Одурачь меня

Лондон, Сохо Войдя в дверь кофейни, Дракула безошибочно отыскал взглядом Агату. Невольная улыбка тронула его губы, и он воспользовался моментом, чтобы рассмотреть её. Агата совершенно не обращала внимания на окружавшую ее суматоху. Она устроилась в мягком кресле у дровяной печи в углу, сгорбившись над низким столиком. Вокруг неё на столе рядом с ноутбуком были разбросаны несколько включенных электронных книг – Агата еще не привыкла работать с вкладками браузера. Волосы её были собраны в высокий пучок на макушке, удерживаемые не менее чем тремя ручками, а очки низко сползли на нос. О, такой возможности он ни за что не упустит. Пронесшись через зал кофейни в своем длинном черном плаще (несколько сотрудников бросились от него врассыпную, однако его это мало заботило), Дракула оказался рядом с Агатой и склонился над ней. – Привет, – коснувшись пальцем мостика очков, он осторожно поправил их. – О! Здравствуй, – улыбнувшись, Агата подняла взгляд, возвращаясь в реальность, и посмотрела на столик. Похоже, она лишь сейчас осознала, что вместе со своими вещами и гаджетами заняла не только собственное кресло, но весь стол, подставку для ног рядом с ней, низкий кофейный столик и кресло напротив. – Ну… э… располагайся, – рассеянно махнув рукой в сторону второго кресла, Агата вернулась к клавиатуре ноутбука, принявшись быстро печатать – слегка слишком быстро для обычного человека. – Выпьешь? – М-м-м… Четыре шота и двойной карамельный маккиато. Веганский. – Да, дорогая. – Закатив глаза в знак того, насколько дурацким считает её выбор напитков, Дракула сбросил с плеч плащ. Повесив плащ на спинку предложенного ему кресла, Дракула на мгновение приподнял лежавшую в кресле объемистую сумку, набитую до отказа бумажными (и еще большим количеством электронных) книгами и планшетами, и поставил ее на пол. Сложил в стопку разбросанные по столу гаджеты, освобождая место для напитков, которые собирался принести. Забрав две пустые чашки – очевидно, Агата сидела здесь уже какое-то время – Дракула двинулся к бару. Если бариста и заметил, что очередь из клиентов моментально рассосалась при появлении Дракулы, то не подал виду. Дракула поставил пустую посуду на стойку и улыбнулся. Может, он в значительной степени «одомашнился» в этом веке, но смешиваться с массой сильнее, чем требовалось, не собирался. – Доброе утро! Что я могу предложить вам? – Доброе утро! – Одарив бариста улыбкой, Дракула задержался взглядом на соблазнительно бирюзовых волосах юноши. – Я буду вести себя цивилизованно и возьму двойной эспрессо. Для язычницы в углу – четыре шота, тройной сахар, экстравеганский… – махнув рукой, Дракула предоставил бариста самому догадаться, о чем идет речь. – Окей, у нас это есть. – Бариста ухмыльнулся, пирсинг на его губе сверкнул солнечным бликом. Обернувшись через плечо, он крикнул. – Там-там, двойной шот и еще напиток для ВТ-и-К. – Принято, – отозвался Там-Там, не отрываясь от приготовления напитков. Дракула сощурился. – В, Т и К… О. – Он широко усмехнулся, показывая зубы. – Высокие, Темные и… Красивые. Без упоминания гендера. Или, может… м-м-м… Классные? Бирюзовый бариста залился краской до самой шеи. Дракула наградил его низким смешком из глубины груди. – У нас есть прозвища для большинства постоянных клиентов, – сказал, заикаясь, бариста. – И, полагаю, все они столь же лестны, – Дракула озорно ухмыльнулся. Он был вовсе не прочь насладиться смущением юноши, особенно учитывая, какой чудный розоватый оттенок оно добавило к бирюзе. – Не беспокойтесь, я ей не скажу. Всё время, что Дракула оставался у стойки, бариста продолжал краснеть, сделавшись совершенно багровым, когда, с уже абсолютно беспардонной улыбкой, оставив в банке для чаевых непристойно крупную сумму, Дракула забрал заказанные напитки и, развернувшись, направился к столику Агаты. – Одну минуту, – пробормотала Агата, едва взглянув на Дракулу. Это означало, что прежде, чем она отвлечется, пройдет еще не менее десяти. – Не торопись, – подтолкнув к ней её напиток, Дракула устроился в кресле напротив и отпил эспрессо. Теперь он мог позволить себе предаться своему любимому занятию. Наблюдению за Агатой. Её очки снова сползли на кончик носа, и он находил это очаровательным, но устоял перед желанием опять вернуть их на место. Агата согласна была терпеть подобное поведение не больше одного-двух раз за встречу. Он не видел её несколько месяцев, но выглядела она хорошо. Она всегда выглядела хорошо. Агата с завидной легкостью приспособилась к смерти и последующей вампирской жизни с момента, когда оказалась на морском берегу, сойдя с «Деметры» тогда, много лет назад. Правда, после гибели корабля прошло некоторое время, прежде чем они смогли выбраться, – поскольку стараниями Агаты их обоих чуть не разорвало на куски. Ему понадобились месяцы, чтобы восстановиться в ящике с родной землей на дне моря, и еще несколько лет он потратил на периодические налеты на корабли, проплывавшие на поверхности, – в поисках доноров для того, чтобы довести её тело до состояния, в котором, пробудившись, она смогла бы выжить. Честно сказать, он не то, чтобы много помнил из того темного времени. В основном, это было нескончаемое ожидание, затаившись достаточно глубоко под поверхностью, чтобы ухватить проходящие лодки и поохотиться. Он отдался этому, подобно паукам в сети, подражая их невероятному терпению, но в итоге оно того стоило, потому что в конце концов она оказалась готова. Готова и чертовски зла. Он вытащил ее на берег летом тысяча девятисотого, после захода солнца, и вернул в сознание. Она чуть не убила его тем вечером. Разодрала в клочья появившимися у неё когтями, повырывала целые куски плоти и, охваченная ужасающей яростью, с воплем исчезла во тьме. Трудно было представить, что то адское создание и сидящая перед ним изящная стройная женщина, отстукивающая на клавиатуре ноутбука строчки своего очередного бестселлера, – одно и то же существо. Закусив нижнюю губу, Агата скользила взглядом голубых глаз по электронной странице, перечитывая написанное, прежде чем вновь погрузиться в работу. Надо признать, прошедшие между той ночью и нынешним временем годы, впрочем, изрядно… смягчили их обоих. Первую дюжину лет или около того они были намерены убить друг друга. Агата была твердо убеждена, что мир, лишившись Дракулы, сделается только лучше, а он охотно участвовал в этом развлечении. В конце концов, пытаясь разными способами его прикончить, она никогда не повторялась. В