***
Я ожидал, что окружающая природа будет радовать глаз. Но точно не ожидал такой безжалостной красоты. Когда мы вошли в пределы Итилиэна, любовь Леголаса стала видна невооруженным глазом. Многие деревья здесь молодые, а земля еще не оправилась от разрушительных последствий войны. Деревья зашевелились и затряслись в знак приветствия, прикосновение ветвей и листьев было похоже на музыку. По краю одной их троп росли кусты с бледно-желтыми цветами, которые плавно переходили в изумрудный цвет по мере того, как мы продвигались дальше. Мы миновали высокую траву, которая достигала до живота наших лошадей. Я потянулся к растениям и понял почему наши лошади не хотели уходить с этого луга: трава казалась толстым, мягким бархатом. Здесь были цветы, которых я никогда раньше не видел, мой сын и его товарищи выращивают здесь то, что не может расти где-либо еще. Воздух сладкий, с запахом цветов и фруктов. Это был лес, который можно было увидеть, понюхать, услышать, почувствовать и попробовать. Мы почувствовали на себе взгляды в тот момент, когда вошли на территорию поселения, но ехали спокойно, пока Леголас не встретил нас на дороге, ведущей к тому месту, где он и его товарищи построили свой новый дом. Он настолько слился с окружением, что появился как будто из ниоткуда. Мой сын неожиданно оказался прямо передо мной. Он одет в простую тунику, без сопровождения и на удивление безоружен. — Два короля входят в лес, — поддразнил о с улыбкой. — Один эльф, другой человек. Звучит как начало очень хорошей шутки. — Я не советую твоему ничтожному чувству юмора закончить эту шутку, — поддразнивает Элессар. — Возможно, Гимли сможет продолжить историю более интересно. — Единственный талант, в котором я мог бы уступить гному, — добродушно отвечает Леголас. Элессар хохочет и подталкивает свою лошадь к коню Леголаса так близко, что их бока соприкасаются. Каким-то чудом удерживая равновесие, Элессар наклоняется и тянется к моему сыну, чтобы заключить его в крепкие объятия. Леголас со смехом обнимает его в ответ и нежно похлопывает по спине. Когда он отстраняется от Элессара, то смотрит на каждого из нас с такой любовью и изумлением, что у меня болит сердце. — Я либо самый счастливый эльф на всей земле, из-за того что вы оба решили навестить меня, либо я попал в самые ужасные неприятности. — Одно другого не исключает, сын мой, — говорю я. — Даже мой грозный отец может шутить лучше меня! — дразнит он. — Пойдемте, милорды. Дороги сейчас безопасные и красивые, но тем не менее, длинные и утомительные. Давайте устроим вас с комфортом.***
Я размещаюсь в отведенных мне комнатах. На мой взгляд хижина хорошо построена, с тщательно продуманным дизайном. У моего сына всегда было все, что можно купить за золото, и хотя он не хочет признавать этого, у него есть аристократический вкус. Ему нравится думать, что он такой же простой эльф как остальные, но на самом деле он никого не может обмануть. В комнатах, в которых меня поселили, чувствуется его творческая натура и изысканное мастерство. И в комнате есть удивительно очаровательные мелкие детали. Итилиэн и его окрестности был опустошен войной. Это видно в кусках треснувшего камня и битой керамике, которые строители колонии использовали в качестве декора. Леголас и его веселая маленькая команда, по-видимому, заделали трещины золотыми швами, так что на них образовались блестящие зазубренные отблески. У меня есть время поразмышлять над обстановкой моих покоев, потому что мой непоседливый сын не торопится увидеться со мной. Мой камердинер уже разложил вещи. Я принял ванну и оделся для официального обеда. И теперь жду. Я стараюсь оценить красоту вокруг себя и быть терпеливым, но в душу закрадывается ревность. Возможно, Леголас решил позаботиться о потребностях своего человеческого