбкой и говорит, пока открывает дверь: — Привет, Оми-кун. Как настроение? Сакуса, пожертвовавший завтраком во имя пунктуальности, не так уж и угрюмо, как мог бы, отвечает: — Здравствуйте. Хорошо. Ацуму раскрывает перед ним дверь, кивком головы приглашая пройти первым, и Сакуса заходит в помещение, сразу принимаясь переодеваться. — Давно ждёшь? — спрашивает Мия, и Киёми приходится крепко задуматься, чтобы решить: сказать правду и намекнуть, что следует приходить вовремя (но так, чтобы без грубости), или соврать и отмахнуться (ведь это совсем мелочь, и он должен быть благодарен, что вообще попал к нему на практику). В итоге выбирает что-то нейтральное, говорит, как есть: — Минут сорок. — Ого, так долго… Мог бы набрать, я бы поторопился, что ли, — и Ацуму снова слегка приподнимает уголки губ, а Сакуса смотрит на его искреннее выражение лица и понимает, что в принципе подождать сорок минут не так и страшно… Бывает. — Я приехал раньше, сам виноват. — Ты так заморачиваешься, Оми-кун. Если ты опоздаешь на десять-пятнадцать минут, я тебя не съем, — говорит Ацуму, когда Сакуса накидывает на плечи халат и поправляет воротник, — это на будущее, — пожимает плечами и тут же переводит тему: — Я купил кофе, не знал, какой ты любишь, так что здесь с молоком, здесь с миндальным сиропом, здесь обычный, — указывает пальцем на все три стакана, а затем на последний, — а тут чёрный чай, на всякий случай. Сакуса смотрит то на лицо Ацуму, то на холдер, чуть приоткрыв рот. Когда Ойкава-сенсей сказал, что о нём здесь позаботятся, он не такое себе представлял. Да и сам Ойкава-сенсей явно не то подразумевал. — Это было необязательно. — Необязательно, — хмыкнув, соглашается Ацуму, — но я уже купил. Он, конечно, мог бы снова выставить это как компенсацию, извинение, но не хочется. Потому что никакая это не компенсация и, тем более, не извинение. Только желание добиться расположения к себе. Не как к куратору. — У тебя же нет ни на что из этого аллергии? Или ты такое не любишь? Если честно, я не очень разбираюсь в напитках, поэтому… — Нет, всё нормально, — Сакуса снимает маску и сдерживает приятную улыбку. — Я буду чай. Спасибо. А вот Ацуму ничего не сдерживает — лыбится во все свои тридцать два. И протягивает Киёми бумажный пакет. — Булочка с корицей. Я подумал, булочки с корицей любят все. И чай скоро совсем остынет, так что пей. Сахар в стиках на нижней полке справа, если любишь сладкий. Сакуса заглядывает в пакет и оттуда соблазнительно пахнет пряной корицей так, что голодный желудок весь скручивает. Он прикрывает глаза, открывает. Говорит: — Я отдам деньги. — Правда готов так меня обидеть? — с почти напущенной серьёзностью спрашивает Мия, и Сакуса тяжело выдыхает с нескрываемым недовольством глядя на Ацуму: это нечестно. Но, кажется, самому Ацуму всё равно. — Раз тебе больше нечего ответить, предложу девчонкам-анестезиологам, — кивает на оставшиеся три стакана. — Мики сегодня не будет, объедать нас больше некому, — и с этими словами уходит. А Сакуса идёт мыть руки, параллельно думая о том, что хоть ему и неловко, но приятно. И о том, что холодный январский день стал ощущаться чуточку теплее.***
— Давно вы знакомы с Ойкавой-сенсеем? — прежде чем спросить об этом, Сакуса долго думал, не посчитает ли Мия вопрос слишком личным, а потому неуместным. По итогу предположил, что Ацуму не будет против — он очень открытый и никогда не против поговорить, только бы тема нашлась. И Сакуса прав: Ацуму не злится, напротив, весь светится, приятно обольщённый его заинтересованностью. — Мы учились в одной средней школе, там и познакомились. Вдвоём стали играть за школьную волейбольную команду. Приходилось очень много времени проводить в зале, поэтому так получилось, что мы стали хорошо общаться — сначала на тренировках, потом и вне школы. Но я перешёл в другую старшую школу, и тогда мы уже соревновались друг против друга в разных командах. Он был занят своей жизнью, я своей. После этого мы встретились снова, на этот раз в университете, учились в одной группе. И вот с того момента уже не переставали общаться. Как-то так, — выдыхает Ацуму, захлопывая рабочую папку. — Любите волейбол? Мия смотрит на Сакусу. Он не ожидал, что из всего рассказа, Киёми обратит внимание именно на это, но Ацуму охотно кивает: ему нравится говорить о своём — теперь уже — хобби. — Да, люблю. И до сих пор играю. Мы собираемся с друзьями каждые две-три недели на выходных. А ты разбираешься, может? — спрашивает Ацуму, наблюдая за тем, как Сакуса выводит аккуратные иероглифы в отчёте. До чего же у него красивый почерк, такой же эстетичный, как сам Киёми с головы до пят. — Вообще-то я тоже играл в школе. На позиции доигровщика. Чёртов, чёртов Ойкава, вот что он наделал?.. Послать к нему, Ацуму, мало того, что красивого, умного практиканта, так ещё и не просто разбирающегося в спорте, а увлекающегося им, — это вопиющее безобразие, которое достойно уважения и благодарности Мии. — Я играл на позиции связующего, — отвечает он и тут же оживлённо предлагает, пользуясь возможностью поговорить с Сакусой: — Хочешь кофе? Здесь в автоматах он, конечно, не такой вкусный, но раз уж нам ждать пациента ещё, — тянет Ацуму, глядя на время, — полчаса, нужно убить время. Сакуса подчёркнуто опускает взгляд на отчёт в своих руках, но поднявшийся с места Мия только отмахивается. — У тебя ещё целых две с половиной недели. Плюс у тебя есть я. Ты успеешь всё заполнить. Сакуса всё ещё настроен скептично — Ацуму даже не замечает, что ему иногда не отвечают по-человечески, то есть ртом, звуками, словами; он считывает всё по выражению лица Сакусы и отвечает ему. Так и сейчас. Ацуму вытаскивает из-под его рук большую тетрадь, закрывает, откладывает на край стола. — Целых полчаса, Оми-кун, идём. И Сакуса, вздохнув, сдаётся и кивает, на что Мия воодушевлённо потирает ладони: прибить Ойкаву хочется всё меньше и меньше.День 11
Следующая неделя проходит довольно спокойно, а ещё незаметно — особенно для Ацуму. Каждый день, кроме субботы и воскресенья, он видит Сакусу несколько часов, помогает ему с отчётом для университета, рассказывает что-то новое, а если повезёт, просто говорит с ним. О чём угодно, о чём получится. И за эти пять дней Ацуму два раза пытается позвать его на обед и один — на ужин, но безуспешно. Сакусе такта не занимать: отказывает он все разы так вежливо, что если бы послал прямо было бы и то не так обидно. Поэтому всё, что остаётся Ацуму (на самом деле всё, что допускает Сакуса), — выпивать кофе или чай. Несколько раз к ним присоединялась Мика, участвуя в практике Киёми, — это не входит в её обязанности, но, кажется, ей просто нравится Сакуса. И вот она-то не постеснялась несколько раз тонко намекнуть на расположительность Мии к нему (без присутствия самого Мии). В четверг Ацуму решается на ещё один, уже попахивающий отчаяньем, шаг — пригласить Сакусу поиграть в волейбол на выходных. Киёми моет руки, когда за двери выходит девушка, с которой Ацуму проводил приём, и тот смотрит ему в профиль, прикусывая внутреннюю сторону щеки. Он просто не может перестать подчёркивать, как ему идёт белый халат. А ещё — эластичные стерильные перчатки и сосредоточенное выражение лица. — Мия-сан, вы что-то хотели? — спрашивает Сакуса, боковым зрением заметив внимательный взгляд на себе. — Мне твоё «Мия-сан» слух режет, — морщится Мия, — можно просто Ацуму. — Мне так удобнее, — отвечает Сакуса, вытирая руки бумажными полотенцами, и Ацуму не следит за этим, разве что краем глаза и совсем немного. В конце концов, кто он такой, чтобы лишать себя удовольствия любоваться красивыми пальцами Киёми? — Ладно, — отмахивается Ацуму: Мия-сан так Мия-сан. — Помнишь я говорил о том, что мы регулярно собираемся с друзьями поиграть в волейбол? — он наклоняет голову к плечу и протягивает Сакусе его пакет с масками, чтобы он сменил ту, что на его лице. Он вытаскивает одну, выжидающе глядя на Ацуму, и тот продолжает: — Я хотел предложить тебе пойти с нами, ты же любишь волейбол. Ойкава тоже там будет. — Не знаю, — с сомнением говорит Сакуса, — я давно не играл. — Забыл правила? — недоверчиво поднимает брови Мия. — Боюсь выглядеть неуклюже. — Этого тебе стоит бояться меньше всего. Сакуса не сдерживается и укоризненно смотрит на довольного собой Ацуму. Мика была права: лицо у него и правда подхалимистое. Сакуса ещё бы добавил «вкрадчивое» и «хитрое». Как у лиса. — Не говорите так. — Слушай, — серьёзно говорит, — тем же лучше, разомнёшься. Если что, я помогу тебе. — Можно я немного подумаю? — спрашивает Сакуса. — Позвони или напиши мне вечером, договорились? — Ацуму улыбается так, будто он уже согласился. — Хотя лучше бы тебе согласиться, Ойкава будет рад тебе. Оми-кун, ты его любимчик, знаешь? — Неправда. — Правда. И я понимаю, почему он тебя нахваливает, — говорит Ацуму, когда Сакуса снимает с себя халат и вешает на плечики в шкаф: Мия сказал, что он может оставлять его здесь все эти три недели. И очень жаль, что голубая маска скрывает лицо Сакусы. Иначе он бы смог полюбоваться его смущенным (тщательно замаскированным под недовольство) видом. Киёми одевается, ничего не отвечая, и уже в дверях прощается с ним на ближайшие несколько часов.***
Сакуса относится к тому числу студентов медицинской отрасли, чьи родители к ней не принадлежат и деятельность которых лежит в совершенно иной плоскости. Его отец — офисный работник, мать — учитель младших классов. Вместе они жили тихо и спокойно: вместе завтракали, потом отец отвозил жену и Киёми в школу, а вечером они возвращались сами домой на автобусе, Сакуса делал домашнюю работу, а мать занималась бытом. Несколько раз в неделю Киёми оставался дотемна в волейбольном клубе и тренировался. И несмотря на то, что со сверстниками Сакуса был в нормальных отношениях, близких друзей не имел. В целом они жили не бедно, но экономить всё же временами приходилось. И родители своевременно и аккуратно дали понять Сакусе, что его обучение в медицинском потянуть не смогут. Договорились, что если он сможет (а в этом Сакуса был уверен) занять бюджетное место, оплатят проживание в Токио, в том числе крохотную студию. Сакуса любит родителей, но жить отдельно ему нравится больше. Быть одному привычнее, проще. Хотя по-другому он и не пытался — и эта внезапная мысль час от часу становится причиной подобия тревожных терзаний. Но Сакуса научился справляться и с этим, точнее, всегда умел, ещё со школы, с того времени, как с лёгкой брезгливостью наблюдал за рукопожатиями, похлопываниями по потным спинам, радостным возгласам друг другу в лицо во время волейбола; покидал волейбольный клуб, а потом школу, отмахиваясь от предложений сходить в ближайшее кафе; сидел до поздней ночи, сверля нудные учебники взглядом. Конечно, Сакуса гулял, общался со сверстниками, поддерживал разговор, если хотел, но каждый раз проводил черту, не давая себе слишком сблизиться с кем-либо. Кто-то считал его заносчивым (впрочем, это мнение часто опровергалось, стоило поговорить с Киёми), кто-то думал, будто он занудствует, а кто-то полагал, что Сакуса стеснительный, в