изобретательности ей не откажешь. Затем он решил отправиться в Новый Свет, – разумеется, на корабле невиданного размаха. Агата, разумеется, последовала за ним. Дракула полагал, что план заключался в том, чтобы сбросить его за борт где-нибудь посреди Атлантики, привязав к первому попавшемуся тяжелому предмету. Она рассудила, что давление в самых глубоких частях океана прихлопнет его ко дну и оставит там в вечной ловушке. И вполне разумно – в прошлом море уже становилось его тюрьмой. Стоит ли говорить, что, учитывая, что тот самый корабль назывался «Титаник», всё, как бы сказать помягче, пошло наперекосяк. Кончилось тем, что они непреднамеренно вынуждены были провести довольно много времени вместе. Он пытался посадить её в спасательную шлюпку. В конце-то концов, все эти разговоры про «дети и женщины – вперед» были не просто так. Но она отказалась. Конечно, она отказалась. Они поссорились из-за этого. Естественно. В итоге они пришли к соглашению, хотя и несколько… яростному – встретить то, что произойдет, что бы это ни было, вместе. За этим последовала одна из самых жалких и холодных ночей за всю жизнь Дракулы, но он, как всегда, выжил. Агате было легче, так как он нашел какие-то обломки, на которые она смогла взобраться и, таким образом, не замерзнуть, пока они ждали спасателей. Дракула полагал, что какой-то режиссер использовал это в фильме, который снял про всю ту катастрофу, но Дракула никогда не смотрел его. В конце концов, финал он уже видел. В любом случае, для него и Агаты та ночь стала поворотным событием. Снова вдвоем в холоде и темноте, и никто не мог утешить их, кроме друг друга. Впервые за всё время, что были знакомы, они говорили друг с другом. Просто говорили. Сперва он пытался отвлечь ее от паники и криков погибающих рядом. Людям вокруг не требовалось много времени, чтобы умереть. Не посреди Атлантики. Посреди ночи. Продолжительность жизни большинства тех несчастных измерялась минутами, и Дракула, как мог, отвлекал Агату от воплей их ужаса, словно эхо, повторявших голоса её много лет назад убитых сестер. Он попросил прощения в ту ночь. В тот момент это казалось таким неважным, ничтожным в свете всего, что он сделал, но он был искренен, и она слушала, и это всё изменило, так ему казалось. Он и она сделались кем-то значительным друг для друга в ту ночь. Может быть, не друзьями, не сразу, но с тех пор между ними определенно существовало молчаливое соглашение оставаться рядом столько, сколько будет устраивать их обоих. И пока что их обоих это устраивало. – Готово! – Агата резко перестала печатать. На самом деле она не закончила, но Дракула позволил ей эту маленькую ложь самой себе. Он сидел, глядя на то, как она сохраняет текст, сохраняет снова, переносит его на флеш-накопитель и возится в каких-то своих заметках. Допив свой кофе, он поднял голову в ожидании, пока она обернется к нему. – Ты чудесно выглядишь. Э… что? Комплименты. Они теперь обмениваются комплиментами? Это что-то новое. Он делал ей комплименты постоянно. Разумеется. Она была великолепна. Однако она не возвращала ему любезности. Никогда прежде. Если только… – Чего ты от меня хочешь? – Ничего. – Агата нахмурилась и, сняв очки, сложила их и повесила на горловину толстовки. – Тебе очень идет этот цвет. Ты выглядишь прекрасно. – Хм-м-м… – Дракула поднял бровь, бросая взгляд вниз, на собственную рубашку. Она была цвета красного вина, и да, смотрелась на нем отлично, как и большинство вещей, но Агата была не из тех, кто, как бы сказать… замечает подобное. – Ты хочешь, чтобы я помог тебе с вычиткой текста? – Ну… – задрав голову, Агата принялась рассматривать потолок. Дракула хмыкнул. – Что ты сделала со своим последним редактором? Я думал, ему удалось… ну, ты знаешь… научиться с тобой справляться. – Они выходят на пенсию. – Агата недовольно нахмурилась. – Я тоже только привыкла к этому. – Всего за двадцать лет? Новый рекорд. – Ну, не все могут нравиться людям, как ты, не так ли? – огрызнулась Агата, потягивая свой кофе. – Я думаю, эта книга тебе понравится. Там есть про тебя. – Я злодей? – восторженно улыбнулся Дракула. – М-м-м… не совсем. Скорее, унылый болван, страдающий по кому-то, кто совсем не для него. – О, я понимаю. Пробуешь себя в научной фантастике, – фыркнул Дракула. Он проигнорировал возникшую внутри короткую вспышку паники, из тех, что случались с ним всегда, когда оказывалось, что Агата видит его насквозь. Она была пугающе хороша в подобном, когда хотела. – Не-а. Другая эпоха. Времена большой войны. – Какой из них? – Дракула был заслуженным ветераном, чего уж там. Когда их выловили из Атлантики, они путешествовали какое-то время вместе по Новому Свету. Исследовали целый континент, добраться до которого им так или иначе удалось через десятилетия. Наслаждались суетой разрастающихся мегаполисов, а затем – огромными раскинувшимися перед ними равнинами дикой природы, где даже они могли заблудиться, пожелай они этого. Это был хороший период – недолго. Совсем недолгий период за все годы его жизни. – Второй, – Агата сделала глоток из чашки, наблюдая за ним в той самой проницательной манере, и он застыл. – О. – Пальцы Дракулы рассеянно потерли предплечье под рукавом рубашки. Татуировка была по-прежнему на месте. Голова черного волка. Раскрывшего рычащую пасть на бледной коже. Череп волка пронзает нож, высовывающийся из пасти вместо красного языка. Морду зверя украшали багровые маки и черная надпись. За тех, кого я люблю. По всем правилам, он должен был позволить татуировке исчезнуть. Его бессмертная конституция, способность к исцелению и века, на протяжении которых он существовал и продолжит существовать, – всё это означало, что для него татуировки не были пожизненным тавром, как для смертных. Иногда он давал ей потускнеть. Давал воспоминаниям исчезнуть, но потом… потом само их исчезновение начинало беспокоить его. Выцветшие чернила на собственной коже глумились над ним, пока он не начинал чувствовать необходимость либо полностью вырезать татуировку, либо же обновить её. Воспоминания и чувства въелись в саму его плоть. Он всегда выбирал найти нового художника. Каждый раз. – Ты не должен делать этого, если не хочешь. – Голос Агаты был мягким, как всегда, когда она говорила о тех годах, когда они были разлучены. Та война, позвавшая их, была не первой из тех, что охватили земной шар, но определенно худшей. Она позвала, и Агата ответила. Разумеется, ответила, – ее чувство долга не дало бы ей поступить иначе. Она ушла, а он последовал