Ищет и ждет

Томми искал. Все время. Алекс заметил это спустя час после того, как они оказались на небольшом гражданском катере. Тот, вероятно, делал это с той самой минуты, как его покрытое нефтью тело бесцеремонно затащили на борт, но Алекс был слишком занят, пытаясь свыкнуться с тем, что снова оказался на сухой палубе. Живой. По крайней мере, на данный момент. Томми молчал. Черт, они все молчали. Шок, неверие, усталость — выбирайте сами, добавляйте что-то свое. За последнюю неделю, не говоря уже о последних двадцати четырех часах, он пережил почти все эмоции, о которых вы могли подумать. Но с тех пор, как их пути пересеклись, сколько бы дней назад это ни было, Томми и не был особенно разговорчив. Ни один из них не был: ни Томми, ни его молчаливая французская тень. Алекс сглотнул, поерзав на своем месте. Но это, похоже, не мешало им взаимодействовать. Господи, Томми даже не знал, что тот был французом, пока они не потребовали от него объяснений. Боже. Он провел рукой по волосам и лицу, чувствуя щетину, прилипшую к коже грязь, нефть и крупицы морской соли, царапающие пальцы. Они были как две стороны одной медали. Томми был так убежден в невиновности Гибсона, так уверен в том, почему тот остался на палубе эсминца. Если честно, несложно было догадаться, но Томми произнес это с такой уверенностью, с уверенностью близкого товарища, что Алекс не поставил его слова под сомнение. Глядя на Томми, стоящего у поручней на палубе «Лунного камня» с прикованным к воде взглядом, Алекс почувствовал, как где-то в животе осел ком, который не собирался исчезать. Время от времени этот взгляд возвращался на палубу, глаза блуждали среди моря грязных, испуганных, покрытых нефтью лиц солдат, стоявших, сидевших или лежавших поперек маленького катера. Так же было и тогда, когда они находились в трюме. Тот же беспокойный, ищущий взгляд. То же самое, когда шли по запасным путям, направляясь к своему поезду. Алекс не был уверен, осознавал ли Томми, что делает это. Алекс знал причину этих взглядов, знал, что тот искал. Кого тот искал. Темные кудри и печальные глаза. Он еле слышно вздохнул. В поезде они с Томми крепко свернулись калачиками на своих местах и затихли. Алекс провалился в долгожданный сон, но каждый раз, когда рывок вагона будил его — хотя легкое покачивание убаюкивало, — каждый раз, когда его усталые глаза смотрели на сиденье напротив, он видел, как все тот же молчаливый взгляд в очередной раз путешествует по вагону, следуя за теми, кто периодически двигался по центральному проходу. И раз за разом темные глаза закрывались, когда желанное лицо не появлялось. Алексу хотелось кричать, орать, умолять. Схватить Томми за плечи и трясти. Вбить в голову, что это лицо никогда не появится. Что темные кудри плавают в воде где-то на дне канала, а грустные глаза закрылись навсегда. Что все бесполезно. Бесполезно. Он снова вздохнул. Он ничего не стал делать. Он продолжал молчать. Продолжал сидеть на своей стороне стола. Продолжал смотреть, как эти глаза ищут и ждут. И ждут.