том и очаровательный (это были в основном девчонки). Одному спокойнее. Одному нет повода для переживаний, ведь всё предсказуемо. Ты сам для себя предсказуем. Одно окно приоткрыто на проветривание, оно впускает холодный воздух с улицы, и там метёт мелкий снег, но в комнате всё равно тепло из-за работающей во всю духовки, запекающей мясо. И свежий запах из окна едва уловимо перекрывает пряный аромат специй. Лампа над столом бросает приятный тёплый свет, но не обхватывает студию целиком, только то малое пространство, условно отведённое под кухню. Сакуса сосредоточенно режет овощи, не вслушиваясь в знакомые слова зарубежного исполнителя, которые доносятся из динамика ноутбука. И думает о предложении сыграть в волейбол, не находит ни одной причины для отказа, кроме… Кроме того, что это всё ещё предложение Ацуму. Сакуса задумчиво пережёвывает сладкий перец. И ему кажется, что Ацуму относится к тому редкому типу людей, которые не осознают, что делают это. Обаятельно улыбаются, с притягательным блеском в глазах смотрят, приятно касаются, непринужденно говорят, делают располагающие комплименты, словно между прочим. Без тайного умысла, без задней мысли. Чисто и искренне. Но по итогу складывается впечатление, будто человек проявляет к тебе особенное внимание. Такое чувство, будто Ацуму флиртует, сам того не понимая. Хорошо, что Сакуса делает выводы и учится на своих ошибках, а иначе снова сделал бы себе неприятно. Он не даст себе обмануться. И всё верно: не «себя обмануть», а «себе обмануться». Ацуму не виноват, что он такой. Сакуса выключает духовку, надевает на руку прихватку и вынимает горячий противень с курицей. В старших классах он завязал дружбу с парнем из школы в другой префектуре. Они познакомились на соревнованиях и их команды играли друг против друга, их связывал волейбол, опыт и навыки, которыми обладал каждый из них. После нашлись другие интересы, а со временем раскрылись и симпатизирующие черты характера. Сакуса довольно рано осознал, что ему нравятся парни, и он быстро понял, что дружба, с его стороны, постепенно перерастает в интерес романтический. Сам парень очевидно этого не заметил, поэтому Сакусе было проще (для себя) свести общение к минимуму, прекратив трактовать оказанные знаки внимания так, как ему нравится и удобно — ведь делать так очень просто, когда ты влюблён. Было больно, но это не то, что тревожит его сейчас. Школьная увлечённость Сакусы там, в школе, и осталась. Киёми кладёт на тарелку приготовленный на скорую руку рис, когда его мобильный телефон оповещает о звонке, перебивая всё того же зарубежного исполнителя. И Сакуса без промедления принимает вызов, обратив внимание на время. 19.37 показывает циферблат, когда ему звонит Ацуму. Неужели забеспокоился, что Сакуса забыл об обещании? Вообще-то Киёми и самому неудобно затягивать с ответом, не замуж ведь его зовут в самом деле, а всего лишь сыграть в волейбол, так что и относиться к этому нужно проще. С такой мыслью Сакуса отвечает на входящий звонок. — Да, Мия-сан? — И снова привет, Оми-кун, я тебя не отвлекаю? — спрашивает Ацуму, и Сакуса переводит взгляд на остывающий рис и мясо, говоря: — Нет, не отвлекаете. Ацуму секунду молчит, будто чего-то ждёт, возможно, что Сакуса скажет, чем он занят, но тот молчит и тогда он говорит сам: — На улице снова снег и холодно так, а у меня дома закончился порошок и ополаскиватель, да и поесть надо было что-то купить, пришлось выскочить. Я решил попробовать какие-то новые полуфабрикаты, надеюсь, они будут на вкус не как подошва, хотя, возможно, я этого не узнаю, потому что испорчу их раньше, чем попробую, и в конечном итоге придётся заказывать доставку на дом. Лапшу, может быть. Веришь или нет, Оми-кун, я даже не диктую заказ, просто говорю имя и человечек уточняет информацию. И не хочу хвастаться, но мне даже соус иногда не считают… О боже, я правда тебе это сейчас рассказываю?.. — Ацуму смеётся сам над собой, а Сакуса, задумчиво улыбаясь, облокачивается об стол поясницей, скрещивая ноги. Это странно: представлять, как Ацуму мало того, что ходит за покупками, но и стирает вещи. Или пытается приготовить себе еду. — Похоже на то, — отвечает Сакуса. — А ты уже ужинал? — Э-эм, — тянет Киёми, опять смотря на не начатый ужин, — собирался вроде как. Приготовил рис и мясо. — О, так ты умеешь готовить? — Я студент, мне приходится, — решается пошутить Сакуса, и Ацуму хмыкает. — Я так давно не ел домашней еды, ты бы знал. Хотя вообще-то мой брат умеет готовить, — он делает паузу, шурша чем-то на заднем плане, видимо, разбирает покупки, — да, я бы даже сказал очень хорошо. Ладно, нет, я не могу не похвастаться этим придурком — у моего брата своё заведение. Довольно успешное. — Это круто. Я его знаю? — спрашивает Сакуса, закрывая окно, потому что от него уже неприятно тянет ночным зимним холодом. — Думаю, если бы знал, понял бы сразу о чём я. Хотя, может, ты не обращал внимание… «Онигири Мия» называется. Сакуса постарался припомнить, но тщетно. И Ацуму продолжил: — Конечно, сейчас у него работают нанятые повара, но сам он тоже готовит. Правда, давно мы не ужинали вместе, потому что то он занят, то я, ну, знаешь, как это бывает, — Сакусе кажется, что он поморщился, — эта взрослая жизнь. — Понимаю. Мои родители живут в трёх часах дороги от меня. Не так уж и много, на самом деле, но видимся мы очень редко с тех пор, как я переехал учиться. Обычно я езжу к ним на праздники. Ацуму улыбается внезапному откровению, как и каждому. — Скучаешь? — Да, конечно. Мы созваниваемся почти каждый день, и они очень поддерживают меня. Ацуму молчит необычно долго. Это настораживает и напрягает. Но Сакуса терпеливо ждёт хотя бы потому, что не уверен, что должен сейчас нарушать тишину между ними. — У вас хорошие отношения. — Думаю, обычные. Сакуса опускает жалюзи на окне. — Мия-сан… — Хотя бы вне практики мог бы звать меня Ацуму. –…я хотел сказать, что если ваше предложение ещё в силе… — Оно в силе. –…было бы здорово снова сыграть в волейбол, — заканчивает мысль Сакуса, несмотря на все ремарки Мии. — Я рад, — голос Ацуму снова кажется весёлым и почему-то Киёми от этого осознания становится легче — таким он ему нравится больше. Потом Ацуму интересуется, есть ли у Сакусы спортивная одежда и кроссовки, предлагает одолжить в случае чего, но тот успокаивает его, мол, думает, что всё найдётся. И они заканчивают разговор, пожелав друг другу приятного вечера — и вечер действительно напоминает приятный; пускай и Ацуму, и Сакуса ужинают в одиночестве, у обоих сохраняется чувство незримого присутствия.ЧАСТЬ II День 13
Ацуму и Сакуса договорились встретиться в субботу, в три часа дня возле большого спортивного комплекса. Киёми много раз проходил мимо этого здания, но никогда не задумывался и соответственно не знал о том, что здесь можно арендовать помещение для игры. Он приходит на место встречи раньше назначенного времени, как обычно, но не чувствует раздражения, когда ждёт Ацуму лишних пять, десять, пятнадцать минут — погода сегодня неплохая: не солнечно, но при этом холод не колется и снега нет; ещё утром тот припорошил всё вокруг и перестал. Спустя двадцать минут Сакуса почти начинает беспокоиться, но встречается взглядом с мужчиной и на несколько долгих секунд замирает, внимательно разглядывая знакомые, но совершенно новые черты лица, сильно похожего на Ацуму. Но то, что этот человек не Ацуму Сакуса понимает сразу, у этого лицо более круглое, мягкое, не такое острое, нос немного шире, ресницы длиннее, брови ближе расположены, глаза темнее. А ещё взгляд. Взгляд совершенно другой — у этого человека спокойнее, сдержаннее, осознаннее, даже взрослее. Сакуса сразу понимает — брат, скорее всего, даже близнец. В минувший четверг Ацуму говорил о брате, но не уточнял, что они близнецы. — Мия Осаму, — представляется он, не сомневаясь в том, что перед ним Сакуса: ещё бы он сомневался после того, как ему Ацуму столько о нём говорил, а накануне вечером подчеркнул, что присутствие Саму на сегодняшнем волейболе обязательно. Но, если честно, тот и сам бы пришёл, без напоминаний, потому что когда ещё ему представится возможность взглянуть в глаза человеку, о котором сам Ацуму говорит с таким благоговением. Осаму стал вторым человеком, которому пришлось выслушивать про очаровательную прядь на лбу Сакусы. Первым была, конечно, Мика. — Сакуса Киёми. — Цуму уже рассказывал о тебе, — кто если не Саму так любезно выставит Ацуму идиотом? — Пойдём внутрь, — улыбается он и приглашает войти в здание. И пока они идут по продолговатому коридору с плохим освещением, голос Осаму эхом отбивается от высоких потолков: — Куроо уже наверняка пришёл, как и Бокуто. Ты ведь ещё не знаком с ними? — спрашивает он, глядя через плечо, и когда Сакуса качает головой, продолжает: — Они придурки, но, думаю, ты поладишь с ними. Главное, не пугайся напора Бо. Он у нас очень, — Осаму задумчиво мычит, подбирая слова, — активный, да. Ацуму говорил, ты играл раньше. — Да, в школе. На позиции доигровщика. — Я тоже, — снова улыбается Мия и заходит в большой зал, но уже с хорошим освещением. Тут намного прохладнее, ещё тише, чем во всём здании, и сетка не развешана. А чуть дальше две фигуры стоят спиной ко входу и что-то обсуждают поочерёдно перебрасывая друг другу мячи то верхней, то нижней подачей. — Эй! Как дела? Двое мужчин оборачиваются и с широкими улыбками встречают вошедших, идя навстречу, один из них крутит в сильных руках ранее подброшенный ему мяч. И подтянутость этих двоих сразу бросается в глаза — Ацуму не покривил душой, когда сказал, что они часто собираются поиграть в волейбол. Они выглядят так, будто находятся здесь уже не менее часа, оба взъерошенные, возбуждённые, заведённые, здороваются сначала с Осаму, пожимают друг другу руки, и не успевает он познакомить их с Сакусой, как двери снова открываются и пропускают виновато улыбающегося Ацуму — Киёми моментально поворачивается, потому что ждал его особенно сильно. И из груди вздохом вырывается бесшумное облегчение (не в обиду Осаму). — Привет, — говорит Ацуму и пожимает всем руки. — Это все? — спрашивает, оглядев зал, и Сакуса замечает, как он тяжело дышит. И волосы у него расстрепаны, и лицо пошло блеклыми красными пятнами, и губы сухие. — Да, остальные ещё подтягиваются, — говорит мужчина с чёрными взлохмаченными волосами и широкой ухмылкой. — Куроо Тецуро, — представляется он Сакусе и указывает на друга рядом, — Бокуто Котаро. — Сакуса Киёми. — Классная сумка, — говорит Бокуто, указывая на кожаную сумку на плече парня. — Где купил? — Мне её ещё в школе подарили, когда я ходил в волейбольный клуб, — отвечает Сакуса. — Позиция? — вопросительно изогнув длинную бровь, спрашивает Бокуто, и когда слышит «доигровщик» удовлетворительно присвистывает, по-дружески хлопая Сакусу в плечо: — Я тоже! Киёми, не ожидавший подобного жеста и отвыкший от такого, немного отшатывается, но быстро приходит в себя и улыбается. Конечно, под маской. Но Ацуму видит, как кожа вокруг глаз идёт крошечными морщинками. Наконец, он вклинивается: — Ладно, я покажу Сакусе раздевалку. Нужно привести себя в порядок. Саму? — Ацуму оборачивается на брата, но тот качает головой. — Подожду Суну. Идите. Отойдя на приличное расстояние, Ацуму тихо обращается к парню — Оми-кун, извини, что опоздал. Встрял в пробку. Пришлось оставить машину в трёх кварталах отсюда. Сакуса окидывает Мию взглядом — красные пятна немного сошли с кожи, волосы опустились, дыхание чуть выровнялось, только губы всё такие же сухие. Он смотрит на них, когда Ацуму покусывает их, и спрашивает: — Вы бежали? — А? — растерянно смотрит на Сакусу Мия. — А, ну вроде того, — также торопливо приподнимает уголки губ и приоткрывает дверь, чтобы пропустить парня войти первым в помещение. — Это раздевалка, — говорит он, снимая с плеча сумку и кладя на лавку. — За той дверью, — указывает пальцем вперёд, — душевая. Должна быть открыта, но если нет, то вроде бы у Куроо есть ключи. Он вообще-то врач спортивной медицины, я говорил? Он же и помогает нам арендовать зал по выходным через своих знакомых… — Мия-сан, — негромко, но твёрдо зовёт Сакуса, и Ацуму затихает, как прикрученное радио, только продолжает бесшумно постукивать пальцем по талии под курткой. — М? — Всё в порядке? Вы… Волнуетесь? — Я? Нет, — Ацуму качает головой и снимает куртку. — Давай-ка переодеваться, ты ведь говорил, что давно не играл, поэтому тебе не помешает хорошенько размяться. И хотя весь его вид говорит об обратном, Сакуса решил не проявлять настойчивость.***
