Седьмой час

      Мойра О’Доран столько раз повторяла: «Любви не бывает. Это — химическая реакция, существующая лишь для успешной реализации репродуктивной функции организма, ничего более». Она так долго и громко смеялась над теми, кто превозносил побочный эффект в виде привязанности, что прослыла бессердечной, и старательно отводила взгляд от публичного проявления чувств, но никогда не размышляла о причинах подобного поведения. К чему тратить время на поиск истоков, если они привели к такому рациональному и, казалось бы, правильному следствию? Всё это глупо, бессмысленно и не стоило даже мимолётного взгляда. Почему тогда она седьмой час сидела здесь, на четырнадцатом этаже одного из старых домов под железной дверью, и ждала возвращения девушки, которая никогда не приходила раньше полуночи? «Вы совершенно не правы, доктор Циглер», — слова, сказанные с холодным высокомерием, даже спустя несколько недель отзывались в голове болью, а грудь, в которой должна остаться только пустота, словно разрывалась. Зияющая дыра наполнялась чем-то едким, медленно отравляющим мысли и заставляющим едва ли не корчиться в бесконечной агонии. Слова, которые вырвались сами собой во время бессмысленного спора об очередной и без того загубленной жизни, казалось, перечеркнули всё. Тогда она ни о чём не думала, только мысленно посмеялась, зная, что глупые обиды на резкие слова никогда не затягивались, что уже через несколько дней разговоры возобновятся, а от взаимного недовольства не останется и следа.       Мойра О’Доран никогда не переставала потешаться над коллегами-учёными, которые порой так нуждались в том, чтобы поведать о несчастной любви, и всегда считала, что есть дела поважнее бессмысленных переживаний, появляющихся из ниоткуда. Сила разума, эксперименты со смертью и раскрытие истинного потенциала всяческой жизни, будь то человеческая или бабочки-однодневки — вот, что по-настоящему волновало её, заставляло руки трястись от предвкушения, вызывало азартный блеск в глазах. Разве могло нечто столь нерациональное подчинить её? Разве не в силах она побороть эту несусветную глупость? Раньше твёрдо сказала бы: «Даже не поддамся». Сейчас, чувствуя, как холод от стены проникает в самое сердце, дополняя давно заменившую пустоту боль, самой себе отвечала: «Не уверена». «В таком случае нам больше нет смысла разговаривать», — Ангела поспешно отвернулась и ушла прочь куда быстрее, чем всякий раз, будто спешила сбежать в укрытие. Мойра не стала догонять, только с издевательской ухмылкой глядела вслед. Признать неправоту и слабость никогда не было в её стиле. Что же тогда «в её»? Ждать. Ждать, когда коллега обезумеет от тоски и одиночества, когда появится с виноватым видом на пороге лаборатории и предложит банальность в виде чашки остывшего кофе. Она могла только догадываться, сколько времени требовалось, чтобы решиться на такой шаг, но никогда не отказывалась забыть о недоразумении так, словно ничего не произошло.       Мойра О’Доран всегда презирала нежность, считала, что искренней заботы нет, а всяческое внимание — лишь попытка получить выгоду, обменять имеющийся ресурс на необходимый. Она часто морщилась, когда видела светловолосую коллегу с очередным букетом цветов в руках, и не упускала возможности поддеть, показывая, чем на самом деле были эти знаки внимания. Почему же сегодня она не поленилась зайти в магазин и выбрать несколько роз, алых, как кровь, как сердце, учащающее биение при виде той, кого она всё это время ждала?       Ангела не пришла ни через час, ни через два, ни через несколько дней и как будто исчезла, хотя Мойра могла бы поклясться, что всюду ощущала её присутствие. Она смеялась сама над собой, когда судорожно посматривала на закрытую дверь, стоило уху уловить чьи-то шаги в коридоре, мысленно чертыхалась, когда в обеденное время не замечала ту самую светловолосую макушку в кафетерии, и почти опустила руки, когда поняла, что все-таки осталась одна, без шуток, по-настоящему.       Мойра О’Доран часто пренебрегала так называемой красотой, открыто осуждая тех, кто восторгался подобным. Разве имела значение красота внешняя, если за ней не скрывался пытливый ум? Она определённо считала, что не имела, но никогда не могла назвать Ангелу глупой. Недальновидной, чересчур мягкой, уступчивой — вполне, но никак не глупой. Она не помнила, когда впервые начала с трепетом думать о том, как мило на щеках этой девушки выглядели ямочки, и едва заметно краснеть, стоило только вспомнить о чистых голубых глазах и смехе, серебряным звоном разрывающем удушающую тишину. — Мойра? — сердце сжалось, когда рядом послышался охрипший голос, и она подняла голову, устало глядя на ту, кого так долго ждала. — Почему ты здесь? — Ангела, я… — она поднялась с грязных ступенек и сделала несколько шагов, приближаясь и протягивая букет. Цветы немного завяли, но по-прежнему источали сладкий аромат. — Я ждала тебя. — Почему ты здесь? — ледяные нотки в голосе совершенно противоречили грустной нежности во взгляде, и Мойра понимала, что нельзя упускать шанс, возможно, последний. — Потому что виновата, — коротко и правдиво, без привычной иронии. Последовавшее молчание не смутило её, только дало понять, что отступать нельзя. Разве Мойра могла позволить себе сдаться, когда дело касалось чего-то по-настоящему важного? — Ты права, и это была моя ошибка. Я не хочу допускать ещё одну и терять тебя окончательно. — Думаешь, ты потеряла меня? — Ангела прикусила дрожащую нижнюю губу и слегка пошатнулась. Глубокие тени залегли под голубыми глазами, и Мойра догадалась: она снова нашла укрытие в работе, лишь бы заглушить боль. — Думаю, что не хотела бы этого, — она почти удивилась, услышав непривычную мягкость в собственном голосе, и подошла ближе, осторожно касаясь холодной руки. Создалось ощущение, будто Ангела долго стояла на улице, прежде чем подняться. — Ты замёрзла. Возвращайся домой и согрейся. Мы можем поговорить и завтра.       После продолжительного молчания Ангела крепко сжала тонкое запястье: обе, казалось, не в силах подобрать нужных слов. Мойра подошла ближе, провела пальцами по мокрой щеке и вздрогнула, когда девушка ни с того, ни с сего заключила её в объятья, нерешительные и почти невесомые. Она думала, что та просто уйдёт, проигнорирует, выгонит… но на такое не могла рассчитывать даже в самых смелых мечтах. Розы выпали из рук, но это не имело значения. Мойра ждала и на седьмой час дождалась ту, кого больше никогда не хотела отпускать.