Суперцветение

      

Я всё ещё чувствую тебя,

Словно это было вчера.

Мы строили планы,

Как будем править миром.

Я тебя не заслуживал.

Я хочу вернуться туда,

Откуда мы начинали,

В ту летнюю ночь.

Знаешь, тогда всё было правильно.

Я хочу вернуться в Сан-Франциско,

К свету огня.

Тогда всё было правильно.

이민호

             — Хани, ну давай начнём всё с чистого листа. Я же вернулся к тебе.              — Пошёл на хуй.              Не так Джисон хотел начать свой последний семестр бакалавриата. Не с необходимости послать своего бывшего бойфренда куда подальше на глазах у пары десятков обедающих студентов.              Он знал, что Минхо возвратился в штаты два дня назад. Феликс написал, что больше не будет проводить свои ночи в одиночестве, ведь в его небольшую комнату в кампусе братства Сигма Альфа Каппа снова заселился любимый сосед. Если честно, Джисона раздражало то, насколько радушен был Ли в отношении его бывшего. Да, они были лучшими друганами, да, они флексили своей однофамильностью, да, они прожили вместе три года, не считая тех месяцев, когда Минхо переехал к Хану, потому что их любовь им обоим казалась тогда вечной и несокрушимой. Но Феликс обязан был хоть немного разочароваться в своём соседе и хоть немного разделить небезосновательную обиду Хана. Минхо ведь бросил Джисона, оправдывая это расставание семестровым студенческим обменом, словно полгода это невъебаться какой долгий срок для провстречавшихся в четыре раза дольше парней.              — За что ты так со мной, милый? — Поник Ли. Уголки его губ опустились, а брови нахмурились в смятении. — Я ведь люблю тебя. Никогда не переставал.              — Ага, конечно. Так сильно любишь, что расстался со мной, чтобы с чистой совестью подыскать себе новую пассию в Корее? Или просто с кем-нибудь потрахаться без предательств и обязательств, а потом прискакать ко мне на крыльях той самой «любви»? — Фыркнул Хан, от злости брызнув слюной в лицо собеседника. Это было несколько неловко, но он сумел сохранить строгое выражение лица, к тому же, Минхо заслуживал куда более мощного плевка в своё потупившееся табло.              — Неправда! Всё было совсем не так!              — Вот только давай без своих сказок, сказочник. Лучше сгинь с моего поля зрения к чертям собачьим, а я сделаю вид, что тебя никогда не существовало.              — Чаги, я клянусь тебе, я ни с кем тебе не изменял, — Минхо перешёл на корейский.              Естественно, он это сделал. Он всегда так делал, когда пытался раздобрить Джисона, вызвать в нём скопление приятных чувств. Раньше это было чем-то вроде убежища для них обоих, когда можно было вести разговор на языке, неведомом окружающим. Можно было прилюдно обмениваться секретами и переживаниями, не боясь ни чьих любопытных ушей. Хан любил это, хотя корейский не был для него первым языком, ведь он, в отличие от Ли, родился и вырос в США. Его отец относился к иммигрантам второго поколения, а мать — первого. Они потрудились на славу, чтобы сын знал основы родного языка и культуры, уже в раннем детстве водили на собрания местной этнической коммуны, часто готовили национальные блюда и отмечали всей семьёй корейские праздники, но социализация в англоязычной среде и американской культуре в любом случае взяла верх.              В этот раз Джисон не планировал вестись на жалкие трюки бывшего.              — А мог бы, — нарочито ответил Хан на чистом английском. Этот диалог будет вестись по его правилам и безо всяких хонорификов, дающих преимущества старшему. — И это бы даже не считалось изменой, ведь мы расстались ещё летом. Ты меня бросил. Подзабыл, милый? — Он постарался выговорить последнюю фразу настолько ядовито, насколько это было возможно.              — Джи…              — А вот я не забыл. Так что проваливай восвояси, потому что, если честно, прямо сейчас мне хочется тебе треснуть по самое не хочу.              Минхо отчего-то расплылся в лучезарной улыбке. Нахал.              — Злость — это хорошо, — выдал он, — это лучше безразличия. И я понимаю, ты имеешь полное право злиться на меня, но я не упущу шанса вернуть твоё доверие и восстановить наши…              — Заткнись, — холодно прервал его Хан, — просто заткнись Христа ради. Какое право ты имеешь врываться в мою жизнь после всего произошедшего?              — Потому что я всё ещё люблю тебя. И я не лгу о своих чувствах. За полгода я не встретил никого лучше тебя.              — Ах, значит, ты всё-таки старался кого-то встретить, да не свезло? — Ухмыльнулся Джисон.              — Нет-нет, прости, это неправильно прозвучало. Я в принципе не пытался кого-то встретить, совсем. И это не потому, что во всём мире нет никого лучше тебя… Так, стоп, — Минхо на секунду прервался, немного закатив глаза, чтобы верно сформулировать свою мысль. — Короче, чтоб ты понимал, во всём мире действительно не сыщешь никого лучше тебя. Но я отталкивался не от этого факта, когда был в Корее. Я никого не искал, потому что хранил верность тебе. Потому что пытаться влюбиться в кого-то другого было бы настоящим свинством с моей стороны.              — Настоящим свинством с твоей стороны было бросать меня, когда я буквально ничего тебе не предъявлял по поводу студенческого обмена. Когда я тысячу раз тебе повторил, что полгода, особенно осенью, пролетят со свистом. Когда я был по-настоящему счастлив с тобой. Но ты намеренно проигнорировал меня и оборвал всё, что между нами было, — Хан вскипал. К нему уже было приковано внимание парочки соседних столиков, но бывшего стоило опустить до конца. — Как будто заранее готовился найти себе другого, глядя мне в глаза.              — Нет же, Джи, я не готовился найти себе кого-то другого. Я просто хотел дать свободу тебе. Вдруг ты бы не выдержал отношений на расстоянии…              — Ты прекрасно знал, что я бы выдержал. Но спасибо, ведь, освободив меня от себя, ты оказал мне великую услугу. У меня появился тот, с кем мне действительно хорошо, и он не бы устроил драму с расставанием на пустом месте, уезжай он хоть на сто лет. Так что можешь любить меня и хранить мне верность, сколько душе угодно, но у меня всё взаимно с другим человеком, — на выдохе рявкнул Джисон.              — Реально всё взаимно?              Минхо заметно помрачнел. Его плечи опустились, а голос дрогнул, словно новость о новом парне Хана действительно его ошарашила. Но его не было жалко, в конце концов, он заслужил мучиться от обречённости своей судьбы.              — А что, Феликс тебе не рассказывал?              — Он говорил, но сказал, что у вас всё несерьёзно, и как человек твой новый парень вызывает у него опасения… Он ему не доверяет, а ведь Феликс очень проницательный.              В этот момент треснуть захотелось уже Феликсу. Какое право эта веснушчатая морда имела так отзываться о человеке, который вернул Хану веру в любовь. Ноа мог ему не нравиться по причине того, что Ли до последнего надеялся на воссоединение своих ближайших друзей, но вызывать опасения? Хан мысленно поставил себе напоминание высказать Феликсу чуть позже свои претензии.              — Не знаю, что твой дружок навыдумывал в своей пустой голове касательно моего молодого человека, и какие опасения он у него вызывает, но он тысячу раз не прав. Он ничего не знает о том, какой он.              — И какой же он? — В отчаянии спросил Минхо. — Мне интересно знать, какой он для тебя. Он лучше меня?              — О, да. Он гораздо лучше тебя, — Джисон стиснул зубы в недоброй ухмылке. — Думаю, о том, что он меня как минимум не бросал, дважды упоминать не нужно. В принципе, он ничем не похож на тебя. Он высокий как шкаф, белый как снег, прекрасный как картина, родился в девяностом, у него крутая тачка, квартира в Эмбаркадеро, магистерская степень, высокооплачиваемая должность и тело греческого бога. Ах, да, а ещё он следит за трендами и ходит не только в трениках и кофтах.               Минхо не особо следил за модой. Он умел красиво одеваться для значимых мероприятий, будь то представление научных докладов, масштабные вечеринки или свидания с Джисоном в приличных ресторанах, но в повседневной жизни особо об этом не заморачивался, ограничиваясь скудным кэжуалом или спортивным стилем. Честно говоря, Хана это ничуть не раздражало, наоборот, простота некогда любимого им человека позволяла чувствовать себя комфортно и непринуждённо в любой обстановке, но надо же было показать своего нового кавалера в выгодном свете и списать непосредственность бывшего на недостаток.              Поджав губы, Ли выслушал Хана до конца, после чего вынес личный вердикт:              — Но это ведь совсем не твой типаж, Хани.              — А у меня когда-то был типаж? — Джисон вскинул брови в притворном удивлении. — Не припоминаю такого.              — Я думал, я твой типаж.              — Не льсти себе, для меня ты просто капля в море, Минхо.              — Ты сам так говорил.              — Говори-Л. Это прошедшее время. Что-то, что происходило в прошлом, — вздохнул Хан, — там, в прошлом, осталась моя вера, что ты — мой типаж, и все мои нежные чувства к тебе.              Минхо закрыл глаза, накрыв лицо руками. Было видно, что ему тяжело, но Джисон вовремя напомнил себе, что ему не так уж и давно было куда тяжелее. Гордость не позволила начать растрачиваться на утешение однажды предавшего все его надежды человека.              Ли ещё немного повздыхал, прежде чем вернуться в реальность, натянув на себя жалкое подобие довольной улыбки.              — Ладно. Ты оставил меня в прошлом, — закусив губу, кивнул он. — Но разве он тебе подходит?              — И почему бы ему мне не подходить?              — Он старше тебя.              — Ты тоже старше меня, но я же с тобой встречался, — пожал плечами Хан, — и вроде не жаловался. До того момента, пока ты меня не бро-              — Но не на десять лет же я тебя старше! — Минхо не дал ему закончить предложение. Видимо, ему было достаточно тяжело в очередной раз за последние пять минут выслушивать всплески бывшего о том, какой он говнюк.              — Два года, десять лет, какая разница? — Джисон развёл руками. — Главное, что с ним я счастлив.              — И он высокий как шкаф.              — Это вообще-то охуенное такое преимущество. Никто ещё не жаловался на то, что партнёр слишком высок. Тем более, когда рост партнёра шесть и четыре.              — Сколько это в сантиметрах?              Сколько бы Минхо ни адаптировался к американской среде, у него всегда вызывали затруднения её системы измерения. Он постоянно просил Джисона с его складом ума, быстро подстраивавшемся к числам, переводить для него дюймы в сантиметры, мили в километры и Фаренгейты в Цельсии. Не то чтобы Хан считал всё это в уме по мудрёным формулам, он просто имел чёткое представление о мерах, поэтому его ответы всегда были близки к реальности.              — М-м-м, вроде сто девяносто два.              — Хани, ну это же пиздец.              — С чего бы вдруг? — Равнодушно спросил Хан.              — Ты очень маленький на его фоне. Крошечный. Песчинка. Хотя в отношениях со мной ты любил надевать кеды на платформе, чтобы мы выглядели примерно одинаково. Ты же любишь быть примерно одинаковым с любимым человеком во всех спектрах отношений. Я же знаю это. И я знаю, что он это в тебе всеми силами подавляет. Это неправильно.              — Дай угадаю, это тебе тоже Феликс наплёл.              — Возможно…              — Что именно он тебе наговорил?              Хану нужно было знать правду. Он делился многими своими переживаниями с Феликсом, но никак не рассчитывал, что друг окажется предателем похуже бывшего, выдав все его секреты, словно это общедоступная информация, достойная быть облепленной скверными сплетнями.              — Я не думаю, что могу вот так взять и всё тебе поведать, — отрицательно покачал головой Минхо.              — Ёбнулся? Вы обсуждали меня и мою личную жизнь. Говори давай, что именно.              — Ладно, — Ли хрустнул пальцами, — Феликс рассказал мне, что твой новый парень вызывает у него подозрения. Он может игнорить тебя по несколько дней, вы ходите только туда, куда он захочет, и только тогда, когда ему удобно, он даже не позволяет тебе менять роль в постели. Он любит, когда ты беспомощен. Он часто зависает в братстве, хотя ты не живёшь в кампусе. Он никогда не остаётся ночевать с тобой, сколько бы ты ни уговаривал. И в своих прошлых отношениях он был пойман за изменой. А ещё, чтоб ты понимал, мне он никогда не нравился, даже когда мы с тобой ещё встречались. И я тебе это говорил, но тогда он был просто заходящим в наш кампус чуваком, и вы не обращали друг на друга особого внимания.              Джисон крепко сжал кулаки.              — Так, во-первых, Ноа посещает собрания братства, потому что он его спонсирует, и он должен знать, как обстоят дела. И ты, и твой ебучий Феликс это понимаете, но намеренно игнорируете. И, да, мы не можем проводить с ним столько времени, сколько я захочу, потому что он, блять, работает. У него очень много работы, он каждый день встаёт в шесть, чтобы к пол девятому прийти в офис, он не может просто так оставаться ночевать у меня, потому что от меня ехать долго. Зато я часто могу оставаться у него, смекаешь? А то, в каких позициях мы занимаемся любовью, тебя вообще ебать не должно.              — Тогда почему он до сих пор не предложил тебе съехаться? Чтобы жить вместе с тобой в его квартире, чтобы ты всегда был рядом, почему?              — Потому что он ценит мою независимость, кретин!              — Поэтому ли? — Усмехнулся Ли. — И ты никогда не находил в его квартире упаковок от доставки еды с чеком о заказе «романтического сета на двоих», который ты с ним никогда не ел?              «Я придушу Феликса, когда вживую увижу», — подумал Джисон, пока восстанавливал в голове цепочку умозаключений, которую выстроил, пока искал в тот день аргументы в пользу верности своего молодого человека.              — Он тогда зависал за приставкой со своим друганом-коллегой, который гетеросексуален до нечеловеческой степени и помолвлен. Романтический набор они заказали только потому, что у Ноа был купон на скидку. Он точно мне не изменял. Он на это не способен, — Хан выдержал короткую паузу, уточнив, — больше не способен.              — Такой успешный и обеспеченный парень собирает купоны? Не смеши меня.              — Может, он поэтому такой успешный и обеспеченный, потому что знает цену деньгам и умеет экономить? — Бросил Хан.              — А ещё ты никогда не находил у него дома чужого кейса под эирподсы с миленьким чехлом, который явно принадлежит не ему?              «Я придушу Феликса так, чтоб он помер».              — Это был кейс его мамы. Она забыла его, когда приезжала навестить Ноа.              — Неожиданно приезжала из другого штата всего на пару часов? — Минхо хмыкнул. — Как по мне, в таких случаях остаются хотя бы на уикенд.              «И скормлю труп свиньям».              — Его мама очень сумбурная женщина, только и всего. Да и живёт она недалеко от границы Невады и Калифорнии и доезжает меньше, чем за четыре часа.              Хан никогда раньше не встречался с мамой своего парня, но по его рассказам и фотографиям смог составить достаточно чёткое представление об этой женщине. Она действительно была не от мира сего, сыну часто приходилось срывать свои планы, чтобы съездить к ней в Гарднервилл только потому, что ей внезапно захотелось увидеть его личико, посмотреть вместе на горы и сходить на ягодную ферму семьи Джейкобс поесть малины и ежевики. Джисон относился к этому с пониманием, Ноа очень дорожил своей матерью, а она, должно быть, была слишком одинока, раз не упускала ни единой возможности увидеться с младшеньким сыном.              — Потому что, помимо сумбурности его мамы, велика вероятность, что он тебе не верен. Заметь, у него были случаи измен.              — Люди меняются, если ты не знал.              — Не думаю, что он изменился.              — Чего ты добиваешься, Минхо? — Строго посмотрел на своего бывшего Джисон. — Даже если бы у нас с Ноа было всё плохо, к тебе бы я ни за что не вернулся. Но у нас всё очень даже хорошо, и Ноа мне верен. А ты в любом случае можешь проваливать.              Ли сглотнул, чтобы избавиться от вставшей комом в горле обиды.              — Джи, послушай, я не хочу тебя мучить и липнуть к тебе со своими ненужными чувствами…              — Так а хули ты тогда меня мучаешь и липнешь ко мне со своими ненужными чувствами прямо сейчас? И нагоняешь пургу на моего молодого человека? Зачем тебе всё это?              Минхо тяжело вздохнул.              — Я понял, что не могу возвратиться в прошлое, не потерять твоего доверия и остаться с тобой… Я правда хотел бы вернуть назад те времена, когда я не показал тебе, чего ты на самом деле стоишь, Джи. Ты так рассчитывал на меня… И сейчас я жалею, что не поставил тебя на первое место, — он трясся, пока произносил эти слова. — Но и он не тот, кто тебе нужен. Прежде всего я хочу, чтобы ты не пострадал ещё больше. Больше всего на свете меня заботит твоё счастье.              — И кто, по-твоему, мне нужен? — Нервно цокнул Джисон. — Вперёд, назови мне мой типаж, который я сам так и не смог определить за все годы своего существования. Ты, похоже, у нас весь такой проницательный, так давай, называй, — он махнул рукой, щёлкнув пальцами, прежде чем добавить, — только, прошу, не перечисляй своих личностных качеств, такого мне точно больше в жизни не надо. Ни в этой, ни в следующей.              — Хорошо, согласен. Тебе не нужен такой, как я, тебе нужен тот, кто будет лучше меня, тот, кто не совершит моих ошибок. Тот, кто не потеряет тебя.              — Ну, Ноа, например, не совершал твоих ошибок.              — Но он тебе не подходит.              — Адекватную причину назвать можешь? Или обойдёшься ложными обвинениями, которыми тебя Феликс напичкал?              — Тебе нужен кто-то, кто будет понимать тебя, говорить с тобой на одном языке…              — Мы прекрасно общаемся на английском. — Фыркнул Джисон. — Или ты сейчас пытаешься выдумать какую-то нелепую метафору в своей пустой голове?              — Вообще, да, я пытался выдумать какую-то нелепую, но очень правдивую метафору. Хотя тот факт, что он не знает корейского, тоже большое такое упущение, как по мне, — Минхо ненавязчиво поправил свою чёлку. — Вы существуете на разных языках. Как в разных мирах. Вряд ли вы это выдержите, пронеся через года.              Ли перешёл черту в тот момент, когда последняя фраза спала с его губ. Вообще, черту он перешёл, когда весь сияющий посмел заявиться в университетский кафетерий прямо к столику Джисона со словами: «Ого, ты осветлился. Тебе очень идёт», и позволил себе огладить его волосы после всего произошедшего, а затем начать расспрашивать о прошедшем семестре, пока Хан смотрел на него как на явившееся из могилы привидение. Но тогда у младшего ещё оставалась хотя бы капля выдержки. Теперь и она иссякла.              Ёбаный мудак. Какой же Минхо мудак.              — Заткнись. Заткнись! Просто нахуй заткнись! — Джисон накричал на него так, что Минхо вздрогнул, наконец-то сомкнув губы. — Ты ничего не знаешь о нас. И, кстати, мой первый язык английский, и он мне роднее корейского. Не надейся, что наша болтовня на корейском хоть что-то для меня значила, помимо тупой общей фишки! И язык, на котором мы общаемся с Ноа, мне куда ближе! Он хотя бы не говорит с дурацким смехотворным акцентом, как ты!              — Я… я не знал, что ты считаешь мой акцент смехотворным…              Это подействовало на Хана как отрезвляющий, вылитый прямо на голову ушат воды. Он пал слишком низко, даже если его довёл до этого приставучий бывший со своими вседозволенными заявлениями.              Стало так паршиво.              Липкое чувство стыда растекалось внутри Джисона, и он тут же пришёл в себя, ощутив острые муки совести.              — Прости, — он нашёл в себе силы поднять взгляд на Минхо. — Но я извиняюсь не конкретно перед тобой, а в общем и целом перед всеми людьми, вынужденными адаптироваться в чуждом им обществе, и, сколько бы усилий они ни прилагали, неспособными полностью в него влиться из-за вещей, которые они не могут и не должны в себе изменять. Это было отвратительно с моей стороны, так отзываться о твоём акценте. Он нисколько не смехотворный и не дурацкий, не думай так никогда. Он замечательный и ценный. Твой акцент — большая гордость, показатель того, какой путь ты прошёл, чтобы нести свою речь на совершенно другом языке, и мне безумно стыдно, что я позволил себе так низко и погано о нём отозваться. На самом деле, я совсем так не считаю.              — Хани, это ты меня про…              — Но я настолько ненавижу тебя сейчас, что не способен сказать о тебе ничего хорошего, — оборвал Джисон, — ты противен мне. Мне неприятно находиться рядом с тобой. Мне неприятно видеть твоё лицо. Мне тошно от того, что ты вернулся. Как ты этого не понимаешь? Я терпеть тебя не могу.              — Джи…              — Просто уйди, Минхо. Оставь меня в покое и просто уйди наконец. Видеть тебя не могу.              Ли горько вздохнул, жалостливо глядя на Хана.              — Ладно… — едва слышимо прошептал он, прежде чем подняться со своего стула и неловко посеменить в сторону выхода.              Джисон проводил его взглядом, дождавшись, когда работающая в обе стороны входная дверь качнётся пару раз и остановится, разделив улицу и помещение. После этого он сложил свои локти на стол, упав в них головой.              Это была тяжёлая встреча.              