Ацуму — да. Ацуму волнуется. Не то чтобы сильно, но… Долбаная пробка. Ему нужно было только приехать вовремя, встретиться с Сакусой первым, самым первым, познакомить его с остальными и поиграть в волейбол, может быть, ещё полюбоваться (конечно, украдкой) Сакусой. А получилось всё наперекосяк. Однако у Ацуму есть целый ряд причин умолчать об этом. Первая и главная — Сакусу всё ещё нельзя спугнуть намерениями; вторая, тоже важная по его завышенному самомнению — это насколько же жалко он будет выглядеть, если станет волноваться о незначительном опоздании к парню и разрушенных планах. Хотя они, разумеется, не разрушены, однако Ацуму по природе своей максималист. Поэтому Ацуму забивает на это, чтобы не испортить остаток дня. К тому же, он быстро отвлекается на Сакусу, который сегодня одет совсем не как обычно — он не в жилетке и рубашке. Сегодня на нём хлопковые тёмно-серые джоггеры, зелёная футболка и белая байка на молнии. И когда Сакуса начинает переодеваться, снимает футболку спиной к Ацуму, тот продолжает рассказывать об Акааши и о его нашумевшей статье о недавнем матче, которую, возможно, Сакуса читал, но взгляд сам по себе с интересом задерживается на бледной коже, на россыпи мелких родинок на лопатках, позвоночнике, боках. Они созвездием уходят по шее в коротко подстриженную линию волос на затылке. О ч а р о в а т е л ь н ы й. Ацуму облизывает губы и, усмехнувшись, завязывает шнурки на кроссовках.***
— Кажется, он сильно тебе нравится. Ацуму ничего не отвечает, переводя взгляд с Ойкавы на разговаривающих Сакусу, которого зажали между собой Бокуто и Куроо, говоря наперебой, — один допытывается о его опыте доигровщика в школе, другой даёт наставления, мол, надо хорошенько размяться перед игрой, и показывает, как именно. И бедный Сакуса, очевидно не привыкший к такому повышенному вниманию, не знает куда деться. Возможно, Куроо с Бокуто и перестарались, но зато он не будет чувствовать себя лишним. Сакуса кожей чувствует чужой взгляд и быстро находит его источник — смотрит на Ацуму, и тот глупо улыбается. — Ты такой отвратительный, когда тебе кто-то нравится, — морщит нос Ойкава. — Как он тебя эти две недели терпел и как ещё неделю вытерпит?.. Теперь я чувствую, что оказал медвежью услугу. Цокнув языком, Ацуму стреляет в Ойкаву недовольным взглядом и отпивает из бутылки воды, но тот не отстаёт: — Ну и? Значит, я прав? — Может быть, — пожимает плечами Ацуму, но посмотрев ещё раз на Сакусу, говорит: — Ты что, сам не видишь? Он же… Секси. — Если это попытка собрать на меня компромат, то у тебя ничего не получится. — Брось, Суга не такой уж ревнивый. — Вообще-то я о работе. Он мой студент, если ты вдруг забыл, — с совершенно не свойственной Ойкаве серьёзностью говорит тот, а после добавляет: — Но мне нравится ход твоих мыслей, — усмехается он. — Сакуса хороший парень, разве что замкнутый. Да и я не слепой, вижу, что привлекает внимание окружающих, только ему будто до лампочки. Или он, действительно, не замечает, — задумчиво говорит. — Как думаешь? Ацуму, вешающий сетку, неопределённо ведёт плечами, и Ойкава видит, что отвечает Мия нехотя: — Думаю, ему это неинтересно. Он отводит взор на другую сторону площадки. Нельзя же правда не замечать?***
Они делятся на две команды, когда приходит больше людей, и для Сакусы это становится новым испытанием — для него это означало больше незнакомых ему людей. Но он благодарен Ацуму, потому что тот учтиво не отходит от него ни на шаг, когда людей прибавляется, подозревая о возможном неудобстве. И, конечно, Мия забирает Сакусу к ним в команду. В ней, кроме них, оказываются: Куроо, с которым он уже успел сколько-то поговорить и найти общий язык; Кенма, который держится чуть поодаль ото всех, но в конечном итоге притягивается в гущу событий благодаря Куроо; и Ивайзуми, который сначала показался Сакусе довольно угрожающим на вид, но в самом деле оказался способен угрожать только Ойкаве. Во второй команде — Ойкава-сенсей и Осаму с Бокуто. Ещё к ним присоединяется Акааши (и Сакуса замечает, что возле него больше всех держится Бокуто, заставляя внимать его импульсивные речи), о котором рассказывал в раздевалке Ацуму, и Суна — некогда школьный друг Осаму и Ацуму, а теперь ещё и муж Осаму. Последним приходит парень миловидной внешности с родинкой под глазом, и Сакуса чувствует себя не в своей тарелке, когда видит, с какой теплотой его обнимает Ойкава-сенсей. Ему кажется, будто он увидел то, что не следовало, хотя Сакуса и понимает, что дело лишь в том, что Ойкава его преподаватель. В голове Сакусы мелькает мысль, что их команда слабее хотя бы потому, что в ней не достаёт одного игрока — людей мало, с годами всё труднее выкроить время на игру с друзьями. И всё же, глядя на то, как радостно все они друг друга встречают, он в конечном итоге решает, что это совсем не имеет значения.***
Ацуму понимает, что не в полной мере отдавал себе отчёт, когда предлагал Сакусе пойти играть с ними в волейбол, потому что иначе он бы сообразил, что сможет увидеть того в одних шортах и футболке и что это будет сильно его отвлекать. Он даже не знает, чем восхищён больше — навыками или телом Сакусы. Ацуму пропускает по меньшей мере два паса за первый сет. Первый раз, потому что Сакуса приседает слишком глубоко, когда отбивает мяч, и мышцы на его бёдрах неприлично потрясающе напрягаются под кожей. За это он получает от Куроо лёгкий удар по плечу и укоризненный взгляд Ивайзуми, которые, в отличии от Сакусы, заметили, почему он завис. Во второй раз Ацуму неловко получает мячом по голове с подачи хитро ухмыляющегося Осаму, но он даже рад — они делают паузу, и Сакуса в три широких шага (ведь у него такие длинные ноги) подходит к нему. — Мия-сан, порядок? — обеспокоенно спрашивает Сакуса. — Да, пустяки, — отмахивается Ацуму, потирая ладонью лоб, на котором проступает красное пятно, и улыбается. В этот момент Суна хмуро смотрит на злорадствующего Осаму, хотя на губах его незаметно проступает улыбка. После того, как Ацуму пропускает второй мяч, он приходит к выводу, что должен собраться с силами, чтобы не ударить лицом в грязь окончательно. И у него это хорошо получается. Сакуса меняет своё мнение — их команда не уступает второй. Кенма, худой, не очень высокий и с пучком на голове, не самый ловкий среди них, зато самый сообразительный и внимательный, а потому реакция у него хорошая. Что Куроо, что Ивайзуми высокие и быстрые, с отточенными годами пасами. В тот момент, когда Куроо пробивает блок, Сакуса думает, что его уровень дотягивает до профессионального. А вот Мия… От всегда уверенного в себе Мии он ожидал другого. Первую половину сета Ацуму только и делает, что лажает; складывается впечатление, будто он витает в облаках. И единственная возможная причина, которая приходит на ум Сакусе, — его присутствие. Но, кажется, потом Ацуму находит способ совладать с собой.***
— Ты засранец! — обиженно выпаливает Осаму в лицо Ацуму, и тот, победно ухмыляясь, широко разводит руки, словно готовый к овациям несуществующих зрителей. Говорит: — Я знал, что мы победим! — Они победили, — ворчит Осаму и указывает пальцем на команду брата, когда он забрасывает руку ему на плечо, приобнимая. — Не ты. Ты способен ловить мяч только головой… — Это было в первом сете. В остальном я был неподражаем. — Отвали от меня, животное, ты весь потный и липкий, — морщится Осаму, отпихивая от себя тело брата, но это нисколько не убавляет хорошего настроения Ацуму. — Ладно, Саму, — он снисходительно похлопывает его плечу, — я же не такой жестокий, чтобы радоваться вашему проигрышу, только если… — протягивает Ацуму, вытягивая несколько секунд молчание. — Проигравшая команда не оплачивает поход в бар. Лицо Сакусы вытягивается — на это он не соглашался. Стоящий рядом с ним Кенма, которого не сразу заметил Киёми в попытке отдышаться после игры, слишком флегматично (даже для Сакусы) произносит: — Они всегда себя так ведут. Просто отстой. И как я вижу, про бар ты не был в курсе? — Не был. Кенма пожимает плечами. — Вне зависимости от исхода игры я всегда сваливаю, — говорит и, немного погодя, взглянув на присоединившегося к насмешкам Куроо, добавляет: — Если успеваю до того, как оклемается Куроо. Так что пошёл я. Кенма двигается в сторону раздевалки, по пути расплетая едва влажные волосы, и скрывается за дверью. За ним почти сразу следует Ивайзуми. Ацуму отвлекается от громкого обсуждения игры и поворачивается к Сакусе, пьющему воду. Он достаточно вспотел, бледная кожа блестит, волосы тоже взмокли и обычно лежащая на лбу прядка теперь прилипла к нему. Ацуму не успевает ничего сказать, прежде чем Сакуса говорит: — Бар? — Ты против? Сакуса облизывает губы и закрывает бутылку. Против ли он? В самом деле нет, но было бы хорошо знать об этом заранее. — Ты очень хорошо играешь, — улыбается Ацуму и приближается ближе к Сакусе, возвращаясь взглядом к чёрной пряди на лбу. — Вы тоже, — кивает он. Ацуму проводит рукой по мягким кудряшкам Киёми, убирая липнущие волосы назад, отчего тот стынет на месте, прикусывая губу. — Извини. Не удержался. — Ничего. В воздухе почти виснет неловкость, как Ацуму оглядывается назад и говорит: — Нужно принять душ. Пойдём, Оми.***