за ней, и это оторвало их друг от друга. Перспектива быть просто медсестрой возмущала Агату. Ее навыки позволяли ей стать куда более серьезной силой на стороне союзников. Дракуле пришлось записаться в офицеры, чтобы убедить командование в том, что её полезность не ограничивается лазаретом на поле боя. Он не хотел этого для неё. Он хотел, чтобы она была как можно дальше от линии фронта, – настолько далеко, насколько могла. В безопасности настолько, насколько в его силах было обеспечить это. Вскоре они поняли, что никто не в безопасности. Впервые в жизни Дракула столкнулся с проблемой, которую не мог решить убийством или откупом. Им некуда было бежать от проклятой войны, и даже если бы он хотел, Агата бы не пошла с ним. Она нашла себя в полевой работе. В разведке. Её талант к изучению языков, природное обаяние и сверхъестественные способности сделали из нее непревзойденного оперативника. С помощью собранной ею информации она спасла тысячи жизней. Дракула полагал, приговорив столько же, если не больше, с противоположной стороны. Но они выбрали свою сторону и подвели черту. Её отправили во Францию, чтобы она могла присоединиться к Сопротивлению, а Дракула добился понижения в должности, чтобы иметь возможность последовать за ней. Дракула и раньше видел войну. Сеявшую массовые смерть и разрушения. Он убил сотни людей за свою жизнь и упивался жестокостью этого, потому что это просто облегчало скуку существования на протяжении многих лет… Но та война была другой. Наука, техника, оружие – всё это развивалось стремительными темпами за короткий промежуток времени. Дракула думал, что он довольно изобретателен в том, что касается убийства, но он был просто никто в сравнении с человечеством в целом. Газы, танки, химикаты, огнеметы, гранаты, штыки, винтовки, пистолеты, лагеря, тюрьмы, люди, утопающие в залитых кровью окопах, тела, изодранные осколками, растерзанные градом пуль. Из рваных ножевых ран вываливались внутренности, взрослые мужчины звали матерей, повиснув, как пришпиленные мыши, на колючей проволоке. Быть убитым означало ад, но продолжать жить было, пожалуй, еще хуже. Окопная война была абсолютным табу, тем, с чем Дракула не хотел больше ассоциироваться никогда. Он не думал, что способен на такое. Он помнил грязь и крики. Крыс размером с кошку, безволосых и изъеденных болезнями. Они вгрызались, вгрызались и вгрызались в мертвые тела, в груды которых он и его люди оказывались зарывшимися, даже когда пытались расширить траншею в попытке спрятаться от ненасытной бойни, которая цеплялась за них. Помнил адский дождь с неба каждую ночь. Он до сих пор слышал те бомбы. Тот бесконечный свист. Грохот взрывов, следующие за ним крики, жалобные вопли. То, как земля содрогалась от каждого такого удара. Нескончаемый дождь разрушения, выжигающий все разумные мысли из его головы, заставляющий погружаться всё глубже и глубже в ту безумную тьму, где прежде он всегда пережидал, чтобы выжить. В качестве солдата армии союзников его «убивали» много раз. Он был застрелен, избит до смерти, закопан живым, взорван, заколот штыком – что бы ни пришло вам в голову, всё это он пережил на себе. Он вернулся. Разумеется. Он всегда возвращался. Никогда не отступал в бою, и не собирался позволять каким-то высокомерным мелким кускам человеческого дерьма сломать его после того, как он пятьсот лет оставался противным ублюдком. Он два года провел в окопах, проливая кровь вместе с французским Сопротивлением и многими другими. Он оставался там и сражался, сражался, сражался… пока больше ничего не осталось. Тогда он… ненадолго исчез. – Ты сохранила ту часть истории, в которой я сменил сторону? – спросил Дракула нарочито любезно, но взгляд Агаты был слишком понимающим. – О солдате союзников, который сходит с ума в пылу битвы, переодевается нацистским офицером и собирается подобраться к Гитлеру, чтобы убить его летом сорок четвертого? Нет. Немного слишком фантастично для моей аудитории. Полагаю, к моим книгам их заставляет возвращаться мой «суровый реализм». – Агата отхлебнула кофе и задумалась. – Хотя… смерть фюрера, ничего не изменившая для машины разрушения, – одна из самых реальных вещей, что мне приходилось слышать. – Думаю, «суровый реализм», – другое название для «обыкновенного». Твои фанаты не отличаются особым воображением, не так ли? – Дракула чуть поморщился. Желание резко прекратить разговор потрясло его. Сделав глубокий вдох, в котором он не нуждался, Дракула отложил это желание в сторону. Агата лишь изредка терпела его присутствие. Друзьями они были или нет, но раздражать один другого умудрялись с отменным рвением. У всех людей есть хобби; так уж вышло, что у них с Агатой это было стремление доводить друг друга до бешенства. – Похоже, ты им вполне нравишься. Беспокойный безумец. Высокий, темноволосый гурман, серийный убийца, – фыркнула Агата. – Во всем виноват Ганнибал Лектер, – легко пожимая плечами, ухмыльнулся Дракула. Он почувствовал себя немного увереннее со сменой темы. Он не любил говорить о той войне. Это уравнивало его с людьми, и это было… жалко. – Ты поэтому в прошлом году пропадала в Нормандии? Исследовательская работа? – Я не могу поверить, что ты до сих пор зол из-за этого. – Агата покачала головой. – Ты поехала в Париж. Отправилась в величайший город на земле и не взяла меня. У меня есть все основания злиться. – Я была за пределами Парижа. Остановилась на одну ночь. В Холидей Инн. Вряд ли это мог быть великий роман, как ты, похоже, думаешь. – Конечно, нет. Меня же там не было. – Дракула пренебрежительно фыркнул. – Ты не представляешь себе, что такое плохо себя вести. Я считаю, в этом виновата церковь. Агата закатила глаза и вновь потянулась к ноутбуку. Неожиданно посерьезнев, она скривила губы, и Дракула замер. Перемена в её поведении заставила его наклонить голову. – Именно так. Поэтому я и хочу, чтобы ты прочитал это. Я пишу роман о любви, и… я не сильна в подобном. У тебя есть опыт в таких вещах. Скажи мне, как у меня получилось. – Развернув ноутбук на столе, Агата подтолкнула его к Дракуле. Дракула собирался рассмеяться. Как-то выкрутиться, отказаться. Он не мог себе представить, чтобы его снова протащили через десятилетия назад – туда, где он ко всем чертям сошел с ума на дорогах Европы. Он хотел сказать «нет»... но её взгляд остановил его. Её глаза, они были такими голубыми и пронзительными, и совсем немного… испуганными. Он нахмурился, увидев этот страх. Агата никогда ничего не боялась. Никогда. Должно