***
и в тишине безлюдных мест
я слышал плач твой тихий, мирный
твой плач потерянной души
души забытой, мрачной, скверной
и дрожь твоих ослабших рук
и пряди смольные на коже
всё это было как во сне
всё это — золота дороже
***
В столовой какое-то собрание. Шэ Ли замечает это ещё в коридоре. Слышит какой-то шум и видит столпотворение, причём, преимущественно лиц женского пола. Вон, даже девочки из его класса стоят, а значит, виновник торжества никто иной как младший представитель семейства Хэ. Сидит на стуле за центральным столом развалившись, будто царь на троне. Лёгкая ухмылка блестит в свете горящих девичьих глаз, да и вообще весь он расслабленный. На первый взгляд. Мо Гуань Шаня отчислили. И для Тяня, как и для Ли, это не новость. Но каждая вторая девочка считает своим долгом напомнить ему об этом. И каждый раз все мышцы на лице напрягаются, а руки снова начинают трястись, будто сейчас не жаркая весна, а середина зимы. Казалось, ещё минута, и он взорвётся. Наплюет на остальных и выпустит всё, что внутри. Через крики, злобу и слёзы. И когда Шэ Ли встретил взгляд серых глаз через всю столовую, он отчётливо прочитал в них крик о помощи. Жалкий, непохожий на нынешнего Тяня. Но, они оба знали, что нынешний Тянь - лишь иллюзия. Этот самоуверенный эгоист, сидящий в центре внимания - лишь обман. И когда Ли развернулся к выходу из столовой, он даже не оглядывался. Потому что знал, что за ним уже идут. Даже когда прозвенел звонок, он смиренно шёл за ним до самого туатела. Как только дверь закрылась, оставляя их двоих наедине, Ли сразу был прижат к стене. Во взгляде глаз напротив читалась уже не мольба о помощи, а откровенная злоба в перемешку с печалью и обидой. Руки по обе стороны от головы сжались в кулаки, а желваки на лице ходили ходуном. — Что, грустно тебе? Больно? — замах - и за секунду до разбитых о стену костяшек рука была поймана, — Чего злишься? Поплачь, может пройдёт. Они оба знали - не пройдёт. Никогда не помогало это. Зато хоть немного лучше становилось. И тогда, на банкете, шумном и людном, в десять лет. И сейчас, в семнадцать, в пустом и тихом школьном туалете. Горячие слезы обжигали лицо резко и неожиданно, и сопли накатывали такие, что приходилось чуть ли не каждую секунду носом шмыгать. И сдержать это всё нереально. Остаётся лишь только сжать чужие плечи, зная, что они не исчезнут в любую секунду. Сжать до синяков и опустить голову, чтобы позора этого хотя бы не видно было. Хоть и слышно, наверное, из соседнего класса. Рука чужая, холодная как и раньше, на чёрной макушке как на своем месте ощущается. Медленно гладит, лениво совсем, но так успокаивающе. Почти как на застолье, но... Иначе. Что-то изменилось. Будто теперь ему было не все равно. Теперь перед ним не просто плакса, которого лишь бы успокоить. Теперь перед ним... Кто? Что изменилось за семь лет? — Ты... Что с тобой не так?.. Что со мной не так?.. — Чш, тише. Ты ведь не хочешь, чтобы нас услышали? Нытик. Да, и в правду нытик. И в десять лет нытиком был. Когда прямо посреди важного делового банкета разревелся. Но всем было всё равно. Мама умерла, ну и что такого? Подумаешь, тут у каждого второго родственник в могиле, и ничего, стоят, обсуждают важный договор. Брат и отец в стороне, а родители Шэ Ли хоть и рядом, но плевали как на сына, так и на Хэ младшего. Такое не сто́ит их внимания. Дорогое вино в бокале — да. Убитые в кровь костяшки сына — нет. И никогда они с Тянем никого не интересовали, даже друг друга. Ни тогда, в десять лет, ни сейчас, в семнадцать. Они — никто, но от этого и лучше. Когда тебя бросает, предает тот, кто под званием "никто", от этого не больно. Это не брат родной и или парень, в которого ты влюбился по уши. И даже не друг твой лучший, который в какой-то момент пропадает. Это всего лишь никто. И когда плачешь ты перед "никем", это даже не так стыдно. Заплакать перед братом — стыдно, и перед Рыжим тоже стыдно было, а тут — совсем нет. — Ты мне никто. И я тебе никто. Между нами ничего нет, ублюдок. — Конечно. Тихий голос, уверенный. Как будто насмешливый. Соглашается, но врёт. Потому что думает иначе. Он для Тяня больше чем "никто". Он у Тяня единственный такой "никто" в его жизни. И лучше уж быть "никем", чем на месте Рыжего. Это удобная позиция. С неё интересно наблюдать. Наблюдать и иногда, изредка, действовать, чтобы было за чем наблюдать. Несерьёзно действовать, конечно, масштабного ничего не проворачивать. Подложить наркотик в карман Рыжего, например. Ничего сильно плохого, вроде бы, не сделал, зато каким шоу наслаждается теперь. Тяня тяжело открыть по настоящему, вывести на реальные эмоции. У него были крутые учителя по ношению масок, всё семейство Хэ. Поэтому настоящие эмоции Тяня золото, а Ли — кладоискатель. Интересно собирать коллекцию, одну за другой. И все благодаря одной лишь вшивой псине. Подкинул эту псину и наблюдаешь влюбленный взгляд Тяня или его настоящий, яркий смех. Пнул псину и получаешь взамен настоящую злость Тяня, даже по морде нехило отхватываешь. И стоило убить собаченку, чтобы увидеть самую настоящую и чистую эмоцию. Печаль. Грусть. Слёзы. Отчаяние. Горе. Разочарование. Все это стоило тех усилий и рисков. Вот он, настоящий Тянь. Сейчас он перед ним, а не перед псиной, которая просто мешалась под ногами. Рыжий никогда не нравился Ли, но когда тот начал крутится возле его Тяня, ему хотелось придушить Рыжего, на этот раз по-настоящему. Теперь все как прежде. Теперь только Ли будет выводить мажора на эмоции. Видеть его настоящего. Получать его внимание. Теперь не будет какой-то вшивой псины, которая перетягивала бы одеяло на себя. Сам того не понимая, он привязал Тяня к себе железными прутьями, и чтобы отвязать его, Ли пришлось извернуться, как никогда до этого. — Плачь. Мне нравится, когда ты плачешь. — Потому что ты ублюдок. Это все из-за тебя, да? Тебе пиздец. — Боюсь-боюсь. Давай, врежь мне. Только сначала вытри слезы. Они так и простояли половину урока. Один тихо хныкал, пряча глаза, а второй улыбался, перебирая черные пряди. И каждый думал о своём. Тянь — о Рыжем, Ли — о Тяне. Гладил его, гладил, пытаясь приручить к своим рукам, но понимал, что бесполезно. Сколько волка не корми, все равно в лес просится. И с этим также. Просто вышел, оставив Ли одного, и больше не появлялся в школе до следующего дня. А на следующий день уже Ли не подходил. Наблюдал издалека, выхватывая из толпы взглядом темную макушку, и следил, пока тот не дойдет до кабинета или столовой. Выхватывал каждую эмоцию на лице, каждый косой взгляд, и сохранял в памяти, в самых закромах, подальше от всех остальных. Эмоции Тяня теперь только его. Настоящие, чистые, как проточная вода. Как же охуенно. Он сломался. Шэ Ли сломал его. И никто больше не починит.