1. способность к перевоплощению в змею (частичное/полное)
2. людоедство
3. крайне сильный нюх
4. повышенная чувствительность к температуре воздуха
5. использование стихии Пиро без видимого наличия Глаза Бога
6. зрачок в форме звезды
Прикусив кусок карандаша, Зандик вчитывается в написанные им строки и понимает, что даже в этом коротком списке его пытливый мозг находит дыры, мешающие сложиться целостной картине. Он чувствует себя слепым и глухим от осознания того, что прямо сейчас у него нет ответов на свои вопросы, и жажда узнать больше захватывает его мозг. Кажется, Сохре перед смертью назвала его безумцем. Но разве можно устоять перед такой прекрасной загадкой, как абсолютно новый вид? Можно ли не поддаться соблазну постигнуть очередную тайну мироздания, когда олицетворение этой тайны сидит рядом с ним и греет чешую на солнце? Из Зандика вырывается смешок, и он случайно откусывает кусочек карандаша. Отплевываясь, учёный снова смеётся, прижимая к себе дневник, и никак не реагирует на недовольное шипение Эмблы, которая явно хотела посидеть в тишине. — О чёрное солнце и великие мудрецы, за что мне это!.. — ругается нага, когда смех учёного переходит в истерику, и поднимается с земли. — Когда просмеёшься — зови, я пока лучше погуляю. Нацепив сандалии, Эмбла быстро взбирается на дюну, поскрипывая песком под ногами. Потянувшись, девушка подставляет лицо заходящему солнцу, как краем глаза замечает какое-то движение. Дёрнувшись и всмотревшись в горизонт, она устало вздыхает и почти бегом спускается обратно к озеру. — Вещи собирай, быстро! — выдав порцию чего-то, напоминающего ругань, на неизвестном Зандику языке, она забрасывает костёр песком, выливает травяной отвар и кидает котелок в рюкзак. Зандик, прекратив смеяться, ошарашено оглядывается и с вопросом смотрит на Эмблу. — Что ты смотришь? На нас идёт песчаная буря! Зандик подрывается с места и тоже принимается складывать вещи: каждая секунда промедления может стоить им жизни. Неаккуратно запихав ткани и затянув рюкзак, он подхватывает поклажу и чувствует, как его тянут за руку. — Надо найти укрытие! — Я знаю, пошли, — Эмбла сжимает его запястье и почти что тащит за собой в сторону гробницы. Подавив вскрик боли от силы, с которой девушка вцепилась в его руку, он бежит за ней, и из-под его туфель вылетают горсти песка. Когда они поднимаются на дюну, Зандик окончательно осознаёт, почему Эмбла так торопилась: жёлтая стена из пыли простирается от земли до неба, закрывая собой Гору Дамаванд. На первый взгляд неопытному человеку могло показаться, что буря достаточно далеко, чтобы найти укрытие, но порывистый ветер, стремящийся снести их с ног, доказывал, что ненастье настигнет их совсем скоро. Глотая песок и чувствуя резь в глазах из-за пыли, они выходят ко входу в гробницу. Прямо перед ними пробегает испуганный фенёк, его уши прижаты к голове, и Зандику хочется сделать так же, ведь до них доходит рёв бури. Укрывшись в темноте усыпальницы, они останавливаются, чтобы сделать передышку. — Кажется, успели. Эмбла, услышав это, нервно смеётся и отпускает его руку. Щёлкнув пальцами, зажигает на них огонёк и выходит вперёд. Пламя освещает каменные стены, но Зандик заглушает своё любопытство и почти вплотную приближается к наге, тем самым избегая возможных ловушек. — Надо найти что-нибудь, чтобы зажечь костёр, — шипит Эмбла, осторожно вышагивая вперёд по узкому коридору. — Не хочу околеть в гробнице времён Царя Дешрета. От её охваченной пламенем ладони исходит тепло, но спина, наоборот, кажется холодной, словно ледышка. Зандик касается её случайно, сделав слишком широкий шаг и взмахнув рукой, и замечает, как его спутница вздрагивает всем телом. Новая деталь мгновенно становится частью его списка информации о наге, и он сохраняет память о контакте в самых тёмных закоулках своего мозга. Он берётся за свободную руку Эмблы, впервые за их недолгое знакомство осознавая, какая же девушка хрупкая, и принимается придумывать рациональные причины для такого