быть, она и вправду думает, что плоха в романтических историях. Возможно, – объективно – так и есть. Хотя Дракула всегда находил её совершенно очаровательной, и был очень рад тому, что она, казалось, никогда по-настоящему не отвечала мужчинам, которые пытались ухаживать за ней. Обычно она выглядела в лучшем случае сбитой с толку тем, что они обратили на нее внимание, и в итоге всегда кончалось тем, что они были выставлены вон, когда появлялся Дракула. – Очень хорошо. Раз ты просишь. – Дракула наклонился вперед и, взяв тонкий ноутбук, посмотрел на длинный текст на экране. – Мне нужно что-нибудь знать, прежде чем я прочту это? – Наш герой теряет надежду. Он пишет письмо своей утраченной возлюбленной. Дракула хмыкнул. Еще одна колкость прошла в опасной близости от его сердца, однако он не обратил на неё внимания и повернулся к тонкому компьютеру. Чем скорей он покончит с этим, тем лучше. Положив лодыжку одной ноги на колено другой, он устроил на получившейся устойчивой поверхности ноутбук и принялся читать. …Любовь моя! Я не имею права называть тебя так. Я знаю. Это ложь, которую я позволяю себе. Я понял, что когда наши сердца умирают от голода, они готовы питаться ложью. Нет. У меня никогда не было права так называть тебя, но это то, кто ты есть. В моем сердце. В моей почерневшей душе – в жалком творении, столь же темном, как ночь, когда мы встретились… Грудь Дракулы поднялась, расширившись от вдоха, в котором он не нуждался. Он чувствовал, как его кожу покалывает от воспоминания о скользящем по ней холодном поту, – несмотря на то, что этого тоже быть не могло. Он поднял глаза на Агату и тяжело сглотнул. Он был здесь, с ней, в кресле в кофейне, но те слова похитили его и швырнули внутрь памяти, словно ночной кошмар. Он сидит, съежившись в окопе. Стук дождя. Вой бомб. Люди умирают. Он вытащил эту бумагу из кармана у мертвеца и припрятал, чтобы написать на ней те самые слова. Слова, что вырывались из него, изливались со всей той человечностью, что еще в нем осталась. Он истекал кровью этих слов на перепачканные страницы. Он никогда не думал, что она их увидит. – Интересно насчет Нормандии. Я поехала туда ради музея войны. Я не взяла тебя с собой, потому что не хотела напоминать тебе о том времени. – Агата говорила мягко, не отрывая от него взгляда. Он застыл. Схваченный. Пойманный в ловушку. Он не мог отвести глаз. Его сердце должно было бы колотиться, но вместо этого, кажется, собиралось выпрыгнуть из груди и плюхнуться прямо в желудок. Скорчившись там комочком вопящего смущения в древней кислоте. – Ты же знаешь, как я обожаю выставки. Они помогают мне сконцентрироваться на очередной истории. Показывают происходившее таким, каким оно было тогда. Это реальность, на которой можно построить вымысел. – Агата сжала губы. – Я не ожидала, что это будет настолько реальным. Не ожидала, что эта история будет моей. Дракула первым отвернулся. Он что, вспотел? Судя по тому, как он чувствовал себя, – да. Его взгляд метнулся к выходу. Он в ловушке. Дверь. Где дверь? И все-таки. Она была такой спокойной. С другой стороны, она всегда была такой. Всегда была миром для его шторма. Высоким интеллектом для его бесстыдного инстинкта. Ангелом для его дьявола. Бесстрастностью для его… для его… – Это письмо было найдено в давно закопанной униформе. Его спрятали в жестяную банку от табака, чтобы укрыть от непогоды и времени. Оно написано больше кровью, чем чернилами. Сотрудники музея не знают, кто написал его. Дракула медленно шевельнулся. Неожиданно ощутив на себе каждый год своего древнего возраста. Поставил ноутбук на стол с осторожностью, резко контрастирующей с воплем, звучащим внутри его черепа. С выворачивающим наизнанку ужасом от того, что его видят настолько жалким. – Но я узнала почерк. – Агата взяла свою кофейную чашку; рука её слегка дрожала. Единственное свидетельство того, что она не так безучастна, как хочет казаться. Она вела себя так, когда нечто ужасало её. Когда не хотела, чтобы он видел, что её до сих пор, даже сейчас, может удивить его испорченность. Его чудовищная часть. Она скрывала это, потому что больше не хотела причинять ему боль. Потому что они были друзьями. По крайней мере. Были. Пока она не увидела. Пока он не написал… пока не разрушил это. Она глубоко вдохнула, подбирая слова. Собираясь поговорить с ним. Собираясь обратиться к тому новому, что она обнаружила живущим под его кожей. К еще одной ужасной части существа, запершего её в вечности вместе с ним. К её единственному спутнику, потому что он был единственным, кто просто не умрет со временем. Неважно, насколько сильно ей могло хотеться противоположного. Он не мог этого слышать. Не сейчас. Возможно, никогда. То, что она знала, уже было достаточно плохо, но сидеть и слушать её объяснения в присущей ей мучительной манере, объяснения, что она бы ни за что… Так что он рванул оттуда. Он даже не схватил плащ. Просто вскочил на ноги, заставив кофейный столик закачаться и расплескав остатки ее кофе по клавиатуре ноутбука. Бормоча что-то вроде извинений, сам не зная, за что. Вероятнее всего, за то, что просто существует. Он сбежал. Дракула, военачальник вне времени, искусный фехтовальщик, опытный стрелок, ветеран из ветеранов, выживший в самых ужасных войнах, которые когда-либо видело человечество, никогда не уклонявшийся ни от боев, случавшихся в его жизни, ни от того, что пришло после неё. Потому что худшее, что кто-то может сделать с тобой в бою, это убить тебя. Слова, которые собиралась сказать Агата, могли его уничтожить. …Ты помнишь? Помнишь ту ночь? Мы встретились, оба так долго ждавшие другого, и просто не знавшие этого. Ты вошла в мой пустынный мир со своей острой улыбкой и словами, которые раздели меня донага. Ты была – и есть – слишком прекрасна для этого мира. Ты была одета в темноту той ночи и украшена драгоценностями твоей силы и ума. Убрана так прекрасно, ты была всем, чего я желал, не зная того. В чем я нуждался. Ты была бурей, которую едва удерживала в себе смертная плоть. Твоя душа полна была громоподобного любопытства, а её острые края сверкали как молнии. Тебя сжигало стремление, подобное моему, быть увиденной и понятой, в мире, который хочет одних только солнечных дней. Той ночью ты ворвалась в мою жизнь и заставила меня понять, почему этого никогда не происходило с другими. Той ночью твоя душа шепталась с моей голосом землетрясения. Ты позвала меня той ночью, и я проснулся… Каким-то образом Дракула оказался у себя