Меня зовут Олег Волков

      Те, кто верит в Бога, твердят - тебе не посылается больше испытаний, чем ты не сможешь выдержать. А я не понимал - как можно испытывать веру, если ее нет? Но ты всегда был рядом со мной, мое проклятие.       У нас были минуты и часы, дни и ночи, недели и года. Меня не привели ни к одной вере мои давно сгинувшие родители, моя ли вина в том, что я был атеистом? У меня была одна-единственная возможность, и я ухватился за нее.       Возможность оказалась смертельной уловкой дьявола, в которого я тоже никогда не верил.       Я верил в тебя.       В наши с тобой силы выдержать все вместе.       В то, что у нас, детдомовских, есть другое будущее, кроме того, что заложено в базовые мировые установки. Я не хотел спиваться, подсаживаться на наркотики, превращаться в быдлоту, и умирать. И, чтобы этого не случилось, у меня, конечно, был ты.       Только ты умел видеть хорошее там, где его не было. Только ты умел верить в чудо, когда нам дали понять, что чудес не бывает. Только ты имел достаточную силу духа встать, тряхнуть головой и заявить о себе в полный голос. Гордился ли я тобой? О, да. До слез.       Но ты был моим наказанием, моей горькой судьбой, с тобой была навечно связана моя бедовая жизнь. Я всегда это чувствовал, и даже когда гнал от тебя в другие страны, на секретные миссии, я знал, что мне не сбежать. Оттого, я был дерзок и смел на службе - моя погибель ждала меня не там.       Ты был моей погибелью.       Я не успел узнать мир, потому что не мог угнаться за тобой. С тобой я не мог ничего, беспомощный, и слабый душою. "Олег, Олег", - шептал мне твой голос во снах, и в душном воздухе сирийской ночи, я чувствовал запах твоих волос.       "Олег, Олег", - говорил ты, - "вернись ко мне, ты мне нужен. Мы еще должны покорить мир, я один не успеваю, ты мне нужен... нужен!"       Но я со стоном прятал лицо в ладони.       Не вернусь. Тут я бессмертен, но рядом с тобой меня не станет.       А кто такой я?       Служба подарила мне татуировку на всю спину, широкий разворот плеч, привычку чутко спать лицом вниз, чтобы не мешал свет и были открыты оба уха. Другие ее подарки были не менее щедры - отточенные боевые навыки, богатый опыт военных операций, обширные связи с миром наемников... вот только, свободы от тебя она мне не подарила. Да и откуда этой свободе взяться, когда все эти годы я носил в нагрудном кармане твою фотографию?       И, хуже всего то, что это не ты болезнь. Это я не умею по-другому.       Мое увольнение и твой звонок совпали.       "Олег, приезжай!"       "Моя корпорация процветает, и я богат!"       "У меня все есть... и не хватает только тебя".       "Почему ты молчишь?"       ...       "Связь плохая, Серёж. Приеду. Недели через две".       Смерть плотоядно улыбнулась мне в лицо.       ***       Его звали Игорь.       Сероглазого, взъерошенного человека, что ты привел к себе в дом. Игорь спас твою жизнь, и ты назвал его своим другом. Но я вернулся... сколько друзей ты хотел иметь, Серёж?       Ты искал мне замену?       Временную или вечную?       Серёж, меня не убить ни пулям, ни пустыням, мы оба это знаем. Меня убьет твоя рука, нажавшая на курок.       Раз. Два. Три. Четыре. Пять.       Я просыпаюсь с криком. В меня стреляешь ты.       Но это не предательство, это закономерный итог.       Вернувшись в Петербург, я понял, что начинаю сходить с ума.       У вас с Игорем вечно какие-то планы, слушаю вас вполуха. Гром не живет с нами, но заходит в гости, и частенько ночует. Он, наверное, тоже одинок, к тебе другие люди не тянутся. Почему-то они инстинктивно верят, что ты поведешь их за собой к тому свету, который видят твои глаза. Вот только они не в курсе... что свет создан только для тебя.       Они обречены оставаться в темноте.       - А Олег поедет? - говорит Игорь, поднимая на меня серые мятежные глаза. У него темные волосы, но не такие, как у меня. Мягкие.       "Не знаю", - отвечаешь ты, крутя в пальцах карандаш, - "Олеж, ты поедешь?".       У меня есть работа, я начальник твоей охраны.       "Да".       Я езжу. Пикники, прогулки, дачи, "Олег-пожарь-шашлыки", "Олег-идем-на-озеро", "Олег-что-не-так?".       Твои глаза настолько синие, что оттенком уходят в фиолетовый.       А я молчу, глядя в них. Мне все сложнее с тобой говорить.       Игорь садится ко мне на диван, закидывает руку на спинку.       - Счастье всем, даром, и пусть никто не уйдет обиженным, да? - смеется он, кивая на тебя, загорающего под летним солнцем.       "Что?"       - Ты не читал Стругацких?       "Нет".       - Сейчас, - Игорь хлопает меня по плечу и уходит. Возвращается с потрепанной книжкой в бумажной обложке, и я тяну руку, чтобы взять ее, но Гром садится на стул, вытягивает ноги на табуретку, и, открыв первую страницу, начинает читать вслух:       - "Из интервью, которое специальный корреспондент Хармонтского радио взял у доктора Валентина Пильмана по случаю присуждения последнему Нобелевской премии по физике за 19… год:       — …Вероятно, вашим первым серьёзным открытием, доктор Пильман, следует считать так называемый радиант Пильмана?"...       "Ты должна сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать".       Он читает мне до сумерек. Ни он, ни я, не можем оторваться от этой книги, даже когда Игорев голос начинает хрипнуть. Мои обгоревшие плечи красные и ноют, под майкой чешется, но я не могу не слушать, я хочу слушать... и я впервые, как будто вижу Серёжу со стороны. Как он приходит к нам, садится на диванчик, пролистывая новостную ленту в телефоне. Но тоже слушает, замечаю я. А, впрочем - едва замечаю, ведь впереди столько событий и вопросов, столько вещей, которые я не смогу узнать, если отвлекусь...       Игорь хрипнет, наутро голос сиплый. И тогда я говорю:       "Хочешь, сегодня буду читать я?"       Он дает мне книжку.              Смерть отступает. Удивительное чувство, не ждать ее со вздыбившимся загривком, не дрожать в предчувствии плохого, не просыпаться с криками в ледяном поту. Удивительное лето в компании Игоря, полное наших вылазок за город, ночных прогулок втроем, ночевок и общения, заканчивается, и приходит осень. Я не жду ничего, я не боюсь, я смотрю на мир широко открытыми глазами, и жду, что же он принесет мне в следующий раз.       Серёжа заканчивает новый проект. Пушка, бомба, огонь, взрыв!       Игорь стоит между нами. Щурится, подставив свету лицо.       Игорю не нужен Серёжа, Игорь самодостаточен, оттого злая Серёжина магия на него не действует. И он выводит меня за собой. А может, это я, наконец-то, обретаю способность идти?       Не за мной! Иди сам! - твердит он, толкая меня ладонью в спину.       Я просыпаюсь, но уже не крича. Вспотела шея и спина, сердце гулко бьется в ушах.       - Олеж... кошмары?       Серёжа стоит в дверях, пряча руки подмышками, и взгляд у него несчастный и теплый.       "Нет... не кошмар", - отвечаю, осознавая, что я слышу его не как сквозь вату, не через шум собственных мыслей, а по-настоящему. Это поражает меня.       - Ты вернулся со службы... другой. Изменился, - снова говорит Серёжа, глядя мне на плечо, - я сначала думал, что тебе нужно время для адаптации, а потом забеспокоился, ты вел себя слишком странно, отчужденно, я бы сказал... как будто, не рад был вернуться. Я даже разговаривал с врачами... общался с тобой, как они сказали, но тебе не помогало. А потом, знаешь, со мной поговорил Игорь. Он спрашивал, был ли ты всегда такой, как мешком стукнутый, я ответил, что нет. А потом осознал, что не помню, каким ты был. Как будто, из головы вылетело. Тогда я испугался. Мы обсудили это с Игорем, и он предложил мне отойти в сторону, и дать ему попробовать.       "Что попробовать?"       Серёжа посмотрел мне в глаза и болезненно-мягко улыбнулся.       - Только к концу августа я начал тебя узнавать.       Встав, я подошел к нему и обнял за плечи. Серёжа уткнулся носом в мою шею и шумно задышал. Он говорил, что переживал, боялся потерять меня на службе, но когда я приехал, то испугался еще больше - что потерял.       Гладя его дрожащую спину, я четко понял одну вещь.       Со мной что-то происходит.       Мне нужен врач?...       ***       - Ты не долбанулся, Волков, Господи! - хмыкнул Гром, взмахивая рукой. Край его шарфа, отброшенный ветром, хлестнул меня по щеке, и я закинул его Игорю на плечо.       "А что со мной тогда?"       - Я не психиатр, но из того, что я вижу... мужик, ты слишком много на себя взял и не вывозишь, - сказал Игорь, отпивая кофе. Мы шли по дорожке парка, под серым осенним небом, - причем, я говорю не о заботе о Сером или его ментальных проблемах, а о тебе самом. Я вижу это так - физически ты как бы есть, а морально тебя как бы нет. Серый думает, что это армия, но... я считаю, что тебя и не было никогда. Ну, или с какого-то возраста ты перестал быть.       "У меня проблемы с головой, считаешь?"       - Я же не психиатр, говорю тебе. Диагнозы ставить - это в больницу. Даже сейчас ты, как будто, не со мной. Я вижу, как ты фокус ловишь только на себе самом, хотя ты здесь, и меня слушаешь. А ты... не лови. Олег.       "Олежа!"       "Волч!"       "Волков!"       - Олег.       Я открываю глаза.       Мир полон красок, звуков, голосов. На яркой, разноцветной площадке с визгом носятся дети. Вдалеке шумят еще не закрывшиеся аттракционы. Велосипедист звенит, прогоняя подростков с дорожки. Пушистая мелкая собака нюхает куст. Моя куртка, из черного плотного хлопка, мягкая внутри. Рукам тепло.       Как много.       - Ну, что?       Я поворачиваю голову. Игорь.       