Мне жаль

— Твою ж… Это было бы забавно, если бы легкие не ожгло, будто он вновь оказался во тьме глубоко под водой. — Ой, — вихрастый мальчишка едва не сбивший его с ног виновато улыбается. — Вы в порядке, мистер… ТиКей? ТиКей невольно усмехается несмотря на боль, становящуюся с каждой секундой всё ярче. За неделю, которую он провёл здесь в качестве медбрата и инструктора, ему так и не удалось отговорить детей называть его «мистер». — Да, — тихо откликается он, ежась от вдруг вновь сковывающего и кажущегося до оторопи реальным колкого холода. — Кажется. Ничего, Макс. Сквозь толщу воды совсем не видно солнечного света. В последние дни, если не недели, Техас и его жители испытывают острую нехватку в последнем. Сердце всполошено бьётся в груди, но он упорно вглядывается вниз, до рези в глазах. Напрягает мускулы, работая руками и отдаляясь от пробитой ним же лунки всё дальше и дальше. Где-то там — мальчишка, ещё совсем ребёнок. Совершенно один, в ловушке безучастной стихии и шансы на спасение тают с каждой минутой. Три минуты для мозга без кислорода — уже критично, пять, почти бесповоротно, семь — …. ТиКей, несмотря на всю свою кажущуюся несерьезность, ответственно относится к своей работе, знает теорию досконально. И момент, когда ребёнка будет поздно спасать, всё ближе. Сквозь толщу воды не может быть слышно криков, но он слышит. Слышит Нэнси и капитана Вегу. Знает, они беспокоятся, чувствует, как пока ещё мягко, начинает подергиваться импровизированный трос из простыней, обернутый вокруг его талии. Легкие начинают гореть. — Хэй, ты точно в порядке? Вики, воспитательница подготовительной группы, с которой он успел сдружиться за столь короткое время, с тревогой хмурит брови. ТиКей, моргнув, не сразу находится с ответом. И это — само по себе плохо. Очень плохо. Он тянет изумрудную толстовку за верх и, застонав от боли, с трудом стягивает её с себя. Становится ещё холоднее, но теперь получается внимательно и без спешки прощупать собственные рёбра. Три, два, раз, подушечки пальцев скользят вверх-вниз, ТиКей же, уже осознав и смирившись, прикусывает нижнюю губу от отчаяния. Стоит надавить чуть сильнее, как просто саднящая и почти не беспокоящая боль обращается вспышкой сверхновой, ударяющей, кажется, по всем нервным окончаниям тела разом… В больницу, из которой он совсем недавно выписался и медсёстры которой уже узнают его с первого взгляда, не хочется от слова совсем. Несколько недель оставшиеся от его отпуска по восстановлению — под угрозой, впереди ещё как минимум месяц-полтора сводящего с ума безделья и набившего оскомину ощущения собственной бесполезности… Неужели это снова случилось с ним?.. «Почему я? — гулко бьётся в подсознании мысль. — Может, не стоит никому говорить, трещина — пустяк, пройдёт сама?..» И — что ужаснее всего — Карлос его теперь определенно убьёт. Он, наконец, видит мальчишку. Судорожно сжатые пальцы — исиння-белые, а вокруг рта пузырится воздух. ТиКей не хочет думать о том, что они… что он опоздал. Был недостаточно быстрым и выносливым, не сумел спасти. Подумает ещё не одну сотню раз после, наверху, если трагедия действительно произойдёт. Сейчас же важно одно — скорее поднять мальчишку, чтобы его кэп и напарница смогли приступить к реанимации. Воздуха все меньше, счёт на секунды. Тик-так — наручные часы. Гулкое «бух», — сердце надсадно бьётся в груди, тяжелым эхом отдаваясь в висках. Движения всё тяжелее и, подаваясь вперёд из последних сил, ТиКей подхватывает пострадавшего под руки и легко дважды дергает обернутый вокруг руки трос. — Это… ТиКей досадливо пожевывает нижнюю губу. Поводит зябко плечами, удаётся с трудом, ведь весь торс, в который раз, стянут эластичными бинтами под уютной и привычной толстовкой. Палата её выкрашенными кремовой краской стены — так же чересчур привычна. — Это ведь был детский сад, верно? — Джад, стоящий рядом с Карлосом, выглядит так будто бы с трудом сдерживает себя от смеха. — Чёрт, приятель, я думал, там-то даже ты будешь в безопасности!.. «Даже ты». — Ты словно магнит для неприятностей, Стрэнд, — не заметив его молчания и стекленеющего взгляда, продолжает друг. — Столкновение века! Дошкольник сломал ребро именитому герою-спасателю!.. Джад говорит беззлобно, ТиКей знает, он будет едва ли не первым после Карлоса, кто бросится на помощь, но почему так горько от этих слов?.. «Правда всегда горькая, мой милый, — говорила мама, нежно трепля его по волосам. — Когда-то ты это поймешь». «Магнит для неприятностей». Он был тем мальчишкой, который мог споткнуться на ровном месте и довести воспитательницу до нервного срыва, а себя — до семи швов у виска и россыпи неярких затягивающихся шрамов. Мама только досадливо поджимала тонкие губы, стоически обрабатывая ссадины щиплющей ваткой. У неё, как и у отца, капитана Стрэнда, просто не было выбора. «Беспомощный, не способный позаботиться даже о себе». Сколько раз Карлос был вынужден сидеть в больничном коридоре, сцепив руки в замок и даже не зная, сумеет ли он вернуться к нему в этот раз, увидятся ли