дома. Он не помнил, как шел по городу или как вообще сюда добрался. Он был мокрым – должно быть, попал под дождь. Он не знал. Его разум был выжжен и полон хаоса. Он не чувствовал себя так с… с того времени. Когда он написал это. Когда написал ей. Прежде чем сошел с ума. Прежде чем убил нацистского офицера своего размера и забрал его униформу. Прежде чем прорубил себе кровавый путь через Европу, потому что в нем больше не осталось человеческого. Гнев… гнев был безопасней. Ярость. Лучше горя. Лучше скорби. Лучше вины. Лучше, чем тосковать по ней. В конце концов, так трудно иметь свое собственное сердце, когда ты остановил столько чужих. Дракула шел по пентхаусу, и крики рвались из его горла, но он сглатывал их. Это не поможет. Когти вытянулись, готовые рвать и терзать, но это тоже ничего не исправит. Он метался, как тигр в клетке, не способный даже позволить себе зарычать, потому что… потому что он больше им не был. Он так тяжело работал с тех пор, как вернулся. С тех пор, как на самом деле выжил на войне. Собрал осколки человечности, которые остались у него, и в конце концов доковылял до дома, и… она была там. Агата продолжала быть там и никогда не отворачивалась от него. От всех его острых краев. Никогда. От ночных кошмаров. От грубых слов, от подкалываний и попыток ее прогнать, потому что одно дело быть сломленным, и совсем другое иметь ее свидетелем этого – пытка, к которой он не был готов. Дракула испустил еще один ненужный вздох и рухнул на шикарный кожаный диван в центре комнаты. Его руки сжались в кулаки, настолько, насколько он мог сделать это, не причиняя себе вреда. Он сидел и отчаянно старался заставить себя просто быть. Просто существовать и не превратиться в зверя, который убил столь многих. Включая, но не ограничиваясь кучкой фашистов в костюмах от Hugo Boss и их оскорбительно обыкновенного психованного лидера с жалкими усиками. Он не знал, сколько прошло времени. Ну, еще меньше знал, чем обычно. Он привычно делил время на категории «Агата здесь» и «Агата отсутствует». Прервать встречу с ней – то, чего он не делал уже более восьмидесяти лет. Это было понятно, но он не имел ни малейшего представления о том, что делать с самим собой прямо сейчас. В голове было пусто, мозг казался абсолютно бесполезным. Он хотел бы быть злым. Хотел бы, чтобы он мог злиться. Хотел чувствовать себя преданным из-за того, что она увидела письмо. Из-за того, что она узнала его почерк и прочла всё это. Что она взглянула на его обнаженное сердце и имела наглость даже не вздрогнуть. Он так страшно хотел разозлиться на неё за то, что у неё не хватило порядочности проигнорировать то, что он написал для неё, то, что он чувствовал к ней. В конце концов, сам он провел всё это время, пряча чувства, – правда, под полудюймовым грязноватым налетом сарказма, – но он не обращал на это внимания. Он считал само собой разумеющимся, что она делает то же самое – просто игнорирует его чувства. Раздался стук в дверь, и Дракула закрыл глаза. Он был ужасно близок к тому, чтобы вознести молитву Богу, который давно покинул его. В напрасной надежде на то, что это буквально кто угодно другой, кроме женщины, которую он любил и которая пришла, чтобы уничтожить его нежными словами отказа. – Я знаю, что ты там. Я слышу, как ты думаешь. Деревянная дверь приглушала голос Агаты, но вампирский слух позволял расслышать каждый произнесенный слог. Дракула услышал, как зашуршала материя. Агата прислонилась к дверному косяку. Он мог практически видеть насмешливое выражение ее лица. – Открой. Если ты заставишь меня выбить дверь, среди соседей пойдут разговоры. Дракула поколебался еще мгновение. – Что ж, прекрасно. Я знаю, что ты странно закрытый человек, учитывая, что у тебя нет никакого стыда, но ты не оставляешь мне выбора. – Он услышал, как она ерзает, вынимая что-то из кармана. – Итак, это будет чтение любовного письма через дверь. В коридоре. Для всех, кто захочет услышать. Вскочив, Дракула метнулся через комнату, не успев моргнуть. Он открыл дверь так резко, что волосы Агаты взметнулись от движения воздуха. Она улыбнулась ему, довольная тем, что добилась своего. Но её улыбка померкла, едва она увидела его лицо, и её голос приобрел то жалко-нежное выражение, когда ей казалось, что он вот-вот сломается. Он так сильно ненавидел этот тон, потому что знал, что каждый раз, когда она его использовала, она была права. – Можно войти? Дракула не мог смотреть ей в глаза. Она слишком хорошо его знала, слишком многое видела в нем. Он смотрел куда угодно, только не ей в глаза. Упиваясь самой возможностью видеть её, словно это был последний раз, когда он был удостоен такой чести. Агата стояла, прислонившись к дверному косяку, и выглядела до неприличия самоуверенной и расслабленной, в то время, как Дракула чувствовал, как она разбирает его по частям от самого сердца. В одной руке она держала несколько запечатанных пластиковых пакетов. В них были сохранившиеся страницы его письма. В другой руке Агаты был его плащ, который он забыл в кафе. Ему пришло в голову попытаться забрать у неё письмо, но ущерб был уже нанесен. Дракула взял у неё плащ и отступил, открывая дверь. Покоряясь судьбе. …Я не знал тогда того, что знаю сейчас. Не знал, что ты поселишься в каждом уголке моей души. Не только в моем сердце, но и в том, что я говорю и делаю. В каждой мелочи, в любой банальности. Под поверхностью всего этого скрываешься ты. Я хотел бы, чтобы ты знала. Хотел бы, чтобы ты знала, как много от тебя во всем, что я делаю. В человеке, которым я стал. В дни, когда я добрее всего и мои поступки наиболее мягки, это ты внутри них. Я хотел бы, чтобы ты знала, что я могу быть нежным и добрым сейчас, и это благодаря тебе. Я хотел бы, чтобы ты знала, как много от тебя я несу в себе повсюду, куда иду. Даже здесь, в этом аду, на краю света. Ты со мной. Даже если это всего лишь память и тень… – Мне жаль, – сказала Агата, и Дракула вздрогнул. В свое время от отверг достаточно полных надежд влюбленных. Людей, которые, как он узнавал, чувствовали что-то к нему. Каждый раз его это удивляло, и он старался отказывать им мягко. Он очень давно понял, однако, что нет способа гуманно убить то, что хочет жить. – Перестань, – фыркнула на него Агата. – Ты даже не знаешь, за что я извиняюсь, идиот. – Прости, если мои защитные механизмы обижают тебя. Последствия жизни с травмой, знаешь ли, – огрызнулся Дракула. Но она не собиралась так легко клевать на эту приманку. – Не будь таким