поведения. Они выходят к развилке. Лёгким движением кисти Эмбла зажигает факелы, и помещение заливает тёплый рыжий свет. Перед ними предстаёт прямоугольный зал с тремя выходами в разные части пирамиды. Слева Зандик замечает лужу от постоянно капающей воды, справа же сухие лозы растений, корни которых скрыты песком, обвивают потрескавшуюся стену. Здесь холодно и пахнет сыростью, но завывание подошедшей бури убеждает учёного, что это лучший приют для них на эту ночь. Эмбла вытаскивает запястье из хватки Зандика и осматривает центральный проход, чтобы тут же отскочить от него: из дыры в потолке вниз обрушивается поток песка, который поднимает обратно включившееся устройство в полу. Создавшийся вихрь образовывает маленькую бурю внутри помещения, и Зандик подзывает девушку в сторону правого прохода: — Давай здесь проверим. Подхватив факел и спустившись на ярус ниже, он обходит устройства для передачи импульса и, дождавшись Эмблу, проходит дальше по лестнице. Поникшая нага, потирая плечи, следует за ним и не глядя, одним взмахом руки, сжигает плескавшихся в луже плесенников. Те разбрасывают свои споры перед исчезновением, и на поверхности воды образовывается тонкая зеленоватая плёнка. — Собери ветки для костра, — она забирает у него рюкзак и проходит к стене прямо через лужу. На стенах загораются факелы, и Зандик, оглядевшись и найдя искомые сухие растения, принимается за дело. Пока он отрывает мелкие сучки и собирает лозы побольше, Эмбла, напевая какую-то мелодию, раскладывает тканевый настил. Мотив успокаивает, и Зандик, поглощённый её пением и игрой теней на стенах, совершенно не замечает, как голыми руками отламывает несколько ветвей и сооружает костёр. Выходит он из транса лишь тогда, когда загоревшееся дерево опаляет ему ладони. Эмбла заканчивает петь и укутывается в тёплую ткань, будто не замечая ни завывания бури за толстыми стенами, ни плеска от разбивающихся о лужу капель, срывающихся с потолка. Словно заворожённый, Зандик смотрит на неё ещё около минуты, а потом сам ложится на настил и достаёт из рюкзака импровизированное одеяло. В его голове впервые за долгие годы так пусто, что он вместо привычных для него метаний и размышлений о сути бытия засыпает почти сразу, убаюканный мерным посапыванием спутницы и гулом ветра. Через несколько часов он просыпается, почувствовав холодное прикосновение, но не успевает даже дёрнуться, как его оплетают ледяные ноги и руки, сияющие алым глаза со звёздчатым зрачком захватывают всё внимание, а тихий шёпот на ухо заставляет снова провалиться в сон: — Svefn.***
Путь до винокурни проходит легко: Лив наслаждается тёплым солнцем, отсутствием духоты и необычайной лёгкостью во всём теле. Давно она так не отсыпалась, и после хорошего сна ни ноющие швы на ране, ни мокрая одежда, ни напряжённый капитан кавалерии её не волнуют. Лёгкое чувство голода кружит голову, и Лив прикидывает, сможет ли она пересечься с каким-нибудь охотником, чтобы купить у него свежее мясо для стейков. — Что вы такой кислый, капитан? — веселясь, спрашивает она, и получает настороженный взгляд в ответ. — Неужели в Мондштадте все такие хмурые? — Не больше, чем в Снежной, — отшучивается капитан, сделав кривую попытку улыбнуться. Осунувшееся лицо мужчины и круги под глазами свидетельствуют о бессонной ночи, отчего Лив хочется ещё немного его побесить. — Ну что же вы поддаётесь стереотипам. Люди в Снежной просто не любят тратить улыбки попусту. — Они у вас что, ограниченные? — бросает он колкость и даже выпрямляется, явно готовый к словесной битве. — Конечно! Царица разрешила только плакать. «Снежная для грустных», как пелось в одной песне. Лив смеётся над понятной только ей шуткой и потягивается на ходу, хрустя суставами. На ум сразу пришли дни, когда они всем офисом Дисциплинарной Комиссии сидели и слушали записи нескольких оппозиционных групп, выбирая, какую из них послать на экспертизу следующей. Большая часть работников Комиссии это не поддерживала, но обеспокоенный «усилением негативистских