Я помню тот день,

Когда ты сказал мне,

Что уезжаешь.

И мечты, которые ты

Оставил позади,

Больше не были тебе нужны,

Как и каждое наше желание,

Которое мы когда-либо

Загадывали.

Jisung Han

      

Твоё драгоценное сердце,

Не могу смотреть,

Как оно разбивается,

Поэтому я закрываю глаза,

Пока ты уходишь.

Могу ли я получить

Ещё один шанс?

Ещё один танец?

Могу ли я начать

Новую жизнь с тобой?

Когда я просыпаюсь,

Всё как в тумане.

Я не спал так долго.

Ты за тысячи миль от меня

С таким одиноким сердцем.

이민호

             На то, чтобы прийти в себя, у Джисона ушло не меньше четверти часа. Одни компашки обедающих студентов сменились другими, а он всё так же продолжал смотреть в пустоту, развалившись на столе. Обрывки воспоминаний о прошлых отношениях долго мешались в голове с горькой обидой, пока он не смог восстановить хотя бы чуточку былого безразличия.              Минхо вернулся, и это полный пиздец. Минхо вернулся, и Хан навряд ли обретёт покой. Минхо вернулся, и это очень даже закономерно относительно начала семестра, но так неприятно. Он возвратился сам и притащил обратно всю прожитую Джисоном боль. Начинать жить заново в то удушливое лето было слишком тяжело, и эту реабилитацию не хотелось проходить с самого начала. На это попросту не было сил.              «Надо будет позвонить Ноа вечером».              «Но сначала надо будет изничтожить Феликса, вот же мелкий обмудок».              Джисон посмотрел на стоявший перед собой поднос с едой. Из-за возвратившегося Минхо он так и не смог нормально пообедать, а теперь у него и вовсе пропал весь аппетит. Ковырять вилкой в своём недоеденном салате больше не хотелось. Сэндвич впитал в себя весь соус, хлеб стал слишком влажным, поэтому Хан завернул его обратно в упаковку, решив перекусить как-нибудь попозже, когда голод замучит. Лёд в пластиковом стакане растаял, разбавив всю желанную терпкость кофе, и напиток лишился своего вкуса, став фактически кофейной водой. Скорым мусором. Джисон всё же немного отпил из трубочки, только для того, чтобы избавиться от сухости во рту, и, поморщившись, поставил стаканчик на место. Гадость. Желания оставаться в кафетерии не было, ему надо было подышать воздухом, пропустив через лёгкие немного влажной январской прохлады, поэтому Хан поднялся со своего места и донёс свой поднос до ближайшей урны, избавившись от остатков пищи.              Он добрёл до университетской лужайки, служившей местом отдыха для студентов в перерывах между лекциями. Сейчас из-за крапающего об асфальтовые дорожки дождя она пустовала. Никому не хотелось сидеть на сырой траве и мокрых скамейках под грузные звуки приближающейся грозы. Джисону тоже не в радость было здесь находиться, но и так скоро идти на последнюю пару желания не было никакого. И так слишком тошно, а учебные стены давят ещё сильнее. Ненависть к бывшему туманила рассудок, и Хан задыхался в ней, подняв голову к небу и ловя ртом между короткими вздохами падавшие дождевые капли.              Какой же испоганенный день.              Ничего не хотелось, только оказаться дома. Завернуться в одеяло и уснуть часов на двенадцать, чтобы мир хотя бы ненадолго перестал существовать. Перегрузиться, чтобы заново начать функционировать. Но был только понедельник, и Хан понимал, что начавшаяся неделя в любом случае выжмет из него больше сил, чем он сможет восполнить.              «Поебать», — решил для себя Джисон, — «прогуляю один раз. Один раз не страшно».              Стоя на остановке и дожидаясь автобуса, который довезёт его до Оушен-авеню, он всё-таки набрал Феликсу. Гадёныша надо было поставить на место.              Череда гудков сменилась лёгким и непосредственным «Вуп-вуп?».              — Феликс, засранец, ты чего наговорил этому придурку про моего парня?! — С первых же слов вспылил Хан.              — Только факты, — преспокойно пролепетал веснушчатый на том конце.              — Это. Не. Факты. Это было осквернением чести и грязной ложью!              — Ну так зачем ты тогда мне рассказывал ложь и придумывал себе несуществующие проблемы? Камо-о-он, это не круто, приятель.              — Окей, ладно, это была не ложь, — устало вздохнул Джисон. — Но это были мои переживания, и я не позволял тебе о них трепаться кому попало!              — Разве Минхо это «кому попало»?              — Он самый главный кому-попало во Вселенной! Самый кому-попальный кому-попало, которого только можно представить. Ты вообще соображаешь, что натворил, или тебе мозги отшибло?!              — Джисон, я просто рассказал ему то, что знаю. Ответил на те вопросы, о которых он спрашивал. Сказал бы мне сам, что твои переживания — это невесть какая тайна, и дело с концом, я б молчал. Но ты ничего мне не говорил.              — А сам ты вообще не чувствуешь разницы между личным и публичным?!              — Нет? А должен?              — Да?!              — Ну сорян, уже ничего не попишешь, — без единого признака сожаления ответил Феликс. — Ща, Джи, погоди немного, — из телефона послышалось копошение, а после протяжные всхлипы. — На, вон, водички хлебни, полегчает.              — Чего?! — Недоумённо переспросил Джисон. — Какой водички?              — Да это я Минхо говорил. Он пришёл в нашу комнату, лёг в кровать и ревёт теперь.              — О, ты в общаге что ли?              — Да, у меня занятия только с завтрашнего дня начнутся.              — А этот придурок чего ревёт?              — Потому что ты сказал, что ненавидишь его.              — Ликси, не на-а-а-адо Хани говорить, — зазвучал из динамика жалобный голос бывшего вперемешку с сердобольным рыданием.              — Поделом ему. Пусть дальше ревёт, — довольствовался Джисон.              — Джи сказал, чтобы ты ревел дальше.              — Х-х-хорошо-о-о, — залился Минхо чередой всхлипов.              «Надо же, послушный какой!».              Вряд ли это было человечно с его стороны, но боль бывшего приносила Хану определённое удовольствие. Создавалось ощущение закономерности мироздания и наличия на этой планете кармической справедливости. На долю секунды даже захотелось развернуться с остановки и всё же пойти на лекцию, но занятие уже началось, а опаздывать, привлекая внимание аудитории, Джисон не любил.              — Ну Феликс, я, конечно, не против, что ты и эти мои пожелания ему растрындел, но меру-то знать надо.              — Да вас хуй поймёшь, хуй разберёшь, чего можно говорить, чего нельзя, заебали. Стоите с Минхо друг друга.              — Мы с этим долбоёбом не одинаковы, — жёстко ответил Хан.              — Не одинаковы, но так друг другу подходите, как подгоревший тост веджимайту.              — Неправда.              — Ты знаешь, Хан, я всегда буду болеть за то, чтобы вы снова были вместе, — уже серьёзно заявил Феликс.              — А ещё ты знаешь, что этого никогда не произойдёт.              — Вот увидишь, Джи.              — Нет. Этого не будет. Я счастлив с другим. Это ты, кстати, можешь болтнуть своему соседу. Разрешаю.              — Знаешь, я по типу личности раньше был борцом, поэтому я буду бороться за ваши отношения, — невпопад усмехнулся веснушчатый.              — А сейчас ты по типу личности кто?              — Тренер.              — Так вот, милый друг, лучше тренируй в себе эмпатию и умение не разбалтывать чужих откровений, а не борись за давно не существующее дерьмо.              — Хан.              — Всё, не могу говорить, мой автобус подъехал, — сбросил вызов Джисон.              И остался стоять на остановке, дожидаясь своего транспорта, потому что другу он соврал.              