мелодраматичным, тупица. Мне жаль, что я дала тебе это письмо в публичном месте. Я могла быть значительно… мягче с этой информацией. – Агата сбросила с плеч свой собственный плащ. Бросила его на подлокотник плюшевого кресла рядом с диваном. Её кресла. Она всегда сидела там, когда приходила к нему. Еще один последний жест, отметил мысленно Дракула. Он моргнул, когда Агата плюхнулась в кресло и уставилась на него. Дошло до того, что ей пришлось демонстративно указать подбородком в сторону дивана. Дракула тоже сел. – Я правда думаю, что лучше всего было бы просто не обращать внимания на письмо. – Дракула позволил себе успокоиться до такой степени, чтобы иметь возможность говорить об этом. Лучше всего просто покончить с этим. Как вытащить занозу из раны. Нынешнее ощущение большой всасывающей дыры внутри было худшей из всех ран, что случались с ним, но его вампирская природа скоро справится с ней, и ткань снова нарастет. Нужно только достаточно времени и как следует поработать. Он мог восстановиться от чего угодно. С этим не будет никакой разницы. Еще одна ложь. – Ты же знаешь, что это не в моих силах, – Агата говорила мягко, но в её словах звучала сталь. – У меня есть вопросы. Дракула расхохотался. Было не смешно. – Конечно, у тебя есть вопросы. – Он откинулся назад, изображая безразличие. Положил лодыжку одной ноги на колено другой и, устроив руки на спинке дивана, кивнул ей. – Спрашивай. – Ты помнишь, как писал это? – Агата уже давно привыкла к его наглости, и прекрасно умела игнорировать её, когда ей было нужно. – Да. – Он вырвался оттуда. Он всё это помнил. Все детали. Каждый адский день. Каждое слово, вытекавшее из него, как кровь из смертного. Он не мог бы забыть. – Ты помнишь, что в нем? Я знаю, что ты не прочел дальше первых нескольких слов в кафе. – Я помню. – Он коротко взглянул на неё. Его глаза умоляли её оставить это. Агата немного смягчилась, но не отступила. Она никогда от него не убегала. Ни из-за чего. Что бы он ни делал. И она не была бы собой, если бы так поступила сейчас. – Ты на самом деле имел это в виду? Взгляд Дракулы наконец метнулся к ней, и он застыл. Беспечный ответ, который он приготовил, чтобы обмануть её, замер у него на губах. Он видел много выражений у Агаты Ван Хельсинг, но никогда такого. Дракула не знал, что это. Оно выглядело ужасно похожим на… надежду. …Трудно сказать, что реально, а что нет. Я провел так много времени, наполовину утонув в крови, в этом окопе. Этот шум. Любовь моя, этот шум никогда не заканчивается. Крики умирающих людей и визг падающих бомб. Безнадежность. Отчаяние душит сильнее газа, который они пускают в нас. Части, красные части, которые когда-то были людьми, рваными лентами разбросаны по полю. Нанизанные на колючую проволоку и штыки. Кусочки человечества, разбросанные по этому адскому пейзажу. Размотанные, неузнаваемые, как мой собственный разум. Я схожу с ума, знаешь. Это уже случалось прежде, так что я узнаю симптомы. Это не мгла войны. Нет выхода из тьмы, которая надвигается на меня. Поэтому я пишу тебе сейчас. Письмо, о котором не знаю, дойдет ли оно до тебя. Мое прощание. Моя последняя воля и мое завещание. Конечно, я всё оставляю тебе. Деньги, замок, дом в деревне и в городе. Лошадей. Пожалуйста, позаботься о лошадях. Кроме тебя они были единственными, кто был добр ко мне за очень долгое время. Укради их так много, как сможешь, с живодерен и скотобоен. Подари им всю красоту и зелень этого мира, как ты подарила их мне… – Дракула! Влад, ты правда имел это в виду? – Агата наклонилась вперед, опершись локтями о колени и переплетя пальцы. – Ты правда имел в виду то, о чем написал мне? – Я не думал, что ты это увидишь. – Его голос был скрипучим и хриплым. Больше волчьим, чем человеческим. – Что ж, – Агата кашлянула, как бы смеясь. – То, чего мы ожидаем, так редко сбывается. Думаешь, я ожидала, что проведу свою жизнь с военачальником из четырнадцатого века? Думаешь, я ожидала такой жизни? Что доживу до того, чтобы увидеть всё то, что мы увидели? Все эти технологии, всё это развитие, всю человечность, которой мы стали свидетелями? Во всем мире и, – её дыхание сбилось, но она заставила себя продолжать, – друг в друге? – Многие вещи часто оказываются такими ужасными именно потому, что они неожиданны. – Дракула смахнул воображаемую ворсинку со своего колена. – Ответь на мой вопрос. – Да. – Дракула кивнул. Его челюсти сжались, слова будто прилипли к языку. – Я имел это в виду. Всё это. Каждое слово. Агата стиснула губы. Её глаза заблестели. В них проступили багровые слезы, которыми плачут вампиры. И это ужалило его, остро и злобно, – он сделал это с ней. Она больше не могла даже плакать без того, чтобы не истекать кровью. – Агата, не надо, – он немедленно наклонился вперед, все его актерские способности покинули его. Её глаза распахнулись. Кровавые слезы повисли на ресницах, как рубины. Зрачки голубели еще яростней в контрасте с заливающим их багрянцем. – Почему ты не сказал мне? – она едва не зашипела на него. – Как ты мог не сказать мне? Дракула потер руками лицо, желая оказаться где угодно, лишь бы не здесь. Прямо сейчас он бы даже в окоп вернулся. – Влад? – Потому что это была моя проблема! – Он развел руки в стороны, показывая, что ему больше не в чем лгать ей. Незачем лгать. – Я любил тебя и… и я уже так много забрал у тебя. Я… Я не мог взять твою жизнь, твою человечность, твою веру и еще миллион других вещей, которые украл у тебя, и после всего взять единственного, кто оставался рядом. Я был одиноким. Столетиями. Это сводит с ума. Это ад. Если я мог быть только твоим другом всю вечность, значит, я бы им был. Я был бы тем, кем тебе нужно было бы, чтобы я был. Я ни за что на свете не отнял бы у тебя того, кто тебя понимает. – Так, значит, что, ты собирался страдать по мне веками? – огрызнулась Агата. – Ты недооцениваешь себя, Агата. Любовь к тебе никогда не была бременем. Быть твоим другом, когда мы наконец достигли этого, – больше, чем я когда-либо ожидал или заслуживал. Она была у меня, твоя дружба, это невероятное чудо, и я яростно охраняю её. – Но ты хотел большего? Дракула на мгновение закрыл глаза, глубоко вдохнув, и кивнул. – Да. Да, я хотел большего. Я был уже проклят, что изменил бы еще один грех, м? – Он выдавил из себя слабую улыбку. – Я хотел быть другом, в которого ты безнадежно влюбилась бы. Тем, кого ты примешь в объятия и в свою постель. Тем, кого ты впустишь в свой разум, чтобы показать волшебный внутренний мир, который живет там. Я