То, что Мия, Ойкава-сенсей и остальные бывают здесь не реже раза в месяц Сакуса понимает сразу. Они знают персонал в лицо и по имени, даже спрашивают между прочим как дела у бармена, а тот подсказывает, какие закуски самые свежие. А ещё Бокуто с порога радостно восклицает: «Наш столик свободен!» И торопится к продолговатому столу с удобными сидениями. Сакуса ловит себя на мысли, что, вопреки своим ожиданиям, ему в этом баре нравится, тут уютно — изобилие дерева и света, стены расписаны чёрными и бордовыми оттенками, квадратом замыкающаяся барная стойка у стены по центру, за спиной у симпатичного бармена стеклянные полки уходят едва ли не под потолок и все они заставлены разнообразными бутылками, повсюду закруглённые столики, несколько уголков с диванчиками для компаний побольше. Это его первый опыт и Сакуса не признается — некому, да и незачем, — но ему стыдно за свои ложные представления о барах. Он цепляется краем уха за очередную перепалку Мий, когда заканчивает осматриваться и опускается рядом с Бокуто. — Мог бы, кстати, как проигравший, угостить нас в своём «Онигири Мия», — говорит Ацуму, садясь возле Сакусы. — Я не собираюсь в свой выходной переться на работу. Не дождёшься, — фыркает Осаму. Кажется, он немного огорчился, когда Суна сказал, что не пойдет в бар, а лучше отоспится. Потом Ацуму рассказал Сакусе, идя позади всех остальных из спортивного комплекса в бар, что Суна, в отличии от них всех, престарелых неудачников, смог пробиться в мир спорта и что он играет за одну из ведущих волейбольных команд Японии. Может быть, Сакуса и знал бы о нём, если бы не был так вовлечён в учёбу в последние годы. — Кстати, тебя, Сакуса, приглашаю. Заходи как-нибудь, я угощаю, — доброжелательно говорит Осаму, глядя на него. — Спасибо, Мия-сан, может быть, как-нибудь… — А нас ты никогда не угощаешь! — Ойкава возмущённо перебивает его. — Хоть бы систему скидок для постоянных клиентов, ну, или там друзей разработал… Мы вот с Сугой-чаном очень часто у тебя обедаем. — С вас, — Осаму подчёркнуто обводит всех, кроме Сакусы, взглядом, — вообще втридорога надо брать, — и открывает меню. — Я хочу напиться, вы бы знали, какая сложная неделя была. Мой поставщик лосося полный кретин, пытался всучить мне… Куроо издает звук храпа, отбирая у него меню, и спрашивает, когда тот замолкает: — Как думаете, стоит мне рассказать про суставы Хошиуми? — Я поверить не могу, что в твоих руках наша сборная по волейболу. Ты всё ещё ребёнок, Тецуро, — Осаму и правда не в духе (хотя Ацуму шепчет Сакусе на ухо, что это его обычное состояние — с возрастом только хуже). — А ты всё ещё зануда, — рикошетит Куроо. — Так что, про суставы рассказывать или нет? Или ты хочешь, Цуму? Скольким пациентам поставил брекеты на этой неделе? Смеются все, кроме Сакусы, Акааши (он только сдержанно улыбается) и, разумеется, самого Осаму. — Что ты будешь пить? — Ацуму говорит тише, немного наклоняя голову к Сакусе, и тот пожимает плечами, растерянно рассматривая меню, полное новых для него названий. Спустя минуту отвечает: — Пиво. Пускай будет пиво. Мия вдобавок к этому заказывает лёгкой еды, закусок. А потом впадает в беседу мужчин, иногда поглядывая на притихшего Киёми, — не похоже, что он стесняется, скорее, утомлён. Ацуму и прежде догадывался, что день может оказаться слишком насыщенным для этого парня. — Кажется, ты сильно устал, — немного погодя, так же тихо говорит Ацуму, заметив, как расслабленно растеклось тело Сакусы по сидению. — Я не в такой хорошей форме, как вы или кто-либо из собравшихся. На мне сказались эти несколько часов волейбола, — вздыхает он, указывая на собственное тело. Ацуму коротко задерживается взглядом на бедре и допускает заманчивую, но не имеющую шансов в реальности мысль — положить свою ладонь поверх ноги Сакусы под столом. — Не думал, что я так устану. Мия расплывается в улыбке после слов Сакусы. — Я в хорошей форме? — Это всё, что вы услышали? — закатывает глаза Сакуса, делая глоток пива. Ойкава, не заинтересованный в обсуждении Куроо, Осаму и Бокуто, внезапно вспоминает о своём лучшем студенте и, придвинувшись ближе к Ацуму, обращается к Сакусе: — Как твоя практика? — он подпирает щеку ладонью и подвигает к парню тарелку. — Хочешь карааге? Сакуса мотает головой. — Боишься, что я его обижаю? — Именно, — кивает Ойкава. — Мика ещё не сбежала? — Мы с Микой-чан друзья. Она крадёт мои йогурты, а я жалуюсь ей на жизнь. У нас крепкая дружба, — возражает Ацуму. — Скажи же, Оми. Сакуса вздыхает, вызывая у Ойкавы понимающий смешок. — Мия-сан мне очень помогает. Спасибо. — Замечательно, я рад быть полезным. Здо́рово, что ты присоединился к нам сегодня. Что же ты молчал, что ты так хорош в волейболе? — Вы не спрашивали, — поджимает губы Киёми. — Логично. На протяжении всего разговора — пятнадцати минут; Ацуму следит за временем — Ойкава ещё не раз упоминает «как же хорошо, что ты решил сыграть с нами». А это говорит о том, что пора сажать его в такси. Или звонить Сугаваре. Бокуто везёт больше — с ним Акааши, выпивший не больше одной пинты пива. Осаму предусмотрительно попросил Суну прийти за ним через пару часов, когда они расставались, чтобы закончить день прогулкой сначала до продуктового, а потом и до дома. Куроо, выпивший больше всех, и чувствует себя лучше всех — ни вялости, ни заплетающегося языка; он уже четверть часа как перестал спаивать Сакусу и уткнулся в телефон, отвечая на провокационные фото и сообщения Кенмы приехать домой. Ацуму, заметивший, что Сакусе достаточно, вызывает им такси.День 14
То, что Сакуса просыпается не у себя дома, он понимает сразу — кровать слишком мягкая и света много, он из-за него, можно сказать, и проснулся. Солнце медленно стало прокрадываться в окно, лениво переползая от ног к лицу, пока не обожгло тонкую кожу век. И теперь Киёми сидит, уставившись на разворошённую серую постель. У него нет провалов в памяти, но даже с ними бы он понял, в чьей квартире находится, потому что она пахнет Ацуму. Воздух пропитался запахом Ацуму. Сакуса одет всё в те же спортивные штаны и футболку, байка лежит бесформенной кучей в ногах. Он надевает её на тело и поднимается, прислушиваясь к звукам в квартире. Тишина. Ацуму либо спит, либо не дома, что уже вызывает раздражение у Сакусы — как он мог бросить его здесь одного? Квартира всего раза в два больше съёмной студии Киёми, поэтому много времени на то, чтобы утвердиться в подозрении, что он один не нужно. Сакуса выходит на кухню, залитую солнечным светом, и медленно осматривается. Здесь так… Пусто. Все комнаты, конечно, обставлены и обустроены для комфортной жизни, но тут неуютно. Из признаков постоянного пребывания здесь человека — невымытая кофемашина и микроволновка. Ну, ещё сувенирные магнитики и только под некоторыми из них открытки или фото. Фото. Сакуса подходит ближе. На первой — братья Мия в чёрной спортивной форме на фоне спортивного зала и немного моложе, чем Киёми сейчас; а ещё у Ацуму здесь выбелены волосы и улыбался он, по всей видимости, всегда ослепительно. На второй — Мия всё в том же возрасте, той же форме, но их окружает целая команда, здесь Сакуса узнаёт и Суну. На третьей — Ацуму уже в зрелом возрасте, голый по пояс, в оранжевых шортах, с выгорелыми на солнце волосами и чуть красным, но всё ещё красивым лицом, сидит у Куроо на плечах, пока за их спинами поблёскивает море в лучах. И на последней — незнакомый Сакусе парень, в праздничном картонном колпаке с тортом со свечами в руках, а рядом с ним Ацуму, держащий камеру вытянутой рукой. Сакуса не обдумывает свои действия, когда придерживает фото и убирает магнит, перед тем, как взглянуть на обратную сторону, где чёрной ручкой неровным почерком Ацуму выведено «Малыш Кита. 26 лет». Он не чувствует, что влез, куда не следует до тех пор, пока не слышит, как открывается входная дверь. Сакуса бесшумно возвращает фото и магнит на место, выглядывает в прихожую, зная, кого он там увидит. Ацуму снимает с ног кроссовки. На нём только спортивный костюм, в ушах — наушники. Он поднимает голову, чувствуя чужое присутствие и заспанный, но внимательный взгляд. — Утречко, Оми-кун. Как спалось? — спрашивает, останавливаясь напротив. — Нормально, — говорит Сакуса. — Я, видимо, был очень пьян раз решил остаться здесь на ночь. — «Согласился», а не «решил», — исправляет его Ацуму и обходит, чтобы пройти на кухню. Сакуса оборачивается к нему, складывая руки на груди, а Мия заглядывается на него — до чего же красивые широкие плечи. — И не было необходимости уступать мне кровать. — Пожалуйста, Оми-кун, — елейно тянет Ацуму. — Ладно. А где вы были? — вздыхает Сакуса. — На первом этаже зал, — произносит Ацуму, наливая воды из фильтра в прозрачный конический стакан. — Но мы вчера играли в волейбол, — резонно замечает Сакуса, сузив глаза, но это Мия ответом не удостаивает, делая вид, что не услышал, потому что не станет же он признаваться, что не хотел случайно разбудить Киёми своей вознёй. Он допивает остатки воды в стакане и направляется в сторону ванной комнаты. — Я приму душ, а потом… Придумаем что делать с завтраком, потому что в моём холодильнике из съедобного всё те же полуфабрикаты, о которых я говорил в четверг, — говорит напоследок и закрывает дверь. *** А потом Сакуса кое-как чистит зубы пальцем с помощью пасты Ацуму, при этом осматривая ванну крайне придирчивым взглядом — не то чтобы у Мии грязно, но лёгкий беспорядок намекает на то, что он не ярый приверженец чистоты, чего о нём не скажешь на работе. Умывшись, они отправляются в ближайшее к дому кафе. Сначала Сакуса отнекивается, ведь для него этот досуг непривычен и, возможно, именно поэтому он, в конце концов, и соглашается. Всё же день хороший, совсем непохожий на предыдущий, — солнечный, тёплый, почти весенний. Обычно такие дни сулят скорые перемены. И Сакусе приходит в голову мысль, что не так уж и плохо встретить его с Ацуму, бодро вышагивающим под солнцем, чтобы заказать чай для Сакусы, кофе для себя и две булочки с корицей для них двоих с собой, потому что Киёми внезапно проявляет инициативу посидеть в парке напротив жилого комплекса. И это желание удивляет их обоих в равной степени. Ацуму считает, что это хороший знак. — Ты вообще гуляешь? — спрашивает он, опускаясь на одну из лавочек, а за ним рядом усаживается и Сакуса. — Мне бы хотелось сказать «иногда», но это будет неправдой. Смутное сомнение закрадывается в душу Мии, когда с языка почти срывается: «А друзья? Друзья-то у тебя есть?» Но ему вдруг почему-то кажется, что спрашивать об этом не лучшая идея. Особенно тогда, когда он знает ответ также, как он знает о том, что не всем людям везёт в дружбе — в жизни Ацуму всегда был этот элемент, однако, это никогда не давало ему повода думать, будто это явление применимо ко всем. Он не разбирается в людях так хорошо, как мог бы, но Мия уверен — Сакуса одинокий человек. Во всех смыслах. — Я вчера не шутил. Почему вы не стали играть в волейбол профессионально? Как Суна, например, — спрашивает Киёми, с едва заметной тоской провожая взглядом пожилую пару: элегантаную женщину в коричневом пальто и берете под руку с мужчиной в обыкновенном чёрном пальто и вычищенными до блеска туфлями. Ацуму знает этот взгляд. — Мия-сан, вы ведь очень любите волейбол, да? — Дело в семье. Если точнее, в отце. Он серьёзный человек. Практичный. У него своя стоматологическая клиника, он успешный дантист и профессионал своего дела. И в моих мечтах он перспективы не увидел. Ты, наверное, знаешь, как это часто бывает? Дети сильно