***

      Встряхнув вымокшими от дождя волосами, Джисон дважды повернул ключ в замочной скважине, со скрипом отворив просевшую дверь. Надо бы связаться с хозяевами квартиры, чтобы те наняли рабочих, которые её починят, но для Хана подобные взаимодействия всегда были трудным мероприятием, поэтому он откладывал эту процедуру до лучших дней, когда его социальная батарейка достаточно зарядится. В последнее время такого не происходило.              Квартира встретила его бардаком, но уборка сегодня была последним, что его волновало.              Эту квартиру родители снимали ему на протяжении уже трёх с половиной лет, с самого его поступления в Университет Сан-Франциско. Он был благодарен им за это, не каждый студент имеет такую привилегию в виде понимающей семьи. У него она была. Мама с папой серьёзно восприняли его беспокойства касательно жизни в кампусе и желание иметь личное пространство, поэтому с тех пор ежемесячно отстёгивают за арендную плату владельцам дома.              Дом был нисколько не примечательным и двухэтажным, таких по всему городу понатыкано тысячами. Ещё и очень маленьким, со скудной придомовой территорией, состоящей исключительно из газона. Но для Джисона это был самый настоящий рай. Его небольшая квартира из спальни, кухни, бесполезной кладовой и ванной комнаты занимала весь второй этаж, у него был свой лестничный вход с заднего двора, и даже отделённый забором микроскопический клочок земли, куда умещался только один шезлонг, а проём, когда-то лестницей соединявший этажи, был намертво замурован. Нижняя часть дома была полностью занята его хозяевам. Счастьем было то, что они там не жили. Совсем. Переехали по работе на Восточное Побережье, а сдавать незанятую территорию сочли неприемлемым, так как жалели наполненное приятными воспоминаниями место, приезжая в отпускные дни.              Хан мог бы даже изловчиться устраивать у себя небольшие вечеринки, но он этого не делал. Не потому что был отчасти отщепенцем, нет. Просто для отменных тусовок не нужна была едва способная вместить и пятерых человек квартирка, когда в его распоряжении было целое братство.              Он вступил в Сигма Альфа Каппу сразу, как поступил в университет. Сделать это было не трудно, учитывая, что объединение было этническим, и к нему присоединялись исключительно студенты восточноазиатского происхождения. Вообще, членам братства полагалось жить в принадлежавшем ему кампусе и ходить в мерче, но Хан сумел убедить главу принять его в неофиты без соблюдения этих нюансов, дав тысячу обещаний, что будет не менее ценным звеном.              Именно через братство он познакомился с Феликсом, и, что хуже, с Минхо. Если бы не «греческая жизнь», они, возможно, никогда бы не заобщались, ведь все трое учились на совершенно разных направлениях и даже не выбрали в своё время ни одного общего факультатива. Джисон получал степень бакалавра в области экологических исследований, хотел связать будущую профессию с парками и рекреациями, все шутили, что он будущая Лесли Ноуп, такой же нелепый, но прикольный. Феликс мечтал однажды покорить Силиконовую Долину, пафосно презентовать инновационные проекты в элегантном чёрном бадлончике подобно Стиву Джобсу, поэтому вгрызался в свои информационные системы. Минхо же был реалистом, он в своём темпе развивался в сфере международных отношений, чтобы иметь возможность в будущем прочнее связать два мира, между которыми он навечно застрял — корейский и американский.              Причины вступления в братство у всех были разными.              Феликс был чем-то похож на Джисона. Он тоже был корейцем, выросшим не в своей этнической среде. Но американцем он не был — прожжённый австралиец, не боящийся никаких насекомых, орущий «Ои! Ои! Ои!» на каждое брошенное ему «Оззи! Оззи! Оззи!» и хранящий в закромах своего шкафчика по меньшей мере десять банок веджимайта. Прилетел из солнечного Сиднея в не менее солнечный Сан-Франциско, но до посинения доказывал, что океан на родине круче. Особенно сейчас, зимой, когда в Австралии правит бал настоящее лето. В братство он вступил чисто из любопытства, ему хотелось завести знакомства с «настоящими корейцами», то бишь, теми, кто приехал учиться в штаты из «мэйнлэнда». По-корейски он, правда, ни черта не говорил и не понимал, и только с подачи Минхо выучил пару базовых фраз, а на хангыле читал так медленно, что у Джисона закатывались глаза, когда он его слушал.              У Минхо, пожалуй, была самая нелёгкая судьба из всех троих. Он родился, вырос и социализировался в Корее. Он учился там, заводил друзей и котов, занимался танцами, навещал бабушку каждые выходные, он даже не строил планов на будущее, лишь предвкушал его как красивую картинку. Всё шло своим чередом. А потом рухнуло в одночасье, но только для него одного. Соседи и друзья семьи долго чествовали Ли старшего, который благодаря своему упорному труду получил приглашение работать в США в партнёрскую компанию его фирмы. Мнения Минхо никто не спросил, когда родители паковали чемоданы и организовывали перевод сына-подростка в американскую школу. А ведь ему тогда стукнуло уже семнадцать, хотя, если отсчитывать от рождения, как принято здесь, пятнадцать. И всё равно это был не тот возраст, когда налегке можно разменять одну жизнь на другую. Ему пророчили светлое будущее и красивую жизнь, ему даже завидовали, но он так и не понял, что именно в его ситуации было завидным. Он ведь отправляется не в годовой круиз, а в метафорическую мясорубку без обратного билета.              