друга прежде чем навестить отца. Когда он подходит к моей двери, я на взводе. Но как только он входит в комнату, я понимаю причину его задержки и весь мой гнев проходит. Мой сын идет ко мне, низко опустив голову, беспокойно приглаживая одежду и заправляя волосы за уши. Он тоже принял ванну и переоделся, но даже после того как он освежился, все равно выглядит не совсем здоровым. — Как тебе покои, отец? — спрашивает он и я чувствую отчетливый запах миравора. То, что он выпил перед встречей со мной драгоценный восстанавливающий напиток, вызывает беспокойство. — Они не имеют себе равных, — щедро говорю я ему. — Ты видел ремонт с золотом? — спрашивает мой сын, стараясь выглядеть спокойно. — Я видел такое во время своих путешествий и изучал эту технику у мастера с дальнего востока. Но я не могу полностью передать его мастерство. Мы переделывали все несколько раз, но возможно тебе это покажется безвкусным. На востоке, — делится он, — люди смотрят на поломку как на часть характера и истории объекта и не хотят ничего скрывать. Мне понравилось это мнение, но я не могу воспроизвести его здесь. Кончиками длинных изящных пальцев он проводит по одной такой золотой детали. Потом опускает дрожащие руки, сжимая кулаки по бокам. Меня беспокоят все эти мелкие жесты. Он всегда был из тех, кто с головой бросался в новое дело. Однако он всегда побеждал, поэтому я часто задавался вопросом, был ли он таким безрассудным или он просто думает и действует быстрее, чем все остальные. Но он почти никогда не сомневался в своей цели, в своих способностях, в себе самом, в том, что ему нравится и что он любит. Меня нервирует то, что он чувствует неуверенность из-за простых украшений. — Это прекрасно, — уверяю я его, — может быть, даже слишком. — Так не бывает, — весело говорит он мне с ослепительной улыбкой. — Эти покои довольно щедры для гостевых комнат, — комментирую я выделенные мне апартаменты. Он удивленно приподнимает брови. — Но отец, это мои комнаты. Они лучшие, и поэтому я отдал их тебе. Теперь моя очередь удивляться. Я прибыл без предупреждения, и поэтому сомневаюсь, что у него было достаточно времени, чтобы убрать свои вещи из комнаты. Так почему же эти апартаменты кажутся такими безупречно чистыми и пустыми? В них нет живого духа. Есть следы вкуса моего сына, но нет его жизни. Я уверен, что в этих комнатах никто не живет. — Где ты поселил Элессара? — Есть еще одна хорошая комната, — улыбается он. — Равная по статусу и величию. Обе подходят для двух королей. — Ты намерен дать кому-то клятву верности? — Мои архитекторы надеялись, что я найду кого-нибудь, с кем разделю свою жизнь, — объясняет он с мягким смешком. — У меня не хватило духа разочаровать их и сказать, что у меня нет на это времени. Они уверены, что кто-то обязательно появится. Однако обычно Гимли остается в этих покоях всякий раз, когда навещает меня. — Твой друг гном, — криво усмехаюсь я. — Это физический недостаток, — признаю я, подавив улыбку. — Но твоя дружба с мелким камнеедом — меньшая из моих проблем на данный момент. Я сразу жалею о своих словах, когда его взгляд становится стальным. Я попал в ловушку, расслабившись на его юмор. — Что может беспокоить тебя еще больше? — Я слышал сказки о доме, который ты построил для себя и своего народа, — отвечаю я. И это одна из многих причин моего приезда. Остальные пока я держу при себе, и не спрашиваю его: ты страдаешь? Я должен забрать тебя отсюда? — Он прекрасен, сын мой, — продолжаю я. — Я хотел увидеть это воочию и понять как ты живешь, и как себя чувствуешь так близко до морского бриза. Он прищуривается, задумчиво глядя на меня. Мой ответ не удовлетворяет его, но он пока не давит на меня. — Вы с Арагорном приехали одновременно. Так скажи мне, отец, я попал в засаду? — Нет, это