зависят от своих родителей и их мнение редко учитывается, — произносит Ацуму, и Сакуса кивает не потому, что стал заложником подобной ситуации, а потому что знает людей, которые стали (Комори, его брат, хотел посвятить жизнь дизайну, а по итогу готовится занять место в юридической конторе отца). — Так вот, отец решил, будто волейбол то же, что для маленьких детей хотеть быть космонавтом. Тем более, меня никогда не воспринимали слишком серьёзно. Как Осаму. Осаму всегда был… Взрослее, наверное. Сакуса может поспорить с этим. Дело исключительно в темпераменте, может быть, характере. — Ну а ты? — набирает в лёгкие воздуха Ацуму, делая глоток практически остывшего кофе. — Ты хотел быть дантистом или… — Можно сказать и так. Сакуса откидывается спиной на деревянную лавочку, поднимает лицо к голубому небу, вытягивает руку с покрасневшими пальцами рядом, грея на солнце. Ацуму поворачивает к нему голову, глядя на вытянутую шею с кадыком и густые ресницы. — Я просто выбрал то, что даст мне возможность жить комфортно. Обеспечивать себя. И если получится, помогать родителям. Мы не жили бедно, не подумайте. У меня всегда была новая одежда к началу учебного года, я не голодал, у меня были деньги на карманные расходы, подарки на все праздники, иногда мы даже ездили на отдых. Но мне хотелось большего. Ацуму становится тоскливо, потому что проникаться к Киёми мучительно приятно, потому что чем больше он узнаёт о нём тем глубже ему кажутся собственные чувства. И всё-таки лучше такая любовь, чем никакой, думает Ацуму. И его тут же догоняет следующая мысль, что называть это любовью слишком поспешно и импульсивно. Осаму говорит это кризис среднего возраста. Мия не спорит. Его не волнует, как чувство, растущее в груди и отдающееся в горле, будет называться. — Теперь вы жалеете? — нарушает тишину, перемежаемую городской суматохой и смехом детей вдалеке, Сакуса, наклоняя голову к плечу. — Нет, не думаю, — улыбается Мия. — Если бы мне было так противно, я бы давно сорвался, а я продолжаю сидеть в мягком кресле и сверлить людям зубы. Хотя наши с отцом отношения это, разумеется, подпортило. И всё стало хуже, когда пришлось говорить об ориентации. Сакуса понимающе морщится и, выпив остатки кофе, выбрасывает свой стаканчик и стаканчик Ацуму в урну рядом одним точным броском, за что Мия уважительно поджимает губы, опустив их уголки. Киёми не торопится надевать маску, вдыхает свежий воздух через нос, и это хорошая возможность для Ацуму рассмотреть его в лучах солнца и по возможности впитать в память. — Ты же… — Ацуму неловко кусает губу, смеясь. — Понял, что я гей? Будет ужасно, если окажется, что ты… — Я ничего не имею против, — и это не совсем тот ответ, на который рассчитывал Мия. Мие было бы достаточно двух слов «я гей». Но нет. Облизывая губы, Сакуса обрекает Ацуму на страдания и очередные душевные стенания. Было бы здорово поцеловать его прямо здесь. Нагнуться ближе и прижаться к прохладным губам. Однако ветер дует не по-весеннему, и Ацуму вспоминает, что они в парке, а он не уверен ни в чём — ни в ориентации Сакусы, ни в его чувствах к нему, ни даже в их существовании. Зато они проводят ещё некоторое время вместе, прогулочным шагом обходя все тропинки, не затрагивая болезненные темы и обсуждая сущие, но такие важные мелочи — любимую погоду, приятные воспоминания, учёбу или работу, — пока Сакуса не замерзает и не смотрит на время. Ему нужно домой, подготовиться к будним дням. И он ловит себя на мысли что это не повод уйти, а всего лишь причина.День 64
Через неделю практика Сакусы закончилась. В последний день Мика принесла шоколадный торт с клубникой, и они втроём вечером пили чай после того, как закончили с делами. Ацуму ненавязчиво пригласил его к ним на работу, когда он закончит учёбу, а Мика с воодушевлением поддержала эту идею. А позже она обменялась с ним номерами телефонов и предложила погулять как только он сдаст свой отчёт и закроет практику. Как и ожидалось, они стали меньше общаться. Не было больше необходимости видеться. И на следующей неделе Сакуса со смятением подумал, что он был бы совсем не против, если бы практика длилась дольше или — тоже вариант — они виделись в неформальной обстановке. Киёми первые несколько дней старался вернуть своей жизни привычный ритм, но он сам удивился тому, что теперь тот казался непривычным. Конечно, поначалу ему было, чем заняться, а потому это не казалось такой проблемой. И у него впервые за долгое время появилась возможность навести порядок в делах, в жилье; он смог увидеться с родителями. И всё же Сакуса даже не пытался отрицать, что скучает. Единственная причина, по которой он не рвался хотя бы набрать Мию, — прогрессирующая уверенность в том, что он выдумал взаимную симпатию между ними. Ведь Мия почему-то всё ещё не дал о себе знать. А потом Мия позвонил ему, когда Сакуса занимался стиркой. И они говорили около двух часов. Ни о чём и обо всём — о том, как прошли последние дни; Ацуму рассказал о работе, о Мике, об Осаму, к которому он пообещал заглянуть вместе с Сакусой; Сакуса поделился планами на ближайшие недели, упомянул о минувшей встрече с родителями. Положив трубку, Киёми лежал на кровати и осознавал, что чувствует себя намного лучше после разговора с Мией. Уже на следующий день Сакусе в лайне пришло фото двух билетов на матч по волейболу в конце недели, которые выбил Суна для Мии. Ацуму пришёл к Осаму за советом, куда можно было бы позвать Сакусу. Разумеется, первым предложением (никак не обвинением, нет) брата стало: «Я же звал вас к себе! Я для тебя пустое место или что?» Но Ацуму кисло воспринял эту идею. Он посчитал, что для второй их встречи (не считая практики и кофе в перерывах) это слишком спокойно — они будут есть, нужно будет поддерживать разговор, а куда проще завести тот, если вы занимаетесь чем-то вместе, если вы вовлечены в какой-то процесс. И к общему удивлению Мий, стоявший рядом с Осаму Суна согласился с Ацуму. Ринтаро, только вернувшийся с соревнований, часто бывал в «Онигири Мия» — и в качестве помощника, и в качестве компании. Осаму даже выдавал ему корпоративную футболку и бейсболку, но последнюю он редко надевал, как и в тот день. Словом, недолго пораскинув мозгами, Суна сказал, что поможет и уже через считанные часы билеты — с хорошими местами — оказались на руках у Ацуму. Сначала они сходили на волейбол. Позже взяли за привычку утреннюю пробежку каждые три дня вдоль на набережной, которая перетекала в утренний кофе в сквере. Сакуса стал заглядывать к Мие прямо на работу с кофе для Ацуму, чёрным чаем для себя, зелёным чаем и шоколадными тайяки для Мики (иногда, если у неё было хорошее настроение, что-то доставалось и Мие). Они стали обедать, ужинать вместе. Говорили уже обо всём подряд, не прилагая для этого особых усилий, — о семье, о целях в жизни, о несбывшихся мечтах и остальном; рассказывали истории из жизни, делились опытом — Сакуса всё чаще ловил себя на том, что его невообразимо сильно влекло обилие того у Ацуму. Через время они снова встретились сыграть с друзьями Мии в волейбол в уже знакомом помещении, которое арендовал Куроо. И на этот раз говорить со всеми было проще, он уже всех знал, пускай некоторых лишь заочно. Осаму взял с них слово, что они заглянут к нему в течение недели. И они сдерживают своё обещание. Сакуса осторожно снимает пальто, складывает пополам и кладёт на спинку свободного стула рядом. — Кстати, не знал, что пятна от кофе отстирываются, — говорит Ацуму, указывая подбородком на жилетку Сакусы. Тот одет в ту же жилетку, что и в первый день их встречи, белую рубашку с несколькими ресстегнутыми сверху пуговицами, из-под которой выглядывает край такой же белой майки. На сильных подтянутых ногах — приталенные клетчатые брюки, заправленные в ботинки. — Я тоже, — кивает Сакуса и говорит, неосознанно проводя ладонью по груди и животу: — Пришлось поднапрячься, поискать в Интернете, перепробовать пару способов. — Она важна для тебя? Сакуса неопределенно ведёт плечами, и Ацуму, подтягивая рукава джемпера до середины предплечья, предполагает: — Это чей-то подарок? В этот момент Сакуса поддевает верёвочки на ушах, снимает маску, чтобы сложить её также пополам, как и пальто ранее, и отложить на край стола. И теперь Ацуму может видеть, что парень выглядит ни то удивлённым, ни то смущенным — значит, угадал. — Мне её подарила девушка, — сухо говорит Сакуса и вытаскивает из кармана рюкзака на соседнем стуле маленькую баночку антисептика, щедро опрыскивая ним собственные руки, и Ацуму посещает до безумия глупая мысль — сколько же он тратит средства на свои широкие ладони с учётом того, как очевидно злоупотребляет им? И в каком количестве ему приходится пользоваться кремом для рук? Они у него ухоженные, будто бы и не пересушенные антисептиком. — Девушка в смысле твоя девушка?.. — с прищуром переспрашивает Ацуму, продолжая задумчиво смотреть на руки Сакусы, растирающие антисептик. — И да, и нет, — недолго подумав, отвечает Сакуса. — Там как-то глупо получилось, — а потом он кивает на баночку на столе. Ацуму в ответ молча протягивает к нему руки, и тогда Киёми пшикает и на них. — Тем интереснее, — отзывается Мия. Сакуса придвигает к себе тарелку с посоветованными ему онигири, которые обещают быть вкусными — выглядят аппетитно, да и заведение называется «Онигири Мия» неспроста. — Нет, вы будете смеяться. — Да брось, — ухмыляется Ацуму, — не буду. Обещаю. — На первом курсе я общался со второкурсницей, — сдаётся Сакуса, прежде чем приступить к еде. — Я думал, мы просто подружились, а примерно через пару месяцев оказалось, что мы вроде как встречались. Ацуму не удерживается и… смеётся. — Эй! Вы обещали, — укоризненно смотрит на него Сакуса, медленно пережёвывая онигири, и мысленно отмечает, что они действительно замечательные. — Извини. Правда, извини. Просто это так на тебя похоже. — Я был занят учёбой. — Наверное, она подумала, ты тот ещё джентльмен. Сакуса вопросительно смотрит на него, и Ацуму объясняет: — Вы ведь ни разу и не поцеловались за эти пару месяцев? Пожалуй, это слишком смело с его стороны, пресекать черту так резко и настолько, говоря об этом, но это вырвалось из Мии раньше, чем он успел переварить мысль, как если бы он общался с кем-то из близких ему людей. Но, к счастью Ацуму, Сакуса не видит в этом ничего такого. — Ну… В щёчку разве что, — признаётся он. — Многие друзья так делают. Как я должен был догадаться? Перестаньте смеяться, пожалуйста. — Прости, больше не буду, — успокаивается Ацуму, пряча улыбку. — Это были первые твои отношения? — И последние, — кивает Сакуса. — Даже их бы не было. Я просто в этом… — Не заинтересован, — договаривает Ацуму. И на этот раз улыбается не так ярко. Так улыбаются, когда не хотят обременять. Сакуса отводит взгляд на свою тарелку с онигири. И Ацуму на секунду кажется, что Сакуса сам не рад законченной мысли, что Сакуса, может быть, не так уж и не заинтересован, что грустный взгляд Сакусы настоящий. И Ацуму не стыдно за эгоистичное желание, чтобы это оказалось правдой. — А что насчёт вас? — и Сакуса сразу