У него улыбка такая мягкая, лукавая, лицо доброе, хоть и строгое. В серых, штормовых глазах - золотая звездочка солнца. Как будто, напоминает - все грозы заканчиваются, все бури стихают, и появляется тепло солнечных лучей. Пережди, тебе ведь есть, где.       Я вдруг осознаю, что люблю старый русский рок 80-90-х... как давно я его не слушал? И черный цвет в одежде - у меня где-то лежат черные футболки. А в детстве обожал покемонов. Я люблю собак. Мои глаза карего цвета.       Этим летом у меня обгорели плечи, Игорь намазал мне их сметаной, а Серый потом отдирал белые пленочки кожи.       И мы ели тыквенные семечки.       Поливали друг друга водой из водяных пистолетов.       А еще, мы много работали, стреляли, ловили бандитов, не спали ночами, создавая новые программы и зарабатывая большие бабки.       И я варил этим двоим манку на молоке.       Этим летом мы с Игорем перечитали вслух все книги Стругацких, что нашли у него на даче. Точно... тот теплый деревянный домик, в котором мы жили некоторое время, был домиком Игоревого дядьки. Это было то место, где я на минуту пришел в себя.       Меня зовут Олег Волков.       "Да", - говорю, и чувствую, что улыбаюсь, - "я понял. Спасибо, Игорь".       - Да, о чем речь, брат, - улыбаясь, он хлопает меня по плечу, - так. Идеи, мысли, пожелания?       "Здесь рядом есть фермерский рынок?", - спрашиваю, потому что в груди уже тянет чем-то, похожим на желание. Хочу конфету-тянучку, типа Мамбы, в детстве их обожал. Самых кислых.       - Да, есть, а что?       "Ты когда-нибудь пробовал тыквенный пирог?"       Мир меняется, и дай мне, Боже, сил справиться с этим.       ***       Однажды, я открываю глаза, потому что наступило утро, я выспался, и больше не хочу спать. Смотрю в потолок, и слышу, что у меня бьется сердце.       Это сначала пугает меня. Распахнув глаза, я слушаю этот стук, а внутри что-то дрожит и копится, рискуя выплеснуться через край. И вдруг, меня накрывает пониманием, неотвратимо и необратимо, как волной.       Я дома.       Я живой.       Я - Олег Волков, мне двадцать восемь лет, и у меня... черт побери, у меня же впереди вся жизнь.       Сажусь на кровати, тру ладонями лицо, смотрю на свои черные футболки с принтами, свою косуху, Хогвартс из Лего, недоделанную модель самолета (вчера допоздна собирали с Игорем по чертежам). Кулон покалывает через майку, я машинально поправляю его, и смотрю на свое отражение в оконном стекле. Тюль отодвинута... я, застуканный, взъерошенный спросонья, как мальчишка, моложе, чем на самом деле. И, первый раз в жизни, я задаю себе этот вопрос.       А кто я еще, помимо того, что уже есть?       Трогаю холодное стекло, а за ним – Петербург, огромный, бескрайний город, раскинувшийся на болотах. Мне самое место здесь, увязнувшему в чем-то, чему нет названия. И я смотрю, смотрю, и все, что я хочу - чтобы мне сказали, объяснили, и, мне кажется, что истина вот-вот откроется, что она где-то рядом...       Но ничего не происходит, и, вздохнув, я иду на кухню.       Игорь, в утреннем белом свете, зевая, заваривает кофе. Он тоже взъерошенный, но по-другому, он заспанно-лохматый, отдохнувший, теплый весь какой-то.       - А, утро доброе. А Серый на свиданку свинтил, - говорит он мне, и, отставив свой кофе, начинает заваривать новый.       "С кем?"       Серёжа на свиданки с утра пораньше бегает? Часы показывают 11:07. Ну, все равно, рановато для него, любителя спать до двенадцати.       - С моей Юлькой Пчёлкиной! Прикинь? Познакомил их, на свою беду.       "Твоей Юлей?"       - Да подругой, ты не подумай чего...       "А чего я должен думать? Ты парень, она девушка. Это нормально", - он дает мне кофе, и, опершись спиной на столешницу, смотрит в окно, - "спасибо".       - Да не, Олеж, не нормально. Я такой человек... ммм... привязчивый, я бы сказал. Если кого-то за своего посчитал – то, все. Умру за него, - серьезно говорит, и делает глоток. Я сажусь на стул, так, чтобы быть напротив него.       Он в серой майке и пижамных синих штанах. У него красивый профиль, Игорь смуглый от природы, еще и летний загар не до конца сошел.       "Разве это плохо?"       - Не хорошо уж точно. Серый, вон, тебя чуть не сгубил.       Он, наверное, думал, что открывает мне истину, но... мне лишь грустно от того, что это еще кто-то заметил. Но мне не десять лет, тушеваться, отрицать или прятать глаза. Да, Серёжа зациклил меня на себе. Да, у меня сейчас есть очевидные проблемы. Но я все еще в своем уме, и я не дурак... просто, тут я не знаю, что ответить.       Наверное, признаться в том, что я боюсь жить.       - Я его не обвиняю, ты не подумай... не мое дело, если честно, это ваши с ним отношения, но... - Игорь пожал плечами, - ты начинаешь... как это сказать-то... быть не просто "Олегом Волковым", картонкой за Серёниной спиной. Ты становишься человеком. Другим человеком, а не им.       