настроений» в столице Пульчинелла накануне устроил Марку Олеговичу настоящую сцену, заставляя того хотя бы сделать вид, что упырей и вправду волновало, что поют подростки вечерами в клубах. «Как будто эти самые подростки не попадут в итоге под призыв и не окажутся с нами», — посмеивался тогда Влад, ставя запись своего любимого певца с ироничным псевдонимом «Лицо». Ироничным в его сценическом имени казалось не само слово лицо, а то, что практически все работники Комиссии по регламенту сидели в офисе в масках. Затерявшись в воспоминаниях, Лив не слышит с первого раза заданный Кэйей вопрос и просит повторить его. — Почему ты покинула Снежную? Кэйа внимательно смотрит на её лицо, наблюдая за реакцией, а Лив умело прячет смятение за задумчивостью, надутыми щеками и намеренным оттягиванием ответа: — Как бы тебе объяснить… Государева немилость, — Кэйа хмурится, пытаясь повторить сказанную на снежнянском фразу, но Лив прерывает его взмахом руки. — Наш с братом отец служит в Фатуи на не самой плохой должности и пытался протащить меня на место получше после завершения обучения, но я немного повздорила с непосредственным начальством. И, чтобы у отца не возникло проблем, мы с братом собрали вещи и уехали в Инадзуму. — То есть, ты из Фатуи? — в голосе Кэйи проскальзывают нотки подозрения и агрессии, и Лив тут же пытается сгладить углы: — По сути — бывший кадет. Я не закончила полный курс подготовки. Капитан кивает, прикрывая глаз, и явно пытается разобраться в том, что из сказанного Лив правда, а что — ложь, а она внутренне выдыхает. Если обрисовывать их с Велем историю побега из дворца, не вдаваясь в такие неважные подробности, как должность их приёмного отца и то, что Лив чуть не попала под суд за убийство, то рассказанная Кэйе история даже не являлась ложью, а потому найти там серьёзные нестыковки он просто не мог. А значит, не сможет навредить ей или Велю до прибытия в Мондштадт Аякса. Остаток пути до виноградников проходит в тишине. Ветер мягко играется со свежей травой, а птицы ежеминутно устраивают перекличку в своих гнёздах. Спокойная идиллия Королевства Ветров расслабляет, и Лив совершенно не хочется думать ни о возвращении в холодные чертоги Дворца, ни о проблемах с проклятием. Умиротворённую атмосферу нарушает только усиливающееся чувство голода, но и его Лив успешно запихивает куда подальше. Проходя мимо виноградников, Кэйа здоровается с работниками, нацепив на себя выражение игривости и нескончаемого веселья. Некоторые из них сгибаются в небольшом поклоне, сопровождая приветствие крайне официальным «мастер Кэйа», но он каждый раз только отмахивается от подобного обращения и немного нервно дёргает уголком губы, словно беспокоится, что их кто-то услышит. — Кэйа! Этот оклик звучит в разы громче, чем остальные, и даже немного злобно. Капитан кавалерии весь подбирается и обращает внимание на говорившего: прямо к ним идёт парень примерно их возраста с яркой копной красных волос. Лив и сама напрягается, увидев его: закатанные рукава рубашки открывают вид на шрамы, полученные явно не при уходе за виноградом, а от его тела за километр несёт запахом гари. Сделав два шага назад, она скрывается за спиной Альбериха и невольно осматривает местность на предмет возможных укрытий и удобной позиции для нападения. — Мастер Дилюк, какая честь! — Кэйа разводит руки в стороны, словно подставляясь для объятий, но его напряжённые плечи и тон голоса говорят о неестественности жеста. — Ты где был? И почему ты весь… мокрый? — названный Дилюком подходит к ним и принимается раскатывать рукава, скрывая повреждённую кожу. На его лице мелькает удивление, когда он замечает, что до сих пор не высохшая рубашка рыцаря прилипает к его груди. — Аделинда вся извелась. — Я вроде бы не встречал её утром, — задумавшись, Кэйа трёт левый висок, но уже через несколько секунд теряется в своих догадках и сдаётся. — Откуда она?.. Дилюк вздыхает так сокрушительно, словно не может объяснить первокласснику, почему при сложении