отвечает на немой вопрос: — Ваши отношения. Я подумал, раз я с вами поделился, было бы справедливо… — он замолкает, ощущая, будто говорит что-то неправильное. — Это звучит не совсем так, как я хотел. Можете не говорить. Забудьте, — он качает головой, чувствуя, как шея начинает гореть и покалывать. Но Ацуму вполне ожидаемо поднимает руку в успокаивающем жесте. — Всё нормально. На самом деле, я просто не знаю, как рассказать об этом. У меня были отношения, во всех из них я был в курсе, что нахожусь в отношениях, — не подшутить над Киёми оказывается выше сил Ацуму, — и только одни из них серьёзные. Его звали Кита. Он вызывал у меня уважение, к нему хотелось прислушиваться. И он был тем человеком, из-за которого я решился рассказать семье о своих отношениях, — Ацуму делает паузу, отпивая свой зелёный чай: обычно он предпочитает сочетать онигири с саке, но для него ещё рано. Смочив горло, он бросает короткий взгляд на Осаму. — Только Саму знал всё о моей жизни, — затем он словно отмахнулся от неприятной мысли, слегка нахмурившись: — Но всё-таки мы были очень разные, в том числе и наши цели на жизнь. Расставание было болезненным и, если честно, я ожидал подобного исхода. Кита. Сакуса сразу вспоминает, где встречал это имя раньше — тёплое утро на кухне Мии, фото на холодильнике. Парень в праздничном колпаке, с тортом в руках и Ацуму под боком. — Мне жаль. — Да нет, забей. Хоть инициатором был и не я, но, думаю, ещё бы немного и стал бы. Ките нужен был кто-то более податливый, а мне — менее контролирующий, — говорит Ацуму. — В любом случае мы поздравляем друг друга по праздникам и иногда даже собираемся в одной компании, чтобы сходить на матч по волейболу или выпить, и… Твой чай. Он остывает, ты его совсем не пьёшь. Сакуса облизывает губы, отодвигает от себя пустую тарелку и делает глоток уже тёплого, а не горячего напитка. Потом он вытирает руки об предусмотрительно оставленную салфетку. — Наелся? Признай же, что я прав и это очень вкусно. — Да. Да, очень. Осаму потрясающе готовит. — Значит, он Осаму, а я — Мия-сан? — ухмыляется Ацуму. — Это так несправедливо, Оми-кун, — дожёвывая последний онигири, сетует он и голос его почти получается обиженным. — Он разрешил называть его так. — Я тоже разрешил называть меня Ацуму. — Но… — Это не то же самое? Дай угадаю: потому что я твой куратор? Извини, Оми, мне и самому неприятно признавать это, но ты ужасно предсказуем. Возможно, из-за того, что мы проходим эту тему снова и снова. Сакуса открывает рот, чтобы возразить и сказать, что они перестанут проходить эту тему «снова и снова» как только Мия прекратит её поднимать, но, в конце концов, капитулирует и плотно смыкает губы на секунду. — Хорошо, Ацуму, — и его самого пробирает странное чувство, когда он обращается к Мие по имени. Вслух. Без фамилии на конце. Ацуму, отчаянно не ожидавший, что Сакуса решится, улыбается во весь рот. — Повтори ещё раз. — Нет, — кривит губы Сакуса. — Это странно. — Более странно, чем спать в моей постели? — Без контекста это звучит… не очень, — смущённо вздыхает Сакуса и поднимается из-за стола. — Ладно, мне нужно вымыть руки, не хочу пахнуть онигири, какими вкусными они бы не были. *** Ацуму говорит с братом, когда Сакуса заканчивает приводить себя в порядок. Он несколько минут наблюдает за ними, не подходя ближе, потому что выражение лица Ацуму напряжённое, будто он усердно думает над чем-то. И в этот момент он даже выглядит немного старше, чем есть на самом деле, — без улыбки, с прямой линией губ, суженными глазами, двумя глубокими морщинами на лбу. Сакуса подходит только тогда, когда Мия оборачивается на него и жестом руки подзывает к себе, выдавливая — не иначе — из себя скомканное подобие улыбки. Всё дело в том, что он рассказал, в Ките? Он так и знал, что не стоило спрашивать об этом. — Как онигири? — спрашивает Осаму, переводя тему, чтобы исправить возникшую неблагоприятную атмосферу. — Очень вкусно. — Хорошо, — отвечает он, коротко взглянув на Ацуму. — Я планирую в скором времени обновить меню, так что заходите. — Не будем отвлекать, — говорит Сакуса и прощается, прежде чем они с Ацуму покидают «Онигири Мия». Мия предлагает Сакусе подвезти его до дома, но он отказывается. Киёми понимает, что настроение у Ацуму в самом деле испорчено, когда тот не начинает настаивать на своей идее, спокойно соглашается и разве что предлагает провести его до ближайшего входа в метро. Они идут прогулочным шагом, в сумерках города, под яркими огнями фонарей и многочисленных вывесок заведений по правую от них сторону. Неестественная тишина между ними вызывает покалывание конечностей у Сакусы. Очень часто Ацуму первый заговаривает с ним, находит тему для разговора или просто ведёт монолог — и это тоже вполне устраивает Киёми; сознание, что ему можно не напрягаться в попытке подобрать предмет бессмысленной болтовни, делает общение с Ацуму лёгким, удобным в хорошем смысле. И теперь Сакуса не может игнорировать подавленность Мии. Он останавливается в шести шагах от входа в метро, вынуждая Ацуму непонятливо обернуться на него. — Дело в Ките? — Что? — Извини, если полез не в своё дело. Ацуму несколько секунд рассеяно смотрит на него, и Сакуса не выдерживает этот взгляд: — После ужина твоё настроение заметно испортилось. Ацуму легко улыбается на выдохе, отчего тёплое облачко пара мягко рассеивается в вечернем воздухе. Он отводит взор на дорогу с проезжающими мимо машинами, и Сакуса отмечает, как покраснел от холода у Ацуму кончик носа и щёки. — И ты решил, что дело в Ките? — Я видел фото на холодильнике. И тут ты рассказываешь о нём, а потом у тебя портится настроение. Я подумал, что… — Ты ошибся, Оми-кун, что бы ты там не думал. Я же сказал, что это в прошлом. — Тогда почему… — он чувствует себя смущённым, говоря это, потому вздыхает, чтобы продолжить: — Почему его фото всё ещё висит у тебя на холодильнике? — Потому что это память, наверное. Мы не расстались плохо, так что у меня не было повода, знаешь, избавляться от воспоминаний о нём. Сакуса молчит, а потом кивает. Не спрашивает, в чём же тогда дело, потому что ему кажется, будто он не может сделать этого, но Ацуму объясняет сам: — Осаму сказал, что отец позвал нас на ужин в этот четверг, то есть, завтра. Отношения у нас сам знаешь какие. — И ты пойдёшь? Мия пожимает плечами. — Спроси что попроще. — Я такой идиот, — тихо выдыхает Сакуса, и Ацуму ободряюще поднимает уголки губ: — Бывает. Тебе пора домой, — он кладёт руки в карманы и указывает кивком на вход в метро. — Я позвоню. — Я буду ждать.День 66
Он не был настолько глуп, чтобы полагать, будто ужин с семьёй пройдёт приемлемо. Пускай даже не хорошо, а приемлемо — без едких и язвительных распросов по поводу личной жизни, которые очень часто заканчиваются обыкновенной руганью с переходом на оскорбления в чистом виде. И с возрастом терпеть это становится всё сложнее, потому что в возрасте между тридцатью и сорока годами слушать нравоучения Ацуму считает последним делом. Напрашивается вполне логичный вопрос: почему тогда он продолжает это терпеть, соглашается на новые и новые встречи с отцом? И Ацуму не может на него ответить; каждый раз, вспыхнувший столь несвойственным ему чувством злости, он выпаливает благоразумно притихшему Осаму: «Я порог его дома ни за что в жизни больше не переступлю!», а потом остывает. Возможно, потому что он никогда не был злопамятным: сколько людей терпит несправедливость, не обладая этим качеством? Однако Ацуму уверен, что однажды его терпение лопнет. И однажды он откажется переступить отцовский порог. Точнее, они оба — Осаму не выдержал бы ни одной встречи с отцом без Ацуму, а Ацуму — без Осаму. Конечно, Ацуму понимает, что так не должно быть, что это не есть нормальным продолжать общение с человеком, которого так сильно ненавидишь. Доморощенные психологи посоветовали бы ему обратиться к специалисту. И брата своего захватить. Но Ацуму думает, что ему намного проще послать их и отвернуться от этой своей части жизни. Ему кажется, что в тридцать пять лет его время слишком ценно, чтобы тратить то на этого человека. К тому же, он привык. Он даже почти не расстроен и, уж тем более, не разочарован. Обессилен, самую малость раздражён и задумчив, но не расстроен. В тот же вечер, значительно позже ужина, они с Осаму выпили дома у того. Суна даже остался с ними, чтобы проследить, что они не переберут с алкоголем, а только снимут напряжение. И Ацуму остался в их доме — по правде говоря, в нём есть его личная комната. Они зовут её гостевой, но все трое знают, кому она принадлежит. В ней даже можно найти забытые вещи Ацуму. Утром он не занимался, не заезжал в кофейню в двух кварталах от работы, как делает это обычно. Вместо этого Ацуму вернулся домой, чтобы побриться, уложить волосы, принять душ, сменить одежду — освежиться, чтобы не пугать людей и Мику. Его день не похож и в половину на каждый предыдущий. Но он не такой уж ужасный — ему легче от мысли, что отец больше так не влияет на его настроение. Ацуму вполне может справиться. Да, у него нет Суны, который мягко поинтересуется, в порядке ли он, выслушает все его жалобы на отца, сделает ему расслабляющий массаж (возможно, с продолжением). Это ничего. И раньше ведь справлялся, не умер же. Он может и сам подбодрить себя. Но… Наверное, Сакуса сейчас отдыхает. Сегодня пятница. Ему не обязательно горбатиться над учебниками. Может быть, он смотрит фильм, или слушает музыку, или ужинает, или спит. Но это не убавляет его желания быть с кем-то настолько сильно, что мысль завести нормальную семью (то есть, в понимании отца — жену и детей) уже не кажется такой невозможной. Можно было бы найти хорошую девушку — добрую, общительную, уверенную в себе. Возможно, кого-то вроде Мики, кого-то, кто смог бы стать ему и другом тоже, потому что так было бы легче. Но он допускает это всего лишь на секунду, в следующую его передёргивает от дикости этой идеи. Ненормальности. Безобразности. Ацуму не готов опускаться до уровня такого ничтожества. Обманывать себя, обманывать другого человека и тем самым портить жизнь им двоим. Он смотрит на бутылку виски, который ему подарил Куроо в прошлом году, когда у него звонит телефон и вместе с тем сердце начинает неумолимо дрожать. На телефоне отражается «Оми». — Привет? — звучит вопросом. — Привет. Я не слишком поздно? Ацуму опускает голову, выдыхает воздух из груди и усмехается. Поздно ли? Абсолютно точно нет. Как нельзя кстати, практически магически. — Нет. Я бы даже сказал, вовремя. — Я хотел набрать раньше. Подумал, что вчера вечером и сегодня утром тебе будет не до меня, в пятницу ты работаешь во вторую смену, так что снова не до меня. Убирая виски обратно в бар, Ацуму, будто бы в чужой квартире, неловко находит себе место на стуле около стола и с удивлением думает о том, как Сакусе могло это прийти в голову. «Мне всегда до тебя», — с тоской думает Ацуму, но проглатывает слова. — Как день? — Э-эм, — сбито тянет Мия, — нормально. Вполне неплохо. У меня на сегодня была только пара записей — так, ничего серьёзного, делов на пару часов. Поэтому