Покажи мне руки

      ― Подвинься.       Шома бросил взгляд на коробку в руках Юдзуру. ― Юдзу-кун, уже ничего не болит, ― Шома воздохнул, но освободил достаточно места, чтобы Юдзуру смог разместиться.       ― Точно, я и забыл. Ты уже говорил мне это полсотни раз, если на то пошло.       Юдзуру открыл коробку, вынул алоэ, чистую марлю и ножницы с закругленными краями, отложил всё в сторону и протянул руки в ожидающем жесте. Шома удобно располагался, полулежа, но был вынужден поднялся из полюбившейся позы. Он садится по-турецки лицом к лицу с Ханю и дает осмотреть запястья. Юдзуру кладет руки Шомы к себе на бедро и аккуратно разматывает повязки. Уно удается отмалчиваться на протяжении всей процедуры, но с губ срывается едва слышный болезненный стон, когда Ханю уже почти закончил. Нежная кожа на запястьях смотрится алой, контрастируя с бледными предплечьями. Она выглядит раздраженной и кажется до боли чувствительной. Юдзуру поднимает одно запястье и осматривает. Чужое дыхание кажется Шоме слишком колким, это не может быть просто движение воздуха.       ― Заживает хорошо. Ну, мне так кажется, ― смущенно бормочет Юдзуру. ― Интернет говорит, так и должно быть.       ― Не верь всему, что говорит Интернет, ― шутит Шома.       Ханю в ответ приподнимает бровь и тянется за алоэ. Его руки с невыразимой нежностью втирают мазь в поврежденную кожу.       ― Нам не стоило этого делать, ― тихо произносит Юдзуру, перехватывая марлю.       ― А мне понравилось.       Юдзуру замер. Шома следит за движением кадыка под кожей Ханю. Румянец смущения расцветает на щеках Юдзуру. Фигурист накладывает чистую подкладку, а сверху ― уголок марли и бережно оборачивает тканью запястье. Шома понимает, если ему отказывают. Шома поймет, если Юдзуру в нем не уверен.       ― Юдзуру, ― говорит Уно твердым голосом и ждет, когда Ханю поднимет на него взгляд. ― Если бы я мог, я попросил бы связать меня снова здесь и сейчас.       Щеки Юдзуру покраснели: он смущен, но в его глазах отражается твердость духа.       ― Но ты не можешь, ведь так? ― он сдержанно возражает, закрепляя повязку лентой и заканчивая работу с первой рукой. ― У тебя на руках ожоги от веревки.       ― Это приемлемая плата за такую ночь, ― стоит на своем Уно. Качая головой, Юдзуру разматывает вторую повязку. На Шому снисходит озарение.       ― Это… тебе не понравилось? ― нерешительно спрашивает Шома.       Перед глазами стояла та ночь: они оба искрились от запредельного удовольствия. Пока Шому не развязали. Леденящее чувство зарождается в животе и медленно захватывает все тело. Уно понял: он с головой ушел в то, как сильно ему нравилось связывание, и упустил то, что Юдзуру было нечего сказать. А Юдзуру всегда было что сказать.       ― Мне не нравится причинять тебе боль, ― наконец заговорил Юдзуру, ― только не так, ― он закончил с алоэ и взялся за марлю. ― Я знаю, что ты не против. ― Юдзуру тут же поправился: ― Я знаю, что иногда тебе это нравится. И обычно это не проблема, я могу царапать тебя сколько угодно, могу кусать. Но это, ― он закрепляет повязку лентой и переворачивает руку, ― это для меня слишком.       ― Прости, ― шепчет Шома, потому что чувствует себя виноватым. Юдзуру только что собственноручно перебинтовал обе кисти, он поднимает и поочередно целует каждую.       ― Я знаю, что тебе понравилось, ― говорит Юдзуру после короткого молчания. ― Ты был таким громким.       ― Не могу не согласиться. ― Шома выдыхает. Ему стыдно за создание печальной атмосферы, которой дышала комната последние несколько минут.       ― И знаешь, мне правда понравилось, когда ты был таким, ― тихо признается Юдзуру. ― Мне понравилось дразнить тебя и смотреть, как ты на это отзываешься.       Шома тяжело сглатывает.       ― Проведи небольшое исследование, ― предлагает Юдзуру, пока кончики его пальцев выводят хаотичные узоры на предплечье Шомы. ― Найди хороший аналог. И тогда мы поговорим.