Подняв глаза, я смотрю ему в лицо.       "А куда Серый с Юлей пошли?"       - А, картины какие-то смотреть. С ними этот... Шурик твой, который с синими волосами. Я самого неприметного выбрал.       "Ты отправил Шурика? Неприметней некуда".       - Волч, да это ж выставка, там хипстеров, наверное, набежало. Поверь, чувак с синими волосами на фоне них будет сама незаметность.       Он слышит мой смех и улыбается. Ему на нос падает солнечный зайчик, и он забавно морщится, а потом чихает.       И у меня в груди тихо екает сердце.       ***       Серёжа тянет нас гулять вчетвером, его Юля оказывается бойкой, умной, ехидной барышней, эдакий Серёжа в юбке, с любовью к экстравагантным серьгам. Нас - это меня, и Игоря тоже, как будто мы с Громом не разлей вода, как будто мы пациент и врач, капельница и больной. Мне смешно и неприятно от таких мыслей.       По вечерам Серёжа грызет яблоки, матерится и творит великое. Потом берет блокнот и рисует. Потом, поймав очередную идею за хвост, снова несется к компьютеру.       Я иду на кухню и зажигаю духовку.       У меня получается отличный яблочный пирог, который Серый с Игорем сметают за полчаса. И, я чувствую... это странно, но я чувствую, что хочу сделать еще.       "Сливовый?"       - Сливовый был у Алисы в Зазеркалье, - тянет Гром, зависнув на пороге кухни. У него подбородок в сахарной пудре, - читал?       "Нет".       - О, ща исправим!       "Давай лучше купим слив, и я сделаю пирог. И, почитаешь под него".       - На выходных... - тянет Игорь, поднимая глаза вверх, - ладно, смотаюсь в обед на рынок, куплю ведерко. Любые сливы брать?       "Любые. И, умойся перед выходом, все лицо в кокаине".       - Э???       Он догоняет меня в коридоре, хватает поперек живота и приподнимает. Он сильный, я успеваю подставить руки, но он хватает вместе с руками, он высокий, и я не чувствую пола. Я ору, брыкаюсь, Гром тащит меня в комнату, Серёжа выбегает посмотреть, что мы там устроили. Я лечу на кровать, Игорь, теплый, тяжелый, падает сверху, щекочет, но я щекотки не боюсь, и мы начинаем шуточную борьбу. И вдруг, кровать скрипит - на нее упало еще одно тело.       - Давай, Волч, щекочим Грома!       - Серый, предатель! - орет Игорь, отбиваясь от нас ногами, но я заламываю ему руки, а Серый, оседлав его, внаглую щекочет. Игорь ржет, извивается, мы втроем сползаем на пол. И вскоре смех стихает, мы просто сидим, и я не держу уже, а Гром не убирает рук. Серый, съехав с чужих колен, кладет голову подбородком на матрас.       - Волч, уговори Игоря переехать к нам, - тянет он. Я смотрю на Грома, тот закатывает глаза и пихает Серёжу коленом.       - Перестань, Серый, мы уже об этом говорили. Вы молодые мужики, вам надо жить жизнь, а не собирать тут холостяцкий притон. Ты, вон, Юльку встретил... через год, может, захочешь жениться.       - Да, может, и не через год захочу, - отвечает Серёжа, и Игорь смешно открывает рот, - ну, а что ты на меня так смотришь? Я взрослый мужчина, тут ты прав. Волчика только пристроить...       - Да чего его пристраивать, сам он разберется, Волчик твой, - говорит Игорь, и, кряхтя, встает, - смотри в будущее, Серый.       Треники сползли, и я вижу Игореву бедренную косточку. Вижу уголок живота под задравшейся майкой. Поднимаю глаза выше - и вижу его, как будто, в первый раз.       Он мне нравится.       Без причин. Без вмешательства логики. Он – такой, какой он есть, странноватый, грубоватый, честный, находчивый и загадочный - он мне просто нравится. Наверное, я смогу в него влюбиться.       Встаю с пола, и мы оказываемся одного роста. Игорь смотрит, и я говорю:       "Давай в спортзал сходим на неделе. Давно не разминался".       У Грома загораются глаза.       ***       Мы ходим вчетвером - Серёжа любит беговые дорожки, Юля качает пресс и попу, а мы с Игорем больше возимся, как дурные щенки. Потом спортзала становится мало, мы с Громом записываемся на каратэ, которым оба занимались в детстве, ездим на транспорте, потому что, сто лет не катались в метро, делимся жвачкой на остановке, дышим морозным, осенним воздухом, пихаемся и ржем, как дети.       Серёжа с Юлей танцуют венский вальс, а мы режемся в Соника, сидя на диване и толкая друг друга локтями.       Каждому свое - осознаю я в конце октября, когда мы затеваем Хэллоуин, Юля красится в мертвую невесту Эмили, а Серёжа - в Джека Скеллингтона. Юля рисует Игорю завитушки и обводит черным глаза, как будто, он в мексиканской маске смерти, и ему очень идет. Серый ставит мне волосы торчком, крепит волчьи ушки на голову и предлагает ошейник. Ошейник кожаный, черный, с шипами, и я соглашаюсь.       К нам приходят еще Игорев друг Дима, светловолосый, в очках, и приводит с собой миловидную черноволосую девушку.       - Ой, - смущенно говорит она, - а я не знала, что у вас тут костюмированная вечеринка... а так, я бы тоже нарядилась.       Юля хватает ее за локоть.       - Сейчас организуем! - весело говорит она, и уводит Лилю с собой. Серёжа, прищурившись, смотрит на Диму, и тому заметно неловко.       - Да не боись, - говорит Игорь, - счас и тебя под хохлому распишут. В компании психов психом быть нормально.       Мы ржем в голос, а Серый пинает мою ногу и важно говорит:       - Дима, идемте, а их не слушайте, эти балбесы нашли друг друга.       Но это неправда, - думаю я, - это ты нас нашел. Сначала меня, а потом Игоря.       Диму и Лилю красят как Джокера и Харли Квинн, довольно простенько, но узнаваемо, и со вкусом. Юля даже одалживает Лиле некоторые вещи, и при виде той в чулках, коротких джинсовых шортах с подтяжками, и обтягивающей майке, Дима давится соком и идет красными пятнами.       Под свет свечей и музыку мы пьем, играем в разные игры, болтаем, знакомимся, и нам весело. И, проходя мимо зеркала с подносом печенья, я не узнаю себя в отражении.       Хотя... остановившись, я смотрю в незнакомое узкое лицо, в карие глаза с веселыми, широкими зрачками. Когда я знал себя?       - Олеж?       Серый стоит за моей спиной. Я опять растревожил его.       "Что?"       - Что-то случилось?       Прикрыв дверь, он выходит ко мне в коридор. И, веселье, свечи, голоса - они стихают. В зеркале я вижу, как Серый подходит ко мне - как будто призрак, которого я нагадал, чтобы узнать о своей судьбе.       "Серёж, я не знаю, что мне делать".       - Олег? - он стоит у меня за спиной, но я не могу больше, я не могу... прижимаюсь лбом к зеркалу. Стекло ледяное.       "Я не знаю, кто я".       Его сильные руки обнимают меня за пояс, а между лопаток ложится его щека. Он теплый и родной, и я знаю его. Я прижимаюсь, глажу его руки на своем животе, я ищу в нем утешения и помощи.       Хотя, он и был причиной моей гибели.       - Для меня ты лучший друг и единственный родной человек, - тихо говорит он, - для Игоря ты родственная душа, наверное. Он понимает тебя в сто раз лучше, чем я, с полуслова... меня это даже пугает иногда. Для Юли ты часть моей семьи. Для своих ребят ты жесткий и справедливый начальник. Для Марго ты был насестом и человеком-кормушкой, - я усмехаюсь, - ну, а кто для себя ты сам... ты и решай.       И, наверное, его слова и его вера в меня, которую я чувствую всем телом... этого не описать, но в тот момент я буквально мог ее коснуться - это придало мне невероятных сил.       Быть может, это та самая основа, на которую я могу поместить все, что мы с Игорем отыскали во мне, и вылепить, наконец, нечто цельное.       ***       Выпив весь алкоголь, что был дома, мы поехали в клуб, где танцевали и дурили до четырех утра. Даже по комнатам не разошлись, уложили Юлю с Лилей на здоровенной Серёжиной кровати, а сами рухнули вповалку кто где.       ***       Мой мир крутился юлой, имел очертания, и все больше в нем было света. И, все больше я видел, нет, не пустыню и не безжизненные небеса - чистый лист. Наверное, это было печально, но меня это подстегнуло. Я взял краски в руки и начал рисовать.       Хотя, никогда не умел этого делать.       - Серый в конце мая, наверное, Юльке предложение сделает, эх, - сказал мне Игорь.       Он сидел на пороге балкона, щурясь на свежий апрельский ветер, дующий из распахнутого настежь окна. Я замешивал тесто на пышные японские оладьи. У нас троих совпали выходные, но Серёжа умчал с Юлей в Милан на три дня, а Игорь ночевал в нашей башне уже вторую неделю.       "Почему несчастный тон?"       Гром пожал плечами и затянулся сигаретой.       - Да пес его знает... вроде, все меняется, и я радуюсь, честно за них, а вроде... Димка Лилю замуж позвал.       "Это было ожидаемо".       - Да. Я без претензий, раз уж две свадьбы подряд, костюм себе куплю новый, а то моему уже лет двадцать, я в нем на выпускном в школе был... - Игорь вздохнул и потянулся, сев удобнее, - просто, чувствую себя... не знаю. Лишним. За бортом, что ли? У всех жизнь куда-то идет, а у меня она... стоит.       "По мне, надо радоваться, когда стоит".       Гром заржал и потушил сигарету. Зябко обнял себя за плечи, но окна не закрыл. Ветерок трепал его короткую челку и качал густые, темные ресницы.       - Может, съедем от них, Олеж? - вдруг спросил он.       Во мне что-то екнуло. Игорь смотрел в окно и начинал дрожать. Я понял, что не могу понять, от холода это или от волнения.       "Ты хочешь отселиться, когда они переженятся?"       - Да. Ну, а что, мы с тобой два холостяка, у нас еще все впереди, молодые, сил полно... чего семьям мешать, правда. Серый рогом упрется, конечно, но мы вдвоем его перебодаем, да и потом, он сам поймет... что я прав.       "Я не ожидал, что ты захочешь жить со мной".       - Ну, а что? Мне с тобой хорошо.       Я поставил миску на стол, подошел к нему, присел на корточки и прижался своей спиной к его. Я чувствовал его эмоции, как свои. Мне тоже было одновременно радостно и тоскливо, как будто, мой друг собирался от меня уходить, а я не имел права его остановить. Как будто... нас с ним все бросали.       - Чего, Волч? - спросил Игорь, и в печальном голосе была улыбка.       "Ты замерз".       Он хмыкнул и откинул пушистую голову мне на плечо.       ***       Дима и Лиля поженились восьмого июня.       Юля и Серёжа поженились тринадцатого июля.       На Лилиной свадьбе Юля поймала букет невесты.       На Юлиной свадьбе Игорь подначивал меня пойти ловить букет.       Нас все спрашивали: "Ну, а когда вы уже, парни?", и мы отшучивались, но меня не отпускала мысль, что это все... слишком двусмысленно звучит.       От такого становилось жарко.       Я? Позвать замуж? Игоря?...       Мой взгляд находил его, улыбающегося, раскрасневшегося, глядящего на Юлю с нежной, дружеской любовью.       Руки начали дрожать.       А... кто мне запретит?       ***       В нашем дачном домике на краю мира все время играли старые рок-хиты 80-х и 90-х, у нас был запас кассет со старыми боевиками в одноголосой озвучке, куча закаток, обязанности заниматься огородами, озеро рядом и уйма свободного времени.       Мы загорели (я пару раз обгорел), нас заедали комары, мы ходили на рыбалку, бродили по лесу в поисках грибов и ягод, снимали друг с друга клещей, пили компоты, которых в погребе было, казалось, бесконечное количество, ели горьковатую вишню и кислый крыжовник прямо с веток, парились в бане, жгли костры, запекая в золе картошку, пели под гитару песни…       Мы перебирали мотоцикл Федора Ивановича, разгадывали по сто раз старые кроссворды, всегда находя пару неразгаданных слов, читали друг другу вслух книги. Я научил Игоря варить борщ из молодой свеклы, а он научил меня отличать съедобные грибы от несъедобных, топить печь и сушить зверобой. Сначала мы спали на разных диванах, а потом перебрались на один, большой, прямо в гостиной. Сначала в бане мы завязывали полотенца на бедрах, а потом перестали это делать. Игорь не заменил мне Серёжу, Игорь стал еще одной важной переменной, еще одной вешкой, цепляясь за которую, я учился жить.       Ему нравилась моя татуировка и мои плечи, он часто гладил их ладонью, нажимая между лопаток на хребет. А я любил его пушистые мягкие волосы, немного выгоревшие на солнце, потому что Гром презирал все кепки, кроме своей, и не верил в солнечный удар. Как будто, не мы жили в чужом доме, а это к нам приезжали гости - Федор Иванович с Еленой Николаевной, Юля с Серёжей... и мы не перебирались на разные диваны, нет, мы ложились рядом, умудряясь дурачиться, словно нам всегда было мало, словно мы остались где-то в районе десяти-одиннадцати лет, словно мы наконец-то получили детство, которого отчего-то у нас не было.       Однажды я проснулся раньше Игоря, раньше, чем обычно, но осознал это, когда вышел на крыльцо и окунулся в зябкую туманную влажность. Было часов шесть утра, солнце еще не встало, но вокруг было очень светло; я сгонял в туалет, и, когда вернулся, остался стоять на крылечке, глядя на шумящий лес и крыши соседних домов.       Скоро осень. Уберут поля пшеницы, и закончится еще один год. И мне исполнится двадцать девять лет, а я...       И вдруг, внутри меня что-то щелкнуло. Как будто, вся моя картина мира, все мое самосознание встало на место, одним простым движением пальца, нажавшего на нужную деталь. Я огромными глазами смотрел на лес и небо, на туман, на бледные облака, на черных птиц где-то в вышине, и линию провода, ведущую в баню. Весь этот мир принадлежит мне, вот что я понял, люди, время, все, что мне положено, у меня есть.       Этого не было, когда я служил. Этого не было первые недели после моего увольнения. Оно не могло появиться сразу, но со временем, оно накопилось, как драгоценности в сундуке. Вот и ответ на вопрос: почему я раньше ничего этого не замечал. Нечего было замечать. Я вернусь с пустыми руками, но теперь... я начинаю понимать, кто я есть.       Мой чистый лист почти заполнен.       Почти, но это исправимо.       Я развернулся и пошел в дом.       Игорь спал, завернувшись в покрывало. Он всегда сворачивался клубочком во сне, как большая кошка. Было тепло, лето, но под утро стало зябко, и Игорь замерз. В доме, кроме нас, были еще тетя Лена с дядей Федей, но я не боялся их реакции, разве что, совестно было их разбудить. Утром, часов в одиннадцать, должны были приехать Юля и Серый. Как будто, все шло к этому.       Я потормошил Игоря за плечо, он повернулся на спину, сонным, чуть помятым лицом ко мне.       