В Корее он оставил и друзей, и танцы, и бабушку, и двоих любимых котов, а также все непостроенные планы на жизнь, юношеские мечты и, наверное, всю свою душу.              Адаптация отняла у него два года жизни. Буквально. Из школы он выпускался, будучи на два года старше большинства своих одноклассников. Зато к тому моменту он выучил английский в совершенстве, пускай и разговаривал на нём с приятным лёгким корейским акцентом, был отчасти приспособлен к местной системе образования, знал Палм-Спрингс, в котором жил, как свои пять пальцев и обзавёлся парочкой приятелей. Но тоска по родине никак не отпускала, ведь за всё проведённое в США время выбраться в Корею ему удалось лишь один раз. Он очень скучал, и об этом знали все.              Выбранное им направление и причины вступления в братство были очевидны — тоска по дому и удушливый страх оборвать все условные нити, связывающие его с прошлым. Очередной удар судьбы только укрепил его веру в то, что вступление в студенческое объединение было лучшим выбором в его жизни. Родители вернулись на родину. Они давно планировали это, но всё ждали момента, когда сын поступит в университет, потому что хотели, чтобы образование он получил именно в Америке. Ради этого отец каждый год продлевал контракт компанией, а вместе с ним и свою рабочую визу и вид на жительство для всех членов семьи. Родители знали, что если вернуться в Корею раньше, то Минхо больше в США не уедет, а это означало бы, что два года адаптации потеряны напрасно. Поэтому и дотянули с возвращением до середины его первого курса. И как бы сильно он ни был зол на маму с папой, перечить старшим он не мог, культурное воспитание и почтительность к старшим не позволяла. Второй раз в жизни ему приходилось прощаться, отправлять родителей и третьего кота, которого завёл уже здесь, в прошлое, а самому оставаться одному, стоя на пороге Великого Неизвестного. И только членство в братстве, где в холодильнике всегда есть кимчи и другие всевозможные панчханы, где всегда можно услышать родную речь и перебрасываться локальными шутками, спасло его от полного выгорания.              Первое время Минхо было больно. Джисон тогда впервые увидел его, тогда ещё своего друга, плачущим. А проклятый Феликс почему-то справлялся с утешением своего соседа лучше Хана, хотя это Хан умел говорить по-корейски, это Хан мог заварить самый вкусный рамён, и вообще, это к Хану должен был тянуться Ли в первую очередь, прямо как утопающий к спасательному кругу. Ревность тогда Джисон тоже испытал впервые, начав подозревать, что симпатию к Минхо он испытывает несколько не дружескую. Но именно Феликс был тем, кто не знал личного пространства, не боялся обнять и не стеснялся поделиться тем, что разделяет печаль Минхо, ведь он тоже скучал по дому. Не по Корее, конечно, а по своей родной красной пустыне. И что тогда мог сделать Хан? Сказать, что скучает по Иллинойсу? Полный бред. Его тоска не была такой же валидной.              Он в этом ключе вообще не вписывался в атмосферу Сигма Альфа Каппы.              Джисон действовал исключительно из заботы о своём карьерном будущем, формировал очередной столп для безупречного резюме. Членство в братстве не только обеспечивало ему дополнительные учебные баллы, повышая студенческий рейтинг, но и подкидывало плюсиков в карму, всё-таки иногда они занимались благотворительностью, сбором средств на общественно-полезные миссии, участвовали в студенческом профсоюзе и обеспечивали дружественную среду для всех учащихся. Под дружественной средой, правда, подразумевались постоянные массовые попойки, на которые заявлялась половина университета, но красивым словцом из любого дерьма можно было сотворить конфетку. Так и они в братстве, сначала спаивали людей подогнанной китайцами семидесятиградусной байцзю, а сразу после — лёгким сожду, да так, что весь студенческий городок был сплошь и рядом заблёван, а потом получали от университета очки в копилку общественных достижений.              Самое смешное — с Минхо Джисон познакомился именно на такой тусовке, самой первой, что он застал на учёбе. Старшие ребята организовали посвящение для новичков, в ту ночь алкоголь лился фонтаном, а фейерверки стреляли ввысь. Было весело, но Хан настолько сильно перебрал с шотами, что отдалился от бушующей возле костра толпы студентов и залился в истерике под растущим рядом с кампусом пальмовым деревом, потому что по пьяни забыл, где находится его дом. Тогда, в состоянии опьянения, он и не надеялся, что кто-то придёт к нему на помощь, и, хотя августовские ночи были достаточно тёплыми, готовился умирать от одиночества и обморожения, так никем и не замеченный. Безнадёга пробирала до костей. Поэтому он сначала орал что есть мочи в ствол пальмы, а потом долго не мог отдышаться.              Каким же было его удивление, когда к нему неровной походкой подковылял какой-то парень с посоловелыми глазами и бухнулся рядом, нагло взвалив свою голову на плечо Хана.              — Такая охуенная ночь, — сладко пробормотал он, зевая, — давно я так не веселился, как сегодня.              В акценте парня Хан уловил говор своей матери. Джисон промолчал, подавляя нервные звуки своего прерывистого плаксивого дыхания. Нет, он ещё не плакал, но готов был начать в любой момент.              — Эй, парень, ты чё, плачешь? — Незнакомец обеспокоенно поднял голову и, не спросив разрешения, развернул лицо Хана к себе. — Вроде пока нет. Но выглядишь хуёвенько. Что с тобой случилось? Перепил? Тебе плохо?              — Я забыл, где я жив-у-у-у, — всё-таки пропищал Хан под давящим взглядом парня.              Незнакомец усмехнулся по-доброму и похлопал его по спине.              — Так вот же наш кампус, глупенький, — он кивнул в сторону красного кирпичного строения. — Сейчас ты успокоишься, и я отведу тебя спать. Ты в какой комнате живёшь?              — Я там не живу-у-у.              — О, так ты не из братства Сигма Альфа Каппа?              — Из братства.              — Пиздец ты перепил, — вынес вердикт незнакомец. — Настолько, что даже забыл, что живёшь в общаге.              — Да не живу я там! — Прикрикнул Хан. — Я в другом месте живу.              — В другой общаге? А в какой? Помнишь примерно, в какой части студгородка она находится?              — Я вообще не живу в общаге, у меня есть до-о-ом.              — Ого, ты местный? Таких тут редко встретишь.              — Нет, я просто снимаю жильё в городе.              — Вау, приятель, а ты у нас богач, — подколол Джисона незнакомец, легонько ткнув пальцем в бок.              — Неправда, я не богач, но я так хочу домо-о-ой, я не хочу спать на газоне-е-е-е, — продолжал изнывать Хан.              Незнакомец тихонько хихикнул, обнажив в улыбке свои похожие на кроличьи зубы.              — Эй, богатей, неужели ты думаешь, что я позволю тебе спать на газоне? Ну-ка, давай-ка мы с тобой поднимемся, — он обхватил рукой туловище Джисона и, кряхтя, потянул его вверх.              У Хана осталось не так много воспоминаний о той тусовке. Зато он навсегда запомнил утро после неё.              Он проснулся в неизвестном ему месте от невыносимой жары, потому что спал полностью в одежде под тяжеленным одеялом и с каким-то непонятным опухшим красавчиком с идеальным носом под боком. Голова раскалывалась. На соседней кровати в другом углу комнаты по-турецки сидел молодого вида парень с россыпью веснушек на лице и наблюдал за ним. Когда их взгляды встретились, паренёк приветливо помахал, сразу же приложив к губам указательный палец, как бы объясняя, что разговаривать вслух не стоит, чтобы не разбудить спящего красавчика, пускавшего слюни на плечо Джисона.              Со спящим красавчиком, оказавшимся Минхо, у него не сложилось любви с первого взгляда. Сейчас сложно было даже вообразить, что для того, чтобы открыть друг другу свои чувства у них ушёл почти целый год, слишком уж яркой парой они стали с первого дня своих отношений. Джисон признался первым, хотя именно Ли был тем, кто вывез его той ночью на пустой пляж смотреть на луну и непроглядную чёрную бездну океана, которой не было конца и края. Просто у него тогда не хватило духу признаться, и Хан вынужден был взять инициативу в свои руки.              Это было началом совершенно новой главы в жизни Хана. Но как бы красиво эта глава ни началась, закончилась она слишком уж плачевно и прозаично, чтобы вспоминать о ней даже как о приятном опыте. Это скорее старая неизлечимая травма, дающая о себе знать в самый неподходящий момент.              Грёбаное братство, грёбаное посвящение. Если бы едва окончивший школу Джисон не пёкся так о своём будущем, ничего этого бы не случилось. И, наверное, так было бы куда лучше для него. Досадно, что время нельзя повернуть вспять.       Грядущий Лунный Новый год предвкушал стать очередной мертвецки пьяной вечеринкой, только вот в этот раз Хан не знал, как он сможет её пережить, если рядом будет расхаживать бывший. Самое болезнетворное ожившее воспоминание юности, скребущее кошачьими когтями по сердцу, вероятно, будет всего в полуметре от него. Оставалось лишь надеяться, что у Минхо хватит совести не приближаться к Джисону и не усугублять положения.              Чёртово братство, гореть бы ему сейчас синим пламенем.              В голове назойливо вертелась одна единственная мысль. Минхо вернулся.              Он вернулся, и почему-то хочет обратно к Хану. Какая ирония, Хан обратно совсем не хочет. Ему просто не хотелось наступать на те же грабли, испытывать те же яркие чувства, чтобы потом лечить то же разбитое сердце. Потому что вряд ли ему повезёт во второй раз, и в его жизни появится второй Ноа, способный отвлечь от печалей. Отношения с ним не были похожи на отношения с Минхо. Ноа не заваливался к нему в дом, потому что соскучился, не устраивал сумбурных свиданок, не кричал о своей любви, не держал за руку в людных местах. Джисону этого, по правде говоря, не хватало, зато молодой человек всегда давал дельные советы вместо пустых обещаний, снабжал любыми материальными хотелками, был галантен и учтив. Завидный жених, иначе и не назовёшь. Он не любил его так же сильно, как когда-то любил Минхо, да ему и не было это нужно. Джисон нуждался лишь в стабильности, в ком-то, кто не оборвёт одним днём выстраиваемое годами. А если и оборвёт — так же больно не будет. Хорошо, что хотя бы об этом Феликсу он не поведал. Пускай веснушчатый думает, что сердце Хана безвозвратно отдано Ноа, и печально докладывает об этом своему нерадивому соседу.              А Минхо пускай и дальше мучается. Приятно было узнать, что отказ Джисона довёл его до слёз на общажной кровати. Вообще, самопровозглашённые психологи учат прощать и отпускать своих бывших налегке, но месть же всегда слаще душевного успокоения.                     