они снова, или же это конец?.. Сколько ещё подобных моментов у него будет, сколько раз он заставит волноваться своих оберегающих друзей и коллег, едва не усыновивших его дружной, огромной семьей?.. Они — прекрасны. Разве они не достойны чего-то лучшего? Кого-то, приносящего меньше неприятностей?.. Джад, Нэнси, Томми, Марьян, Пол и Маттео. У них, как и у, разумеется, Карлоса, выбор был. «Ты — сплошная неприятность, Тайлер Кеннеди Стрэнд». Выбор у них все ещё есть и сейчас. Взгляд медленно мутнеет и, упорно не глядя ни на кого из друзей и, уж тем более, не желая сталкиваться взглядом с Карлосом, он сипло и отстранённо бормочет: — Мне жаль, жаль. Прости. Мне так жаль, так жаль, мне правда так жаль, Карлос. — Эй, — дыхание Карлоса опаляет скулу. Ещё мгновение и его руки крепко, но бережно сжимают, мягко поглаживая запястья. ТиКей невольно фокусирует взгляд на темных волосках на своей бледной коже. На контрастно смуглых на её фоне пальцах Карлоса, на искрах беспокойства в его темных глазах. — Тебе не за что извинятся, ТиКей, — звучит совсем рядом. — Вернись ко мне, детка. И ТиКей чувствует, как рассыпается на сотни тысяч брызнувших во все стороны осколков льда. Ледяная вода сдавливает со всех сторон, закашлявшись, ТиКей на долю секунды позволяет панике одержать верх. Слишком долго он был здесь, сознание путается, всё вокруг мелькает, горит яркими вспышками и хочется лишь одного. Смежить ставшие бетонными, отпустить себя, прекратить бороться. Он, сцепив зубы, лишь ещё крепче прижимает мальчишку к себе, свободной рукой делая ещё один гребок. И ещё. И ещё. До лунки — всего пара метров, но легкие горят, а сил больше не осталось. Он исчерпал любые резервы, как бы не старался, не сумеет справиться, подвёл всех в очередной раз, всё испортил. Малыш ещё совсем молодой, у него впереди могла бы быть целая жизнь, его родители будут убиты горем. Кто-то сильнее него мог бы справиться, но он… Даже несмотря на стремительно ускользающий рассудок, ТиКей чувствует, как горят в уголках глаз формирующиеся слезы. Карлос. Неужели всё закончится вот так?.. И они, расставшиеся из-за глупой размолвки и его дурацкого упрямства, не сумеют найти пути друг к другу?.. — Вернись ко мне, — голос звучит словно отовсюду и в то же время рассеивается удаляющимся эхом. — Вернись. Сейчас же. Ещё немного, детка, тебе нужно. Галлюцинации — это плохо. Мысли путаются, ТиКей старается осознать хоть что-то, но ничего не выходит. Ему нужно что-то сделать, сейчас же, что-то очень важное, но сил больше не осталось, а вода так уютно окутывает коконом и утягивает вниз. Галлюцинации — это финал. Но голос такой притягательный, звучит так знакомо и настаивает на том, что ему нужно двигаться. Что ему нужно наверх, ему нужно вернуться к нему. И ТиКей подчиняется. — Тебе не за что извиняться, детка. Карлос сидит рядом, крепко сжимая его ладонь и выводя кончиками пальцев понятный лишь ему одному узор. Джад, стоящий снаружи, прямо за стеклянной стеной, выглядит встревоженно и пристыжено. Шепчет, одними губами «мне жаль», но ТиКей едва понимает это. Может сконцентрироваться лишь на голосе Карлоса, голосе, который ведёт его раз за разом, помогая выбраться из любой бездны, в которую сам ТиКей себя загоняет. — Ты не приносишь неприятности, ТиКей, — продолжает Карлос, не прекращая смотреть прямо ему в глаза. — Не притягиваешь их, нет. Просто не можешь пройти мимо мяукающего на дереве котёнка. Карлос усмехается, чуть качая головой из стороны в сторону, но ТиКей замечает влажный блеск в темно-карих глазах, слышит, как дрожит от эмоций голос его парня. — Не можешь пройти мимо, не можешь не попытаться спасти попавшего в беду, даже зная, насколько сильно это может быть опасно для тебя… Котёнок на дереве — счесанная на лопатке кожа, несколько ушибов и десяток царапин от пушистого малыша, слишком испуганного для того, чтобы понимать, что его вообще-то спасают. Карлос говорит сейчас явно не об этом. Ребёнок, упавший под лёд и едва не погибший там. И сам ТиКей, проведший после переохлаждения несколько долгих дней в коме и заключенный в собственном подсознании как в эфемерной, но такой крепкой клетке. — Да, я порой беспокоюсь о тебе, — тихо продолжает Карлос. — Чаще, чем мне бы того хотелось, — из груди ТиКея вырывается смешок и, чувствуя, как тревожность отступает, он мягко отвечает на прикосновение. — Но я знаю, что иначе это был бы не ты. ТиКей задерживает дыхание, вглядываясь в лицо собеседника и подмечая каждую морщинку, каждую эмоцию, растворяясь в них и не в силах отвести глаз. — И ни на что не променяю всё это. Так просто, но звучит для него громче, как любое «я люблю тебя», которых было так много с Алексом в Нью-Йорке, но которые обернулись предательством и изменой, едва не сломавшими его. — Дыши, детка, — Карлос возвращает ему его же фразу, сказанную, как только он вышел из комы. — Дыши, ТиКей, я рядом. И ТиКей, отпустив себя, дышит, зная, что Карлос не предаст, не обманет и сдержит свои слова. И наслаждается окутывающим его мягким, поддерживающим теплом.