Он был теплый и смешной.       - Чего, Волч? - пробормотал он, потирая глаза, - че случилось?       Я смотрел на него, и не мог отвести взгляда. Мне хотелось рассказать ему, ведь, это было так важно, так правильно, но я на секунду растерялся. Он сел и потер лицо.       - Игорь, - сказал я, понимая, как теперь слышу свой голос. От него у меня мурашки побежали по спине. Гром оторвался от своих ладоней и повернулся ко мне. Моргнул и нахмурился, тоже слыша, но спросонья еще не до конца осознавая...       - Что? - спросил он машинально. Ресницы двигались вверх-вниз.       - Я люблю тебя.       Он повернулся ко мне и долго смотрел мне в глаза. Я ждал, немного боялся, но... теперь я чувствовал разницу. И, я знал, что услышу, потому что моя голова работала на полную, потому что картина сложилась, и потому что...       Игорь покраснел, румянец расползся по его шее и плечам. Он упер локти в колени, закрыл ладонями лицо и шумно выдохнул в них.       - Подожди... минуту, - попросил он с нескрываемой улыбкой в голосе, - дай в себя прийти. Фууух. Ну, умеешь ты, конечно... с утра пораньше.       Я видел, что он не может перестать улыбаться, быстро моргает, как будто уговаривает себя успокоиться и спросить то, что вертится на языке. Я ждал, и наконец, он пробормотал:       - Что, серьезно?       - Да.       - Ты вот прям счас это понял?       - Встал в сортир... ммм... нет, не так, забудь.       - Да чего, нормальная романтика, - хмыкнул Игорь, не убирая рук. Прятался? Да он прятался!       - Стесняешься? - поддел я, прижимаясь к его плечу.       - Да ну тебя. Лупануть такое рано утром. Все нормальные люди с цветами приходят, с конфетами там...       - Намек понял. Цветов наберу, лес недалеко, но с конфетами будет сложнее... хочешь, ежа тебе поймаю?       Игорь тихо заржал. Из комнаты, зевая, вышла Елена Николаевна, кутаясь в халат, и он прикрыл себе ладонью рот.       - Мальчики, ну вы что тут так рано вскочили? - спросила она, убирая за спину заплетенные в косу волосы.       - Теть Лен, мне Олег в любви признался, - понизив голос, сказал Игорь.       - Ну, это же хорошо...       - Ежа обещал.       - Не надо, зачем зверька мучить. Федя ежей не очень любит, они фыркают...       Мы с Громом заржали, а Елена Николаевна, попив воды, пошла обратно в комнату.       - Не шумите, мальчики, а то Федя проснется, ворчать будет, - и только я подумал, что она не восприняла слова Игоря всерьез, как Елена Николаевна добавила, - я рада за вас. Ну, утром всем расскажете.       Дверь закрылась, а я не успел даже повернуться, как Гром схватил меня за руку и потащил на улицу. Мы влезли в шлепанцы, и по ледяной росистой траве, как были - в шортах, с голым торсом - пошли за дом, под старые вишни, на которых уже не осталось ни одной ягоды.       Гром завел меня за большой рулон сетки-рабицы и сложенные доски, прижался голой спиной к стене - я представил, как теплые, смуглые лопатки окатило холодом мокрого дерева - и ухмыльнулся. В его штормовых глазах черти сражались с девятибалльными волнами. Я наклонился, поставив кулак над его виском, и поцеловал его теплые губы.       Игорь притянул меня к себе за пояс, закрывая глаза.       Ни минуты с того момента, как я увидел его серые глаза, я не подумал, что его появление в моей жизни - это что-то неправильное. Все было правильным изначально, просто я не слышал никого, я не слышал и не понимал даже себя. Я себя не знал, и до сих пор, наверное, не знаю.       Но я не мог оторваться от него, потому что... в мире, где все вело меня к гибели, он стал моим спасением.       А может, я сам захотел спастись ради него?       В любом случае, Игорь того стоил.       - Блять, летом, месяц отпуска взять, чтобы... вот так... услышать утром, не проснувшись... - шептал он, хватая меня за затылок, - Волков, ты чудовище, блять. Чудо-юдо, откуда ты такой выкопался?       - Ленинградская область, детдом "Радуга"...       Он фыркнул от смеха мне в губы, я улыбнулся сам.       - Цветков меня чуть с ботинками не сожрал, он так в августе хотел в отпуск пойти, а тут я... дядя Федя, конечно, мне все подписал. А я ради тебя, слышишь? Ради того, чтобы ты побыл со мной еще немного. Потому что, ты, блять... ты себя со стороны не видишь, Волчара.       Но я видел. Вся соль была в этом. Я увидел. Я понял. Я... не нашел, конечно нет, но весь смысл был в том, что меня все еще не было полноценно. Я только начинался в эти минуты, и я... я хотел начаться именно с такого.       Целуя самого лучшего на свете человека.       Романтика романтикой, но у стены было холодно, и мы, немного нацеловавшись, вернулись в дом. Игорь забрался под покрывало, вытянулся стрункой и позвал:       - Волч, дуй сюда, будем досыпать.       Я лег головой ему на плечо, Игорь поцеловал меня в макушку, и прижался к ней носом.       - Я тоже люблю тебя, - прошептал он, - я не сказал, да? Говорю. Я тебя люблю... знаешь, это не просто обязательная фраза какая-то, нет. Ты такой, какой есть, и я тебя поэтому и люблю. Не скажу, когда влюбился, но... давно.       У меня побежали мурашки по спине и по рукам. Давно? Выходит, он...       - Игорь Волков или Олег Гром?       Он секунду молчал, а потом сказал низким голосом, от которого меня как будто током пробило:       - Мне больше нравится Игорь Волков.       ***       Серёжа орал: "Я так и знал!", и бил ладонью по столу.       Юля тут же отзвонилась Диме, и, пока Игорь смущенно отмахивался от Дубинских горячих поздравлений, полезла гуглить страны, в которых разрешены однополые браки.       Елена Николаевна заваривала кофе и повторяла: "Молодцы, молодцы, мальчики. Давно пора было".       Федор Иванович, тяжело вздохнув, протянул: "Мдээээ. Допрыгался Игорёк".       А потом долго рассуждал, что не чаял дожить до того дня, когда кто-нибудь избавит его от обязанности присматривать за этим горем луковым.        Игорь краснел, отбивался от Серёжиных тычков пальцем ("Игорь, Олег - мой друг! Обидишь его – тебе мало не покажется!" - "А, теперь ты понял, каково мне было, когда вы с Юлей стали встречаться?!"), пытался отобрать у Юли телефон, когда увидел, что она просматривает в браузере.       Елене Николаевне смущено ответил: "Спасибо, теть Лен", а с Федором Ивановичем возмущенно спорил: "Ну, что вы меня позорите, дядь Федь! Какое я горе луковое, я майор полиции, между прочим!".       "Да самое настоящее горе, Игорёк!", ворчал Прокопенко и грозил пальцем, - "чтобы мне Олежика не обижал, понял?!"       Когда все стихло, я напросился сходить к колодцу за водой - хотел немного остудить голову. Но, едва вышел за калитку, как, теряя большие для него шлепанцы, меня нагнал Серёжа. Сцапал за локоть и заглянул в глаза:       - Олеж! Скажи мне... ничего не объясняй, просто скажи - у тебя все хорошо? Тебе больше не плохо?       Тебе.       Ты.       Я переложил ведро в другую руку и обнял его за плечи. Серёжа приник ко мне.       Теперь я отчетливо понимал каждое слово Игоря. Про жизнь порознь. Про то, кто я есть. Про любовь.       Я сделал глубокий вдох... и на выдохе отпустил все это.       - Нет, Серёж. У меня первый раз... за всю жизнь, как будто, все хорошо.       Он выхватил у меня ведро.       - Иди к Игорю, - сказал он, задирая нос, - а я сам воды принесу.       - Серёж...       - Волков! Пошел к своему парню, или как это правильно называется! Давай, бегом! Он уже на нас пялится, еще решит, что я уведу тебя!       Я обернулся – Игорь, и в самом деле, стоял в калитке и смотрел на нас. Тогда я подошел к нему, и он положил руку мне на спину, обнимая. Сунул теплую ладонь мне под майку.       - Чего вернулся? - прошептал мне в ключицу.       - Серый отправил.       - А вода?       - Сказал, что сам.       - В колодец не свалится?       - За шлепки переживаешь?       - Ну. Раритет, в 2003-м покупали, а как новенькие. Жалко будет.       - Достанем, Серый плавать умеет, шлепки тоже.       Игорь засмеялся мне в шею. И я подумал, что ошибался, когда считал Серёжу своим проклятием. Дело было не только в Серёже.       Все свои беды насылал на себя я сам.       И спасся тоже я сам.       Потому что захотел спастись, когда повстречал Игоря. Захотел жить и быть из-за него.       Вот так. И никакой мистики и сверхъестественных сил. Только люди, только глупости и умности, что они сами с собой творят.       Мне стало так легко, когда я понял, что никогда не исчезал, и что на самом деле всегда был. Да, неполным, да не самым лучшим человеком, но даже меня такого смогли полюбить. А я неосознанно рванулся к этой любви, и, вместо Петербургских болот, оказался на теплом, августовском солнце.       Меня затопила благодарность и нежность. Наплевав, что нас могут увидеть, я повернул Игоря к себе и поцеловал.       - Неееет, ведрооо! - донеслось до нас из леса, и мы, хрюкнув в поцелуй, расхохотались.       - Ну, все, - пробормотал Игорь, отпуская меня, - пошли, Волков. Чип и Дейл спешат на помощь. Давай, кто последний до Серого, тот и ведро достает?       Растрепав мне волосы, он рванул вперед, и я бросился следом, чуть увязая во влажном песке.       ***       Извините, в самом начале своей истории я не представился, и не рассказал о себе. Мне тридцать лет, я живу в небольшом коттедже на окраине Петербурга, вместе со своим любимым человеком. Я бывший военный, служил в спецназе, побывал в горячих точках, в данный момент нахожусь в отставке, и работаю начальником службы безопасности главы «Вместе».       У меня есть брат, которого зовут Сергей.       Моего любимого человека зовут Игорем.       А меня зовут Олег Волков.       Рад нашему знакомству.