Призрак

      Чертовщина какая-то.       Баран-далла снова не спал этой ночью. Как и в предыдущие. Стоило только ему задремать, так его мучил один и тот же сон, проваливался в него, как в опасный омут. Проще было не спать, чем встречаться наедине с этим призраком. То, что это был призрак, указывал тот факт, что альпака как полгода был мертв. Мёртв, как ни крути. А в кошмарах представал живым, даже слишком, пытался что-то сказать, но вместо слов выходило звериное рычание вперемешку с выкриками. Так что он убегал от него во сне. Пина не был трусливым травоядным, но за свою жизнь даже во сне боялся. Но вот что странно, жизнью он при этом не очень-то и дорожил.       Но долго убегать у него не получалось. Он падал на пол, слишком громко, казалось, каждый слышал этот треск. Во всём теле разгорался пожар. Он пытался встать, но каждую косточку в организме словно прижгли горячими гвоздями. Боль была оглушительной, непонятно было, реальна она или это его воображение. Баран-далла упрямо пытался отползти от места падения. Проклятое местечко. Пина тихо-тихо ругался сквозь стиснутые зубы, сдерживая ядовитые слёзы. Ему не хотелось снова встречаться с ним. Он не причинял вреда, не бил и не пинал, но мучил, мучил по-своему.       Чёрт. Черт-черт-черт!       Альпака приходил тихо, как и полагается добропорядочному призраку, и мирно стоял около него несколько секунд. Смотрел на него, на свою жертву, своими пустыми глазами-блюдцами. Баран-далла при этом переставал ругаться, только без надежды просил его оставить в покое. Тэм (если правильно запомнил его имечко) наклонялся над дрожащим телом, словно издевательски размышляя, стоит ли делать это этой ночью. Коварно, ведь привычкам он не изменял. Альпака бережно, как игрушку, переворачивал его на спину, ласково смотря на него, «заботясь», чтобы тому было удобно. Нежно, как нормальный травоядный.       Иллюзия покоя трескалась, когда альпака буквально наваливался на жертву всем телом. Пина дрожал, как беспомощный ребёнок. Не то чтобы у него не было подобных ночей с девушками... но быть нагнутым парнем, тем более мертвым травоядным, тем более во сне. Боже, как унизительно. Баран-далла покорно молчал, потому что глаза Тэма светились огоньками, как у голодного хищника. Нет, Пина знал этот взгляд. Как голодный медведь.       Что же, в конце концов- — Мы похожи, Пина.