Моя любовь не имеет чёткого понятия

      — Как же ты меня заебал!       Кайл бросается на Картмана. Как же не повезло, что они сегодня домой идут вдвоем: Стэн убежал на тренировку, Кенни вообще не появлялся. Только пустая улица и крики Брофловски.       Он бьёт точно в лицо, отчего другой падает прямо в сугроб, размазывая кровь.       — Ты мне нос сломал, ублюдок!       Эрик врёт, а Кайлу все равно, он не слушает. Шуток про его мать и оскорблений по поводу происхождения хватило на сегодня. Он держался до последнего, чтобы не врезать мерзкому идиоту прямо в школе. И в итоге сорвался, но хотя бы не там.       Эрик пытается подняться, но Кайл нависает над ним, бьёт снова в лицо, ногами раскидывает снег, ставший уже не белым, а красным. Картман никогда не думал о том, как много крови в нем, до сегодняшнего дня. Руки отчаянно пытаются скрыть лицо, чтобы не получить ещё. Удары приходятся по телу, заставляя того взвизгнуть от боли, как чертова свинья. Ему ужасно тяжело и страшно. Кто бы мог подумать, что Эрик умеет сожалеть о своих словах.       Куртка намокает от пота и снега, крови и грязи. Ботинки тяжёлые, удары невыносимые. Картман умоляет, орет, что расскажет все полиции, лишь бы хоть как-то остановить агрессора. И вот, он пытается встать, занести кулак и вмазать по страшно довольному, но и злому лицу, но промахивается, теряя равновесие. Кайл хмыкает, потом смеётся уже открыто, показывает всю свою сущность. Одноклассник падает снова, дышать трудно и больно, словно кто-то вырвал его лёгкие. Кашель, слезы, сопли — омерзительное зрелище. Был бы тут директор, Кайл бы просто так не отыгрался. Кажется, что только смерть Эрика принесет ему спокойствие.       Однако ударов больше нет. Брофловски перестает смеяться, смотрит равнодушно на грязное жирное лицо, на слезы и ярость в глазах. Картман не ударит, он просто физически не может больше подняться и сделать хоть что-то. На мгновение в голове появляется мысль «а что я творю?», и она одерживает победу над бесконтрольной злобой. Кайл жмурит глаза, глядит на кровавые варежки, которые теперь даже не согревают, а лишь морозят до оцепенения. Он монстр. Хуже Картмана?       Эрик отряхивается, снимает рукавицы, прикладывает их в надежде остановить кровь из носа, но вдруг обращает внимание на протянутую руку. Брофловски смерил свой гнев, даже выдает коротко и тихо слово «прости». Холодный воздух проносится сквозь тело, оживляя, заставляя трезветь, и остаётся внутри. Сплюнув кровь, Картман принимает помощь от того, кто его пару минут назад избивал беспощадно и хладнокровно. Идиот, влюбленный в еврея. Трудно, наверное, показать свою привязанность и заботу через призму издевательств и колких замечаний. В этом и вся проблема — Эрик так не умеет. Он сделает абсолютно всё, чтобы быть рядом с Кайлом: заставит страдать, заразит СПИДом, назовет мать сукой, останется в чертовом лагере две недели. Не важно что и где, главное, что вместе.       И вот Эрик уже стоит рядом, глядит на Брофловски карими пронзительными глазами, пока тот виновато отводит взгляд, прячет подальше испачканные варежки. Он мнет подол куртки; руки трясутся, но совсем не от холода - от страха, что он такой монстр, омерзительный нечеловек, опустившийся до избиения других, словно ему всё дозволено. Такие чувства всегда терзают его после драки, отчего он потом долгое время не может отойти, рыдая ночью в подушку, ругая себя за «неправильные» эмоции.       Эрик всё же находит силы, чтобы посмеяться, отчего Кайл поворачивается и обеспокоенно смотрит, нет, прожигает в нем дыру.       — Я тебя только что избил, а ты смеёшься?       — Ты и сам смеялся, изверг.       Это проносится по всему телу, заставляя включить защитный механизм и начать смеяться в ответ. Два дурака, один одного стоит. Нос картмана перестал кровоточить, ссадины на щеке намокают под снежинками, таявшими сразу после соприкосновения. В глазах блеск, больше никакой обиды и злости. Если не думать об избитом Эрике, то парней можно принять за друзей, смеющихся с глупого анекдота.       — Знаешь что, Кайл?       Улыбка пропадает, только серьезное выражение лица и тяжёлая фигура прямо перед ним.       — Иди нахуй.       Только Брофловски собирается ответить, как его губы накрывают чужие. Коротко, требовательно, с привкусом крови и соленых слез. Это было так быстро, что тот растерялся и, когда увидел, что Эрик, хромая, дошел до лавки на другой стороне дороги, не решился его догонять. Кайлу стало трудно, он присел в сугроб. Теперь тяжело дышать ему. Он не понимает, даже отказывается понимать произошедшее. Не получается составить логическую цепочку, подумать здраво и объективно. Что это было? Почему и зачем? Он последний раз смотрит на удаляющуюся фигуру и вздыхает.       Может быть ему повезло, что они шли сегодня домой вдвоём?