не было намеренно. — Если бы это была засада, и вы захотели устроить мне нагоняй, ты бы мне сказал? — Конечно, нет. — Ну, спросить стоило, — он устало улыбается. — Я пришел пригласить тебя к обеду. Но сначала я должен кое-что сообщить. Я приподнимаю бровь, убеждая продолжить. — Я дал здесь убежище Тауриэль, — признается Леголас. — Я знаю, что ты изгнал ее из королевства, и она еще долго будет в твоей немилости, но мне были нужны ее навыки, а ей нужен дом. У меня не хватило духу отвернуться от нее, даже чтобы доставить тебе радость. Но я посоветовал ей не показываться тебе на глаза, пока ты здесь. Она не будет тебе мешать, отец, клянусь. Но чтобы ты мог свободно бродить по этим землям, я решил предупредить тебя на случай, если вы столкнетесь. У меня вертится ответ на языке о том, что я знаю, что Тауриэль здесь. Именно она написала мне, чтобы я приехал к сыну. В Итилиэне должен быть кто-то из моей преданных эльфов, чтобы проинформировать меня о благополучии моего сына. Его письма домой длинные, но скупые на подробности о его благополучии. Трудно было найти того, кто будет шпионить для меня, потому что Леголас заводил верных друзей везде, где бывал. Он вернулся от Черных Врат в сопровождении гнома! Но Тауриэль… Я воочию убедился в ее готовности бросить вызов королю из-за своих принципов. Когда она бросила мне вызов, у меня не было выбора, кроме как отослать ее. Теперь я могу использовать ее чувство вины. Мне не нужно, чтобы она была верна мне или Леголасу, мне нужно только ее сострадание, тогда она будет на моей стороне. И именно сострадания у нее в изобилии. Сначала Тауриэль настороженно отнеслась к моей просьбе, но со временем откликнулась на нее, и в конце концов ее письма стали подробными. Она рассказывала о работе Леголаса и его достижениях, о том, как люди Итилиэна и эльфы восхищались им, и о том, как эльфы из соседних королевств присоединились к его усилиям возродить лес. Она говорила о том, как колония росла, и о том, что ее красота не имеет себе равных, потому что здесь собрались лучшие эльфы в мире. Мысли о Тауриэль наводят на мысль, а есть ли у Элессара собственные глаза и уши в компании Леголаса. Есть кто-то, столь же достойный доверия, чтобы одновременно быть преданным Леголасу и уважать его частную жизнь, но рассказывать о его здоровье. Он пережил войну без ранений, но тоска по морю оставила шрамы на его душе и сердце. Когда битвы закончились нам всем пришлось жить собственной жизнью, и ему оставалось найти свой собственный путь. Я беспокоюсь о нем, как и все кто его любит, потому что никто из нас не может быть с ним все время, и он не потерпит чтобы с ним нянчились. Я не сомневаюсь, что у Элессара тоже есть свой шпион. Вопрос только в том, кто именно. Самый вероятный кандидат - гном, хотя в последнее время Гимли занят своими собственными землями и, возможно, слишком предан Леголасу, чтобы докладывать о его делах. Сын наместника Фарамир близок с Элессаром и Леголасом. Возможно именно он шпионит для Элессара, а потом я вспоминаю про его жену Эовин из Рохана. Думаю, она справилась бы с этой задачей лучше мужа. — Отец? — зовет Леголас. — Я просто хочу чтобы ты был готов к неожиданностям. — Я не против ее присутствия, — говорю я. — Я надеюсь, что она была полезна для тебя. Для меня она определенно была очень полезна. — Спасибо, отец, — он прикладывает ладонь к сердцу и вздыхает с облегчением. — Как я уже сказал, я здесь, чтобы пригласить тебя на ужин, если вы готов. — Я готов, — говорю я, — Веди, повелитель эльфов.***