двух двоек получается четыре, и качает головой. — Ты бросил свою безвкусную тряпку посреди кухни, — на этих словах Альберих хлопает себя по правому плечу, словно пытаясь отыскать указанную вещь, и Лив с трудом сдерживает смех. — Безвкусную? Мастер Дилюк, вы нанесли мне удар в спину! Не думал, что человек, таскающий дурацкое чёрное пальто, может судить о моём вкусе или его отсутствии. Лив прыскает, чем привлекает внимание мужчин, и хлопает в ладоши. Весь этот диалог прозвучал для неё так абсурдно-уморительно, что она не смогла сдержать раскатистый смех. — Ой блядь, лучше этого я уже давно ничего не слышала, — закончив аплодировать, она протягивает Дилюку ладонь для рукопожатия и дожидается ответа на жест. — Лив Гёрлейст, искательница приключений. Полагаю, капитан Альберих сбежал от вас с утра пораньше, потому что решил протестировать на мне свои навыки слежки. А мокрый потому, что в отместку я кинула его в пруд. Пока Дилюк цепко осматривает Лив с головы до ног, она успевает заметить на его руках серьёзные мозоли. Сопоставив их с увиденными шрамами, Лив сразу же делает вывод, что человек перед ней явно провёл в битвах много времени и до сих пор активно использует насильственные методы решения проблем. Изящно выпрямившись и нацепив улыбку-оскал, Лив поворачивается к приоткрывшему рот Кэйе и уточняет: — Что-то не так? — Что ты там имела в виду под «сбежал от вас утром»? — Дилюк на фоне сначала бледнеет, а потом покрывается красными пятнами, пока два офицера устраивают сражение взглядами. — Вообще ничего такого, что могло бы опорочить вас, сэр Альберих, — указав на чин собеседника, Лив скалится ещё сильнее. — А теперь прошу меня простить, но я вынуждена откланяться. Брат, скорее всего, обыскался меня. И в следующую секунду Лив исчезает в электрической вспышке, оставляя в воздухе запах грозы. Кэйа и Дилюк стоят, и вязкое молчание заполняет неловкостью пространство между ними. Кэйа чувствует усталость и песок под веками, а потому трёт глаза, совершенно не замечая лёгкий румянец у Рагнвиндра. Тот же, не успевший до конца проснуться, шлёпает себя по щекам и удивляется, что что-то внутри него откликнулось на отпущенную искательницей приключений издёвку. То, что эта фраза являлась шуткой про их отношения, не сомневался никто — глумливый тон Лив звучал у них в голове до сих пор. Сделав ещё пару профилактических похлопываний и почувствовав освежающее дуновение ветра со стороны озера, Дилюк наконец собирается в кучу и спрашивает: — А зачем ты за ней следил вообще? Кэйа молчит несколько секунд, смотря в сторону, а когда поворачивается к собеседнику, Рагнвиндр замечает у него то самое серьёзное выражение лица, означающее, что шутки закончились. — Эта девчонка — Птица. И она из Фатуи.***
— Господин Тарталья, вы сделали… что? Поезд мерно качается в такт постукиванию пятки Предвестника. Лидия сидит, не совсем понимая — это Аякс поймал ритм и начал отбивать каблуком по полу в долю, или это весь состав подстроился под движения Одиннадцатого. В ряд с этой мыслью проскальзывает та, что ещё пару часов назад выплюнула совесть: курить туманку перед таким важным разговором — плохая идея. Напротив них сидит Катерина. Её глаза оттенка цветущего болота смотрят с такой укоризной, что хочется не просто провалиться под землю, а остаться в самой глубокой трясине из всех, что есть в Снежной. Лидия ежесекундно тонет в них и заставляет себя вернуться, не давая обкуренному организму упасть в полусонную эйфорию. Тепло в теле окутывает, как одеяло, но страх заставляет сердце стучать сильнее, и в какой-то момент она ловит себя на том, что уже не может контролировать панику. Катя вздыхает, трёт виски и упирается локтями в столик. От удара ложки звенят о край стаканов, и всем это дребезжание напоминает гул колоколов. На лице инспектора видна жуткая усталость и нежелание разбираться с резко нагрянувшими проблемами. Ещё сегодня утром она жаловалась, что её направили в командировку вместо заслуженного отпуска, а сейчас она