L'Arte

В коридорах университета холодновато и тихо. Так и хочется ненадолго застыть у высоких окон и наблюдать за двором, который потихоньку усыпает легким снежком. Тот уже завтра, возможно, растает и не оставит о себе даже воспоминаний. Но пока что небо заволокла однородная серая пелена. В такую погоду хочется пить горячее и кутаться в одеяло, а не учиться или устраивать просмотр. И уж точно не сидеть в библиотеке. Когда Ли Феликс заходит в нее — он уже заранее понимает, что неизбежно уснет. Здесь тихо, монотонно и камерно, несмотря на то, что помещение университетской библиотеки очень большое, двухэтажное. Между полками и в зале почти не шныряют студенты. Конечно, до сессии еще далеко, чего бы им тут делать, не так ли? Феликс обреченно вздыхает и потирает затылок. За книгами ему придется провести не один день. Стилизация — дело непростое, ему нужно будет изучить немало материалов, большинство из которых найти в интернете практически невозможно, так что дома не позанимаешься. Но ничего. Он подготовился к своей нелегкой участи. — Есть эти книги? — пока библиотекарь ходит по секциям, отбирая выписанные на листке материалы, Феликс кладет на один из столов в дальнем углу скетчбук, переносной органайзер и обычные листы бумаги. Но, когда на этот же стол с грохотом ложится стопка толстенных книг, он понимает, что рядышком определенно требуется поставить кофе. Иначе он сойдет здесь с ума. — Большое спасибо! «Да уж, спасибо», — мысленно фыркает Феликс в спину библиотекарю и падает на стул. Перспективы пугающие. И все-таки ради учебного проекта придется это все изучить, научиться рисовать в нужной стилистике и в итоге написать сопроводительный текст на сорок пять страниц. Стилизация — определенно не его тема. И вообще классическая живопись. Нет, он уважает наследие и историю, и все же пытаться повторить за кем-то ему самому кажется несколько странным: ведь это уже будет не он. Феликс предпочитает строгую геометрию, форму, объемы в пространстве, больше заинтересован в единых ритмах и пластике архитектурных сооружений, чем в мягких природных линиях, типах мазков и обнаружении закономерностей между двумя натюрмортами или двумя портретами. Габриэль Компанарио ему куда интересней Рафаэля Санти, чистая четкая техничность хай-тека интересней эстетики человеческого тела. На страницах его скетчбука мелькают десятки набросков — урбанистический скетчинг куда ближе сердцу и руке, чем то, чем сейчас придется заниматься. Ох уж это искусство 14-16 веков. Еще и итальянцы. Нелегкая доля… Чтение идет тяжело. Даже непонятно, это вина автора, что он так сухо и уныло подает информацию, словно историческую справку, без изюминки и капельки живости, или в принципе текстовая жвачка с таким трудом поддается восприятию. Феликс покусывает губы и вместо повторов линий с шедевров мировой живописи бесконтрольно чертит исключительно строгие линии, тут же закругляя на манер сецессиона и создавая переходы. Скетчи выходят из-под руки сами собой, на них даже не приходится смотреть, но с каждой страницей книги пустая страница для заметок все больше и больше заполняется беспорядочными, но ровными набросками зданий. Проходит несколько часов, прежде чем Феликс поднимает осоловелый мутный взгляд от книги. Соображать слегка тяжеловато, и на месте держит только упорство. Мозг требует срочно отвлечься на что-угодно-ради-бога-пожалуйста, и расфокусированный взгляд выбирает своей жертвой зашедшего в библиотеку молодого человека. Сонливость и усталость как рукой снимает, Феликс приходит в себя почти сразу, даже прищуриваясь, чтобы получше разглядеть. У незнакомца чертовски красивые изящные черты лица, а еще такой взгляд… Будто в темных окнах небоскреба отражаются огни ночного города. Парень берет пару крупных томов, явно тоже по искусству, и отходит ближе к свету, присаживаясь на один из подоконников и открывая первую книгу. Феликс не может не отметить, как хорошо это смотрится: его мягко очерченная фигура на фоне строгих форм окна и корпусов университета на заднем плане. И сам не понимает, как набрасывает все небрежными острыми штрихами. Так Он впервые появляется на страницах скетчбуков Ли Феликса. Он и здания. Феликс еще долго задумчиво повторяет очертания корпусов, прорисовывая их все четче и четче, пока даже затемненный силуэт на их фоне не блекнет. На