хотел слышать каждое твое слово и видеть очертания твоих губ, когда ты произносишь их. Я хотел быть для тебя всем, чем ты была для меня. – Последний вопрос, – голос Агаты звучал хрипло. Дракула кивнул, ощущая тяжесть в голове. Что значил еще один вопрос? – Ты сказал, что помнишь, как писал письмо. Сказал, что правда имел в виду то, что написал. Сказал, что хотел большего. – Агата судорожно вздохнула, внимательно наблюдая за ним, ища в его лице чего-то, что он не мог определить. Она сделала паузу, и он кивнул, – должно быть, она ждала его реакции. – Ты все еще это чувствуешь? …Воспоминания толпятся внутри меня. Они накатывают волнами. Омывают те чувства, что у меня остались. Мир сделался черно-белым. Бесцветным. Эта война – трясина из серости. Мои мысли о тебе – единственное, что во мне окрашено цветом. Этот цвет, эта нерастраченная любовь. Она затопляет меня, и я ухожу добровольно. Она заполняет меня. Все те невидимые части меня, которые лишь ты могла успокоить. Ты делала это, сама того не понимая, мне кажется. Останавливая мое сердце своим присутствием, застревая комком в горле, дрожа трепетом в животе. Даже сейчас воспоминания о тебе ускользают из моих глаз и пропитывают мое лицо, и я не стремлюсь отбросить даже эту часть тебя. Я не могу. Ни единого кусочка тебя, даже если они всего лишь в моей голове. Я скучаю по тебе. Я так сильно по тебе скучаю. Мне не хватает тебя, как дождя – пустыням, как огню не хватает ярости, а волкам луны. Как самому дьяволу недостает Божьей Славы, моя печаль по тебе больше, чем всё это вместе взятое. Я думал, что знаю, что такое ад, прежде чем понял, что это жизнь, в которой тебя со мной нет… – Я люблю тебя, Агата. Он произнес это открыто и твердо, потому что она заслуживала того, чтобы услышать это сказанным так. Даже если это было сказано кем-то, кого она не любила в ответ. Она заслуживала знать, что любима. Заслуживала того, чтобы иметь кого-то, кто, зная её лучше всех, сказал это. Сказал это и действительно так думал. – Любил, люблю и буду любить. – Теперь слова потоком полились из него. – Всегда и навечно. До конца всех вещей и за его пределами. Когда этот мир превратится в голый камень, солнце сгорит и сама вселенная рухнет, я все еще буду любить тебя. И с другой стороны звезд. И когда ты обретешь свои небеса, а я буду осужден на ад, я сброшу самого святого Петра в бездну и разобью жемчужные врата, чтобы сказать тебе об этом еще раз. Агата вскочила на ноги, и Дракула проглотил остаток того, что собирался сказать. Прошел момент, в который она, казалось, пережила все человеческие эмоции одновременно и наконец остановилась на одной знакомой. Яростном гневе на него. – Почему ты не сказал мне?! – Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя обязанной мне, – пожал плечами Дракула. – Ты лжец и трус! – рявкнула Агата, на сей раз не обратив внимания на то, как он вздрогнул. – Я никогда не давала тебе ничего, чего не хотела дать, Влад! Ни разу. Ни в моей смертной жизни, ни в этой. Ты не сказал мне, потому что не хотел услышать от меня, что я не чувствую к тебе того же! Как ты мог скрывать это от меня?! – КТО ЧТО-ТО СКРЫВАЛ?! – Дракула с ревом вскочил на ноги. …Писать становится труднее. Трудней становится помнить человека, которым я стал благодаря тебе. Я хочу остаться. Хочу остаться ради тебя. Я хочу остаться в вырезанном из существования пространстве жизни, где есть ты. Ты, открывшая мои самые темные стороны. Ты, кто обнаружила худшие вещи, которые я когда-либо делал, и, не дрогнув, вынесла их на свет. Я хочу взрастить ту нежность, которую ты пробудила во мне. Ту человечность, которой ты со мной делилась каждое мгновение, что мы проводили вместе. Я оглядываюсь назад, восхищаясь всеми теми моментами, о которых я не знал, что они последние. Последнее слово, последний взгляд, последняя улыбка. Я хочу выгравировать их внутри себя, прежде чем они покинут меня, потому что они уходят. Они уходят, потому что я не могу сейчас быть человеком. Не могу оставаться человеком, если собираюсь сделать то, что должно быть сделано. Эта война беснуется. Распространяется по континентам и океанам, в сердцах и умах всех, кого она касается, она нагнаивается. Никогда раньше не было такой войны. Не было войны, в которой целые нации боролись за свои души перед лицом слепой ненависти. И, в самом деле, что такое одна моя душа против всех тех, в целом мире? Чего стоит мой здравый разум в сравнении с возможностью прекратить войну? Я сражался так долго здесь. На том поле боя, что лежит передо мной, и том, что открывается под моими веками ночью. Я проигрываю на обоих. И я теряю всё. Еще одно тело на поле. Еще одна жизнь, павшая от меча этой войны. Я ухожу, но я еще не ушел. Еще нет. Мне осталось сделать две вещи: закончить это письмо и отправиться в Берлин и убить того мелкого крысеныша с его смешными усами. Я могу стать хуже, делая это, чем был когда-либо, после всего, что уже совершил. Могу стать мрачней этой тьмы, что смыкается надо мной. Я знаю только, что мне повезло. Повезло знать тебя… Он в ярости подошел к Агате, и их взгляды скрестились. Вздернув подбородок, она была готова драться с ним, как всегда. – Кто скрывал это, Агата? – требовательно спросил Дракула. – Каждый раз, в любое мгновение, что ты проводила со мной, каждый день, скажи мне, когда я не показывал тебе, что любил тебя за всё то, кто ты есть? Назови мне, когда было время, чтобы я не смотрел на тебя как на бесценное сокровище. Назови время, когда я не побуждал тебя каждой улыбкой и каждым словом стать тем, кем ты хотела быть. Скажи, когда я не хотел, чтобы у тебя было всё, чего ты хочешь, даже если это значило, что ты никогда не будешь смотреть на меня так же? – Ты имеешь в виду, сказать тебе, когда ты делал выбор за меня? ОПЯТЬ. Сказать тебе, когда ты лгал мне о чем-то, что должно было быть свято даже для тебя? – закричала Агата. Её глаза были полны ярости, клыки обнажились. – Сказать тебе обо всех упущенных моментах? О напрасно потраченном времени? Мне перечислить каждую минуту, когда ты обращался со мной так, словно я тебе не ровня, или ты предпочитаешь исчислять это десятилетиями?! – Я никогда не считал, что ты можешь быть не равна кому-то. Можешь быть ниже кого-то. – Голос Дракулы сделался тише. Он не хотел орать на нее. Не хотел, чтобы их последние слова были сказаны таким тоном и на такой громкости, что соседи уже должны были вздрогнуть. – Меньше всего – можешь быть ниже меня. – Не делай этого! – Агата толкнула