Ужин накрывают на длинном столе с неровными краями, который сначала кажется простым предметом мебели, пока я не понимаю, что это цельный ствол окаменелого дерева, разрезанный вдоль. Он превратился скорее в драгоценный камень, чем в растение. Благодаря полосам ярких цветов и участкам насыщенного черного цвета, он похож на небеса, усыпанный звездами. Стол был отполирован вручную. Когда-то это было сильное, толстое и старое дерево. Спустя годы земля вернула его, и благодаря воде, почве, соли и времени дерево стало сокровищем, которое сейчас стоит передо мной. Леголас дал ему третью жизнь в маленькой, но замечательной крепости, которую он построил для себя и своего народа. Единственный недостаток в этом столе в том, что он слишком большой и длинный, а нас только трое. На одном конце стоит посуда для Элессара, на другом — для меня, а посередине — для Леголаса. Мы все садимся на свои места, но я вижу как плечи моего сына дрожат. Я встречаю взгляд Элессара, и мы приходим к молчаливому соглашению. Почти мгновенно каждый из нас берет бокал с вином и шагает к центру, где нас ждет веселый Леголас. Слуги спешат перенести наши тарелки и столовые приборы. Я устраиваюсь на сиденье напротив сына, а Элессар садится рядом с ним. Леголас знает, как преодолевать неловкость между Элессаром и мной, и весело играет посредника. Помогает то, что наши бокалы никогда не бывают пустыми, Элессар, как и многие люди, презирает наполовину заполненные или пустые бокалы для вина. И поэтому постоянно подливает вино. Вино превосходное, из прекрасного винограда Итилиэна, которое давно не готовили из-за войны. Это напоминание о том, что Итилиэн — поистине богатая страна природы и земель, которые начали возвращаться к жизни. Мы не раз поднимает тост за усилия и достижения Леголаса. Я не знаю из-за вина, усталости или какой-то другой болезни, но замечаю, что мой сын стал более тихим и задумчивым. Он все меньше участвует в разговоре, и просто слушает, как разговаривают его друг и отец. Вскоре он начал дремать. Это меня тревожит, и я ловлю пристальный взгляд Элессара. Я понимаю, что он наполнял бокал Леголаса не из того графина, из которого наливал себе и мне. Меня раздражает его смелость, но я решаю набраться терпения и посмотреть, что он собирается делать дальше. Леголас сонно моргает и слушает нас с легкой улыбкой на лице. Он расслабляется, слушая нашу болтовню о пустяках. Мы с Элессаром продолжаем разговор, но оба следим за ним. Леголас наклоняется вперед, ставит локоть на стол и подпирает подбородок ладонью. Но он вздрагивает, просыпается и выпрямляется, притворяясь что не заснул. Но через пару минут снова засыпает. Еще несколько попыток, и он, наконец, терпит поражение. Его глаза закрываются. Меня это беспокоит, но он легко дышит, и на его лице легкая улыбка. Возможно его не опоили зельем, и он просто устал. А потом я обращаю внимание на темные круги под его глазами, вспоминаю мирувор, который он принял, чтобы восстановить силы, вижу что еда на его тарелке почти не тронута. И понимаю, что он не просто устал. — Значит, ты был занят, — говорю я Элессару, беру стакан Леголаса и нюхаю его содержимое. В напитке действительно чувствуется привкус сонного зелья, в минимальных количествах, которые усталый эльф не заметит. Эффект тоже должен быть незначительным, но Леголас выпил не один стакан, и теперь результат налицо. Я делаю маленький глоток вина с добавлением сонного зелья, и глаза Элессара широко распахиваются от удивления. Меня это не волнует, во мне бурлит гнев, но я стараюсь сдержаться. Мне нужно держать себя в руках. Я машу рукой слугам, и они быстро выходят из комнаты. — Если кто-то не будет осторожен, — говорю я человеку, — его можно обвинить в том, что он лишил другого свободы воли и навязал ему то, чего тот не желает. Это можно было бы даже рассматривать как нападение на моего подданного. Не говоря уже о моем сыне. — Как вы и сказали, мы сейчас на моей земле, — говорит Элессар, стараясь сгладить ситуацию. — Как ты и сказал, ты пришел сюда не как король, — напоминаю