я решил заняться нудной бумажной волокитой, которую долго откладывал. Потом Саму заходил, подкормил меня, — без воодушевления смеётся Ацуму. — Есть несильно хотелось, но повезло, что у меня есть такая помощница, как Мика. Помощница во всех смыслах, — говорит он, вспоминая, как девушка, зная про его встречу с родителями, принесла ему шоколад и даже сама заварила чай. — На самом деле нечего особо рассказывать, скучный день и… — Я мог бы приехать. Сейчас. — А остаться со мной? — с надеждой вбрасывает Ацуму. Моментально, без заминки. — На ночь, — хотя бы на ночь; он затаивает дыхание, чтобы услышать утешительное «да». *** Ацуму встречает Сакусу уже в дверях, и у того даже немеет сердце от того, насколько уязвлённым сейчас выглядит этот взрослый мужчина перед ним. С мягкой улыбкой, морщинами вокруг глаз. Он одет в домашние тёмно-серые шорты и жёлтую толстовку. Мие сразу бросаются в глаза пакет в руках парня, и он машинально протягивает руку, чтобы помочь, и хотя Сакуса сам в состоянии донести не такой уж и тяжёлый пакет, ему становится странным образом приятно. И его в этот момент посещает мысль, что дело не в том, может ли он позаботиться о себе — дело в том, есть ли кому позаботиться о нём. — Здесь твои вещи? — с сомнением спрашивает Ацуму, закрывая за Сакусой двери на замок, пока тот разувается. — Нет, вещи в рюкзаке. А в пакете продукты, — поджимает губы Киёми. Он оставляет рюкзак в прихожей, вешает пальто на крючок и проходит вслед за Ацуму на кухню — единственную комнату, где горит свет. — Ты не ужинал ведь? — Нет, не успел, — отвечает Мия, уже с любопытством заглядывая в пакет, когда Сакуса осторожно отталкивает его в сторону бедром. — Ты будешь готовить? — изумлённо спрашивает он. — Мы. Мы будем готовить. Он начинает выкладывать продукты на стол — мясо, спагетти, специи, немного овощей и пара булочек с корицей. — Я подумал, все любят булочки с корицей, — Сакуса всё ещё стоит в маске, но глаза опять выдают его улыбку. И Мия ухмыляется, помогая Киёми снять с лица маску, почему-то стойко уверенный, что в эту секунду парень не станет возражать. Так и есть — Сакуса только поворачивает голову к нему (сначала влево, потом вправо), чтобы Ацуму было удобнее снять и выбросить маску в мусорное ведро. — Я ужасно готовлю, я говорил? Мия ставит чайник греться, пока парень удивительным образом по-хозяйски заглядывает в его холодильник, где обнаруживает только один судок с едой — старым рисом. Вроде бы. Ацуму не рискнёт утверждать. — М-м, да. Раз… пять? — насмешливо поднимает одну бровь Сакуса, поднося открытый судок ближе, чтобы понюхать и тут же жалеет об этом, а Мия в свою очередь удивлён, что ему понадобилось приблизить его к лицу, чтобы почувствовать запах. Резко отстранившись, он добавляет: — Лучше выброси. И помой. Дважды. Сакуса отдаёт ему рис, кивая на раковину возле плиты. — Значит, я буду что-то вроде «принеси-подай»? — безнадёжно вздыхает Ацуму, хотя не то чтобы его не устраивает эта роль. — Кажется, это готовил Саму, когда заходил ко мне в последний раз. Для суши, что ли. — И это было… — Четыре недели назад. — То есть, месяц. — То есть, месяц, — повторяет Ацуму, вымывая судок. — Эй, не делай такое лицо, — он смеётся. — Я просто не люблю это всё. Есть люблю, а заниматься этим всем нет. Вся любовь к готовке досталась Саму. — А тебе? Тогда любовь к чему досталась тебе? Мия выключает воду, ставит судок сушиться и вытирает руки насухо о полотенце. Он некоторое время молчит, и Сакуса даже думает, будто спонтанный вопрос так и останется висеть в воздухе, лишённый ответа. Однако Мия задумывается, прежде чем сказать: — К волейболу. Он смотрит, как Сакуса вынимает мясо, чтобы вымыть, поэтому достаёт с нижней полки стола глубокую зелёную миску. Киёми почти спрашивает его о семейном ужине, но Ацуму, теребя пачку спагетти, говорит: — Как-то не по-японски. Сакуса пожимает плечами, вымывая мясо. — Я частично итальянец. — Се-екси, — тянет Ацуму и ухмыляется. — Мама или папа? — Мама. Но она только на треть итальянка. А вот прабабушка сто процентная, — рассказывает Сакуса, коротко поглядывая на Ацуму, который упёрся в стол бедром и сложил руки на груди. — Скажи что-нибудь на итальянском. — И откуда я, по-твоему, должен знать итальянский? Можешь не переживать — чтобы приготовить пасту чистокровным итальянцем быть совсем необязательно. Это легко и вроде как сытно. Мия достаёт разделочную доску, выбирает нож и отдаёт Сакусе, чтобы провести минуту, наблюдая за тем, как его сильные руки с собранными рукавами ловко разбираются с куском говядины, отточенными движениями разрезая его на кусочки. Ацуму едва не переливает кипяток за края одной из чашек, наблюдая за сеточкой синих вен под бледной кожей, и он не остаётся незамеченным — и Сакуса не может сказать, что ему это не льстит. Они пьют чай, пока варятся спагетти, и Киёми даже успевает за это время сменить одежду. Ацуму с собой не приглашает, а предусмотрительно поручает ему вымыть овощи и нарезать на своё усмотрение. Тот три раза пытается повернуть голову и заглянуть в комнату через плечо, но три раза Сакуса одёргивает его и велит продолжать, иначе поужинают они нескоро, а ведь на часах уже за десять. И Ацуму слушается, отнюдь, не потому, что голоден (хотя здесь как посмотреть), а потому, что поесть надо Киёми. Поесть и отдохнуть — он же был на парах сегодня, и после этого ещё притащился к нему, с продуктами, чтобы готовить ужин. Ацуму чувствует тепло в груди, волнение, отдающееся в желудок, и ему достаточно лет, чтобы знать, что это означает. Ему не нужно много времени на анализ своих чувств. Раз уж на то пошло, никогда не нужен был. Он и в молодости при всей своей импульсивности и эмоциональности мог разобраться в них. Ацуму хорошо не в зависимости от того, разделяет Киёми это чувство или нет, ведь каким бы не было отношение Сакусы к нему, оно смогло привести к тому, что есть между ними сейчас. Это главное. *** — Я хочу спросить тебя об одном, — осторожно начинает Ацуму, исподлобья поглядывая на Сакусу, стоящего под боком, пока он самостоятельно — невероятно, но факт — накладывает им двоим еду. Киёми вопросительно поднимает брови. — Хочу убедиться, что всё вот это… — смотрит ему в глаза, прикусив губу. — Не пойми меня неправильно, но ты же не делаешь это из жалости или вроде того? — Жалости? — Понимаешь, я не хочу казаться жалким. — Да почему я должен тебя жалеть? Ты же не хочешь сказать, что думал так всё это время? — Нет, — он протягивает ему тарелку. — Нет, — повторяет с улыбкой. — Просто подумалось вдруг, — Мия пожимает плечами и облизывает палец, вымазанный в подливе, и Сакуса, внимательно проследив за этим, кивает ему: — Можешь выбросить это из головы. Я не жалею тебя. Но если хочешь поговорить об этом, я вроде как никуда не тороплюсь. Они садятся вдвоём за стол. И Ацуму сходит с ума от того, как сильно ему хочется, чтобы каждый вечер был похож на этот. Хотя бы отчасти. — Мне не о чем особо рассказывать. — Почему он хочет видеться с вами? Я имею ввиду, учитывая ваши отношения… — Видимо, это доставляет ему какое-то странное удовольствие, — закатывает глаза Мия. — Осаму проще. Осаму не хватило то ли храбрости, то ли глупости признаться в том, что он замужем. Он молчит об этом уже несколько лет. А отцу достаточно того, что у него есть свой бизнес, большее его не волнует. — А ты? — А я подвергаюсь странным расспросам о личной жизни, отмахиваясь тем, что не хочу связывать жизнь с другим человеком. Конечно, это бред, — он фыркает с набитым ртом. Киёми, действительно, очень вкусно готовит. — Думаете, быть одному жалко? — Сейчас очень популярно мнение, что зависеть от другого человека плохо. И это правда. Плохо не уметь проводить с собой время и не принадлежать самому себе, но ведь за этим тоже что-то стоит. Я имею в виду, когда приходит осознание, что ты способен быть один — не имеет значения способен ты был всегда или научился, — появляется новое чувство — хотеть быть с кем-то, хотеть чего-то большего. Ну, знаешь, хочется, чтобы тебя встречал кто-то дома или писал, звонил в течение дня, спрашивал позавтракал ли ты, тепло ли оделся. Конечно, ты можешь позаботиться о себе сам, но это совершенно другие ощущения. Это нормальное желание — хотеть этих ощущений, — проговоривает Ацуму, неотрывно глядя Сакусе в глаза, отчего тому становится не по себе, потому что Мия сказал это с чётким знанием. А ещё это прозвучало почти как признание. Сакуса отводит взгляд на солонку, стоящую на столе между ними, покручивает между пальцами палочки. Ацуму не хватает этого? Он говорил о себе? Может быть, Сакуса торопится с выводами, но так ему показалось, когда Мия смотрел прямо в глаза и не столько рассказывал, сколько вкладывал в голову чётко оформленную, будто выношенную не один день, мысль в голову. Ацуму пережевывает тушёные овощи и не сразу замечает растерянный вид притихшего Сакусы хотя бы потому, что он сам по себе очень тихий. Ацуму улыбается, это забавно — Сакуса тихий, спокойный, но заметный, ощутимый в стенах квартиры. Мие всегда пусто здесь, но не тогда, когда приходит Сакуса. Его присутствие оживляет. Ацуму переводит взгляд с лица Сакусы на его руку, опущенную на стол и протянутую к нему. Он аккуратно вплетает свои пальцы между пальцев парня, и тот, не ожидая, слегка дёргает рукой вверх, но, сглотнув слюну во рту, расслабляет её. Позволяет Ацуму крепче переплестись с ним. Это приятно. И очень волнующе. — Оми, — зовёт Ацуму и чуть наклоняет к нему голову, чтобы заглянуть в глаза. Сакуса недовольно хмурится на прозвище, но всё же смотрит в ответ. — Оми-кун, — дразняще повторяет Ацуму и улыбается шире, — извини, не хотел тебя нагрузить. Всё ведь хорошо. Не думай об этом слишком много. — Ты ведь говорил и о себе тоже? Ацуму понимает, о чем он и при всём его желании не спугнуть, не оттолкнуть Сакусу не хочет и не видит смысла лгать ему, поэтому только кивает. Не то чтобы ему не страшно, на самом деле, очень страшно признаваться Сакусе. И вовсе не потому, что это тайная слабость Ацуму. Всё дело в Киёми — страшно, что он накрутит себя. Сакуса тоже кивает, ободряюще приподнимает уголки губ, тут же их опускает, но у Ацуму успевает разорваться сердце от увиденного. Он успевает запечатлеть короткую, скомканную улыбку в памяти прежде чем Сакуса спросит: — Как тебе овощи? — Вкусно. Спасибо, — за всё: и за ужин, и за сдержанную поддержку, и за улыбку. И за тебя, Сакуса, спасибо. Даже если это закончится, а Сакуса уйдёт, Ацуму не хочет думать об этом сейчас, когда они делят ужин наедине и когда жизнь кажется такой наполненной, какой не казалась никогда прежде. Сидя в приглушенном свете кухни, слушая шорохи Сакусы и цепляя взглядом пушистые хлопья за окном, Ацуму чувствует, что он дома. *** — Я лягу на диване, — говорит Ацуму, беря в руки две подушки — однотонную чёрную и с чёрно-белыми зигзагами, — чтобы убрать их и разложить диван. Он стоит спиной к Сакусе, замершему в проходе. — Я сменил постель перед твоим приходом, так что не волнуйся на этот счёт. Киёми наблюдает за его передвижениями и внезапно отмечает про