его, и он сделал шаг назад. До этого он не осознавал, насколько близко они стояли. – Не принижай себя. Не передо мной. Не оскорбляй самого дорогого для меня человека и не ожидай, что я стану с этим соглашаться. – Я… что? – Мозг Дракулы потянулся дернуть стоп-кран, когда до него наконец дошло. – И чтобы было понятно, – Агата закатила глаза, хлопнув себя руками по бедрам. – Да – ты идиот – я люблю тебя. …Нас с тобой никогда не должно было быть. Хотя я наслаждался каждым моментом, который прожил с тобой. Я знаю, многие из них не были для тебя легкими. Но я знаю, что на самом деле любил тебя. Знаю, что любил по-настоящему. И что всегда буду любить. Даже когда не останется ничего, кроме тьмы. Пойми, что никто не владеет мной, и никогда не владел, кроме тебя. Что бы ни случилось, ты обнаружила лучшее, на что я был способен. Я принадлежу тебе целиком. Каждый мой дюйм. Я всегда буду твоим, и ты всегда будешь моей самой заветной мечтой, моим самым бескорыстным желанием и моими краткими мгновениями спасения. Знай, что когда я считал себя счастливым, это было, когда ты была со мной. Знай, что твой ум прекрасен. Знай, что твоя улыбка была для меня как солнце, когда я не верил, что еще когда-то увижу тот золотой свет. Знай, что даже когда ты считала себя недостойной, ты стоила больше, чем я когда-либо мог надеяться стоить, не говоря уже о том, чего ты заслуживаешь. Знай, что тебя любили, даже если это был такой негодяй, как я. Знай, что эта любовь была целостной и истинной, каким я не был ни разу. Знай, что ты великолепна и заслуживаешь свободы больше всего. Знай, что ты никогда больше не должна выбирать клетку, будь то брак или церковь. Знай, что если я думал, что когда-либо сделал одну хорошую вещь, то это было, когда я показал тебе, что в тебе всегда была эта свобода… – Нет. – Дракула нахмурился, покачиваясь на каблуках. – Да, – рявкнула Агата сварливо. – Но… но ты выше этого. – Дракула замялся. – Не надо, – она подошла ближе и, подняв руки, обхватила его лицо. Он ошеломленно застыл. – Не надо больше этого. Не надо больше о том, кто лучше или хуже. Ты считаешь меня образцом? Я влюбилась в монстра задолго до того, как встретилась с ним. Я поставила мою семью под удар этого самого монстра. Я слышала, как они умирают из-за моей гордыни. Из-за того, что я хотела быть такой же великой и ужасной, как этот монстр. Я была рада, когда монстр забрал меня. Я отдала себя по собственной воле. Агата улыбнулась сквозь слезы, удерживая его крепче, не давая отвернуться, заставляя смотреть на неё. Слушать её. – Я хотела доказать, что была так же опасна, как он. Хотела быть хуже, чем все мужчины, которые когда-либо порабощали меня. Это заставило меня выбирать между брачной тюрьмой и церковными наказаниями. Я хотела быть самым отвратительным созданием, которым мне с детства говорили, что я буду. Дикая дочь моей матери, прародительница первородного греха, внучка ведьм, которую не удалось сжечь, и – когда я увидела тебя – я хотела, чтобы ты узнал меня. Меня так часто предупреждали, что мужчины знают женщин, и о том, что женщин это разрушает. Поверь мне, я хотела разрушения. Дракула почувствовал, как в его груди растет что-то, опасно напоминающее надежду. Невероятный шар яркого чувства, на которое он изо всех сил старался не смотреть прямо, иначе оно исчезнет, прежде чем он сможет его схватить. – А потом было всё, что произошло после. Ты обратил меня. Сделал из меня что-то другое. Хотя всё было не так. У меня ушли годы на то, чтобы понять, что ты изменился тоже. Монстр, перестраивающий себя в человека. Ты стал настолько большим, чем то, чем ты верил, что можешь быть, и мне повезло быть той, кто видел, как это случилось. – Агата улыбнулась ему, и это было прекрасней, чем он когда-либо мог себе представить. – То, о чем я десятилетиями говорила себе, что это нездоровое увлечение тьмой, навязчивая идея, грех, как я начала понимать, было совсем другим. Я влюбилась в тебя. В монстра, которым ты был, и в человека, которым ты стал. – Если это правда, почему ты не сказала мне? – Дракула осмелился взять ее руку в свою, прижимая её к своей прохладной щеке. – Ты никогда не боялась меня. Честно говоря, это одно из твоих самых раздражающих качеств. Почему было не сказать мне? – Тебе? Человеку, у которого было всё? Что я могла бы предложить тебе? …Я мог бы еще так много сказать тебе, но заканчивается бумага, время и мой разум. Даже мои почерневшие слезы, которые я использую вместо чернил, высыхают. Я человек, у которого было всё, но у меня никогда не было достаточно времени с тобой. Я никогда не считал себя ни благословенным, ни везучим. Хотя я думаю, что мне в самом деле повезло иметь кого-то, с кем так тяжело прощаться. Пока что это самое сложное, что я когда-либо делал. Прощай, Агата. Прощай, моя любовь, моя душа, мой целый мир… – Как ты могла не знать, что очаровала меня с самого начала? – Дракула нахмурился. – Очарованность это не любовь. Как ею не является и жалость к юному существу, которое ты обратил, тоскующему по тебе. Я долгое время думала, что единственное, что я могла предложить тебе, это погоня. Мысль о том, что ты не раскрыл всех моих тайн. Что я была интересной. Если бы я сказала тебе, если бы ты узнал это обо мне… ты отказал бы мне мягко, нежно, как делал со всеми влюбленными, заявлявшими, что ты не безразличен им. – Ты – это другое. Ты всегда отличалась от них, – принялся защищать её Дракула. – Да. Теперь я это знаю. Хотя к определенному моменту я осознала, что являюсь постоянным персонажем, я убедила себя, что ты не чувствуешь ко мне того, что я чувствую к тебе. – Глупая женщина, – слегка выругался он, смягчив грубость улыбкой. – Как будто ты меньший дурак. – Я полагаю, что так совпало, что мы были дураками в отношении друг друга, м-м-м? – Рискнув коснуться её, Дракула обвел пальцами очертания ее острой челюсти и приподнял ее подбородок. – Ты останешься со мной? Агата запустила пальцы в волосы у него на затылке, притягивая его ближе к себе. Она усмехнулась у самых его губ и коснулась их своими. – Навсегда, любовь моя. – Навсегда, – согласился он. И они скрепили соглашение поцелуем. …Живи хорошо. Живи хорошо и будь всем, чем ты хотела быть и чем мир боялся, что ты станешь. Будь такой же великолепной, какой я всегда видел тебя. Всего хорошего. Будь счастлива. И, если ты когда-нибудь будешь настолько глупа, чтобы забыть об этом: не бывает так, чтобы я не думал о тебе. Я никогда не перестану любить тебя. Твой… навсегда.