я ему. Он понимает, что надо относиться ко мне более серьезно. — Это так. Справедливый король не стал бы навязывать что-то другому. Но друг может это сделать. Я беру свой бокал. С этим дерзким человеком нужно держать ухо востро. Но он прав, там где родителя могут обвинить в чрезмерной заботе, а короля — в тирании, доброжелательного друга могут понять и простить. Если бы я, например, подлил своему сыну снотворное, то столкнулся бы с возмущением Леголаса и бунтом. Я смотрю, как Элессар бочком приближается к моему сыну, подталкивая его в бок. Он понимает, что даже в таком состоянии Леголас резко реагирует на опасность. С неразборчивым бормотанием Леголас наклоняет в сторону, пока не опирается о сидящего рядом с ним человека. Я могу представить их двоих в поношенной одежде, под карнизами диких деревьев и звездным небом. Великолепные пределы Итилиэна тают, и мир становится шире и опаснее. Они стояли у Черных врат, уставшие и раненые. Но они были живы, они были вместе, и у них была надежда. — Ты уже делал это с ним раньше, — говорю я. — И он делал это для меня, — отвечает Элессар. Это действительно имеет большое значение. И мой гнев улетучивается. — Что случилось? — Я получил известие, что он пострадал в результате несчастного случая несколько недель назад, — объясняет Элессар. — Как вы знаете, он приложил все усилия, чтобы сохранить и построить вокруг старых руин новые земли. Он занимался озеленением и восстановлением разрушающегося укрепления после его обрушения. Об этом говорилось в последнем письме Тауриэль, и поэтому я приехал. Таким образом, информация не новая, и мой сын сидит передо мной живой и к тому же более менее здоровый. Я делаю еще глоток вина, чтобы успокоиться. — К счастью, худшие из ран были довольно незначительными, — продолжает Элессар, — Леголас обычно не обращал внимания на такие травмы после нескольких дней отдыха. Легкое сотрясение мозга, ушиб легких, трещины в ребрах, порезы и ушибы. У него бывало и хуже. Я снова подношу бокал к губам и понимаю, что он пуст. Элессар рассеянно заполняет его, продолжая говорить. — Но он не выздоравливает так быстро как должен. Он устал от целителей, что неудивительно, поэтому пытается справиться с ранами самостоятельно. Но как он может надеяться на исцеление, когда почти не спит и не ест? — Элессар кивает на почти полную тарелку Леголаса. — Так не может продолжаться. Он пренебрегает своим здоровьем и старается отвлекаться работой. Я уж и не знаю, угнетает ли его восстановление этого места или спасает его. — Это зов моря, — заканчиваю я. — Да. — Элессар серьезно кивает. — Он не может так небрежно относиться к своему здоровью и благополучию, когда страдает тоской по морю. Я думаю, поэтому он так плохо выздоравливает после этих травм. Я чувствую что у него жар, и он дрожит. После слов Элессара перед моими глазами появляется зеленый лист, который дрожит от ветра, изо всех сил цепляясь за ветку дерева. Иногда я задаюсь вопросом, не следовало ли мне назвать сына в честь чего-то более укоренившегося и крепкого, а не того, что может унести капризный ветер. Я касаюсь пальцами ножки своего бокала и наблюдаю, как красное вино кружится при малейшем движении. — Крик чаек и зов моря поражают всех по-разному, — говорю я королю людей. — Море словно живое существо. Оно никогда не бывает одинаковым дважды. Так должен ли его зов быть одним и тем же для всех? Но все наши родственники почувствуют зов моря, каждый в свое время, потому что всех нас манит то, что за его пределами. Все соединяется в воде. Мы взаимосвязаны. Оно пульсирует энергией и песней. Мы как капли в море, но маленькие и драгоценные, как жемчуг и бриллианты. Это возвращение домой. Я делаю глоток вина. — Я могу понять почему он не спит, — продолжаю я. — Его сны перестали