себя, что спорить и предлагать самому лечь на диване, а Ацуму на кровати, не устраивает его ровно также, как ему ложиться на кровати, а Ацуму — на диване. Оба варианта ощущаются неверно. — Можем лечь вместе. На кровати. Если ты не против. Резко обернувшись, Ацуму выдерживает взгляд парня, словно не уверен в том, что он правильно понял его слова. Что не ослышался. Что это не слуховые галлюцинации — а то вот это уже ближе к правде. — Я? Против? — расплывается в ухмылке он. — Оми-Оми, — Мия возвращает подушки на место и подходит к Сакусе, силясь не запустить руки в его кудри, — знаешь, как называла тебя Мика? Киёми вопросительно хмурится и щурит веки. — Милашка-практикант. И в части про милашку она была чертовски права, чтобы ты знал. Сакуса закатывает глаза и обходит его, чтобы достать из рюкзака зубную щётку. — Я дам тебе полотенце. — И я возьму у тебя пасту. — Всё что угодно, Оми-кун. И он уходит почистить зубы перед сном, пока довольный Ацуму падает на кровать. Из ванной комнаты он слышит, как вода бьётся о дно раковины, и берёт с тумбочки мобильный телефон, готовый к тому, что не увидит ничего нового. Однако ему пришло несколько сообщений от брата: Осаму спрашивает, чем он занят, и сбрасывает фотку их с Суной ужина, приглашая присоединиться. Но, кажется, Ацуму это не нужно. Он коротко отписывается брату, прислушиваясь к звукам в квартире, где он не один. *** — Можно тебя кое о чём спросить? — Да. — Это личное. — Хорошо. — Возможно, ты скажешь, что это не моё дело. — Я понял. Ацуму приподнимается на локтях над кроватью, чтобы взглянуть на Сакусу. Привыкнувшие к темноте глаза могут разглядеть очертания его лица. И тела. Он просто не может поверить, что они действительно лежат в одной кровати — и это не глупое стечение обстоятельств, а осознанное решение. Может быть, Мия придаёт этому неоправданно большое значение. Он хочет спросить о его ориентации. Решить этот вопрос раз и навсегда вместо того, чтобы наблюдать за Сакусой и гадать. Однако в последний момент приходит сознание, что для него абсолютно не важно нравятся ему женщины или мужчины. Вопрос в другом. — Я тебе нравлюсь? — вот что единственно важно Мие. И Сакуса хмурится. Дурацкий вопрос, думает он. — Мы общаемся два месяца. Очевидно, ты мне не отвратителен. Очень в его, Киёми, духе ответить подобным образом. Это заставляет Ацуму ухмыльнуться и закатить глаза. — Как мужчина, — уточняет Мия. Если сейчас Сакуса поднимется, соберёт вещи, уйдёт и больше не появится, он поймёт. Конечно, ему будет больно, будет неприятно, но он поймёт это так же, как он понимает, что лучше выяснить положение вещей. Их положение. В каком они положении. Они вообще в положении? Потому что Ацуму честен с собой — ему мало того, что между ними. Ему хочется больше встреч, большей ночей. И ему хочется… Он опускает взгляд на подтянутый живот Сакусы, на бледный участок кожи, неприкрытый футболкой. …трогать его. Накручивать на палец волосы, ловить вздохи через рот, гладить шею и грудь, вдавливаться пальцами в бёдра, целовать родинки по всему телу. Или, может быть, просто лежать и слушать мерное биение сердца. Ну, Ацуму всегда был сентиментален. — Да. — Ты мне тоже. — Не может быть, — язвительно отвечает Сакуса. — Значит, ты всё-таки знал? — Ацуму смело (он считает, что Сакуса дал ему карт-бланш своим «да») переворачивается на живот и оказывается практически нос к носу с Киёми, который вытягивает ногу, переплетаясь с ногами Мии. — Догадывался, — он пожимает плечами, насколько позволяет поза и на секунду прикрывает глаза от приятного ощущения тяжести тела Ацуму на себе. Затем он сглатывает слюну и снова смотрит в наглое, но чертовски привлекательное лицо Мии. Сакуса даже ловит себя на мысли, что находит его сексуальным в этот момент (не то чтобы он признаёт это впервые), когда он прикусывает нижнюю губу, чуть сужает глаза, а его волосы расстрепаны. И Киёми кладёт руки на поясницу Ацуму, потому что так удобнее. — И как это понимать? — поднимает бровь Мия. — Как хочешь, — хмыкает Сакуса. Ацуму успевает только приятно удивлённо вздохнуть, когда Сакуса хватается за воротник футболки, притягивая его к себе, приближаясь собственным лицом так близко, что можно почувствовать дыхание на кончике носа. Ацуму приходится приподняться на коленях, упереться ладонями по обе стороны от головы парня. И у Сакусы на губах улыбка. Лёгкая, одними уголками рта. Веки немного прищурены. Он выглядит совсем иначе, чем обычно, и не то чтобы Ацуму не нравится, скорее, наоборот, но он не успевает переварить происходящее, когда второй рукой Сакуса нащупывает его живот под тканью футболки, проводит по вьющейся дорожке волос — Ацуму выгибается навстречу прикосновению и не отрывает взгляда от лица Киёми: он слишком красивый сейчас. И вообще. Если бы Ацуму был не так сильно увлечён изучением мельчайших морщинок у глаз Сакусы, его прикрытых губ, он точно самодовольно обратил бы внимание на то, как дрожат у парня руки от желания, волнения и, может быть, смущения. Видимо, первое чувство сильнее, раз уж он так настойчиво просовывает пальцы под резинку трусов Ацуму — у него напрягаются мышцы и это… Это совсем не помогает остановиться. Уверенность Сакусы даёт слабину, и он, ткнувшись губами в верхнюю губу Ацуму, спрашивает: — Могу я?.. Ацуму улыбается, потому что ладно, он хорошо держался. — Да, — Мия кивает, — пожалуйста, — притягивает Сакусу к себе ближе за шею, глубоко целует. Даже слишком глубоко для Киёми — он изумлённо хмыкает в рот Ацуму и сильнее сжимает пальцами его бёдра. Он не знает, что делает. Всё происходит по наитию, по самоощущению. Сакуса запускает руку полностью в трусы Ацуму, но это всё ещё неудобно, поэтому он отрывается от него, чтобы приспустить их вместе с штанами. Когда Сакуса поддаётся для этого вперёд, прижимаясь щека к щеке, Мия наклоняет голову к его шее, носом зарываясь в основание волос и целуя. Спрашивает: — Ты уже делал это раньше с кем-то? — его голос звучит глухо, отбивается теплом по коже. И Сакуса отрицательно мычит, проводя по вставшему члену дрожащей рукой. Но Ацуму резко останавливает его, перехватывает руку и тянет к себе. — Слишком сухо, — с этими словами он облизывает ладонь Сакусы, зачарованно смотрящего на это зрелище. Это так пошло, но это так в характере Мии. — У меня давно нет личной жизни. Обещаю исправиться и обзавестись смазкой, — объясняется Ацуму, отталкиваясь руками от подушки и присаживаясь на бёдра Сакусы. Он улыбается, глядя на него сверху вниз, и нетерпеливо ёрзает, чувствуя, как в него упирается неокрепший член Киёми. — Покажешь… — голос получается хриплым, поэтому Сакуса откашливается. — Покажешь, как тебе нравится? — спрашивает, сжимая его член в руке. Он сгибает ноги в коленях и подтягивает их к спине Ацуму, инстинктивно толкнувшись пахом вверх, когда Мия в очередной раз вдаливается в него задницей. — Конечно, Оми-кун, — довольно тянет он, пробравшись руками под футболку Сакусы и задержавшись подушечками пальцев на его сосках. У него так глубоко поднимается и опускается грудь. — Только сними футболку, — просит Киёми, возвращаясь большим пальцем к возбуждающей дорожке волос внизу живота. Она всегда привлекала его взгляд в раздевалке. Ацуму избавляется от футболки и кладёт свою руку поверх руки Сакусы на член и делает всё также, как наедине — ощущения при этом разнятся. Когда делает Оми, это безмерно приятнее. Заметив, что он и сам справляется, Ацуму отпускает его ладонь и расслабляется окончательно в руках парня. У него хорошо получается. Мие плохо от мысли, что Сакуса всему учится быстро. Он наклоняется к губам Сакусы — лижет, кусает, посасывает, часто останавливается для нового стона, пока не кончает ему на торс. Приподнявшись, Ацуму замечает тёмное пятно на штанах Сакусы. — Кажется, тебе нужно переодеться, — Мия усмехается самодовольно, хоть он и рассчитывал на продолжение. — Ты сильно тёрся об меня, — морщится Сакуса и вздыхает, оглядывая себя, когда Ацуму перебирается обратно на свою половину постели. Он тоже рассматривает Киёми, но совершенно другим взглядом — желающим и всё ещё возбуждённым. — Ну вот, опять мыться, — сжимает губы Сакуса, а Мия смеётся, игриво предлагая: — Могу помочь. И Сакуса серьёзно смотрит на него. — Тогда помоги.День 67
Это утро становится именно тем утром, когда ему не нужно идти в зал, принимать душ под глупые ток-шоу и собираться на работу, слушая попсовые песни. Это утро становится именно тем утром, когда он может проснуться, лениво полежать в постели, прислушиваясь к шорохам на кухне, и принять душ. Это утро становится именно тем утром, когда Ацуму чувствует себя не одиноким, ничего не делая для этого. И он с усмешкой подмечает: и это утро становится именно тем утром, когда его ванная сверкает. — А что случилось с ванной? — спрашивает Ацуму, переступая порог кухни. Он почистил зубы, умылся, побрился. Его волосы влажные, на плечах с идеальной небрежностью лежит кремовое полотенце. Мия выглядит свежим, отдохнувшим, словно синяки под глазами стали менее заметны и морщин убавилось. Кажется, он выспался. — Ты о чём? — Она чистая. — Она такой и должна быть? — неуверенно переспрашивает Сакуса. — Нет, ты не понял, она слишком чистая. В последний раз она была настолько чистая, когда я купил квартиру. Это ты сделал? — вкрадчиво снова спрашивает Ацуму. — Да. Извини, — сдаётся Сакуса. — Просто я увидел, что на зеркале брызги воды и увидел средство для мытья стёкол… Ацуму, вспомнив, что оно стоит в шкафчике под раковиной, улыбается ещё шире, ведь, не порывшись, на глаза средство попасться не могло. –… И потом, ну, я решил вымыть раковину. И ванну, и смеситель, и… Слушай, я не псих, ладно? Почему ты смеёшься? Это не смешно, — у него обижено опускаются плечи. — Это очень смешно, — сквозь смешки говорит Ацуму, опускаясь на стул и почёсывая голый живот, ведь он вышел из ванной в одних только шортах и тапочках. — Ты и полы вымыл? Сакуса качает головой и едва заметно тоже улыбается. Он знал, что так будет. Знал, но было сложно сдержаться. — Просто чтобы ты знал, я не помешанный, правда. Я просто увлёкся. — Ну да, — с наигранным покорством соглашается Ацуму. Сакуса хмурится и отмахивается от него, мол, ладно, смейся дальше. Он отворачивается и заваривает им двоим чай. И он чуть не проливает кипяток, когда его обнимают сзади и целуют под ухом. У него начинают слегка дрожать руки, и Ацуму забирает из его рук чайник, убирая тот на плиту. — Не дуйся. Я перепугался. В моей ванной давно не было так чисто, — весело замечает он. Мия пересекается с ним взглядом. Смущённый Сакуса — самый очаровательный на свете человек, Ацуму уверен в этом. Киёми поворачивается у Мии в руках, чтобы встать лицом к лицу. Ему нужно время, чтобы привыкнуть к… этому. У него это впервые. Каждый раз, когда кто-то нравился Сакусе, это не заходило настолько далеко. Из окна светит солнце прямо на Мию, и он сам светится ещё сильнее, чем обычно. Сакуса обращает внимание на то, какие красивые у него глаза — карие и светлые, как чёрный чай. И предложение Ацуму звучит внезапно, но долгожданно: — Сходим на свидание?