узнает, что Предвестник, ставший этому причину, убил двух человек. Посидев с минуту молча, Катерина делает очень громкий вздох и вытягивает правую руку. Сидящий рядом с ней Иван, хлебнув чаю, достаёт из лежащей на кушетке сумки тяжёлую книгу и кладёт перед инспектором. Катя медленно протирает глаза, настраиваясь на долгое чтение, и принимается в полной тишине листать страницы. Лидия сжимает пальцами колени, впиваясь ногтями в кожу даже через одежду, и считает секунды во время вдоха. Если Катерина сейчас объявит Аякса преступником, пострадает не он. За его ошибки поплатится сама Лида и её отец. Паника усиливается, сердце падает вниз, в пятки, и ей страшно хочется убежать на улицу, зарыться в снег и промёрзнуть до костей, так, чтобы никогда больше не встать. — Так, ладно, всё с вами понятно, — Катерина захлопывает Устав и откидывает книгу обратно на кушетку. — Пока к нам не придут с заявлением о пропавших сотрудниках, мы не дёргаемся. Может, если это заказное убийство, они не решатся идти к упырям с жалобами. — А если всё-таки придут? — уточняет Тарталья, вытягиваясь, словно струна. — Вы же обязаны заводить дело в таком случае. Лидия скручивается всё сильнее, её начинает мутить. Тошнота подбирается к горлу вместе с паникой, и она шумно сглатывает, пытаясь открыть себе воздушный проход. Её снова заглатывает пучина стыда и вины, и Лидия борется за каждый свободный вдох, пока не чувствует, что в её правой руке появляется гладкий шар. Судорожно сунув его в карман, она коротко кашляет, и чувствует, что ей стало ещё хуже. — У тебя же приказ на возвращение майора Гёрлейст во дворец? — Катерина открывает свой ежедневник и делает пару пометок, когда Тарталья подтверждает сказанное ей. — Значит, мы сможем списать это на радикальные меры пресечения. Думаю, господин Пьеро подпишет нам нужные бумажки, если всё-таки придётся начать расследование, и мы сможем… Воздух заканчивается, и Лидия, зажимая рот, почти буквально вылетает из купе в сторону туалета. Тот, к её счастью, оказывается открыт, и она, наскоро закрыв дверь, склоняется над унитазом. Её рвёт минут пять. Боль в горле сопровождает каждый позыв, а слёзы пачкают щёки и капают на ободок, смешиваясь с желчью. В груди гулко бьётся сердце, готовое разорвать лёгкие, но Лидия наконец делает полноценный вдох и выпрямляется, чтобы умыться. Ей страшно, так страшно, что хочется кричать и плакать, но ещё полгода она будет должна затыкаться и продолжать работать в этой грёбанной Комиссии, чтобы спасти своего отца. В зеркале её встречает пугало: усилившиеся круги под глазами похожи на две синие линии, а выступившие от недоедания и частых рвотных позывов скулы словно пытаются разрезать обтянувшую их кожу. Высохшая, бледная и несчастная — если бы шесть лет назад Лида знала, что увидит себя такой, она бы согласилась не на помилование, а на расстрел. Аккуратно достав тот самый шар из кармана, Лидия со слезами рассматривает мерцающий артефакт. Анемо Глаз Бога. Настоящая насмешка над ней и её судьбой. Разве мог Барбатос даровать свою милость серийному убийце? Разве мог тот, кто воплощает собой Свободу, благословить ту, что продала свободу собственного отца в обмен на свою жизнь? Кривая усмешка искажает рот. Она недостойна подарка от Бога, и она об этом знает. А потому, сжав мягко пульсирующий шар напоследок, Лидия приоткрывает окно туалета и выбрасывает Глаз Бога в серый пейзаж, тянущийся вдоль рельс. Мерзкий голос в голове напоминает ей, что артефакт вернётся, но к тому моменту они уже наверняка будут в Мондштадте. Лидия быстро убирается и выходит из туалета сразу в тамбур. Поджигает со второго раза сигарету и делает долгую затяжку, прикрывая глаза. Мимо пробегает проводник, гаркнувший ей стандартное: «Не курить, штраф — три тысячи моры», но она не обращает на это внимание. Голова пустеет, мысли разбегаются, словно надоедливые муравьи отправляются спать, и Лиде становится так наплевать на происходящее в мире, что всё, что её заботит — отсутствие травы в её сигарете.