быть спокойными и мирными. Он жаждет нового дома, который ждет его за морем. Жизнь, которой он живет здесь — это просто сон. Я понимаю почему он не ест, он забывает поесть, потому что всегда испытывает голод. Ты понимаешь, чем он продолжает питаться здесь, Элессар? Король людей сжимает губы и смотрит на моего сына, который все еще крепко спит, прислонившись к нему. — Я не могу понять. Но я знаю его, и знаю, что ему больно. Вот почему я здесь. — Он глубоко вздыхает. — Я пришел, чтобы избавить его от этого бремени. Я здесь, чтобы освободить его от слова, которое он дал мне, что он не уплывет, пока я жив. — Ты можешь попробовать, — качаю головой я. — Но ты не хуже меня знаешь, что он будет упрямиться и делать все, что ему нравится. — Но, по крайней мере, он будет знать, что может уплыть в любое время когда захочет. — Он не боится боли или невзгод, — говорю я. — Он боится потери. Остальное он сможет выдержать. В любом случае ты не должен приписывать его недуги только зову моря. Он воин, которому теперь нечем заняться. Нет опасности, нет битвы, нет волнений, нет… — Цели, — задумчиво закончил Элессар. — Я видел это в некоторых из своих людей. Неугомонность, неспособность верить в безопасность. Они всегда осматриваются, выискивая опасность, даже когда ее больше нет, постоянно тянуться за мечом. Некоторые солдаты так и не находят покоя. — И Леголас - лучший воин, — говорю я, — навыки которого больше не нужны. — Вы тоже были солдатом, — отмечает Элессар. — Как вы справились? — Я не могу сказать, что терплю это лучше, чем мой сын, — говорю я. — Я давно переключился на задачи более, скажем так, административного характера. С другой стороны, мой сын был солдатом в течение тысяч лет. Он родился для этого. Он никогда не знал другой жизни. — Я видел, как люди сходили с ума от таких переживаний, — делится Элессар. — Они оставляют свои семьи и друзей и уходят в леса, как дикие люди, видят опасность в каждом звуке и тени, все еще сражаются в давно закончившейся войне. Это не может быть его судьбой. — Ты его знаешь, — указываю я. — Что ты думаешь? Элессар качает головой. — У меня есть только надежда. Но я также знаю, что существуют реальные пределы тому, что может выдержать тело и разум. Он проверяет пределы и того и другого. — Это так, — бормочу я. — Так зачем же вы приехали сюда? — спрашивает он меня. — Я рассказал вам о своей цели визита. Я долго смотрю на своего спящего сына. — Я просто хотел посмотреть, как он поживает, — отвечаю я. Это самая простая из причин, но также и самая сложная. Но что мне теперь делать, когда я все увидел своими глазами? Я вижу, что мой сын исчезает. Я должен забрать его отсюда или позволить ему продолжать свой путь? В конце концов, я уже много раз видел как мой сын страдает. Это даже не первый раз, когда он страдает из-за Элессара. Раньше они истекали кровью друг за друга. Но это не то же самое. Леголас дергается и почти просыпается. Но Элессар что-то успокаивающе шепчет ему, и он снова засыпает. — И как, по-вашему, он поживает? — спрашивает король людей. — Он нездоров, - говорю я, вместо того чтобы озвучить свои тревоги. Через некоторое время мы с Элессаром поднимаем Леголаса и несем его в выделенную мне комнату. Мы поняли, что понятия не имеем, где он расположился после того, как из-за нашего прибытия вынужден был уйти из собственных покоев. Мы проходим мимо эльфов моего сына, но никто не осмеливается остановить нас, задать какие-либо вопросы или даже предложить помощь. Никто не осмеливается приблизиться. Во время нашей долгой прогулки Леголас просыпается. Одна его рука перекинута через плечо Элессара, другая — через мое. Он внезапно напрягается, стараясь идти самостоятельно. От слабости он спотыкается, но немного приподнимает голову и смотрит сначала на меня, а затем на человека с другой стороны. — Вы дураки, — бормочет он с тихим смехом. А потом снова засыпает.***