следующей неделе Феликс снова Его видит. Он берет почти те же книги и снова садится у окна. Необычный профиль, мягкий и одновременно точеный, плавный и острый. Наметками, быстро, пока не упустил — Феликс снова фиксирует образ этого незнакомого парня, еще больше затемняет штрихами сдержанные формы позади, намеренно уделяя им больше внимания. Он приходит не каждый день. Но всегда, когда появляется, Феликс ощущает, насколько легче ему становится заниматься. Это как будто работать вместе, сидя рядом, когда каждый делает свое задание. Пока этот парень в библиотеке — научные и учебные искусствоведческие тексты идут легче, воспринимаются лучше. Наконец-то получается ухватить мысль, тезисно выписать нужную информацию, прикинуть формулировки выводов и, главное, получается самому начать делать наброски. Вместо углов — изгибы, вместо острых теней на фасаде — тени по окружности, вместо геометрии — плавные переходы. В скетчах появляется совсем иная жизнь. Не жизнь зданий, архитектуры, улицы, города, не десятилетия статичности, а жизнь живого существа, мгновение. Завитки лепестков похожи на завитки волос, углы тела научены выработавшейся привычкой рисовать легкий изгиб скул, выразительность линий рельефа набита постоянной проработкой четко очерченных губ. Феликс даже не очень помнит день, когда впервые просит у библиотекаря те же книги, что только что брал человек до него. Некоторые из томов полного собрания сочинений Рёскина, пьесы Шекспира, «Божественная комедия». История искусств, история мировой живописи, история итальянского искусства в эпоху Возрождения, викторианская живопись, история стиля модерн, искусство прерафаэлитов, живописная техника прерафаэлитов, поэтический мир прерафаэлитов. С Рёскином Феликс хорошо знаком по трудам об архитектуре, а вот все другие материалы он листает страница за страницей, изучая то, что с таким интересом читал Он, и рассматривает маленькие копии полотен на разворотах. Некоторые даже узнает. По цветам и общей композиции — даже издалека было заметно, на каких страницах Он останавливался особенно надолго. И не удивительно. Эти работы прекрасны? «У тебя хороший вкус». Это единственное, на что решается Феликс, когда вкладывает четвертинку листка между страниц, как закладку. Подпись и крохотный скетчик: набросок одной из фигур с картины, на которой так надолго порой останавливается чужой взгляд. А на реакцию Феликс смотреть не решается. — Ты хочешь сказать, что пялишься на него уже минимум три недели, и даже не подошел спросить, как его зовут?! — восклицает Уен слишком громко, когда Ли имеет неосторожность обмолвиться об этой ситуации, поэтому приходится срочно утащить этого мистера «И ничего я не ору» за угол коридора. Так весь универ узнает! — Шшш! — Феликс хмурится и цокает языком. — Ая, хен, ты чего такой шумный. Зачем мне к нему подходить? Я и так на сталкера похож. — Ой можно подумать, что от чтения его книг ты меньше похож на сталкера, — в ответ друг лишь прищуривает хитро свои лисьи глаза и широко улыбается. — Мне выяснить, кто это? Ты же знаешь, ради своего малыша я… — Нет! — Это Пак Сонхва! — у Феликса аж в ушах звенит, когда Чон Уен налетает на него в коридоре через пару дней и с размаху стискивает. — Твой таинственный красавчик — наш староста Пак Сонхва! — Чего?.. С чего ты взял? — Того! — Уен отпихивает его на лавку и падает рядом, весь светясь, что лампочка. Вид у него такой, будто он откопал древнюю цивилизацию, не меньше. — Библиотека, прерафаэлиты, Рёскин, крашеные волосы, все один к одному. Проще простого — Пак Сонхва! Ёнбок смотрит на товарища с сомнением, мотает головой. Он кое-что слышал про Сонхва: кафедра теории и истории искусства поет ему дифирамбы, любимчик педагогов, вечно везде делает доклады и руководит проектами, «добрый и ужасно занудный» — цитата — староста курса Уена… — Тем не менее, тебе понадобилось несколько дней, чтобы понять? — Феликс дергает бровью и нервно постукивает пальцами по корешку скетчбука. Уен мгновенно его вырывает и распахивает в центре, тут же изрекая многозначительное «ага». Его палец утыкается в четко проработанный до мельчайших подробностей рисунок губ. Феликс стремительно заливается краской и выхватывает свою работу обратно. Чертов беспардонный Чон Уен. — Что еще за «Ага»? — Это его губы, — Уен звучит так, словно с секунду назад полностью