Много думаю о тебе

В последнее время.

Завтракал ли ты в одиночестве,

Как это делал я?

Разве это плохо, если я надеюсь,

Что ты всё ещё сломлен?

Что ты не нашёл

Свою рыбку в океане?

Плохо ли это?

Jisung Han

      

Я знаю, это я тот глупец,

Из-за которого всё закончилось.

Я знаю, это я тот глупец,

Который теперь сожалеет.

이민호

             Джисон доволокся до кухни, бросив в холодильник свой несъеденный за обедом сэндвич. Хотелось поесть чего-то горячего, но не мучиться долго с готовкой. В его кухонном шкафчике был острый рамён, казалось бы, завари его, добавь яйцо, посыпь тёртым сыром, нарежь немного овощей на закуску и подкрепись. Если бы всё было так просто… Но корейская еда сейчас ассоциировалась с Минхо. Ни с родителями, ни с самим собой, ни с кем-то другим из братства, ни даже с Ноа, добродушно заказывавшим ему доставку из паназиатских ресторанов, когда Хан дулся из-за того, что тот опять отменил встречу. Только с Минхо. Этот поганый чёрт вернулся и неумышленно умудрился отнять у Джисона не только хорошее настроение, но и еду.              Надо было как-то отвлечься, поэтому Джисон не нашёл ничего лучше, чем позвонить своему парню. Ноа не сразу ответил на звонок, оставив Хана висеть на линии добрые две минуты.              — Слушаю, — после продолжительных гудков послышался глубокий голос молодого человека.              — Привет.              — Да-да, привет. У тебя что-то срочное?              — Даже не назовёшь меня конфеткой?              Ноа всегда называл его своей конфеткой. Джисону не нравилось это прозвище, он считал его приторно-кринжовым, но это была форма выражения ласки его парня, и именно сегодня он ожидал её услышать.              — Не могу много говорить за рулём. Неудобно.              — Переключи меня на аудиосистему. Удобнее будет.              — Не могу.              — Ты не один что ли?              — Угу, — промычал Ноа.              — А с кем?              Ноа почему-то промолчал, Хан списал это на возможный манёвр на дороге, поэтому попробовал выстроить свои догадки:              — С коллегами?              — Угу.              — Понятно… Куда едете?              — Поужинать.              — А-а… ясно. А у меня тут бывший прикатил, представляешь? Он испортил мне всё настроение. Я обедал, а он как из ниоткуда заявился ко мне и…              — Мне неудобно сейчас говорить, давай обсудим это позже.              — Ладно, — вздохнул Хан, — тогда пока?              — Ага, пока, — по звукам можно было понять, что Ноа собирался нажать кнопку сброса, — мам.              — Мам?! — Переспросил Джисон, но телефонный вызов уже был завершён.              «Почему он назвал меня мамой?».              В этом не было никакого смысла. Вряд ли Ноа мог спутать Джисона с шестидесятилетней женщиной, да и вряд ли бы сама мама стала жаловаться сыну на возвращение противного бывшего. Возможно, мама была с ним в машине, но и это смысла не имело. Зачем бы тогда Ноа стал врать Хану, что он с коллегами? И почему он не мог нормально разговаривать с Джисоном, когда ехал с коллегами, если он не скрывает на работе своей ориентации, и все знают, что он состоит в отношениях… Почему так обрывисто разговаривал? К периодической холодности молодого человека Хан уже привык, но эта ситуация казалась странной. Ничего не вязалось.              Подумав, что накручивание себя безрадостными подозрениями никому не пойдёт на пользу, Хан решил немного позже напрямую расспросить обо всём Ноа, а пока что отвлечь себя горячей ванной, чтобы условно смыть с кожи липкий осадок прожитого дня.              Водные процедуры под любимую музыку из портативной колонки заметно расслабили Джисона. Разбавили тоску, подарив приятную сонливость. Пускай вечер только начинался, он уже планировал спрятаться от всего мира в кровати и уснуть пораньше, добив себя Ютубом. Нелёгкий семестр только стартовал, и поэтому стоило сполна полениться в пока что не забитые грузной учёбой дни.              Высушивая волосы полотенцем, Хан ещё раз оценил царящий в его квартире хаос. Всё было даже не так плачевно, просто вещи кое-где раскиданы, посуда не вымыта с позавчера, и пыль на полках. Терпимо. С такими порядками можно было протянуть ещё пару дней. Поэтому он с чистой совестью переоделся в тёплую пижаму, погасил лишний свет, оставив один ночник, и завернулся в пуховое одеяло.              Дождь барабанил по своду крыши. Выпадение осадков не редкость для зимнего Сан-Франциско, но в этом году случилась настоящая аномалия. Это происходило почти каждый день на протяжении уже двух месяцев и порядком поднадоело. Синоптики предсказывали, что ситуация не изменится до марта. Так и до депрессии недолго было себя довести, но Хан не унывал. Затяжные зимние дожди в Калифорнии знаменовали грядущее неподвластное никакой горячи весеннее чудо. В этом году точно произойдёт Суперцветение. В последний раз оно случалось пятнадцать лет назад, весомый срок, многократно усиливающий его феноменальность. Джисон никогда раньше не видел Суперцветения, только разглядывал картинки с ним в Интернете. В этом году его давняя детская мечта вживую соприкоснуться с дивным природным явлением должна осуществиться любой ценой. Он уже поставил себе цель.              Хан поднял с пола валявшуюся там подушку для удобного просмотра видео с мобильных устройств в лежачем положении. Она представляла собой мягкую накладку для шеи и продолговатый штатив для телефона. И поскольку Джисон больше всего любил лежать именно на спине, он считал приобретение этой адской махины самой ненапрасной покупкой в своей жизни.              За два с половиной часа он успел посмотреть один небольшой подкаст, два видео от National Geographic, и начал было новый нетфликсовский сериал, но он оказался слишком нудным, и разморенный Джисон, зевнув, закрыл его и снял с себя причудливую подушку, переляг на нормальную. Хотелось уснуть, он достаточно умаялся за день и ни черта не поел, но взгляд предательски пал на окно, за которым шумел нескончаемый зимний дождь. Вернее, на небольшую трещину на окне, которая за полтора года чудом не разрослась до больших масштабов. Это он её оставил.              Минхо были неведомы телефонные звонки, он никогда не строчил сообщений в чат, уведомляя о своём прибытии, когда заявлялся на порог дома Джисона. Дверной звонок не существовал для него как явление, этот вредитель не удосуживался даже банально постучаться. Зачем ему все эти телодвижения, когда можно зачерпнуть горстку мраморной крошки с клумбы и швыряться камнями в окно. Хан же миллионер, вставит новое, он же не будет жить полтора года с трещиной на стекле, нет-нет. Ни в коем случае.              Для хозяев дома уже давно была заготовлена фантастическая история о влетевшей клювом птице.              Зачем этот придурок кидался камнями в окно, было известно одному только богу, но, когда они с Минхо ещё были в отношениях, Джисон это искренне любил. Это было романтично, Ли сначала бросал свои камни, а потом кричал: «Эй, красавица, сбрось свои волосы!», и Хан вёлся на это как наивный школьник, хотя и демонстрировал порой наигранный снобизм. Вообще, у Минхо было два девиза по жизни, первый, официальный — «Давайте хорошо кушать и хорошо жить», и второй, негласный — «Уебусь, но своего добьюсь». И ведь иногда реально добивался, проклятый.              Когда в этот вечер Джисон услышал лёгкий стук в окно, он подумал, что у него случился глюк на почве реминисценций о бывшем. Когда звук повторился во второй раз, он осознал, что это была реальность.                     

Хожу вокруг да около,

Кидаю камни в твоё окно,

Но я не могу забыть тебя.

      

이민호