Леголас спит два дня. Первую ночь он проспал благодаря снотворному, в точности как и замышлял Элессар. На следующую ночь он просто уступил естественным требованиям своего тела. Перед тем как уснуть он выпил много воды, словно не пил очень долгое время. Он не хотел есть, но благодаря таланту, данному ему богами, Элессар сумел влить в него немного бульона. В этот момент мой сын нуждался в отдыхе больше чем в еде, и он, казалось, исцелялся прямо на моих глазах. Его кожа приобрела теплое сияние. Без слов придя к согласию, мы с Элессаром по очереди сидели с Леголасом. В комнате всегда горела свеча, на столе сменялись чайники и теплым чаем, в воздухе стоял ароматный запах ателаса. Стояла тишина, только был слышен шелест бумаг, когда мы с Элессаром просматривали свитки, принесенные нашими помощниками. Мы приехали сюда как отец и друг, но дела королевства никогда не заканчиваются, даже когда мы откладываем в сторону наши короны. Сейчас с Леголасом сидит Эллесар. Я работаю за столом в гостиной, когда слышу, как мой сын начал шевелиться. Я встаю со своего места и иду к ним, но останавливаюсь у двери. Леголас лежит на кровати спиной ко мне и смотрит на Элессара. Кажется, он не чувствует, что я здесь. Человек, если и знает о моем присутствии, то не обращает на меня внимания. Он сидит напряженно, готовый сказать свое слово. Я не хочу мешать, но все же решаю послушать и посмотреть. Я уступил много прав как отец, но не собираюсь стоять в стороне сейчас. Я хочу знать, как проходит этот разговор и какое влияние он окажет на будущее моего ребенка. Мне нужно знать. — Сколько? — бормочет Леголас хриплым голосом. За окном опустились сумерки, но комната окутана теплым светом. Свеча слабо мерцает на столе, но свет звезд из окна освещает комнату. Перед моими глазами снова появляется картина — они моложе, а мир вокруг них велик и полон опасностей. — Два дня, — отвечает Элессар. — Рекорд даже для тебя, — поддразнивает Леголас. — По большей части ты сам сделал всю работу, друг мой, — говорит Элессар. — Твое тело очень нуждалось в отдыхе. Так не может продолжаться, Леголас. Я думаю… Я думаю, что зов моря начинает брать над тобой верх. — Я знаю, что ты скажешь дальше, — вздыхает Леголас. — Я должен уплыть, потому что ты отказываешься быть причиной моих страданий. — Нет, друг, — мягко говорит король людей, — я отказываюсь видеть твои страдания. Я несу ответственность за боль и смерть. Мы никогда не смогли бы достичь мира, если бы многие не отдали ради него свои жизни. Эту цену я должен был заплатить. Я был готов заплатить ее твоей жизнью, так же как я был готов заплатить своей. Но я не могу смотреть как ты страдаешь, — он делает глубокий вдох. — Нет никакого приза в конце, Леголас. Только боль. И когда все вокруг умрут, ее станет еще больше. Зачем продлевать агонию? Это словно медленная смерть. — Ты хочешь, чтобы я сдался зову моря и уплыл? — со вздохом спрашивает мой сын. — Я хотел бы видеть как твое тело исцеляется, а сердце находит облегчение, — отвечает Элессар. — Я освобождаю тебя от обещания, которое ты дал мне, что останешься на этих берегах до моей смерти. Ты волен уплыть, но здесь ты страдаешь, друг мой. Так не должно быть. Я желаю тебе мира и покоя. — Для меня больше не будет мира, — тихо говорит мой сын, и у меня перехватывает дыхание. У меня болит за него душа. — Не здесь, — продолжает он, — не среди деревьев. И в конце концов, когда я один унесу все свои потери, покоя не будет даже за морем. Когда ты исчезнешь… Когда исчезнет Гимли… Когда все наши друзья… Он не может сказать «умрут». — Я думаю, тогда я буду готов уплыть, — говорит он. — Но не могу уйти сейчас, когда впереди годы, которые