познал мир, а улыбка расплывается до угрожающего широко. — И когда ты успел подобраться так близко? Ты же говорил, что ни разу к нему не подходил. И, черт, Ли Феликс, ты что, втюрился?! — Н е т! «А может и правда», — Феликс пытается распробовать и развить эту мысль, когда ловит себя, совсем неожиданно, за тем, что бездумно, автоматически рисует Сонхва по памяти практически на всех возможных страницах, даже если погружен в чтение. На обычной бумаге, на чертежной, на акварельной, в альбоме, скетчбуке и в клетке конспектов, на оборотках докладов, на полях книг, которые читает он. Или которые читает Сонхва. Набросками его лица, волос, шеи, фигуры, рук — изрисовано все, что попадается под руку. Подобная навязчивость собственных мыслей начинает пугать. Но Феликс лишь пользуется этим. «На следующей неделе будет холодно, одевайся теплей» «Ты смешно хмуришься, когда читаешь» «У тебя музыкальные руки. Ты играешь на каком-нибудь инструменте?» «Россетти любил вомбатов. Вот тебе один из них» «А ты знаешь, что на многих полотнах прерафаэлитов одна и та же натурщица — Элизабет Сиддал?» «Скоро весна. Тебе нравится, как цветет вишня?» «Между прочим, Рёскин утверждает важность природы, а ты все время здесь… Прогуляйся с книгой?» «Знаешь, за старым зданием университета есть небольшой садик. Загляни туда как-нибудь» Эти короткие надписи, записки, небольшие скетчи вещей и предметов, и даже маленькие акварельные цветочки на плотной бумаге — все это оказывается в книгах, которые Сонхва то и дело берет для чтения. Феликсу нравится наблюдать, как на его лице расцветает улыбка. Сонхва никогда не оглядывается, не ищет взглядом отправителя посланий, кажется, стараясь быть корректным по отношению к нему. А может просто воспринимает как игру от друга по переписке: записки совсем невинные. И он неизменно забирает их с собой. С какого-то момента он начинает появляться со стаканом с кофе. Феликс смотрит, как Сонхва разламывает бумажные пакетики сахара и один за другим высыпает их в напиток, помешивает, а затем пьет. Очень много сахара. Очень сладкий кофе. Сонхва с каждым днем начинает выглядеть все более сонным и берет все больше книг. «Ты сегодня выглядел устало…» «Надеюсь, ты не забываешь заботиться о себе» «Пожалуйста, не забывай пить воду» Такое общение совсем привычно, Феликс даже и не контролирует себя, когда вкладывает бумажки в давно вдоль и поперек изученные книги. Теперь он начинает иллюстрировать свои записки с намеком: стакан кофе, бутылка воды, мягкая подушка, пышный маффин с кремом, зонтик. Сонхва улыбается чуть блекло, когда вертит в пальцах листки с рисунками. Ярче — когда Феликс один-два раза в неделю подсовывает в книги копии своих переработок известных полотен для учебного проекта. За это время он неплохо поднаторел и уже почти уверенно рисует в стилистике, которую успел изучить. Но постепенно среди страниц появляются и другие копии. «Ромео и Джульетта» идут первыми. За ними «Безжалостная красавица». Композиция «Подвига рыцаря». Динамика позы «Волшебницы Шалот». Узнаваемый жест руки на рукояти с «Акколады». Порыв ветра в «Борее». Вместе с этими работами, кажется, оживает и Сонхва. На щеках наконец-то снова появляется румянец, на губах — прежняя сияющая мягкая улыбка. А еще такой взгляд… Будто в темных водах «Офелии» постепенно тают незамеченными легкие белые цветочки. Феликс все чаще и чаще рисует эти глаза. Однажды, когда за окнами все окончательно зеленеет и пронизывается солнечными лучами, вместо привычной книжной записки на подоконнике появляется стакан с кофе. Очень сладким. Феликс дочитывает последнюю из необходимых книг по Возрождению и пролистывает статьи. Все готово, осталось свериться с другими источниками, дополнить парой цитат, возможно добавить несколько штрихов и деталей в собственные проектные стилизации — и все будет идеально. Предварительный просмотр проекта прошел на отлично, руководитель высоко оценил проделанную работу и сделал лишь несколько замечаний. Над ними Феликс и трудится в тот момент, когда на стол перед ним тяжело опускаются две книги. Толстый, распухший от сотни вклеенных бумажек блокнот и запечатанный новенький скетчбук, в точности как у самого Феликса. — Нарисуешь мне здание в стиле хай-тек? Или ту улочку у общежития? Феликс вскидывает взгляд. И тонет в темном ночном небе, полном звезд.