я могу провести с вами. Я отказываюсь это делать. Спустя долгое время Элессар говорит: — Мне очень жаль, Леголас. Мой сын находит в себе силы тихо рассмеяться. — Это твое самомнение, — нежно поддразнивает он. — Надо восхищаться твоим чувством ответственности, Эстель, но в этом есть и высокомерие. Мысль о том, что ты во всем виноват, всегда дает тебе ошибочное представление, что ты можешь все изменить или повлиять на ситуацию. Я слышу улыбку в его голосе, но Элессар, как и я, потерял всякое желание относиться к этой ситуации легкомысленно. Больше не будет покоя ни Леголасу, ни тем, кто его любит. — Почему я не должен волноваться о том, что случилось с тобой? — Потому что со мной случилась любовь, — отвечает Леголас. — И даже боги не могут это забрать. Я потеряю тех, кого люблю, но не свою любовь. Она моя, и я держу ее в своей душе. Это все, что у меня будет в конце. Я не уплыву, пока ты не умрешь, Эстель. Сначала я накормлю свою любовь воспоминаниями. И я буду жить дальше. Он нежно улыбается другу. — Я буду жить, — говорит он снова. — Я разрываюсь между этим берегом и тем, и это непросто, но я не желаю избавления от этой боли, Эстель. Я не могу. Это слишком тесно связано с моим счастьем. Я останусь до конца. Ты застрял со мной. — Это неправильно, — рассуждает Элессар, — если тебе так плохо. — Ты ждешь, что я так быстро приспособлюсь, и это несправедливо, — говорит мой сын. — Я никогда раньше не знал моря. Признаюсь, сначала было мучительно отрицать его зов, и мне приходила в голову мысль уплыть. Но я начинаю приспосабливаться и недавно пришел к выводу, что я могу это вынести. Я научусь жить с этим, пока не уплыву. Признаю, что недавняя травма ухудшила ситуацию, но мне станет лучше. — На скептический хмурый взгляд друга он настаивает: — Я быстро учусь и вскоре приспособлюсь. Элессар хмуриться и долго, пристально смотрит на него. — Ты всегда хвастался тем, что все схватываешь на лету. Леголас тихо смеется, и это похоже на маленькую искру, которая зажигает яркое, горячее пламя. Его улыбка согревает комнату. — Мои наставники говорили, что я потрясающий ученик. Спроси моего отца. Упоминание обо мне напоминает Элессару о моем присутствии. Он бросает взгляд в мою сторону, предупреждая Леголаса что они не одни, что за ним наблюдают. Я закатываю глаза от мысли, что они объединились против меня. Мне особенно неприятно, когда Леголас немедленно пытается выпрямиться и сесть. Он смотрит на меня серьезно, и я вижу по его глазам, что он задается вопросом, сколько я слышал, и взвешивает, сколько из сказанного он хотел скрыть. Элессар смотрит на меня таким же взглядом. У них одно и то же выражение лица, словно они родные братья. Когда я послал Леголаса к дунэдайн на поиски этого человека, я просто надеялся избавить своего сына от сердечной боли. Я не знал, что он найдет друга, тем более того, чья жизнь так коротка. Когда я впервые увидел их вместе, между ними был легкий товарищеский дух, громкий смех, братское похлопывание по плечу. Я никогда раньше не видел, чтобы мой сын вел себя так фамильярно. Но я всегда беспокоился от того, что не мог подарить Леголасу братьев, и теперь я рад, что он нашел брата самостоятельно. — Ты выглядишь лучше, — говорю я. — Не знаю, почему ты считал, что я плохо выгляжу, — говорит он иронично, и машет мне рукой, чтобы я подошел ближе. Движение мягкое и робкое, легкий взмах запястья, потому что он не привык командовать мной. Тем не менее, он делает это потому что нуждается в отце. Он приказывает мне, и я подхожу к нему. Элессар встает, понимая, что настала моя очередь сидеть с Леголасом. Он легко кланяется мне, и я отвечаю ему тем же. Мы оба добились того на что надеялись. И я вижу, что мой сын чувствует себя хорошо. Не знаю, почему я думал что все будет иначе.